Текст книги "В омуте рассудка"

Анна Яковлева
В омуте рассудка

© Анна Яковлева, 2019

© Татьяна Алиева, обложка, 2019

© Dream Management, 2019

* * *

Предисловие

Поэзия – это шифр. Попробуй разгадай его, если у тебя нет ключа. И не каждому этот шифр поддаётся. Но, что я с уверенностью могу сказать, так это то, что поэзия Ани Яковлевой – практически универсальный шифр, витиеватый местами и ажурный, красивый и проникновенный. Аня – поистине Мастер слова, который умеет и разворачивать образы, и «упаковывать» их, если этого требует стихотворение. Точные и ёмкие, метафоры и образы в Аниных стихах, не отпускают после прочтения. Вообще, с поэзией Ани лично я знаком уже несколько лет – так уж сложилось, что её стихотворения побеждали в разных конкурсах, среди которых и «Бегущая Строфа». Внутренняя сила, стержень, с которой сталкиваешься в первой же строчке, не отпускают тебя ни на секунду. Вообще нечасто встретишь стихи, в которых такой «концентрат» смыслов и наблюдений, где так мало «воды» и так много важных слов. Аня умеет говорить о важном и жизненном без лишних позёрства и эстетства, просто, но красиво, будь то любовь, религия или природа. Отдельно хочется выделить работу с образами – цельными, выпуклыми, обладающими неповторимым вкусом и осязанием:

Я слышу, как тихо накинув на плечи

Колючую шаль из еловых ветвей,

Туда, куда скрылся задумчивый вечер,

Крадется одна из бессонных ночей.

или:

Запах тополя и дождя.

Каждый выход на улицу —

словно свидание.

Я люблю этот воздух, деревья, людей,

что куда-то спешат.

Я ведь тоже спешу —

насмотреться, наполниться светом,

надышаться мелодией

неуловимой весны.

И в этот вечер —

какой-то особенно майский —

я упрекаю сирень,

что сгущает отчаянно краски…

Когда я прочитал рукопись книги (а прочитал её я не один раз и не два), меня посетила неоднозначная мысль, что у многих поэтов есть свои любимые темы, приёмы, которые кочуют из произведения в произведение, потому что, либо это удачные находки, либо автор не умеет по-другому. И вот что меня здесь поразило: Аня может по-разному – разные темы, разные размеры, тропы – всё это ей подвластно в равной степени. Нет, это не означает, что книга Ани – это сплошная равнина-болото, где нет места эмоциям, вовсе нет. Вот вам контрасты от филофско-религиозной лирики:

Мне бы встретиться с Господом Богом,

Я б спросила его о главном,

Я б спросила его о многом —

Мне так многое кажется странным.

Через социальную лирику с неприкрытой болью:

Но что-то держит меня здесь:

я как кулик в своём болоте —

не сантименты и не спесь.

Мне надоели до икоты

Бездарный ёлочный базар,

свинцовый привкус фанатизма,

уродливый ура-угар,

конвульсии больной Отчизны.

К проникновенной и трогательной лирике любовной:

Вдруг ненужной оказалась нежность —

слишком долго без неё мы жили.

Дивных слов поистрепалась свежесть,

светлых снов поистрепались крылья.

Нежность убывает понемногу,

бьётся тонкой жилкой на запястье.

Что мы скажем в оправданье Богу,

когда спросит Он о нашем счастье?

Для многих из вас книга «В омуте рассудка» будет открытием и даже откровением, я нисколько в этом не сомневаюсь. Яркие образы, смелый подход к работе со Словом, искренность до последней буквы и последней запятой – и, кажется, у нас получился тот самый универсальный поэтический шифр… А подобрать к нему ключ вы точно сможете.

Павел Алиев, поэт, переводчик,

член Союза писателей России,

руководитель творческого объединения «КвадратЪ»

Дремучее детство

Прятки

Dejadme en este campo llorando.

