Текст книги "Самая темная луна"

Глава 9

– Ты хорошо знаешь Мендосу? – спросила я Остина по дороге через парковку.

Дождь перестал, но я не сомневалась – он польет вновь. Небо было цвета речного камня. Этот цвет навевал умиротворение; шок от встречи с Каэлом постепенно проходил, и я начинала закипать от злости. Усевшись за руль, я достала ключи, однако уезжать пока не хотелось. Я очень люблю избегать сложностей и притворяться, будто их не существует, вот только сейчас мне нужны ответы.

– Да вроде неплохо, – пожал плечами брат. – Не так хорошо, как Мартин, ясное дело, но общаемся мы тесно.

Остин приоткрыл окно со своей стороны, впуская прохладу. Воздух после дождя, пусть и очень влажный, приятно ласкал кожу.

– Как думаешь, что с ним произошло? С Мендосой.

– Вообще? Или сегодня?

– И вообще, и сегодня.

– Насчет сегодня я не уверен. Похоже, он подрался то ли с кем-то, то ли с чем-то. Ну а в целом… короче, у него долбаное ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство. Они хлебнули дерьма в свое время.

Под «они» брат имел в виду Мендосу и Каэла.

Остин взъерошил пятерней светлые волосы, доходящие почти до ушей. Длинноваты. Скоро его обреют по-армейски.

– В последнее время Мендоса вытворяет черт-те что. Он такой еще с тех пор, как я сюда приехал, но, по словам Мартина, это началось раньше. Мендосе тяжело. Все говорят, еще чуть-чуть – и жена его бросит, не выдержит. А он никак не может взять себя в руки. Это трудно. Мендоса по-настоящему страдает, и что ему делать? Если он кому-нибудь расскажет, его запрут… если не расскажет, у него окончательно крыша поедет…

Брат казался на удивление взрослым. Может, он и правда готов стать солдатом?

– Сколько у Мендосы военных командировок? Он ведь недавно вернулся вместе с Каэлом, да?

Кажется, брату известно гораздо больше, чем мне. Я вечно путалась в продолжительности этих командировок, в фамилиях и трагедиях солдат, а Каэл во время наших коротких отношений вовсе не откровенничал. Не любил рассказывать об армии, о том, что делал и видел.

– Да. Мендосу с Мартином отправили домой из-за ранений. Филипу вроде бы досталось меньше, но я слышал, когда их вездеход вспыхнул… – Остин закашлялся.

– По-прежнему куришь? – спросила я.

– Ш-ш. Короче говоря, Филипа я знаю не слишком хорошо, но он боевой товарищ Каэла.

Я вздохнула. Остин на глазах превращался в солдата. Я завела машину и выехала на дорогу, включив радио.

– Боевой товарищ? Ты уже заговорил на армейском жаргоне. Погоди, так Филип – это имя или фамилия?

До меня только теперь дошло, что Филипом его зовут и Элоди, и солдаты.

– На армейском жаргоне мы говорим с детства, – рассмеялся брат. – Ты, кстати, тоже. А зовут его Филип Филипс. Ты на последнюю букву, наверное, не обращала внимания. Филип Филипс. – Вновь смешок. – Как девчонку из нашей старшей школы, Кристи Кристи.

Я улыбнулась. Остин приглушил радио до минимума.

– Бедная Элоди, – пошутила я. – А Мендоса? У него ранение или всего лишь ПТСР?

– Не стоит говорить про ПТСР «всего лишь». Знаешь, психологические травмы бывают гораздо хуже физических…

Остин достал из кармана маленькую коробочку и сделал из нее затяжку. Машина наполнилась паром.

– Эй! – Я опустила пассажирское окно до самого низа.

– Я бросил курить сигареты, гордись, – заявил брат и вновь затянулся.

– Горжусь, но ты все равно куришь.

– Чего это ты так интересуешься Мендосой?

– Да просто… – Я подыскивала в ответ нечто среднее между правдой и ложью. – Просто интересно. Это ведь теперь твои друзья.

