Текст книги "Серебряная книга романов о любви для девочек"

Глава 11
Подземелье

Принять столь смелое решение нелегко. Еще сложней осуществить намерение. Одно дело – явиться в школу с лопаткой, складным ножиком, фонариком, веревкой и грандиозным проектом, и совсем другое – реально попасть в кабинет, когда он будет заперт.

Кабинет французского был открыт, естественно, на уроках и на переменах. Все это время он отнюдь не пустовал, а все попытки склонить Нину Антоновну к сотрудничеству в плане изучения ее территории успеха не имели. «Не знаю», «Ни к чему», «Не говори глупостей», – отвечала француженка. Кроме возможности проникнуть в кабинет, необходимо было время, и, желательно, неограниченное – кто знает, сколько может уйти на отодвигание подставки с магнитофоном, на открывание старого люка? Так что мысли насчет «быстренько заскочить, когда Нина Антоновна выйдет», не годились. Требовалось оказаться в кабинете в то время, когда ее вовсе нет в школе. Но как? Дверь кабинета запирается на ключ. Спрятаться под партой и дождаться, чтоб француженка ушла? Тоже нереально: парты стоят так, что от дверей видно то, что под ними. Подходящих шкафов нет. И потом, даже если бы этот безумный трюк удался, как потом выйти из кабинета наружу?

Не находя решения, Багрянцева на всякий случай наблюдала за кабинетом. Все перемены она торчала рядом с ним. Порою удавалось не попасться на глаза Нине Антоновне, порой – нет. Пришлось прикинуться поклонницей французского, болтать, что хочешь взять какую-нибудь книгу, журнальчик. Однажды Люба даже заглянула в некое издание, выпрошенное у Нины Антоновны: там содержалось много всего о духах, о нарядах, о моде, столько замечательных картинок с манекенщицами… Таких сокровищ днем с огнем ей не найти! Все только на картинках. Лучше не травить душу.

Прошла почти неделя. Наблюдение за кабинетом не дало никаких результатов. Ценных мыслей не имелось. Уже по привычке Люба, прислонившись к стенке, ожидала, когда окончится чей-то урок французского (ее уроки на сегодня уже, к счастью, завершились). Незадолго до звонка из класса высыпалось с визгом десять ребят лет по одиннадцать. «Почему их отпустили раньше?» – подумала Люба. Вслед за детьми из класса вышла одевающаяся на ходу Нина Антоновна с журналом:

– Ой, Багрянцева, ты здесь! Извини, мне некогда. Тороплюсь очень: видишь, даже раньше времени закончила урок. А этот 5-й «А» еще и журнал свой у меня забыл. Может, отнесешь в учительскую?

Отказаться было неудобно, хотя Любе в жизни не случалось относить журналы. В их классе эта важная обязанность, конечно же, лежала на Диане. Люба не помнила даже, когда ей случалось вообще бывать в учительской. Даже страшновато – там же все-таки начальство обитает!

Но что делать, тот, кто собирается под землю, не может бояться учительской. Багрянцева взяла журнал, зашла на второй этаж, осторожно приоткрыла дверь учительской, скользнула внутрь…

Первым делом в глаза бросились две вещи. Нет, три. Нет, все-таки две, поскольку завуча считать вещью нельзя. Первая – ячейки для журналов. А вторая – о, силы небесные! – маленький деревянный ящик на столе у завуча с ключами от всех кабинетов.

На мгновение Люба замерла. Потом, чтобы никто не заподозрил, подошла не торопясь к ячейкам, медленно принялась засовывать туда журнал 5-го «А»… «Раздобыть! Когда? Немедленно! Но как?!» – мозг работал в бешеном режиме.

И тут произошло чудо.

В учительскую со всех ног вбежал крохотный человечек и заголосил:

– Александла Александловна! Там Лома с лестницы упал!

– Как упал?! – перепугалась завуч.