F. G. Lorca

Давно отшумели весенние грозы,

Растаял букет в загоревших руках,

Но время придёт – и проснутся стрекозы,

А слёзы небес прорастут в васильках.

А мне бы всё в прятки, беспечные прятки,

Весёлые прятки в высокой траве,

Скакать и нестись далеко, без оглядки,

Оставив лишь ветер пустой голове.

Забыться, в бескрайних полях затеряться,

Не чувствуя ног и не чувствуя рук,

И всем, что вокруг, про запас надышаться,

Запомнить на запах, запомнить на звук.

А осенью серой и синей зимою

Лениво пить кофе, смотреть в потолок,

Лежать, вспоминать, как была я собою,

И греться в мечтах, заготовленных впрок.

Сладко не спящим

Я слышу, как тихо накинув на плечи

Колючую шаль из еловых ветвей,

Туда, куда скрылся задумчивый вечер,

Крадётся одна из бессонных ночей.

Руками в браслетах, где звёздная россыпь

Звенит серебристою музыкой снов,

Вплетает она в тёмно-синие косы

Верхушки деревьев и крыши домов.

Она тишиною меня не обманет:

Я слышу, как дышит таинственный мрак,

Шуршит её платье из пепельной ткани,

Шумят вдалеке разговоры собак.

На небо восходит луна, что развеет

Привычные думы, тоску и печаль.

Становится ночь всё теплей и смелее,

С плеч тихо сползает колючая шаль.

Луна лёгким бубном к ней ляжет в ладони,

И станет безумным сияние глаз.

Под песни и шёпот, под сказки и стоны

Пускается ночь в свой неистовый пляс…

Воря

Когда на душе вырастает крапива,

То это, конечно, не очень красиво.

В такую-то душу и лезть не захочешь —

Но если рискнёшь и тропинку протопчешь,

Пройдёшь, не страшась, по оврагам и кочкам,

По мутным болотцам и шатким мосточкам,

То выйдешь к прекрасному просто местечку,

Где солнце щекочет прозрачную речку,

Где вздохи травы и кузнечиков пенье,

Где в дупла деревьев попрятались тени,

Где звон, и жужжанье, и бабочек игры,

Где осы горды и изящны, как тигры.

Где облако прячет в свой локон кудрявый

Улыбку от сонной и строгой дубравы.

О, если б ты смог сквозь крапиву пробраться!

Ты, может быть, здесь пожелал бы остаться —

Кто знает, а вдруг под крапивой помятой

Найдёшь незабудки, фиалки и мяту?

Весна

Тане Т.

Потянулись менестрели

По дорожным магистралям:

Посидели, побренчали,

Встрепенулись, полетели.

Мармеладом Мормегиля

Сыт не будешь, не надейся!

Лейся песня, смейся, смейся,

Не горюй, не плачь, мой милый!

Стань сильнее Самаэля,

Сотни солнц согрей остывших!..

…Тише!.. Стон осколков слышишь

Зеркала Галадриэли?

Юность

Саше К.

Порой вспоминаются мне

Посиделки в уютной кухне́:

Фрукты в красном кипящем вине,

Мы с богами сидим наравне

И болтаем о чём-то ногами во тьме…

…И огромный столетник стоит на окне.

О сути вещей

Если стул ломается,

Если он не клеится,

Если он не чинится

И не держит вас —

Дело всё не в качестве,

Не в производителе,

И не в том, что кто-то

Очень много ест…

Просто стул тот ломаный

С самой ранней юности,

Будучи лишь веточкой

Или грудой щеп,

Быть хотел особенным,

Быть мечтал какой-нибудь

Табуреткой, пуфиком,

Но не стулом, нет!

