Текст книги "Где живет ведьма. Роман"

Где живет ведьма
Роман
Анна Вагнер

© Анна Вагнер, 2023

ISBN 978-5-0059-8715-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГДЕ ЖИВЁТ ВЕДЬМА?

Болото, с которого не возвращаются,

имеет участки с трясиной.

На гиблых участках растет более

нежная, более яркая, манящая зелень.

Лучше те места обходить стороной,

как бы не манила беззащитная поросль.

Как бы не хотелось рассмотреть поближе, что там.

– Хроники обрушения нашего дома

Конечно, я не знала, что свои заметки в будущем назову хрониками. Я просто записывала все, что меня волнует, все, что не даёт спать, и все обыденное, потому что так мне рекомендовала моя подружка, будущий психиатр.

Рита – будущий психиатр, а я – Маша, будущий архитектор.

Получается, что я увлекаюсь строительством, зданиями, перекрытиями, кирпичом, облицовочным камнем? Не сказала бы. Меня больше пугают эти понятия, как и пугает кое-что другое. Иногда среди ночи или даже днём я вдруг осознаю, что нахожусь над землёй на высоте девяти этажей. Воображение с готовностью мне предлагает картинки, где я и все мои многочисленные соседи, в том числе подруга Рита, словно птицы разлетаемся с этой нечеловеческой высоты в разные стороны.

Согласитесь, что человек не должен находиться так далеко от земли, а уж тем более жить и хранить все свое имущество. Мы же не птицы, не кошки, которые могут остаться живыми после падения с такой высоты. Я и соседи гарантированно умрем. Тут уж и думать нечего. Поэтому так страшны транспортные аварии в небе. Никакой нет надежды на спасение! Бывают исключения, и выжившие после катастрофы точно были кошками в прошлых жизнях.

Рита снимает «однушку» прямо подо мной, на восьмом этаже. Она учится, как я уже упоминала, на психиатра. Ей осталось каких-то пару лет, чтобы начать общаться и лечить, по-настоящему, опасных «дуриков», а не таких малахольных, как я. Рита считает, что у меня травма детства, перекос в отношениях и привязанностях. А я думаю, ну, какой перекос? Мои родители всегда отлично ко мне относились, а, когда я изъявила желание переехать и поступить в архитектурный, они даже купили мне квартиру. На девятом этаже в нашем с Ритой доме-свечке.

Этот дом построен по всем правилам, со всевозможными разрешениями, актами введения в эксплуатацию и с прочей бюрократической ерундой. В доме установлена электропроводка, как во всяких современных постройках. Никакого тебе взрывающегося с завидной регулярностью газа и последующими поисками живых и мертвых под завалами.

Я сейчас стою на своей застекленной лоджии с теплым полом и осматриваю открывающиеся мне просторы. Обилие лесов и полей в этой местности давно заменены «Пятёрочками» да «Магнитами» в шаговой доступности.

Наш дом-свечка состоит из одного подъезда и 17 этажей. Я, конечно, понимаю, что есть фундамент, вросший в землю, есть «мильон» регламентов и схем, которые гарантируют, что наш дом стоит твердо на земле, опираясь на нее всеми двумя, простите, одной ногой. Но вы вот поставьте спичку на стол и посмотрите, насколько устойчиво она стоит, ой, лежит…

Так что, Рита, я плохо сплю не из-за травм детства, а из-за того, что живу в современном «мега» устойчивом здании. Мои родители меня любили и любят самой пламенной любовью. Они всю жизнь меня оберегали от травм возможных и реальных, поэтому с самого первого моего появления в их семье, родители через слово вставляли фразу о том, что я удочеренная.

Эти святые мои мама и папа беспокоились, что, если я узнаю о своем удочерении от чужих людей или в неподходящий момент, то у меня будет травма. Думаю, Рита, у меня и, вправду, образовалась травма от постоянного упоминания о том, что я не родная. Биологических родителей я не знаю, о братьях или сестрах слыхом не слыхивала. Так что жила я в полном спокойствии и согласии со своими неродными родителями.