Вместе с малышом она выбежала в коридор…

Не теряя ни секунды, Люба метнулась к ящичку, схватила ключ с номером 6, засунула его в карман и пулей вылетела из учительской.

На лестнице, ведущей вниз, толкались взрослые, окружившие беленького первоклассника в изрядно перепачканном костюмчике.

– Откудова я знаю, зачем Саска этот сум поднял? Ну упал я… С последней ступеньки… И сто?..

Сжимая ключ в руке, Люба ходила взад-вперед возле заветной двери. От того, что возможность проникнуть в кабинет теперь была реальной, Багрянцева как будто испугалась ещё больше. Зайти? Не зайти? Сегодня? Или завтра? Ой, кажется, физрук идёт… Переждать надо… Ой, кажется, теперь какой-то старшеклассник… Тоже переждать… Ну всё, чисто. Зайти? Не зайти?..

Через полчаса она в конце концов решилась. Для начала убедила себя в том, что, зайдя в кабинет, она может так же просто выйти. Кто заставляет лезть под крышку люка именно сейчас?

Но, едва войдя внутрь, Люба сразу бросилась к заветному прямоугольнику. Поставила магнитофон на пол, сдвинула столик. Поисковый азарт в один миг прогнал нерешительность.

Однако открыть люк оказалось не так-то просто. Крышка мало того что рассохлась, а кольца, ручки, чтобы поднять ее, не было. Люба пробовала крышку поддеть ножиком: без толку. Инструмент угрожающе гнулся, грозил переломиться и явно был не в силах справиться с работой.

Что делать?

Люба села на пол, обхватила голову.

Через десять минут она уже стояла на пороге кабинета мальчикового труда и просила у учителя… всего-навсего гвоздь и молоток.

– А почему тебя послали? – недоумевал трудовик. – Парней, что ль, в классе нет?

– Нет, – бойко сочинила Люба. – Кто болеет, кто прогуливает, кто временно в детской комнате милиции. А у нас поломка небольшая, прямо на уроке. Вы не бойтесь, я умелая!

– Ну-ну, – ответил трудовик, а за спиной у него разом загудели два десятка симпатичных старшеклассников, с интересом наблюдающих за Любой. – Вот тебе три гвоздя. Наверняка первые два попортишь.

Багрянцева вернулась в кабинет. Села над крышкой. Когда-то, года два назад, она пыталась научиться забивать гвозди. Выходило, прямо скажем, плохо. Но… Просить помощи не у кого.

Первый гвоздь в самом начале оказался безнадежно погнут, как и предсказывал учитель труда. Вытащить его и распрямить было нечем. Ко второй попытке Багрянцева подошла уже основательней. Спустя минуту железный штырек с удобной шляпкой, почти ровный, торчал из заветной крышки.

Люба взялась за него, потянула. Дернула. Без результата. Вбила глубже, снова потянула. Крышка постепенно начинала приходить в движение, но одного гвоздя явно было недостаточно.

Тут-то и пригодился третий.

Взявшись руками теперь уже за два штырька, Люба поднатужилась и…

Раздался скрип старого дерева, в нос ударил запах гнилья, сырости; краем глаза Люба уловила паучка, в страхе убегавшего подальше от своей рвущейся сети…

Путь ко множеству загадок и разгадок был открыт.

– Ну как, забила? Надо же! А что это ты так разрумянилась? Случилось чего? – спрашивал трудовик, когда Люба с благодарностью вручала ему молоток.

В ответ она пробормотала нечто невнятное и кинулась обратно к своему открытому люку.

Первоначальный осмотр подземелья с помощью фонарика не выявил ничего, кроме черноты. Ни страшных крыс, ни пауков, кроме того, что смылся при открытии люка, не было замечено.

Люба села на пол и свесила ноги в подземелье. Потом, держась руками за края, спустила вниз весь корпус. Попыталась нащупать ногами ступеньки, но безрезультатно. Затем, не выдержав своего веса, шлепнулась вниз, на влажный земляной пол, слегка ушибив руку.

