Текст книги "Судьба монаха"

Судьба монаха
Анна Южакова

Редактор Ольга Фатеева

Дизайнер обложки Владислав Мухаметгареев

© Анна Южакова, 2024

© Владислав Мухаметгареев, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0064-5313-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Введение

Много лет я задавалась вопросом, где грань между безумием и гениальностью. Как понять на какой ты стороне, если всякий раз при чтении происходит невероятное. Когда в детстве я пыталась читать книги, буквы расплывались, собираясь в чернильные ручейки. Это пугало меня. Казалось, что я схожу сума. Позже я узнала, что такая особенность восприятия называется дислексия…

Дислексия – расстройство, связанное с нарушением навыков чтения. Но всякое расстройство имеет обратную сторону и может оказаться даром.

Сознание человека и его способности безграничны. Восприятие пространства и мира у людей с дислексией совершенно иное, чем у обычного человека. Дислексики видят и думают иначе. И основные отличия их в том, что обычные люди мыслят словами, а дислексик – визуальными образами. Это связанно с особым строением их мозга.

Научные исследования в области дислексии, свидетельствуют о том, что у дислексиков отмечается эволюционный процесс изменения в работе головного мозга.

Мозолистое тело между левым и правым полушариями имеет высокую плотность, что и создает более быструю связь. Поэтому они анализируют общую картину происходящего одновременно как с логической, так и с эмоциональной точек зрения. У каждого дислексика выстраивается свой особенный узор нейронной сети. Это и дает возможность видеть мир в совершенно новом, отличном от привычного нам проявлении.

Однажды, я встретила монаха, который своим примером показал эту тонкую, незримую грань…

Больница

В пространстве царил хаос. Блуждающие в воздухе голоса волнами доносились до меня. Глаза открыть было больно, немного подташнивало, а сквозь веки видно, что свет льется прямо на меня. Запах спирта, скрип кроватей и постоянный гул.

«Соберись!» – мысленно приказала я себе.

«Где я? И почему все так кружится?»

Я попробовала подвигать ногами, затем руками. Все тело подвижно, лишь в голове, странный гомон, как после сильного удара.

Я приоткрыла глаза. Зеленые стены, огромное окно, четыре кровати, на которых лежали женщины. Я приподнялась. Гул слегка стих. Все вдруг внимательно посмотрели на меня, и спустя секунду радостно загалдели: «Очнулась!».

В палату вошел врач.

– А, пришла в себя! Как тебя зовут? – спросил он у меня.

Я задумалась. Мысли в виде засвеченных картинок побежали сами собой. Словно перематывая пленку с записью моей жизни, я искала в ней звучание собственного имени.

– Анна, – так же туманно сказала я, найдя нужную картинку.

– Хорошо. Сколько тебе лет?

– Восемнадцать.

– Анна, а фамилию свою помнишь? Что с тобой произошло? Где ты находишься? – продолжал спрашивать меня врач.

Голова по-прежнему гудела, а сознание расплывалось, точно туман. Из него я вылавливала обрывки информации. Я помнила, как зашла в институт, подошла к крутой деревянной лестнице, а затем темнота.

И вот, я очнулась в больнице.

– Может, я потеряла сознание? – предположила я.

– Верно, только нам интересно почему, – загадочно сказал врач и представился. – Меня зовут Артюгин Дмитрий Сергеевич. Я твой лечащий врач, невролог. А это, – и он повернулся к рядом стоящему доктору, – мой коллега, Гуреев Александр Владимирович – психиатр. Он работает с посттравматическими синдромами.

– Добрый день! – Поздоровался Гуреев.

– Здравствуйте. – Кивнула я, и в голове тут же все зашумело.

– Мы пытаемся найти причину потери сознания. Так как редко бывает, когда восемнадцатилетние девушки на ровном месте падают в обморок. Мы провели ряд обследований, исключили опухоли, эпилепсию, наркотическое опьянение. Сделали снимки, взяли пункцию, кровь на анализ, – рассказал Артюгин.

– Вставать пока нельзя. Предварительный диагноз – сотрясение головного мозга. Надо сказать, тебе очень повезло! После таких ударов обычно приезжают уже не к нам.

– Наша задача, найти причину падения, чтоб исключить возможные повторы. Память будет постепенно возвращаться. Я постараюсь помочь вспомнить, что все-таки произошло, – спокойно сказал Гуреев.