Мама очень хотела ребенка, поэтому меня и взяли из детского дома. Об отце я такого сказать не могу. Ему дети не нужны были ни свои ни чужие…

Как мама сумела его убедить в том, что меня нужно забрать из детского дома, одному богу ведомо. Отец с трудом вспоминал мое имя, сколько мне лет, что, я, вообще, есть.

Не сказать, чтобы папа был плохим мне родителем. Я думаю, что он был и есть непонимающий, как это без его участия и без участия его жены, вдруг появилась я.

Не ходила ведь его жена возлюбленная к ведьме, которая дала ей семечко и велела посадить в горшочек, поливать и ждать всхода? Если бы так случилось, отец быстрее бы поверил в меня. Но было, вероятно, по-другому.

Наверное, был казённый холодный кабинет, море бумаг, равнодушные сотрудники в белых халатах, сочувственные или завистливые взгляды иных родителей, не могущих зачать. А потом запеленатая в тряпочки появилась я.

Я была тихая, потому что знала, на мой плач никто не откликается. Я была не голодная, потому что умела терпеть лишения. Мама впервые меня прижала к своей пустой груди, и с тех пор любила, как могла, как любят неродного, чужого ребенка. А отец был доволен, что жена перестанет смотреть на детей с тоской и отчаянием. Кто уж из них не был способен завести детей, я не знаю. Но рада тому, что их репродуктивное увечье не передастся мне по наследству. Я ведь, черт возьми, не родная!

В то утро я встала сама не своя и поняла, что не смогу съехать вниз в слабо дребезжащей коробке для гигантской обуви, а точнее говоря, в блестящей кабинке грузового лифта. Это как опускаться с небес в пучины ада. Такое себе у меня было настроение утром.

Поэтому я спускалась вниз по лестнице. Каждый новый этаж начинался с обязательного перехода по открытой незастекленной лоджии общественного пользования. На одной из лоджий был установлен турник для любителей качать пресс и руки с видом на близлежащий продуктовый супермаркет. На другой лоджии собиралось общество любителей сигаретного дыма, на третьей лоджии я углядела инсулиновый шприц, вероятно, использованный не с целью коррекции уровня сахара в крови.

Мне, собственно, нужно было спешить на лекцию в мой любимый архитектурный университет. Нескончаемое количество ступенек наконец оборвалось, и на выходе из подъезда я столкнулась с Ритой. Она так старательно удивлялась, что я игнорирую лифт, что мне захотелось ударить ее по лбу и удалить из списка друзей. Однако в этом списке она одна, так что я решила повременить. Рита снова начала подбивать меня на то, чтобы пройти экспериментальный курс гипноза у нее.

При этом Рита в то утро выглядела ненамного спокойнее и умиротворенное, чем я. Вся была какая-то всклокоченная и несчастная. Рядом с нею стоял ее родственник. Рита держала его за руку, хотя подростку было лет 13 точно. Чтобы в телефон не играл, шепотом объяснила Рита мой непонимающий взгляд.

Я поздоровалась с Артёмом, братом своей подруги. Он невесело ухмыльнулся в мою сторону и тут же спрятал глаза. Подростки они такие. Смущённые и агрессивные одновременно. Их раздирают противоречия, их жаль, им сочувствуешь, но они злят и бесят. И ничего с этим не сделаешь.

Вот Рита, вообразив себя гуру отечественной психиатрии, пытается что-то с этим сделать. Поэтому, когда Артёмка сбегает от криков и оров своих родителей к родной сестре на съёмную квартиру, Рита включает в себе Фрейда, Агнию Барто, а заодно и мисс Марпл.

Прошлый его приезд мы долго искали пропавшие ее наушники. Рита с трясущимися губами то оправдывала Артема, то находила доказательства того, что это он утащил наушники. К вечеру я благополучно вспомнила, что Рита мне их одолжила. Артем был оправдан, а мисс Марпл в душе моей подруги на какое-то время заснула.