– Кари, в армии много паршивого, да. И если искать гадости, ты их найдешь. Только в целом жизнь там проще. Распорядок, горячая еда каждый день. Попробуй думать о хорошем, а не циклиться на плохом.

Вот, значит, что меня теперь ждет – душевный раздрай. Чтобы Остин был со мной откровенен, я должна примириться с его решением и надеяться на лучшее. Однако я страшно злюсь и ничего не могу с собой поделать.

– Я спрашиваю, потому что переживаю за Мендосу. С ним постоянно Каэл, то вытаскивает из какой-нибудь истории, то отговаривает от непоправимой глупости. Если Мендосу бросит жена… – Я сглотнула ком в горле. – Это будет ужасно.

– Да… Он тогда точно с катушек слетит. Надеюсь, Глория выдержит. У них трое детей, и, кроме нее, с Мендосой никто не умеет справляться. Ну, еще Мартин.

Я ощутила на себе взгляд брата, но продолжила смотреть на дорогу.

– Это чертовски трудно. Военный образ жизни. Мы в нем выросли, мы в курсе, – проговорил Остин. – Однако я подписал контракт всего на три года. Заработаю денег на колледж, сэкономлю на жилье. Машину смогу купить. В общем, перестань за меня переживать… Слушай, ну прости, что я сделал все тайком. Будь у меня еще один шанс, я не стал бы ничего скрывать. Хотя в армию все равно пошел бы.

Вот как с ним спорить? Я чувствовала грусть, злость и продолжала думать о Мендосе, о том, как тесно его жизнь переплелась с жизнью Каэла.

– Я понимаю твое отношение к армии. Я сам к ней так относился, ты же знаешь. Только у меня нет денег на колледж.

– Нам обоим выделили стипендии для профессиональных курсов, – напомнила я. – Лично я свою использовала.

Остин закатил глаза, откинулся на сиденье.

– Ну да, ну да. А еще ты умнее меня. Я бестолковый неудачник, меня один раз арестовали…

– Почти два раза. Вместо тебя арестовали и обвинили Каэла.

– Я не виноват!

– В его задержании – да, не виноват. Ты виноват в том, что мы там оказались. Прилетели спасать твою задницу.

Остин вскинул руки.

– Да, да, прости! Не мог же я бросить девчонку, парень ей угрожал, а я ничего другого не придумал.

Я почти не помнила лиц тех молодых полицейских, зато отчетливо помнила, как они без единого вопроса замахнулись черными дубинками. В голове прозвучал голос Каэла: «Так оно и бывает, когда молодежь учат убивать, а не укрощать».

Каэл попытался вытащить Остина из неразберихи, но сам стал мишенью.

– Я ведь попросил прощения за ту историю. Кари, я стараюсь изо всех сил! Да, иногда еще косячу, но уже меньше, чем с дядей Майком.

Я перестроилась в скоростную полосу, обдумывая слова брата.

– Научись прощать, Кари. По-настоящему. Я понимаю, ты разозлилась, потому что я тебе не сказал. Паршиво вышло, согласен. Только мы давно выросли, я не могу держать детские обещания. Я тогда не знал, как весело жить самому.

– Это я понимаю. Просто теперь пути назад у тебя нет, передумать не получится. Да еще Каэл! Помогал тебе, а мне – ни слова! Я думала, ему можно доверять…

– Карина, ты не доверяешь никому, очнись. Потому и психуешь – из-за его участия.

Остин приподнял бровь и вновь припал к электронной сигарете, похожей на разъем USB. Продолжил:

– Мартин хороший парень. Я говорил тебе раньше – и повторю опять. Он заботится о нас. Обо всех. Видишь, как с Мендосой нянчится? И так с каждым. Только поэтому я попал к нормальному вербовщику, он друг Мартина. Перестань ему нервы трепать. Ты ищешь повод его возненавидеть.

– Мне вроде повод не нужен.

Остин выдохнул пар, покачал головой.