Я кивнула. Больше не было сил ни слушать, ни смотреть. Голова гудела, и шум становился невыносим.

– Отдыхай! – сказал врач, а я уже проваливалась в шумный густой туман.

Сколько дней прошло, я сказать не могу. Помню, как иногда открывала глаза. Голова гудела, и сквозь туман прояснялся образ бабушки. Она часто сидела около моей кровати и ждала. Когда я приходила в себя, она не сразу замечала, что я смотрю на нее. От боли я не могла произносить ни звука, поэтому молча, неподвижно разглядывала ее грустные, и от слез мокрые глаза, морщинистое доброе лицо, собранные в пучок волосы, сутулую от усталости фигуру. Но туман появлялся вновь и забирал меня обратно. Глаза наливались свинцовой тяжестью, и я снова проваливалась в дрем.

Иногда приходил отец. И я смотрела на него, не в силах ничего сказать. Он что-то рассказывал и улыбался, а я видела, как тяжело ему это дается.

Сновидения. В больнице

Память, как и обещал Гуреев, постепенно восстанавливалась. Казалось, я шла на поправку, могла говорить, сама пить и приподниматься. Я слушала, что говорят соседки, бабушка и папа. Туман почти не появлялся, и постепенно приходила в себя.

За несколько дней я вспомнила очень многое, почти все. Это радовало, но я понимала, что все же осталась какая-то брешь, темная дыра, от которой медленно появлялось чувство опустошенности. Становилось грустно, и я все больше впадала в меланхоличное, подавленное состояние. Но вот только отчего? Словно я утратила какую-то маленькую, но очень важную часть себя. Подолгу глядя в окно, я ни о чем не думала, просто наблюдала, как качаются ветви деревьев, плывут по небу облака, льет теплый майский дождь. Я смотрела в окно и видела, как за стеклом размеренно, в своем темпе течет жизнь. Закрывала глаза и погружалась в дремоту. И там, в туманном пространстве я вдруг слышала голос матери:

– Аня! Ты прочитала хоть один абзац?

Каждую ночь мне снился один и тот же сон. Я сидела за столом в своей комнате, вокруг никого, а на столе открытая книга.

– Аня! Снова спишь над книгой? – Слышала я, как насмехается надо мною мама. Но ее голос тут же исчезал, потому что я научилась не слушать, и не обращать внимания на ее неприятные комментарии.

Читать мне было сложно. Я сидела, склонившись над книгой, и как бы ни было мне трудно, все же пыталась прочесть слова. Но всякий раз буквы менялись местами, и я тут же теряла смысл. Затем, написанные слова таяли и расползались по странице превращаясь в жидкие кляксы. А потом и вовсе струйками стекались к сгибу книги и ручьем ползли вниз.

Жидкие чернила текли по моим ногам, по полу. Они заполняли собой комнату. И эта черная вода поднималась все выше и выше. Я медленно погружалась в холодную густую жижу. От ужаса не могла даже шевельнуться. Иногда слышала объемный, шелестящий шепот. Такой будто шепчут деревья в лесу:

– Идем!

Вокруг было темно, но в этой темноте, все же кто-то стоял и звал меня.

– Кто здесь? – шептала я, дрожа от страха.

– Идем! – снова шелестело пространство. И казалось, еще немного и тьма поглотит меня. От ужаса я широко открывала глаза, тяжело дышала и не справившись со страхом, резко просыпалась.

На следующую ночь все повторилось.

– Аня! Эх, ты! – посмеивалась надо мной мама, махнув рукой, уходила на кухню.

В комнате больше не было никого. Из окна светило солнце. Я сидела за письменным столом, передо мной на столе снова лежала открытая книга.

Я покрутилась на стуле, туда-сюда и снова попыталась читать. Вернее, перебирать взглядом буквы, складывать их в слоги, а затем в слова. Но буквы не слушались, они менялись местами. Слова обретали новый смысл или вовсе его теряли. Приходилось снова перечитывать, догадываться и стараться не замечать, как пляшут в книге буквы.

Слова, точно волны, поднимались вверх, затем опускались и плавно менялись местами. Снова взлет, падение. Это монотонное движение перекатывающихся букв гипнотизировало меня. Они растекались по листу, соединялись между собой, превращаясь в тонкие чернильные ручейки, медленно собирались в центре листа. От увиденного у меня перехватило дыхание.