Здание архитектурного университета было представительным, как ему и положено. Представительным, гармоничным и достаточно нарядным. Два этажа широко раскинулись по сторонам от центрального входа с высокими необъятными колоннами, лепниной и обязательными фигуристыми девушками, поддерживающими особенно выдающиеся украшения.

Здание было окружено деревьями, поэтому в аудиториях нас всегда приветствовал спасительный полумрак после яркого солнца летом. Зато в горестные ненастные дни внутри здания было темно, неуютно и прохладно.

Сейчас на улице май, так что в университете было терпимо. В просторном вестибюле гулко отзывались мои шаги. Я, как всегда, опаздывала. Тихонько приотворила дверь и тенью пролезла в полутемное помещение.

Показывали какой-то фильм, посвященный Великой отечественной войне. У некоторых студентов на груди были прицеплены георгиевские ленточки. У меня тоже где-то на дне сумки был значок с лентой. Я села на свободное место и принялась рыться в сумке. Думаю, найду, надену, буду, как все. У меня обычно очень длинные ногти. Люблю такие, хоть и неудобно. Так вот эти ногти издавали громкий скребущий звук. Меня попросили с обеих сторон о тишине, и я смирилась, что буду снова отличаться от всех. Уже привыкла…

На следующей паре нам рассказывали о том, как «архиважно» изучить особенности почвы предполагаемого строительства. Конечно, никто в здравом уме не будет устанавливать фасад в зыбучих песках, однако почвоведение сейчас, как и любое классическое учение легко свергается коррупцией. Нам привели весьма занимательный пример, когда на сейсмически опасных зонах возводят здания, не учитывая особенность региона. Правила, где расстояние между домами должны иметь пространство, достаточное для падения одного дома, успешно проигнорированы.

Если пострадает один дом, то он неизбежно потянет за собой разрушения стоящих рядом. Во время землетрясения горожане будут наблюдать трагедии по типу падения фишек домино.

Какой-то студентик переспросил преподавателя, ну как же так… На что оратор пожал плечами и состроил ироничную гримасу.

Я старательно конспектировала. При этом мои мысли витали где-то за пределами аудитории. Не мое это, не мое. Ну какое проектирование, ну какие инженерные системы, ну какие, наконец, почвы? Я вырвалась из отчего дома и просто подала документы туда, где близко от моей квартиры. Всё!

Человек – царь природы!

Человек кроит, режет, полощет,

иссушает, в общем, делает все по своему вкусу.

Построили целый город на воде.

Понятно, полегло тысячи людей,

но один высокородный капризуля получил то,

что хотел, о чем мечтал.

На другом конце нашей любимой отчизны, наоборот,

залили водой целый поселок. Ну, надо было кому-то!

В другой раз вырубили лес,

а на месте всех этих природных переделок теперь

или новый мегаполис, или трасса или водохранилище.

Все, что душе угодно человеческой.

А куда же со своих родных мест подевались

иные существа, что обитали там сначала.

Животные? Погибли.

А духи? Которых, конечно же, нет,

о которых вспоминают только

в дни отчаяния или в дни, когда…

Рита, вероятно, давно таращилась на меня. Она спросила, гадала ли я после нового года. Видите ли, ей явно в зеркале привиделся профессор, который им шизофрению вчера читал. Понимаешь, рассуждала Рита, сидя напротив меня в кафе, этого преподавателя, вообще, нет в сетке расписания нашего университета! Он возник из неоткуда и после лекции исчез в никуда! Я прагматично поинтересовалась, одна ли она присутствовала в аудитории и ничего ли у нее не пропало: кошелек там, честь девичья? Рита обиделась и шумно допила свой зелёный чай.

У нас с Ритой иногда выпадают одинаковые промежутки времени между парами, и мы с ней встречаемся в этом кафе. Примерно и ей и мне идти от своих университетов до этого кафе одинаково. Кстати, вот, почему-то я не поступила туда же, куда и Рита, и не изучаю психиатрию, хотя ее университет находится на том же расстоянии от нашего одноподъездного дома-свечки, что и мой архитектурный. Наверное, у меня нет таких психологических проблем, которые заставляют копаться денно и нощно в своей душе, при этом привлекая все знания мира и попутно получая достойную профессию.