Боль от предательства вернулась. Я поверяла Каэлу свои переживания и секреты, он прекрасно знал, как я восприму отказ брата от свободы, – но, даже зная, помогал ему. Видимо, Остин Каэлу дороже меня. До чего больно, будто огнем жжет…

– Рада, что у тебя появился такой замечательный друг, – язвительно бросила я.

Все же на душе потеплело от подобного отношения Остина к Каэлу. С ним брат чувствует себя уверенней и защищенней, в чем очень нуждается. Ему лучше рядом с другими людьми. Я не такая, это у него от мамы.

– Кари, ты все равно не дала бы ему шанса.

Хорошо, что мы почти приехали: каждое новое высказывание брата выводило меня из себя, и понимание давалось с огромным трудом.

– Каэл тут ни при чем. Я за тебя переживаю. На него мне плевать с высокой колокольни! – заявила я и брату, и себе.

Он хмыкнул, однако я продолжила:

– Мир не делится на черное и белое. Вы оба соврали, в результате ты уезжаешь, не успев толком вернуться. Я тут одна, только папа с Эстеллой, да еще Элоди иногда, а ты опять уезжаешь, но не в колледж, не на работу нормальную – ты идешь в чертову армию! Оттуда не уволишься и не сбежишь. Уж если попал, то выбраться почти нереально, сам знаешь.

– Неправда. Куча людей служит один срок и увольняется без проблем. И вообще, неужели тебе не приходило в голову, что мне это пойдет на пользу? – Остин поджал губы, повысил голос. – Можешь относиться к армии как угодно, и я понимаю, мамин уход сильно тебя подкосил – меня тоже, – но некоторые в армии счастливы! – Брат пожал плечами. – Слушай, ты вспомни папу с мамой вместе. Ну какая из них пара? Никакая. Хоть армия, хоть командировки… Думаю, родители развелись бы в любом случае. Не во всем армия виновата.

Я моргнула, потом еще раз. Спасибо красному сигналу светофора, можно остановиться.

– Без армии было бы по-другому, – возразила я. – Папа не уезжал бы так часто, и мама не чувствовала бы себя такой одинокой. Именно это ее и доконало – одиночество.

– Ну конечно, дело не в том, что они с отцом друг друга терпеть не могли. Дело в одиночестве, – усмехнулся брат.

– Быть одиноким тяжело, Остин. Одиночество съедает живьем. Когда постоянно сам… Ни друзей, ни семьи… – Я вздохнула.

– Иногда одиночество полезно, – не согласился он.

Как близнецы могут быть настолько разными?

А я? Разве я имела в виду маму? Вспыхнул зеленый свет, я повернула в проулок рядом с домом. Мы оба разгорячились, но господи, до чего же приятно говорить наконец начистоту, обсуждать проблемы, а не игнорировать их!

– Вот я сейчас одинок, – продолжил Остин. – Бездомный в буквальном смысле слова, даже машины нет. Сломалась окончательно. – Он говорил легко, со смехом, но то была тяжелая правда. – В армии у меня появятся друзья. Черт, да я даже, может, получу направление сюда! Так бывает. Родной город Мартина в каких-то ста милях от Форт-Беннинга.

Я задумалась. Раз Остин идет в пехотные войска, его скорее всего пошлют либо в Форт-Худ, либо к нам. По слухам, большинство солдат-пехотинцев распределяют в эти два места.

– Или отправят меня на Гавайи, и ты приедешь в гости, будем с тобой на пляже потягивать ром из кокоса!

Остин улыбнулся. Ох уж эта мальчишеская улыбка родом из детства… С тех пор брат очень изменился, превратился в мужчину, но для меня так и остался шкодливым подростком. Его половая зрелость наступила раньше моей, и Остин всегда выглядел старше, несмотря на наше внешнее сходство.

– Хорошо бы… Только вдруг тебя сразу пошлют на войну?

– А вдруг тебя стукнет вон тот фургон, который сдает задом?