– Что это? – захлопнула я книгу и отскочила от ужаса в сторону. Но попала в густой обволакивающий туман и проснулась.

Я по-прежнему лежала в больнице. По темной стене палаты от проезжающих мимо машин плясали извилистые тени деревьев. Сон не выходил у меня из головы. Он настолько осязаемый, что казалось это и не сон вовсе.

Все спали. Женщина в углу тихо посапывала. Я укрылась одеялом, повернулась к окну.

– Какой странный сон, – подумала я и попыталась заснуть снова.

Днем приходил врач. Он поговорил с каждым и подошел ко мне.

– Как твоя спина, головокружение, боль уменьшились?

– Вроде, лучше.

– Если больше не болит, ты можешь начать садиться. Прошло уже четыре дня, с момента пункции. Анализ придет завтра, тогда мы посмотрим, как нам быть дальше.

День, как все предыдущие, был похож один на другой. Обход врачей сменялся завтраком, тихими разговорами. Посетителей было немного, ко мне приезжали друзья, папа и бабушка.

В палату заглянула кудрявая голова. Это был мой приятель Димка, смешливый высокий худой. Мы познакомились с ним на подготовительных курсах в Архитектурном Университете, где вместе готовились к поступлению. Его большие очки медленно сползли с носа, и он ловко поправил их пальцем. Димка жизнерадостно улыбался и, как всегда, спросил:

– Ты тут как? – хихикнул он.

– Заходи! – радостно махнула ему рукой. Он поздоровался со всеми в палате и прошмыгнул к моей кровати. Точно маленькую потрепал меня по голове и уселся на стул.

– Я принес тебе яблок, – снова хихикнул он.

– Спасибо!

– Ну ты че, как тут? Ну и угораздило же тебя!

– Да уж, и не говори. Первые дни я вообще ничего не могла ни понять, ни вспомнить. Теперь, вроде, лучше.

– А меня-то хоть помнишь? – Улыбнулся он и ткнул мне в плечо своим тонким длинным пальцем.

Я улыбнулась в ответ и поежилась.

– Помню!

– Когда тебя выпишут? Все тебя ждут! Катька переживает. Говорит, ты с таким ужасом на нее посмотрела, когда поднималась по лестнице, а потом отпустила перила и упала. Она передает тебе привет, сожалеет, что не смогла прийти.

– Спасибо!

– Что говорят врачи? Скоро же экзамены… выпустят тебя? – с беспокойством в голосе спросил Димка.

– Говорят, сотрясение, но жить буду, а про экзамены пока не знаю. Выпустят поди, еще же есть время! – задумалась я.

– Значит, Катя видела, как я падаю?

Катя – моя подруга. С ней, как и с Димой, мы познакомились на курсах, и все втроем теперь дружили.

– Да, а ты не помнишь?

– Нет, говорю же, все как в тумане.

– Нууу… – протянул Дима и задумчиво почесал подбородок, – она стояла наверху, ждала, когда ты поднимешься. Ты вроде поднималась, но потом остановилась, и говорит, так испуганно на нее посмотрела, а затем полетела вниз, – Дима замолчал.

– Испугано? Но чего я испугалась? – а я задумалась.

– Знаешь, хороший способ заварить чай, чтоб он был лечебный? – с иронией в голосе спросил Дима после недолгой паузы. Затем хохотнул, точно Санта.

– Нет, давай, завари! – и я протянула ему кружку с крышечкой и заварку.

– Ща! Вот смотри: наливаешь кипяток, кладешь заварку, закрываешь крышку. Ждешь три секунды, резко открываешь и быстро туда, в самый чай шепчешь: шип-шип-шип! – и тут мы задрожали от смеха. Из глаз полились слезы, мы схватились за животы так, что еле потом отдышались. Поглядывая, друг на друга снова хохотали, но старались успокоиться, чтоб не тревожить моих соседок по палате.

Мы проболтали около часа о всяких университетских делах, поговорили про друзей и преподавателей.

– Ладно, засиделся я у тебя. Уже поди и больницу закрыли, – глянул он на часы, – потом еще приду.

– Твой парень? – спросила соседка, когда Димка вышел.

– Нет, просто приятель. С ним весело, но он не в моем вкусе, – улыбнулась я.