Рита выбрала психиатрию, чтобы понять, отчего ее родители пьют, бьют, обесценивают. Зачем они, вообще, завели детей? Ее и брата? «Так положено!»: отрезала ее мать. «Потому что я люблю вас!»: слезливо проговорил отец. В особенно запойные периоды, случавшиеся у родителей, к Рите приезжал ее брат Артёмка. Рита прекрасно его понимала, лучше, чем любой человек в окружении, но это не мешало ей раздражаться, злиться, то есть раз за разом переживать свою детскую травму. Как старшей сестре и почти дипломированному специалисту, Рите хотелось избавить брата от его всепоглощающего геймерства. Он просто не выпускает телефон из рук! В туалет, за стол, в ванную, на улицу, куда угодно! Артем постоянно играет!

Я возвращаюсь домой. Еду в лифте. Внутри него словно в холодильнике. Словно я морковка, про которую забыли. Я лежу на нижней полке в уголке, а вокруг меня стекло, металл, блеск. Правда, я ничего этого не вижу. В холодильнике будет ярко-светло, только когда его откроют. Так что, если я и морковка, то могу лишь догадываться о том, что меня окружает.

Зато в лифте так светло, что в глазах режет. Из зеркала смотрит на меня девушка, молодая, невысокая, щуплая, похожая на мальчишку своей фигурой. На голове слегка рыжеватые кудри в полном художественном беспорядке. Мои волосы живут отдельно от меня. Я их мою, расчесываю, приглаживаю, а они вместо благодарности торчат так, как им вздумается.

Укладка прически моей зависит только от того, как я спала. Если я спала спокойно, не крутилась и не утыкалась лицом в подушку, то укладка будет довольно аккуратной и приличной. Если меня мучала жестокая бессонная ночь, то утром я буду похожа на кикимору болотную, и ничего не попишешь. Кстати, что за устойчивое выражение! Оно отлично отражает всю суть моей прически. Забавно… Лифт остановился на девятом этаже. Я вышла. Напоследок обернулась и в отчего-то мутном зеркале мелькнула зелёная болотная рябь.

Я даже снова нажала кнопку, чтобы лифт открылся, но его уже успели вызвать где-то. Я пришла в свою одинокую квартиру. Красота! Никого нет. Ни мамы с искусственно-заинтересованным лицом. Как дела, дочка, в институте? Что сегодня нового ты узнала? Какой стиль в архитектуре тебе нравится больше? Ни отца, который бы раз за разом хлопал бы меня по плечу при встрече. У меня даже спина заныла от этих воспоминаний.

Я легла на диван и задрала ноги на стену. Обожаю лежать в этой позе. Голову я свесила и уставилась в потолок. Волосы мои уютно расположились на полу. За окном слышен приглушённый шум машин. Скоро лето, каникулы, может быть, море… Над головой застучали ортопедические ботинки малолетнего соседа. Семья живёт надо мной большая. Высокие и дородные отец и мать, три девицы разной степени подростковости и мальчик лет трёх.

Думаю, отец семейства все хотел сына и ближе к сорока это ему удалось. Теперь долгожданная радость бегает по дому и мешает мне сосредоточиться. Хотя, собственно, особо и не над чем. Так, проект нужно какой-то сделать к завтрашнему дню. Но я естественно не вдавалась в подробности, так что займусь им ближе к ночи. Ночью придет время бессонницы, и я сделаю все в лучшем виде.

Часов в девять, когда явственно замедлился шум машин за окном, на дом-свечку начал опускаться ночной морок. Соседи мои зевали, мыли посуду после ужина, чистили зубы перед сном, расстилали кровати.

Я подумала, что дальше тянуть некуда, достала конспекты, книги, линейки, карандаши, схемы, налила огромную чашку кофе и принялась творить проект. К сожалению, я быстро поняла, что проект проектом, но шумный мальчуган над моей головой в ортопедических ботинках, кажется, ложиться не собирается. Я отчётливо слышала, как его сестрицы разной степени подростковости требовали от него, чтобы он угомонился. При этом родители, наверное, махнули на все рукой и спали. Утром на работу, нужно кормить целую ораву детей!