Или, может быть, хотел

Он роялем, скрипкою,

И пленял бы звуками

Сонмы юных дев…

Или кораблём мечтал,

Волны рассекаючи,

Стаи чаек греючи,

Плыть в волне морской…

Или, может, быть хотел

Древком топориным он,

Чтоб детина грубая

Им махал рукой…

Или помышлял он быть

Стройной этажеркою,

Ложкой иль матрёшкою,

Чашкой хохломской…

А судьбина злобная,

Люди недалёкие

И машины глупые

Свой свершили суд:

– Стулом надо быть тебе!

Стулом жизнь поставила,

И о всяком прочем —

Думать позабудь!

…Так что, друг внимательный,

Ты садись почтительно

На четвероногие

Стулья (и столы).

Кто поймёт их – кем они

Могут быть в душе.

Ромашка

Меня никто не любит,

Теперь я знаю точно:

Вверяю тайны судеб

Я магии цветочной.

Ромашка не осудит,

Ромашка не обманет.

Меня никто не любит,

Теперь я точно знаю.

* * *

Я обмотаюсь фенечкой вокруг твоей руки,

Прокладываю Венечкой дорогу в Петушки.

Серебряным колечком на ушко прошепчу

О том, как расставаться с тобою не хочу.

Я заплетусь косичкой в копне твоих волос,

Согрею электричкой, спою под стук колёс,

Я горлышком бутылки прильну к твоим губам,

Меня целуешь пылко, того не зная сам.

Меня вдохнёшь ты с дымом дешёвых папирос,

Мой взгляд случайно кинет тебе бродячий пёс,

Я мелочью заплачу в кармане твоих брюк,

Вернусь к тебе со сдачей, пройдя немало рук,

Снежинкою растаяв, скачусь с ресниц слезой…

…Я больше не скучаю – ведь я всегда с тобой.

Ожидание

Эти муки улягутся в строки,

Словно в тихие, сильные руки,

Что сжимают замёрзшие плечи,

Что дрожат в ожиданье разлуки,

Что бывают со мной так жестоки…

…Нет, от этого время не лечит…

Хоста

Хочется стать…

Струящейся, как воды Хосты,

Быть невеликого роста

И крепко стоять на земле каменистой,

Стать вечнозеленой и мшистой,

Ветвящейся, крепкой, ползучей,

Чуть острой, немного колючей,

Цветущей неярко, неспешно,

Немного дождливой и снежной,

Подснежником стать, цикламеном

В запущенном, тающем времени…

Послушай

Послушай —

тень скользнула по стене

и в зеркале не отразилась.

Послушай —

шорох недовольный

книг непрочитанных.

Ты слышишь? —

Дыхание растений спящих,

от зимы уставших…

И в этом шуме бесконечном —

почувствуй неба лёгкий дым,

в котором ты – навечно

услышан, видим и любим.

Драматические этюды

* * *

– Странно все это, Карамазов, такое горе, и вдруг какие-то блины, как это всё неестественно по нашей религии!

Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»

Я ем блины – какая чушь!

Как можно есть, когда вокруг – такое?

Не раненою ланью к водопою —

Скотом к поилке медленно тащусь…

Я ем, но хлеб свой не благословляю,

Мне Бог давно уж ничего не шлёт.

Я сам из тех, кто просто молча жрёт,

Блаженно после трапезы икая…

* * *

Все кончено. Лель предпочел Купаву,

А Князь – Аглаю. Я же – в стороне.

На королеву снова нет управы.

Снегурочка – растает по весне.

Стрекоза

Поймал, как стрекозу, и оборвал мне крылья.

Дурак! Мальчишка! Вот бы наказать…

И я ползу, рождённая летать,

Терзаясь от сознания бессилья,

В тоске, что неба больше не видать…

…А ты – смеёшься, глупый и счастливый.

Затмение

Объятья разомкнуть, и руки опустить,

И в след смотреть, мучительно и долго…

Да что с того? У всех своя дорога.

Ведь это просто – взять и отпустить…

А для меня – нет ничего сложней,

Но я бегу, бросая в пыль надежду,

Как старую потёртую одежду —

Пусть носят те, кому она нужней.