К счастью, подземелье было неглубоким. Из него без труда удавалось вылезти, все так же подтянувшись на руках. Ощупав стенки, Люба обнаружила, что она попала не в колодец и не в погреб: яма оказалась не чем иным, как началом подземного хода, ведущего в сторону широкой улицы, на которой находилась школа.

Взволнованная Люба вылезла из ямы, нацепила на спину свой рюкзак, взяла в руку фонарик и прыгнула обратно, вниз, навстречу новым открытиям.

Узкий коридор спускался вниз. Теперь делалось ясно, куда исчез Рогожин из окруженной жандармами гимназии! И не об этом ли средстве упоминал в записке его папа? Все понятно: предприимчивый социалист имел на всякий случай этот ход, чтобы укрыться в безопасном месте!

Но что, если бы преследователи нашли его и отправились в погоню за Рогожиным? Тогда они поймали бы и сообщника – того, кто на другом конце!!

Внезапно в качестве ответа перед Любой выросла стена. Не земляная, твердая, должно быть, металлическая.

Внимательный осмотр ее при помощи фонарика позволил обнаружить, что перед Багрянцевой, по счастью, не стена, а дверь. Нашелся и засов. Он был расположен с этой стороны, не с той, и для открытия не имел других препятствий, кроме чрезвычайной ржавости. Люба хорошенько нажала, и засов поддался.

За дверью находилось всего-навсего продолжение туннеля. Теперь он уже не спускался, а, достигнув нужной глубины, шел прямо. С этой стороны двери имелся такой же засов. Поразмыслив, Люба пришла к выводу: дверь предназначалась для защиты от погони, а погоня могла быть как за Федором Рогожиным, так и за тем, кто выступал его товарищем по ту сторону подкопа. Значит, последний раз скрывался не учитель, а именно этот товарищ.

Люба хотела двинуться дальше и вдруг…

Нога ощутила отсутствие почвы. Инстинктивно отдернулась.

Рука направила фонарик вниз, туда, куда Багрянцева чуть не свалилась.

И…

Девчачий крик пронесся через все пространство подземелья, долетев до кабинета французского языка.

В глубокой яме, по краям прикрытой остатками гнилых досок, находился человек. В кожанке, штанах военного покроя и грубых сапогах. Его поза и лицо, сухое, черное, словно у египетской мумии из музея… Все указывало на то, что перед Багрянцевой – мертвец…

Все это отпечаталось в памяти Любы в один миг. Одного взгляда вполне хватило, чтобы насмерть перепугаться.

Не разбирая дороги, визжа, то и дело вляпываясь в паутину и уронив фонарик, Люба кинулась бежать.

«Покойники! Призраки! Ужас! Бесконечный коридор! Не выбраться! А-а-а! Никогда, никогда больше!!! Что это? Опять дверь! Заперто, не выйти! Выломать, толкать! Ой-ей-ей!»

Дверь поддалась от малейшего усилия. Неожиданный свет кольнул глаза.

Когда они привыкли к освещению, Люба поняла, что страшное уже позади. Часы показывали, что исследование туннеля заняло всего десять минут. Отсутствие окон, облезлые стены и трубы свидетельствовали о том, что Люба – в подвале какого-то здания.

Кроме Багрянцевой, тут никого не было. Отдышавшись, она принялась пробираться через нагромождение ящиков и странных, порою весьма некрасивых скульптур к лестнице наверх.

Очень скоро Люба оказалась в каком-то коридоре. Унылые крашеные стены, ряд дверей подсказывали, что тут люди не живут, а работают.

Из-за дверей слышались голоса: в основном молодые. Обстановка весьма смахивала на школу. Это и придало Любе смелости. Она приблизилась к одной двери, чуть приоткрыла, ничего не разглядела через щель и распахнула полностью.