Но что меня больше всего удивило, это то, что от топота мелких ножек мелко подрагивала люстра на моем потолке. Либо я никогда этого не замечала, либо карапуз ощутимо прибавил в весе. Когда он пробегал непосредственно над местом прикрепления люстры, она практически ходила ходуном! Если так будет продолжаться, то люстра рухнет. Она слишком громоздкая: спасибо моей маме, которая с несвойственным ей рвением и любовью выбирала эту люстру с обилием висячих элементов.

Ну, вот, я смотрела-смотрела на качающуюся люстру. И мальчуган перестал уже бегать, и стало рассветать, а она все не прекращала свои хаотичные движения и потрясывания. Я, наверное, уже и заснула как под гипнозом, наблюдая за стеклянными резными украшениями. Естественно, архитектурный проект побоку, я глубоко заснула.

Что-то мне снилось, не помню, но вскочила я от того, что мне колотили в дверь. Колотили, да ещё и кричали. Я доковыляла до двери. В глазок торчала голова Артема и шевелила губами. Тетя Маша, вы нас заливаете! Сам ты, тетя Маша, мне и тридцати нет! Иди, посмотри, чем я тебя там заливаю! Уж что-то, а такие вещи, как забыть закрыть кран, я не допускаю!

Артем похлопал глазами на кухне и ванной, даже пощупал что-то под раковиной, чем заслужил мое уважение. М-да. Ничего у меня не текло. Зато подо мной в квартире у Риты на потолке, как раз вокруг ее более удачной люстры, чем у меня, надо бы и мне такую лаконичную прикупить, был влажный круг противного цвета ржавчины.

Рита уже убежала в свой институт, оставив хозяйство на Артёмку. И Артёмка, лёжа на диване и сражаясь в очередную игру на своем телефоне, случайно отвлекся и поднял глаза к потолку. А там оно! Я взяла швабру и кончиком тряпки промокнула пятно. Оно почти засохло. Значит, течь неизвестного нам вещества прекратилась.

Я вспомнила, что мне нужно на учебу. Артёмка вспомнил, что ему нужна новая зарядка, так как старую спрятала любимая сестра Рита в качестве очередного пункта терапии гаджетозависимости. Мы вызвали лифт. Приехал маленький, не грузовой. В лифте были мои соседи сверху: родители и мальчуган в ортопедических ботинках. Артем, уткнувшийся в монитор, зашёл в лифт, не взирая на то, что он переполнен. Ну, а я зашла потому, что чувствовала всегда ответственность за внезапно оказавшихся со мной рядом более младших и неопытных людей.

Итак, я зашла за своим подшефным Артёмкой, нажала кнопку закрытия дверей и совершенно бесполезную кнопку вентилятора. Глаза прятать в лифте было тяжело. Муж соседки упрямо смотрел на верхние кнопки с цифрами. Жена тщательно оглядывала свои плечи и грудь в поисках несуществующих пылинок. Артёмка благополучно играл в телефон. А мы с малышом пялились друг на друга. Я неосторожно ему улыбнулась, и он от радости начал прыгать в своих исполинских ботинках. Кабинка лифта затряслась, у меня от страха задергался рот. Я чуть не визгом велела мальчику сейчас же прекратить.

Малолетний сосед мой испугался вопля и замолк. Даже Артем на секунду прекратил пялиться в экран своего мобильного. Мы проезжали только пятый этаж. Я вся взмокла. Отец мальчика стоически молчал, только угадывалось его нетерпение поскорее выйти из лифта. Мать мальчика неожиданно для ее полного статного тела высоким голоском выговорила мне, что на чужих детей повышать голос нельзя.

Я была слишком напугана своим нахождением в этой тесной кабинке, неизвестно по каким законам не падающей в шахту лифта, закрыла рот на замок. Секунды текли бесконечно.