Димка ворвался в этот мой новый странный, наполненный туманами и снами мир, как что-то яркое и удивительно живое. С его появлением я будто пришла в себя и страшно захотела пойти с ним туда, к друзьям, где мы много смеялись и рисовали. Но голова тут же загудела, и я поморщилась. Идти с ним я была явно не готова, поэтому накрылась одеялом и легла. К горлу подкатила удушающая тоска, нахлынуло невероятное чувство одиночества, по щекам потекли слезы. Я тихо проплакала какое-то время и вскоре заснула. А во сне я вновь услышала:

– Аня! Ты снова спишь над книгой?

– Этого не может быть! Что происходит? – буквально вскочила я от ужаса. Вся в холодном поту. Тело дрожало, голова болела. Это был тот же самый реальный и невероятно осязаемый сон. Как заезженная пластинка, он повторялся снова и снова. Он останавливается на одном и том же месте, и я просыпаюсь.

Я лежала и дрожала всем телом, боясь, что сяду, опущу ноги с постели и прикоснусь к той черной разлитой по полу воде. Это пугало меня до чертиков, и долгое время я не могла шевельнуться, пока не исчезла эта очень тонкая грань, разделяющая сон и реальность.

Затем поднялась, выпила воды и задумалась. Почему он мне снится? Мама, черная вода, книга. И Димкины слова: «Ты так испуганно на нее посмотрела». Все это мельтешило и обрывками крутилось в голове.

– Что же тогда произошло?

Может, во сне скрывается ответ на этот вопрос? А что, если его досмотреть… – и с этой мыслью легла, укрылась одеялом и постаралась заснуть.

– Аня! – снова позвала меня мама. Но я не откликалась. Я посмотрела на стол, где лежала закрытая книга. Из форточки подул ветерок. Солнце появилось из-за облаков, скользнуло лучами по золотистым буквам на обложке. «Таинственный остров», – прочитала я. Было страшно, но я дрожащей рукой потянулась к книге и открыла ее. Ничего не произошло. Я выдохнула и даже слегка расслабилась. Пододвинулась чуть ближе и посмотрела в текст – обычный печатный, ничем не отличался от любого другого. Я начала читать. Постепенно, скользила взглядом по буквам, перебирала слова, катая их на языке. Через какое-то время, глаза стали наливаться от усталости. Текст медленно, точно мороженое под лучами жаркого солнца, начал таять. Буквы растекались, образуя тонкие чернильные ручейки. Тяжелые свинцовые глаза уже невозможно было поднять.

Чернила все текли и текли. Они крупными каплями падали со стола на мои колени, затем на пол заполняя собой комнату. А я все смотрела на текучие черные чернила. Их становилось все больше и больше, как наполняется ванна водой, точно так же, заполнялась моя комната густой вытекающей из книги жидкостью. Она подступала к груди, и я почувствовала, как холодеет мое тело. От ужаса я не могла шевельнуться. А эта густая влага медленно поднималась к моему горлу. Я широко открыла глаза и попыталась крикнуть, но чернила залились ко мне в рот, и вскоре я оказалась в глухой непроглядной темноте. Сердце забилось, как бешеное, паника охватила меня, и я в ужасе проснулась. Вся мокрая, не могла дышать. Открыла глаза и попыталась вдохнуть. Склеенное горло освобождалось медленно. Я издавала сипящий звук. Меня трясло. Но все же я смогла вдохнуть и выбраться из того удушающего сна.

Я лежала и не могла шевельнуться. В ужасе обливалась холодным потом, дрожала всем телом. Склеенное горло сипело, а я пыталась вдохнуть, чтоб хоть немного наполнить легкие воздухом.

Парализованная женщина, что упала с мотоцикла на высокой скорости, редко спала ночами. Она наблюдала за мной.

– Поговори с Гуреевым, – тихонько сказала она, когда я смогла отдышаться. – Он же психиатр и помогает справиться со всякими кошмарами и другими состояниями. Никто же так и не знает, что с тобой произошло! Может, поговорив с ним, ты сможешь все вспомнить?

Я кивнула. Соседка была права. За девять месяцев, что она тут пролежала после аварии, она видела, как Гуреев выводил людей из депрессий, кризисов. Помогал адаптироваться к новым обстоятельствам в жизни. В больнице он был заведующим отделением, психиатром и каждый день приходил в палату, улыбался, интересовался самочувствием, шутил и с каждой о чем-то беседовал. Говорил с пациентом он тихо, что нам, соседям, практически ничего не было слышно.