В ту же секунду раздались крики ужаса.

Мальчишки повыскакивали из-за мольбертов, девочки, визжа, попрятались от Любы за ними. По полу загремели кисти, палитры, карандаши. А впереди всей группы, возле стола с натюрмортом, в страхе заголосила учительница.

Подхваченная общей паникой, пускай и вызванной самой Багрянцевой, она кинулась обратно к лестнице, в подвал, а там – через туннель, мимо ужасного покойника в яме, через дверь, запнувшись о фонарик, вверх, вверх, вверх…

Пока не оказалась в школе, в кабинете французского.

Ставя на место подставку с магнитофоном и маскируя все следы своей деятельности, Люба уже почти не верила, что все описанное произошло с ней. Покойник, подземелье, двери, орущие художники – не сон ли это был? Но вся последовательность событий, вид мумии, запах сырости и чернота подкопа слишком крепко засели в голове Багрянцевой, чтоб усомниться в их реальности.

А подтверждение тому, что эпизод с художниками не привиделся ей, Люба получила, едва покинув кабинет.

Увидев ее, кучка малышей бросилась врассыпную. Охранник выпучил глаза. Уборщица взвизгнула. Какой-то парень дико уставился на нее, а потом разразился долгим, нервным смехом.

К счастью, в коридоре было зеркало. Глянув сама на себя, Люба отшатнулась. Лицо, руки, одежда – в жирной грязи туннеля, в черной подвальной пыли, в пятнах ржавчины. Клочья паутины на волосах. Хоть сейчас в кино сниматься, в фильме ужасов.

Люба добежала до туалета и долго-долго пыталась отчиститься.

Потом как бы случайно «потеряла» ключ от кабинета там, где его наверняка найдут. Наконец окольными путями выбралась из школы и, чтобы не позориться, как вор прокралась к дому.

Дома, отмывшись, она первым делом, пока не было родителей, открыла книгу «История Елизаветинска», купленную десять дней назад и восхитительно пахнущую типографской краской. В разделе по девятнадцатому веку она почти сразу отыскала строки о П.П. Левкоеве.

«Стоит упомянуть еще об одной примечательной фигуре времен Николая II. Петр Петрович Левкоев, некогда купец по первому разряду, стал одним из зачинателей местной шерстяной промышленности. К 1905 году его шерстопрядильная фабрика уже насчитывала 800 рабочих и приносила годовой доход, достаточный для содержания штата прислуги в 20 человек, кареты, 8 лошадей, устройства пышных приёмов несколько раз в год, а потом и приобретения автомобиля – диковинки по тем временам. Как же печально сознавать, что эти ростки процветающего рынка были так грубо задушены большевистской нечистью! К сожалению, личная жизнь Петра Петровича складывалась не очень удачно. Известно, что с женой у него были весьма натянутые отношения, а детей не имелось вовсе. Возможно, на почве этой личной трагедии промышленник и заразился ядом революционного прожектёрства. Историками точно не доказано, но есть предположения, что он спонсировал банду, в советской литературе именуемую „кружком Морщихина“. Но даже если и так, пришедшие к власти плебейские орды не пощадили бывшего купца, не простили ему его происхождения и честно заработанных денег. В одну из ночей декабря 1918 года его пришли арестовывать. Как Петр Петрович сумел скрыться – неизвестно. Отряд чекистов даже умудрился понести потери при невыясненных обстоятельствах. Левкоевскую фабрику, конечно, национализировали, а о самом промышленнике не было больше никаких вестей: он словно испарился. Сейчас в его доме, спроектированном архитектором Ванюшиным, находится детская художественная школа».