Наконец, мы прибыли на первый этаж. Я бочком протиснулась, соседка мне заметила, что первым должен выходить ребенок. Да, ребенок! А не вот это вот исчадие ада и «трепатель» нервов! Это я сказала про себя, а вслух добавила, что ночью мальчик очень громко стучит прямо у меня над головой. Родители сделал вид, что ничего не слышали.

Мы с Артемом распрощались во дворе. Он пошел искать магазин с зарядками, а я побежала в университет, без проекта, не чувствуя ног под собой. Мне вспомнился мой любимый отец, стоящий с ремнем в руках. Он всегда воспитывал меня, никогда не допуская отвратительного поведения, например, такого, которое позволяли моему малолетнему соседу!

Я вбежала на маленькую площадь перед университетом. Группки студентов на улице подтверждали мое опоздание. Занятия закончились. Я вяло поздоровалась с парочкой знакомых студентов. Под мышками у них были свёрнутые листы ватмана, вероятно, с проектом. Я попросила один такой свёрток: а, ну-как, прокатит? Один сердобольный студент откликнулся и отдал мне свой. Даже не стирая фамилию исполнителя, я ринулась по ступеням в прохладное здание. Вслед мне недовольно кричал мой сердобольный студент: автограф хоть поменяй на свой! Но времени не было.

Я влетела в аудиторию. На кафедре сидела наша кураторша и заполняла большой журнал. Поверх очков на меня уставились ее большие красивые глаза. Опять опаздываем? Я кивнула и воззрилась в окно. В нем виднелся мой дом. Говорю же, я специально выбирала учебное заведение так, чтобы не связываться с транспортом, долгими стояниями в пробках и прочими неудобствами. Кураторша постучала ручкой по столу, привлекая мое внимание.

– Хорошо, что ты зашла, Маша! Я давно хотела поинтересоваться, чувствуешь ли ты, вообще, хоть какое-то желание изучать архитектуру?

Я молчала и разглядывала свой дом. На улице был жуткий ветер с порывами. Деревья качались, ветки с молоденькими листочками выплясывали дикий танец. Мой дом тоже качался! Я же не сумасшедшая! Я чётко видела, что дом отклоняется то в одну, то в другую сторону от воображаемой линии, перпендикулярной горизонту.

Кураторша тем временем растянула мой ватман и приложила к столу. Слева внизу была ровными печатными буквами выписана фамилия того студента, что по глупости одолжил мне свой проект. Кураторша быстро просмотрела чертеж и свернула его.

– Возможно, этой работой ты заткнула мне рот, образно говоря, на некоторое время. Хороший проект, правда, думаю, что я его уже где-то видела…

Кураторша нахмурила лоб, но у нее было столько бумажной работы, что ей было не до меня. И мне, кстати, было совершено не до нее! Мой дом качался от ветра! Я пригляделась. Показалось? Да… Наверное, вроде, все в порядке. Но паника так медленно выходила из моего разума, что я ощущала, как мое сердце колотится.

Я забрала проект и вышла из аудитории. В узком коридоре никого не было. Выкрашенные в темный болотный цвет стены превращали мою дорогу к выходу в какой-то подземный лаз. Я прибавила шаг и почти побежала. Это точно паническая атака! Нужно рассказать Рите!

Я уже давно фиксирую какие-либо непонятные душевные свои процессы и рассказываю о них Рите. Она сама просила. Подозреваю, что я объект ее изучения или, на крайний случай, будущий живой пример в дипломной работе. Ну, да ладно. Просила про панические атаки, Рита? Получай.

Мы с Ритой и с Артёмкой, не вылезающим из телефона, сидим в кафе возле наших с ней университетов. Естественно, Рита хвастается удачным окончанием сессии, я, кстати, тоже не отстаю. Припоминается студент с красным лицом, отнимающий у меня ватман минут пять назад.

Рита просит описать симптомокомплекс. Ну, какой ещё комплекс? Просто наш дом от действия ветра шатался и терял устойчивость, а узкие коридорные стены в университете сдавили меня со всех сторон при попытке к бегству.