Сложить оружие в неясно чьей войне

И в белый флаг укутаться, как в саван.

…Пусть будут счастливы все, кто не с нами,

Благословенны те – кто на коне…

* * *

Забыться сковородкой на плите…

Как шумно с крана капает вода!

В стихах, что я рисую на листе,

Есть горький привкус слова «навсегда».

Опять сомну, порву последний лист,

Ища ответ в распахнутом окне.

А зеркало – последний эгоист —

Мне ничего не скажет обо мне.

Плакала Саша

Саше случалось знавать и печали:

Плакала Саша, как лес вырубали…

Н. А. Некрасов

По голым пяткам – мягкая зола.

Не мхи, не корни и не травы —

Лишь тень воспоминания дубравы,

Лишь удивленья горькая смола.

Так много пепла и так много слёз

Под этим ясным, вечно-синим небом.

Не будет сыт ни мёдом и ни хлебом,

Кто вычеркнет себя из чьих-то грёз.

Я люблю

Я люблю детский плач,

Но в доме моём

Тихо и ночь.

Дремлет память-палач,

Но я верю —

Всегда что-то может помочь.

Капает с крыш.

В комнате – сушь.

Кто-то хрустит обломками луж,

Руша хрупкую тишь.

Привет, новый день!

Чем сегодня меня угостишь?

– Первый шаг где-то делает

Чей-то малыш…

Крошки

Раскрошите меня

Словно хлеба кусок голубям —

Мне так хочется чем-то сейчас

Зацепиться за землю —

Шершавые крошки

В подошвах прохожих,

В морщинах асфальта,

И серые птицы

Клюют и клюют и клюют…

…Птицы унесут меня в высокое небо,

Куда мне самой не добраться…

Глупо

Глупо ждать, кто первый прыгнет с крыши,

Вместе прыгать – очень глупо тоже.

Глупо ждать, что кто-то не услышит,

Глупо ждать, что кто-нибудь поможет.

Глупо думать, что, себя калеча,

Ты не задеваешь своих ближних.

Глупо брать весь груз себе на плечи,

Глупо налегке идти по жизни.

Глупо жить, не думая о смерти,

Своему не радуясь рожденью,

Глупо думать, что, родившись, дети,

Наконец-то всё к чертям изменят.

Глупо жизнь откладывать на завтра,

Ну а на вчера – ещё глупее.

Глупо жить в скафандре космонавта,

Но без кожи – вряд ли веселее.

Глупо жить, себя считая слабым,

И ещё глупее – слыть всесильным.

Глупо говорить с безвольным стадом,

А ещё глупее – с агрессивным.

Глупо врать и глупо притворяться,

Глупо чувствовать себя ненужным.

Глупо падать и вставать бояться,

Всем морям предпочитая лужу.

Глупо быть немым, глухим, незрячим,

Глупо чувствовать себя убогим,

Глупо ждать возможности дать сдачи,

Глупо не бежать, когда есть ноги.

Электричество истории

Белая ночь

Залило красным шестую часть суши.

К небу взвивались прозрачные души.

Алы рассветы и алы закаты,

Белое солнце село на западе.

Красное утро, белые ночи,

Красное солнце в небе хохочет.

Враз обнищала палитры подкова —

Лишь киноварь да белила свинцовые.

Белые руки, красные реки —

Все были люди, все человеки,

Были похожими, вдруг стали разными —

Белыми солнцами, звёздами красными.

Были все разные, стали двуцветные,

Капало небо тоской беспросветной.

Землю прогнуло в безумном витке…

Плачет старуха в алом платке.

* * *

Как трудно видеть себя честным и прекрасным,

Не терпящим насилия и зла,

Когда сплошным кольцом по кругу —

Кривые зеркала.

Русская дорога

Эх, страна моя, васильки!

Отчего, отчего, скажи —

Нас любить тебе не с руки?