И как же Люба раньше не додумалась, что шарик на экслибрисе Рогожина – это клубок шерсти! В одну секунду все в ее голове выстроилось по порядку. Арест Рогожина – бегство по туннелю к отцу, в убежище, о котором говорится в записке. Почти через два года – все наоборот, отец скрывается у сына. За ним погоня, подкоп обнаружен чекистами. Левкоев запирает внутреннюю дверь. Собравшиеся около нее преследователи – наверное, ломать хотели – обрушивают общим весом доски, под которыми – ловушка. И из нее уже не выбраться…

А потом сын с отцом исчезают. В Европу? В Америку? Здесь Люба была бессильна дать ответ.

Но как счастлива она была от того, что сумела узнать!

Пусть Люба не нашла родственников, зато установила факты, до сих пор неизвестные историкам! Одна! Силами только своего ума, усидчивости и решимости!

В тот день впервые выпал снег, спрятав унылую грязь поздней осени под белым покровом. И сразу на душе стало радостно…

Люба включила музыку и начала танцевать – для себя, легко, свободно, как ни на одной дискотеке.

А в пять часов позвонила Пархоменко:

– Послушай, Люба-сан! У нас невероятное событие! Я сейчас обзваниваю всех! Представь: в художке, ну, где я учусь, завелся призрак! Я сама не видела, но третий класс рассказывает, будто наблюдал его в полном составе! Вот прикинь, ага!

– Ага, – сказала Люба.

– Ну, что ты на это скажешь?

– Думаю, что призраков на свете не бывает, Аня-сан.

– Бывают!

– Что же, вам, художникам, видней, – ответила Багрянцева.

Потом положила трубку и снова начала танцевать.

Когда пришли родители, она все рассказала им как есть.

Глава 12
Маленькие победы

На другой день Люба пришла в школу с особым ощущением какой-то внутренней полноты. Теперь она знала что-то важное, свое, что никому из ребят не было доступно. То, что отличало от других. И отличало выгодно.

Недалеко от школы Изольда с Женей, как всегда, «наслаждались взрослой жизнью»: курили, заигрывали с двумя высокими парнями.

– Эй, Багрянцева! – весело крикнула Женя. – Хочешь курнуть?

– Нет, спасибо, – ответила Люба.

– А что так?

– Да как-то не тянет.

– Отстань от нее, Женька, она у нас еще маленькая девочка, с мамой-папой за ручку ходит, книжечки почитывает, – вставила Изольда, и два длинных парня с нею рядом засмеялись.

И тут Люба почувствовала нечто удивительное. В другой раз она бы непременно огрызнулась, накричала бы на девчонок, что они обе – дуры и трусихи, а она, она вот залезла в туннель, ничего не боясь. Расстроилась бы на весь день: немудрено и расплакаться, когда сразу четверо тычут в тебя пальцем! Может, даже подумала бы над тем, не начать ли курить, чтобы не подвергаться вот таким насмешкам…

Но сегодня никакой обиды не было. Люба ощутила, что ей просто наплевать, что там болтают пара хулиганок.

Багрянцева прошла мимо не менее радостная, чем с утра.

На крыльце школы ей попался Саша и поздоровался с ней так, как будто первый раз увидел.

Перед первым уроком в класс зашла Татьяна Яковлевна.

– Так, – сказала она. – Небольшая пересадка. Алиса, пожалуйста, на место Дианы, Диана – на место Алисы.

Олег, бывший сосед Дианы, этой передислокации нисколько не обрадовался. Только-только удалось заполучить соседку, у которой можно списывать, – и вот!

– Что это такое? – возмутился он.

– Ничего, – сказала классная. – А начнешь и эту обижать – сядешь один на последнюю парту.

– Что?! – возмутился Олег еще больше. – Я Дианку, что ли, обижал?! Да нужна она больно!

– Ну, раз не нужна, так и тем более, сиди с Алиной.

Алина нехотя взяла свои вещички и переехала на средний ряд, к Олегу. Диана с довольным лицом заняла ее место возле Саши Яблокова.

«Что бы это значило?» – думал 8-й «В».