Я ударила по педали тормоза – меньше чем в десяти футах от нас на дорогу задним ходом выкатил огромный серебристый фургон Брэдли, хозяина магазина матрасов.

– Постоянные «а вдруг» – плохие спутники, Кари. Ты свихнешься, если будешь так переживать.

Я вечно переживаю. Не умею это отключать.

Зато умею притворяться, будто все хорошо.

– Ладно. Я перестану злиться, если тебя распределят на Гавайи или сюда. Если же отправят в Техас, пеняй на себя.

– Техас тоже нормально. Не очень далеко.

– Нет уж. В Техас я не вернусь.

Хлопают двери, звучат громкие голоса, плачет на крыльце мама и скрипят качели… Мои воспоминания о штате одинокой звезды.

– Ты ведь любила Техас. Помнишь, как там было весело? – с притворной невинностью спросил брат.

О да, Остин, помню. Паршивые вечеринки, на которые ты меня таскал. Грубые парни, чересчур взрослые. Девушки, не желавшие со мной общаться после твоих приставаний…

Я отфильтровала ненужные мысли. Не время для ссор – мы на месте, пора бежать на работу.

Отстегнула ремень:

– Нет, туда я не вернусь.

– Даже в Остин? – улыбнулся брат. – Это мой город, помнишь?

– О да, очередная мамина сказка.

Мама обожала рассказывать истории обо всем на свете. Зря она не пошла в писатели, воображение у нее работало хорошо. Настолько хорошо, что временами она путала фантазию и реальность. У мамы имелась история про то, как Остин, столицу Техаса, назвали в честь моего брата. По маминой легенде, город много месяцев не мог выбрать себе имя, но тут родился Остин, и какая-то важная местная шишка окрестила столицу именем новорожденного – хотя мы вообще-то близнецы, и разница в возрасте у нас несколько секунд.

Однако Остину полагался собственный город, ведь у меня имелся остров, где-то у побережья Флориды. Остров, названный в мою честь, с белыми песчаными пляжами и замком, носящим имя мамы. Она посвящала меня в легенды и тайны нашего острова много лет. Брала клятву, что я не расскажу никому, в том числе и брату. Я соглашалась, и мама нашептывала истории про королев, у которых было ее имя – а также детальный план побега с родного острова. Вроде бы глупо, но я думаю, что сказки про королеву-пленницу имели очень глубокий смысл, не доступный моему детскому пониманию.

– Иногда она сочиняла классные истории, – проговорил Остин, а я вытерла глаза.

Я не плакала, но слезы подступали.

– Помнишь сказку про бабушку? Будто на самом деле она – замаскированный дракон?

Остин улыбнулся, я часто-часто заморгала. Громко вздохнула.

– Наверное, сказки помогали маме справляться…

Мы замолчали, погрузившись в прошлое.

Каждый раз, когда я думала о маме, в животе вспыхивала острая боль. Хорошие мгновения разительно отличались от плохих. Как будто существовало две мамы, как будто у нее тоже имелся близнец. Тяжелые воспоминания я глушила легко, умела от них отстраняться. На это ушло несколько лет, однако я выкорчевала плохие воспоминания одно за другим. От хороших – например, как мы хохотали до колик в животе, зачерпывая палочками сельдерея арахисовую пасту из банки, – избавиться было труднее. Они не исчезали, как бы я ни старалась, будили тоску…

Я покосилась на Остина. Тот невидяще смотрел сквозь лобовое стекло. Интересно, о каком мамином воплощении он сейчас думал? Лично я вспоминала маму, полную жизни и планирующую путешествие на мой остров.

Он дрейфует у побережья Флориды, говорила мама и улыбалась. Остров потрясающей красоты, и солнце там такое же теплое, как люди. Нежным, мечтательным голосом она рассказывала о секретном пляже на нашем острове, где в черном-черном небе сверкают яркие-яркие звезды. Они озаряют ночь невиданным светом, и когда-нибудь мы туда поедем, обещала мама.