А кругом – миражи, миражи…

Рёв сирен, человечий рёв —

То-то весело за окном!

Кто-то молча копает ров,

Кто-то плачет, что все умрём.

Всеизвечный российский бред.

Чем ещё не травили нас?

Сколько раз нам светил тот свет,

И твердили нам: «Бог воздаст!»

Эх, страна моя, небеса!

Как во Игоревом, во полку,

Затянули опять пояса…

(Привязать бы их к потолку).

Сын ошибок

Дайте мне отсидеться в тиши,

Не включайте при мне телевизор.

Мне в моей непролазной глуши

Нет нужды в переездах и визах.

Не кричите при мне о войне,

Я к войне абсолютно не годен.

Лучше уж о воронах в окне,

Об одежде, еде, о погоде.

Не жалейте далёких детей —

У меня и без них сносит башню.

От потока дневных новостей

Мне по-детски и грустно, и страшно.

Я не слышу вас, я вас не слушаю.

Я – не борец, не герой.

Я считаю возможностью лучшею

Обойти это всё стороной.

Я хотел бы пасть храбро, в бою —

Только, видно, закончился век,

Когда мир был прекрасен и юн

И так гордо звучал человек.

* * *

Велик соблазн покинуть этот край,

Где люди так себя не любят.

Ткни пальцем в карту, выбирай

Себе другие страны, судьбы.

Но что-то держит меня здесь:

Я как кулик в своём болоте —

Не сантименты и не спесь.

Мне надоели до икоты

Бездарный ёлочный базар,

Свинцовый привкус фанатизма,

Уродливый ура-угар,

Конвульсии больной Отчизны.

Зато в моём родном краю

Чуть что – любая хата с краю.

Я не успею пасть в бою,

Я тихо от стыда сгораю.

А ум здесь – вечная беда,

Его аршином не измерить.

Мне остаётся, как всегда —

Терпеть, надеяться и верить.

III WW

Честнее было б умереть.

И проще.

Кто мёртвый, тот всегда —

хороший.

Кто сам ушёл, кому-то – помогли.

А ты – живой. Один. И на мели.

Теперь уже не вспомнишь, что за битвы

впивались в тело остриями бритвы.

И за кого ты шёл в последний бой,

и кто шептал на ухо: «Мой герой…»

А те, кто посылали тебя на

войну – опять зажали ордена.

Лежишь на кафельном полу больницы —

усталый князь под небом Аустерлица.

Так и умрём, считая жизнь – игрой,

Мы, ветераны третьей мировой.

Весна последнего дерева

Стоят деревья, словно на расстреле,

И подпирают гордо небосвод.

Куда же мы идём на самом деле,

Когда нам кажется, что движемся вперёд?

Здесь будет дом, машины, автострада,

Парковка, рельсы, провода, вокзал —

Но ничего мне этого не надо,

Я так хотела, чтоб здесь лес стоял.

Мне жаль, что я не птица, что не зверь я…

И, словно приготовившись ко сну,

Стоят приговорённые деревья

И празднуют последнюю весну.

Варавва

Свободы священное право

В руках, словно мячик, кручу.

Гуляет по свету Варавва,

Одетый в шелка и парчу.

Спасаясь от мыслей лукавых,

Я в дом Твой с надеждой стучу.

…Мне дверь открывает Варавва,

Но я уходить не хочу.

Я знаю, что в чаше – отрава,

Но так я за трусость плачу.

Бокал наполняет Варавва,

А я задуваю свечу.

…И снова тупая орава

Невинного сдаст палачу.

Кричит: «Отпусти нам Варавву!»

А я – всё молчу, всё молчу.

Так слава же кесарю, слава!

И я очень тихо шепчу:

– Прошу, отпусти мне Варавву,

Ведь крест Твой мне не по плечу.

В омуте рассудка

Самопознание

…А бабушка моя, глухонемая, с печи мне говорит: «Вот видишь, как далеко зашла ты, Дашенька, в поисках своего „я“!»