Олег Коровин был хоть и не особо симпатичным, но весьма миролюбивым парнем. Чего бы ради начал он плохо вести себя с соседкой, да еще такой, которая – все знают – ходит в любимчиках?

На перемене начали шептать, что Диана наврала учительнице. Если ей так хотелось сидеть с Яблоковым, могла бы давным-давно попросить Татьяну Яковлевну и вообще не садиться с Коровиным в начале четверти. Выходит, злодейка решила напакостить Олегу? Но что он такого сделал ей?

– Да ничего я ей не делал, – уверял Олег. – Ну отобрал пенал два или три раза…

Спрашивать у Дианы толку не было, да и не хотелось. Скажешь что-нибудь не то, так она ведь еще на тебя стукнет. Так, погадав денек над новой странностью, класс разошелся по домам ни с чем.

Багрянцева немного задержалась: мыла класс вдвоем с Пархоменко. Аня-сан возила по полу веником, а Люба оттирала порошком настольную «живопись». «Кнопка выключения учителя» на самой задней парте с прилагающейся надписью «Пробовал – не помогает» отняла у нее целых десять минут. Еще пять забрала чья-то оживленная переписка насчет новой прически у Татьяны Яковлевны. Третью обнаруженную надпись Люба решила не смывать. Там говорилось: «Парень из 10-го „Б“, который сидит за этой партой! Я тебя люблю, хотя и не знаю, как тебя зовут! Позвони мне…» Не стоило, наверное, мешать чужой любви…

Спустившись в вестибюль, уже в пальто, Багрянцева опять встретила Сашу Яблокова. В этот раз он сидел на лавке вместе с Пашей, увлеченно обсуждая что-то. Люба думала пройти мимо, но мальчики махнули ей рукой.

– Привет, – сказал Удинцев. – Мы тут по поводу сегодняшнего пересаживания. Как думаешь, из-за чего это?

– Ну, всякое бывает. Мало ли… – уклончиво ответила Багрянцева.

– Мы вот с Пашей это все обдумали и пришли к выводу, – взял слово Александр.

– Помнишь ту записку про Макара? Да не волнуйся, всем ясно, что ты его не любишь! В общем, мы поняли: Диана – ее автор.

– Как это?

– А вот. Диана может попросить у классной все что угодно. Помнишь, в конце той четверти нас опрашивали, кто с кем хочет сесть? Наверняка Диана назвала как раз Олега, его пятую парту, средний ряд. Он все время на одном месте, не знаю, почему так повелось. А Диана уже третий год сидит со мной, – тут Саша немного смутился, – видно, нравится ей это. Ясное дело: она села с Олегом, чтоб подкинуть эту гнусную записку. И все просчитала: учительница посадила, не то чтобы просто так, по своей воле, приземлилась… Ирина – безответное создание, а тут еще этот конфликт меж ней и модницами, если что – их заподозрят. А вот теперь, когда все сделано, Диана снова попросила посадить ее со мной.

– Н-да, – протянула Люба.

– Только вот вопрос, – продолжил Паша. – Чем ты ей так насолила?

– Не знаю, – смутилась Багрянцева.

– Да у нее каждый второй враг! – сказал Саша. – Лучше давайте думать, как нам наказать ее!

– Напишем тоже гадкую записку!

– Не, Павел, лучше всем расскажем, что это она! Как думаешь, Люба?

– Ой, ребят, не знаю. Что-то мне не хочется об этом думать. Да и забыли все уже про ту записку.

– Вот это благородство! – протянул Паша.

– Я просто не в судебном настроении, – улыбнулась Люба.

Домой она шла, радуясь, что мальчики не поняли Дианиных мотивов. А ведь тут все было просто! На турбазе Лена с Катей снова запустили слух – и не безосновательный, – что Люба влюблена в Яблокова. Какой еще реакции на это можно было ждать от «непогрешимой» Дианы, которая уже третий год желает делить парту только с ним?!

«А Саша молодец, на это не купился! Он здорово соображает!..»