– Едва мы пустимся в путь, нам уже не будет дороги назад, – добавляла она, ласково перебирая мои волосы.

– Возьмем Остина с нами? – однажды спросила я.

Отчетливо помню, как изменилось ее лицо. С таким выражением мама обычно оглядывала дом с качелей на крыльце.

– Вряд ли он сможет, – ответила она.

Я проследила за ее взглядом до окна гостиной, где брат с отцом смотрели футбол, весело болтали и запихивались чипсами.

Под конец своей жизни с нами мама стала вновь приходить ко мне в комнату. Не постоянно, но чаще обычного. Я страшно уставала от школы и работы, однако спать не ложилась – лишь бы побыть с мамой. Она просила рассказать о нашем острове.

Забочусь ли я о нем?

Как дела у жителей?

Танцуем ли мы на теплом песке, пока солнце опускается за океан?

Мама хотела мельчайших подробностей. Хотела отупения.

Это был ее способ одолевать проблемы. Став старше, я заинтересовалась психологией. Почему люди такие, как есть? Я читала книги, искала в Интернете информацию про мотивы человеческих поступков. Чем больше узнавала, тем больше убеждалась: мама хотела, чтобы все было хорошо, как раньше, в моем детстве. Дыша на меня спиртным, она умоляла увести ее из трудного настоящего в прошлое – при помощи сказок, которые сочиняла мне когда-то. Я пускалась в повествование по памяти, и мама непременно добавляла пару новых строчек.

Иногда она плакала. Молча, но я чувствовала в темноте, как капают на мою руку горячие слезы и как сотрясается мамино тело. Я шептала, что очень рада ее приходу. Расписывала остров: вода там ласкает теплом, а жители процветают. От этих слов мама улыбалась. Вздыхала – мол, она скучает по смене времен года и ненавидит здешнюю влажность. Я подхватывала историю, как только мама затихала, гладила ее по волосам, пока она не заговаривала вновь.

Чем сильнее тосковала мама, тем мрачнее становились истории.

После них я не могла уснуть, и она обычно оставалась в моей комнате. Поскольку это было единственным проявлением маминого редкого внимания ко мне, я ждала мрачных сказок с нетерпением.

Она умела сочинять истории настолько убедительно, что я просила их рассказывать, даже повзрослев. В ее реальности, пусть даже и безрадостной, было интересно. Я стала старше, мы переехали в Джорджию, мама начала спать на крыльце все чаще – и ускользать в собственный мир, проводить там больше времени, чем в мире нашем…

– Как думаешь, где она сейчас? – спросила я.

Вопрос адресовался не брату и не мне – скорее, вселенной.

– Не знаю, – ответил Остин, глядя в другую сторону. – Только уж точно не здесь.

Глава 10

– Ничего, если я немного побуду у тебя? – Остин сел на диван, почесал голову. – На ночь где-нибудь устроюсь, а пока просто приму душ и вздремну.

– Давай. Я все равно на работу. Только запри дверь перед уходом. И не спи в моей кровати.

Я говорила со смешком, но вполне серьезно. Я не стирала белье с тех пор, как на нем последний раз спал Каэл, и не хотела никого пускать в свою постель.

М-да, все ясно – я одержима Каэлом, но отрицаю это.

Брат не стал задавать вопросов.

– Хорошо. Посплю на диване или в кресле.

Перед глазами всплыла картинка – спящий в кресле Каэл, – я ее отогнала и велела Остину не занимать диван, потому что Элоди вернется из больницы и наверняка захочет прилечь. Скорей бы попасть на работу, отвлечься. День выдался сумасшедший.

– Я побегу. Начальница меня убить готова.

Остин грустно улыбнулся:

– Спасибо, сестренка.

Он знал, что мы не сразу вернемся к нормальным отношениям, но также знал, что я всегда его подстрахую. Так было раньше, и я не представляю, чтобы стало по-другому, даже после истории с вербовкой.

– Не подлизывайся. Я еще тебя не простила. Просто сейчас у меня нет сил спорить. Не забудь запереть дверь.