Рита делает глоток зелёного чая из только что распустившихся в Японии лепестков сакуры, ну или из чего там она обычно пьет чай, и бросает на меня глубокомысленный взор. Мне видится, говорит, Рита, твой непроработанный конфликт с отцом. Ну, посуди сама, отец – это устойчивость, это защита, которую ты в детстве обязана была получить от главной родительской фигуры.

Ох, уж эта Рита с ее родительскими фигурами! Я ей рассказываю, что мои родители чудесные и милые люди. Мама никогда не повышала на меня голос. Отец, как все мужчины, особенно меня не замечал, но никогда не уклонялся от исполнения своего долга.

Если я перегибала палку, то он меня воспитывал, можно сказать, этой самой палкой. Я не испытываю к отцу никаких обид. Когда я рассказывала про палку, Артем на секунду отложил смартфон. Он переспросил, правда ли, мой отец меня бил. Я спокойно улыбнулась и велела Артёмка заниматься своим делом.

У нас взрослый серьезный разговор с Ритой, а не обсуждение новейшего уровня в компьютерной игре, где там спрятаны сокровища, триггеры и, бог знает, что ещё.

Да, мой отец лет до 12 боролся с моими хулиганскими замашками. Рита поинтересовалась, что же случилось потом. При этом Рита как-то странно выглядела. Какая-то она была нарочито умиротворенная и мудрая, а руками рвала одну бумажную салфетку за другой. Я-то прекрасно знаю, когда она злится, когда она, как сейчас, просто вне себя. И я продолжаю, говорю, что в мои двенадцать лет отец отложил ремень и больше, вообще, со мной не общался до самого моего отъезда из дома.

Я уже не в первый раз по утрам езжу в лифте с одной импозантной женщиной. Женщина молодая, одета исключительно празднично, но и солидно, на лицо симпатичная, какая-то прямо интеллектуально-развитая и бесконечно усталая.

Причем я возвращаюсь домой после утренней пробежки или после позорного побега из университета сразу по окончании первой пары, словом, после очередного прогула. То бишь я возвращаюсь с тем, чтобы продолжить свой день максимально приятно для себя. А женщина эта, видно, возвращается домой, чтобы уже тяжело и бесповоротно закончить прошедшую удалую ночь.

Консьержка, естественно, по секрету, сплетни она ненавидит, как и я, сказала мне, что это довольно известный юрист в нашем городе: очень приятная молодая женщина! И даже как-то раз она помогла какому-то соседу совершенно бескорыстно превратить его гараж на одно машиноместо в магазинчик с цветами. И, знаешь, эта ведь юристка наша вынуждена делить жилье с престарелым отцом, который тоже известный в прошлом юрист, но, мы же понимаем, что молодой женщине тяжело выслушивать его старческие размышления о том, какая молодежь пошла: проводит все вечера в ночных клубах!

И вот я снова с утра еду с этой юристкой в лифте и вдыхаю запах дорогого парфюма. Юристка живёт на последнем этаже, и мне вдруг хочется спросить ее: как? Как она не испытывает ужаса оттого, что над нею целый космос, а под нею бездна?

Обычно на летние каникулы я ездила с родителями на море, но теперь я взрослая, живу отдельно и поэтому освобождена от этой тяжкой повинности.

Нет, я обожаю море, люблю своих родителей, но я с огромным облегчением в этот раз произнесла в трубку: «А, нет, спасибо, вы теперь уж как-то без меня!». Я не услышала слов огорчения от мамы. И даже мне показалось, где-то на заднем фоне отец произнес что-то, вроде, «ну вот и славно!».

Как бы там ни было этим летом я хотела бы на море, но с Ритой и даже с ее братом Артёмом. Когда он отвлекается от телефона, что случается катастрофически редко, с ним можно очень даже хорошо посмеяться и отвести душу. Проблема была только в том, что у Риты денег на море не было. Не у всех же есть такие благополучные родители, как у меня…

Все лето Рита планировала работать. Она понабрала клиентов, у которых имелись различные психосоматические расстройства, и вела их с использованием средств современной связи. Страждущие консультаций Риты сидели по другую сторону экрана и плакались ей на свою жизнь.