В. Ерофеев

Поковыряться перочинным ножиком в душе,

Извлечь воспоминанья, что похуже,

С разбегу плюхнуться в большую лужу,

Пожар устроить в райском шалаше…

Как это можно человеку запретить?

Ведь это так приятно – просто БЫТЬ.

Птица

Во мне снова умирает птица,

Горько бьётся о стальные рёбра,

Крылья разбивает в клочья.

Холод клетки, обжигая, ранит.

Хлопья перьев под ногами тают.

Подбираю ключ дрожащими руками,

Только всё – не то, не то, не то…

На грани

На грани разума и бреда,

На грани завтрака с обедом,

В плену времён и расстояний,

Всегда на грани, всегда на грани,

На дне гранёного стакана —

Как это странно, очень странно,

Как просто и непоправимо,

Но только – мимо, мимо, мимо…

Пускай теперь всё будет ровно —

Ни холодно, ни горячо

Всю соль в себя впитало словно

Твоё плечо.

Звёзды

Быть может, убежать, спастись, пока не поздно,

Пока ещё ничьих я голосов не слышу?

Никак не может быть – чтоб это всё – серьёзно,

Рассудок удержать – едва ли будет лишним.

Мне снова не понять и не догнать своих,

И не в моём саду алеют нынче розы,

И не за мною в сад с солдатами придут:

Вот я уже – в бреду – бреду сквозь пыль и чад.

Остаться был бы рад, да только я – в бегах.

Попытка убежать и пытка расстояньем…

Я вижу в наших снах – тревожное сиянье

Начавшейся грозы. И я твержу сквозь слёзы:

«В проломленную крышу сияют ярче звёзды…»

О, дай мне бог сойти с ума!

О, дай мне бог сойти с ума!

Да, правда, я хочу сама

Забыться и понять,

Как глупо всё предрешено,

Как мелко всё и как смешно,

Что разум мог мне дать.

Когда б оставили меня

На воле, как бы резво я

Попалась в плен чудес!

Науку, логику – к чертям!

Цветные кляксы там и сям,

Мир состоит из грез.

Стесненье, осторожность – вон!

Соблазнов, страсти мир мой полн,

Творю я, что хочу.

Никто, ничто мне не указ.

Вы недовольны? Тьфу на вас!

Внимайте, я кричу!

…Да вот беда – сойти с ума

Мешает мне одна чума,

Что разумом зовут.

И не могу я, хоть убей,

Сойти с тех праведных путей,

Что честно вдаль ведут.

И глас рассудка слышу я:

«Ты, романтичная свинья,

Кругом полно забот!

Семья, работа, дом – важней,

Мечта, свобода – фиг бы с ней!

Проспись – и всё пройдёт».

Внезапно

Человек не только внезапно смертен,

Но и внезапно болен:

Живёшь, бывает, на белом свете—

И вдруг слышишь звон затопленных колоколен.

Не защищают стены, друзья, перспективы;

Яркий закат освещает

Потаённые комнаты этой квартиры —

Души – срывает с обоями вместе всю штукатурку,

Ты бьёшься на месте, царапаешься, портишь шкурку,

Кусаешься даже – с чего бы, за что же —

Скулишь еле-еле: спаси меня, Боже!

Но.

По тебе уже едут танки, тебя же кидают в печи

Ты думаешь, что кому-то

От этого будет легче.

Тех, чью разделяешь участь,

Уже не вернуть обратно.

А дальше – всё только круче,

А дальше – всё меньше понятно,

А дальше бы и не надо,

Да только не остановиться – и вот за тобою мчится

Спасительная колесница.

Тебя не оставят в покое,

Теперь он тебе только снится:

Койка-кружка-окно

Теперь у тебя под рукою,

А тебя беспокоит одно:

Что всё это было такое?

В людском мавзолее душ

Тебе отведённое место – тебя пробивает дрожь:

Нечестно все это, нечестно!