У него в кармане зазвонил телефон. Остин не стал отвечать, но показал мне экран.

– Чудесно. – Я закатила глаза, увидев имя Каэла.

– Он хороший парень и очень мне помогает, – вступился брат.

– Да уж, – фыркнула я. – Просто замечательный. Почему же он, такой замечательный, игнорировал меня сейчас в больнице? Даже не пытался извиниться. Или хотя бы поговорить. Вел себя так, будто меня нет!

– В отличие от тебя, да? Ты ведь проявляла чудеса доброты и дружелюбия!

Я раздраженно выпалила:

– Это он виноват! Я ничего от него не скрывала!

– Все что-нибудь скрывают. Может, Мартин молчал тебе во благо, как и я.

Я опешила. Брат говорил и выглядел так уверенно…

– Не вам решать, что мне во благо, а что нет. И врут не все, Остин. – Я растерла руки, покрывшиеся мурашками.

– Все, – кивнул он.

Я не знала, что сказать. После возвращения из Южной Каролины брат определенно держался по-другому. Повзрослел. Я не решила, хорошо это или плохо. Сегодня утром он переступил мой порог, ссутулившись и нахмурив брови, и я подумала, что Остин вновь впал в инфантильное состояние. Правда, мы торопились доставить Элоди в больницу. Однако после встречи с Каэлом и Мендосой в отделении «Скорой» Остин, похоже, стряхнул оцепенение. Теперь он выражался четко, спину держал прямо и говорил внятно.

– Мне пора. Жутко опаздываю. Не забудь запереть дверь.

Я прощупала карманы – проверила, на месте ли телефон и ключи.

– Чего ты переживаешь? У тебя спокойный район. – Брат заступил мне дорогу. – Что-то случилось?

– Нет. То есть вроде как… Не знаю. Наверное, у меня паранойя. – Я обошла его, шагнула на крыльцо. – Дома все в порядке. Просто какой-то псих пришел на работу и поинтересовался папой, а потом врач в больнице спросил у тебя то же самое… Вот ты и скажи – что, черт возьми, происходит?

– Какой псих?

В тишине улицы голос Остина прозвучал громко. В небе висело яркое оранжевое солнце, разгоняло дождь.

– Парень по имени Нил, или Нит… Нильсон? Кажется, так. Лицо вроде знакомое, но кто он, не помню, хоть убей. Ну а главное, я одинокая женщина, которая живет с другой женщиной, к тому же беременной. Ты не смотришь новости? Двери нужно запирать.

– Нильсон! Твою ж мать! – Остин принялся расхаживать по крыльцу. – Какого черта он забыл у тебя на работе? Это с ним я тогда подрался, ну, когда копы скрутили Каэла.

– Что?! Вы знакомы?

Я пыталась вспомнить лицо парня из той ночи, но все было как в тумане.

– Да. Не очень хорошо, но он знает меня. А теперь и тебя. Черт!

Я с тревогой спросила:

– Это плохо? Он опасен? Или просто задира?

– И то и другое. – Остин покачал головой. – Ему известно кое-что… о папе. Я не в курсе, правда или нет, и стараюсь не вникать, но Нильсон болтает разные гадости. Держись от него подальше, поняла?

– Что за гадости?

Брат неохотно ответил:

– Да бред… Будто отец замял какое-то дело – то ли насчет гибели гражданских, то ли еще что… Слух уже начал гулять по гарнизону.

Действительно ли Остин не знает папиного секрета? Если так, то не мне открывать ящик Пандоры, я катастрофически опаздываю на работу, к тому же сама толком не понимаю, сколько там правды. Правда ли мой отец подонок, виновный в потере человеческих жизней? Этот вопрос подождет до вечера – или до того времени, когда я сумею все обдумать.

– Кто такой Нильсон? Чего он хочет от папы? – тихо спросила я.

– Бывший парень Кэти.