Рита хотела подзаработать за лето для того, чтобы оплатить наем жилья хотя бы на полгода вперёд. Жить под чужой крышей и всегда знать, что в любой момент тебя могут выставить на улицу – это та ещё нервотрепка. Но Рита справляется. Иначе зачем она изучает психиатрию, все эти неврозы и мании, суицидальные наклонности и задержку в развитии.

Рита страстно влюблена в само учение, в ее квартире все обозримые пространства заполнены книгами, конспектами, специализированными журналами. Рита из тех, кто копит деньги для того, чтобы купить редкое издание гуру психиатрических наук.

Я даже немножко ей завидовала, ну, может быть, и не немножко. Она нашла дело своей жизни, а я – нет. Но у меня есть свое жилье. Мои родители оформили все документы, и мы теперь с ними в расчете. Я отдельно, они отдельно. Не знаю, кто из нас больше счастлив случившейся сепарации. Отец, наверное. Он как отложил ремень для воспитания моего послушания лет десять назад, с тех пор снял с себя всякую ответственность за мой моральный облик.

Я не в обиде, у меня и так несколько шрамов на спине, которые не скрываются лямками от любых купальников. Спасибо, папа. Интересно, когда мы вместе ездили на море, он отводил глаза от меток своего воспитательного рвения на моей коже?

Я не совсем прожигаю жизнь. Я учусь в университете. Думаю, что это немало, но и немного, если я учусь так, как я учусь. Поэтому я взяла на лето дополнительное задание. Наша кураторша даже переспросила, понимаю ли я во что впрягаюсь. Конечно, понимаю, ответила я. Впереди три месяца в городе. Мы с Ритой договорились ездить на местную речку пару раз в неделю, что мне ещё делать все лето? Ни родителей же навещать? Им и без меня тошно. Друг с другом, я имею в виду.

Я, вообще, не понимаю, как они до сих пор не разбежались? Хорошо, раньше связующим звеном было дикое желание матери завести ребенка, которое закончилось приобретением меня из дома малютки. Родные родители от меня отказались. Поэтому мои приемные родители получили меня и связали свой шаткий брак на двадцать лет. Теперь-то их что держит друг подле друга? Надеюсь, не абсурдное желание увидеть внуков и протянуть к ним свои плотоядные щупальца? Уж свою кровиночку я никому не отдам. Хотя, о чем это я? Вроде бы и детей иметь я не собираюсь, ну да ладно…

Так вот о моем университетском задании. Я подрядилась узнать всю подноготную любого отдельно взятого здания. Поскольку ездить я далеко никуда не собираюсь, дом, выбранный мной для задания, вполне удовлетворяет меня. Это мой дом!

«Здравствуйте, я Маша, и мне нужна вся проектная документация по этому дому!» – нет, это глупо… «Здравствуйте, я студентка с архитектурного факультета и у меня задание…» – тоже как-то не так. В общем, я взяла свой студенческий, а заодно и квитанцию об оплате коммунальных услуг и отправилась в нашу управляющую компанию, которая, благо, находилась на первом этаже нашего же дома. Стеклянные двери со множеством отпечатков пальцев, не скрывали от меня ряды стеллажей с папками документов, двух сотрудниц бухгалтерии, принимающих оплату наличными, и моего соседа с последнего этажа, пожилого юриста, а по совместительству отца той усталой женщины, которая по утрам возвращалась домой из ночных клубов.

Юриста звали Павел Семёнович. Было ему под семьдесят, я думаю. Он был седовлас, опрятно одет, в светлой рубашке с коротким рукавом и в льняных брюках. Павел Семёнович стоял возле стола, за которым сотрудница пересчитывала на калькуляторе, сколько дать ему сдачи. Я прямо предчувствовала, что пожилой юрист что-то сейчас скажет и дождалась неизменной фразы о том, что раньше считали быстрее и в уме. Фраза была сказана недовольным тоном и громогласно. Подозреваю, что Павел Семёнович был глуховат. Могу себе представить, как повезло дочери Павла Семёновича.