И делаешь ставки, как на коня —

Дойдёшь ли до финиша этого дня.

Пшеничное поле с воронами

Закружились вороны

Над пшеничным полем —

До краёв наполнена

Чаша горькой болью.

Солнца злое золото,

Снов тугое олово —

Невесёлым хохотом

Наполняет голову.

Все цвета замешены,

Яркостью измучены,

Небеса в проплешинах

Синевою скручены.

В небе тёмно-синем,

В ярко-жёлтом поле —

Ждать – невыносимо.

Думать – слишком больно.

…Мягко в руку ляжет

Желтоватый волос —

Золотая тяжесть,

Одичалый колос.

И уже не страшен

Выстрел одинокий —

Холст уже раскрашен

Синевой глубокой.

Счёт за Тот Свет

Мне вновь платёж приносят за тот свет,

Которого, по мненью многих, нет.

Позвольте, а за что же я плачу?

Ведь счёт приносят, я здесь не шучу.

И мне не надо доказательств массу,

Стою послушно в очереди в кассу.

Когда страх жизни выше страха смерти,

Счёт за тот свет растёт стремительно, поверьте.

Колыбельная для Беатриче

Кому сейчас дороги

Чьи-то красивые речи?

Вся эта порядком

Подгнившая доблесть

И верность?

К кому испытать можно

Жгучую ревность?

Кипящую страсть?

Открытая пасть,

Что скрывает зевок

Оттого, что на свете

Теперь всё понятно

И всё позитивно.

Мне просто противно,

И холод колючий,

Ежевечерний

Опять посвящаю

Кому-то.

Корытом своим

Дорожу, тем не менее.

Меня переждут

И переживут,

Как затмение…

Должны же кому-то

Быть дороги

Чьи-то красивые речи?

В дальнем углу,

Никем не замечена,

Спит Беатриче…

Дышать

Дышать, дышать —

Вот всё, что остаётся мне.

И я дышу так радостно и жадно,

Как будто не давали мне дышать

Веков, наверно, сто.

Как будто взаперти держали,

Врали,

Что можно и без кислорода обойтись,

Как камни, скалы и морской песок обходятся.

А надо мной – уже не потолок,

А небо, звёзды,

Тучи всё расходятся,

А дальше —

Нежная сияющая высь

И я смеюсь

Над тем, как мелки

Мои желания, мечты —

Мелки цветные,

Которыми так просто

Разрисовать

Прозрачный

Жизни

Холст.

В огне

Зажигаю свечу, тушу —

Нет спасения мне в огне.

Я живую ду́шу душу́

В толстокожей земной броне.

А душа, словно зверь, рвалась

В неземную, чужую высь,

У небесных дверей скреблась,

Только ей отвечали: «Брысь!»

Этим струнам, столу, стене,

Доверяла свой плач и смех.

Кто-то ласково шепчет мне:

«Торопить своё время – грех…»

И в зрачке минувшего дня

Мелькнул и навек погас

Отблеск того огня,

Что согрел, но, увы, не спас.

Кошачья жизнь

У меня на коленях спит кошка,

Мурлыкает самозабвенно,

Не ведая, сколько вселенных

Появится и погибнет,

Пока за окном шумят ливни,

Пока она дремлет немножко.

Мой ум продирался из мрака

На ощупь по лесу и скалам,

Поистрепавшись немало

В пути необдуманном пешем,

Осколками мыслей истлевших

Глядел он из окон барака.

В плену у бессилья и лени,

В печали, в пыли, в переменах,

Ползком, на бегу, по ступеням,

Плелась я в колючем уныньи…

(Выгнув пушистую спину,

Кошка лежит на коленях)

Стараюсь – но снова оплошка.

На что-то опять уповаю.

Ведь я теперь много так знаю,

Немало всего повидала.

Для радости надо так мало:

Тихонько на мне дремлет кошка.