Я не сразу сообразила, о ком речь. Девушка с вечеринки, Кэти, точно! Я тогда ляпнула, что она для Остина просто девочка на неделю, а Кэти случайно услышала. Мне было ужасно стыдно и неловко.

– Кэти? При чем тут твоя очередная подружка? – Я потерла ноющие виски.

На солнце вновь медленно наползали тучи. Предупреждение от вселенной, вне сомнений.

– Кэти бросила Нильсона, он винит меня. Не знаю, что у него за зуб на отца, или какого рожна этот псих явился к тебе на работу… да как он вообще узнал, где ты работаешь?! Почему ты мне не сказала?

– Это я-то? Тебе?! – огрызнулась я.

Остин не ответил. Он выглядел очень усталым и расстроенным, явно чего-то недоговаривал. Каким образом моя скучная жизнь превратилась в сложную паутину, где даже паук заблудится?..

– Откуда Нильсон знает папу? – спросила я.

– Они вместе участвовали в боевой операции, только Нильсон вернулся совсем недавно. Он там в самоволку ушел. Исчез, да и все. Его нашли в деревне – поселился среди местных. Патрулю заявил, что назад во взвод не хочет. Нильсона закрыли на несколько дней, а потом вдруг выпустили. Он расставался с Кэти сто раз. Теперь Нильсон приехал домой, и у него снесло крышу.

Во рту внезапно пересохло.

– То есть тип, который взъелся на тебя, на папу, а теперь еще и на меня, свободно разгуливает по улицам и захаживает ко мне на работу? Папа знает? Ты из-за него подрался с этим Нильсоном, что ли? Ты же якобы защищал девушку! А оказывается, сам с ней встречался. Это не одно и то же.

– Долго объяснять. – Остин потер глаза.

– Ну а мне нужны объяснения! Давай. И быстро. Я дико, просто дико опаздываю!

Я бросила взгляд на улочку – мне давно пора спешить по ней, а не торчать во дворе с братом.

– В ту ночь я подрался, потому что Нильсон вел себя агрессивно с Кэти. Наехал на нее, а потом и на меня.

– Он солдат?

– Нет. То есть пока – да, но из армии его увольняют. Ну, так я слышал. И правильно делают. Сама подумай, если ему сошла с рук самоволка, то у него наверняка очень высокопоставленные друзья.

Я пыталась вспомнить подробности той ночи, когда Каэл пришел на помощь моему брату. А ведь они еще не были знакомы.

– Почему Нильсон до сих пор живет в гарнизоне? Каэл говорил, что твой противник – из гарнизона.

– Нильсон женат, – пояснил Остин.

Обалдеть.

– На ком?

– На военнослужащей. В общем, оба солдаты. Я понятия не имею, как решают с жильем в таких случаях: если его увольняют с лишением прав и льгот, а она остается в армии.

– Почему он не в тюрьме? Разве можно вот так запросто уйти в самоволку, без последствий?

Какая-то паршивая мыльная опера, честное слово. Причем с каждым новым вопросом ситуация все непонятнее.

– Значит, Кэти, лапочка такая… встречается и с женатым мужчиной, и с тобой? – Я не сумела скрыть презрения. – Не зря я перед ней извинялась… Такая молоденькая… да уж. Жена Нильсона в курсе?

– Про увольнение скорее всего в курсе. Думаю, она сейчас на войне. Про Кэти – вряд ли. Кари, не хочу я сейчас про Кэти. Устал как собака. А ты на работу опаздываешь.

Остин запрокинул голову и выставил перед собой руки, предупреждая взрыв моего возмущения:

– Поговорим потом. Иди на работу, мне надо поспать, иначе я стоя отключусь. Двери запру.

Вообще-то у меня не было ни малейшего желания обсуждать на крыльце наши проблемы. Я на ходу написала Элоди – бегу на работу, нужно ли чего купить? Весь короткий путь до салона я вновь думала о Каэле. Надо же, совсем меня не замечал… и вел себя так холодно… Опасался скандала? Не знал, что сказать? Переживал за Мендосу? Или Каэлу действительно на меня плевать?