С тех пор, как я оказалась в больнице, прошло уже несколько дней.

– Надо потихоньку начинать садиться, а затем и ходить! – утром, подойдя к моей постели, сказал лечащий врач.

И я стала тренироваться, сначала садилась и сидела несколько минут, смотрела в окно. Затем начинало кружить голову, и я ложилась. Через неделю я уже могла ходить по коридору, держась за специальные перила вдоль стенки. Голова еще кружилась, да и спину я не могла сразу выпрямить, но медленно и уверенно шла на поправку.

Гуреев приходил каждый день, подбадривал меня, иногда, когда голова кружилась очень сильно, он подхватывал меня под руку и провожал обратно в постель.

– На сегодня хватит! – хмыкал врач, и было видно, что он доволен моими стараниями. А я прилагала огромные усилия, чтобы выбраться из болезненного состояния в нормальную здоровую жизнь.

– Приходи ко мне завтра, после обеда, там и поговорим.

Я пришла. Села в большое мягкое кресло, отдышалась, потому что кабинет находился на другом конце длинного коридора, а ходить мне было еще непросто. Александр Владимирович внимательно на меня посмотрел.

Я забралась глубже в кресло и поджала под себя ноги.

– Говорят, тебя мучают кошмары, – протяжно начал он.

– Да, но он один… мне снится один и тот же сон, – боязливо произнесла я.

– Расскажешь? – поинтересовался он.

Я кивнула и все рассказала. Врач слушал внимательно, затем помолчал, немного подумал, покрутил в руках шариковую ручку, и наконец-то сказал:

– Видишь ли, – начал он, – так срабатывает инстинкт самосохранения. После травмы он обостряется, и сознание блокирует память. Так он оберегает тебя от новой травмы. Ведь увидеть вновь то, что привело однажды почти к смерти, может вызвать повторную реакцию или что похуже. А надо сказать, когда тебя привезли, ты была на волосок от смерти.

– Хуже, чем к смерти? – удивилась я.

– Да, ну, например, – он пожал плечами. – К разрушению сознания.

– Вы имеете в виду сумасшествие?

– Да.

Мы долго молчали. Гуреев ждал, а я размышляла над его словами. Он был прав, ведь легко сойти с ума, увидев то, к чему не готов. Но и оставаться в подвешенном состоянии неведения, я не могла.

– Понимаете, – тихо начала, – я словно в замкнутом круге. Как только появляется черная вода, я просыпаюсь. Днем ничего особенного не происходит, все достаточно однообразно: поела, полежала, походила. Наступает вечер, я ложусь спать, и все повторяется снова. Хочется из этого выбраться и, возможно, вспомнить, что тогда произошло! – сказала я и сделала паузу. – А еще у меня постоянно такое ощущение, что я должна разгадать эту загадку. Только вот как, я пока не знаю.

Гуреев хмыкнул.

– На это нужно время. Вот смотри, ведь что такое страх? Это – защитная функция, которая оберегает нас от разрушений, как некая изгородь или забор, – Гуреев подвинул ближе чайный столик, что стоял рядом с креслами, поставил на него маленькую куколку из киндер-сюрприза, очевидно олицетворяющую меня. Вокруг куколки построил из кубиков импровизированную изгородь.

– В глубине твоей памяти, кроются ответы. – И он указал на пространство за изгородью, которое не видит куколка, положил там несколько шариков, символизирующие ответы. Но твое сознание строит забор и блокирует все воспоминания, потому что они связаны с травмой. И вот тебе снится сон, – Гуреев куском ваты показал облако над головой куколки и продолжал.

– Но страх настолько силен, что не дает увидеть этот сон целиком, опасаясь повторной реакции и, как следствие, новой травмы. Его оковы ослабнут, когда ты почувствуешь уверенность и силу, надоест топтаться на одном и том же месте, и ты все постепенно вспомнишь. Вот увидишь!

В его голосе было столько уверенности и спокойствия, что я поверила ему и невольно расслабилась. Я видела, что он понимал меня и от этого становилось легче, уходило напряжение и медленно рассеивалась безысходность.

Я задумалась над его словами.

– Как мне преодолеть страх? – спросила я.

– Для чего? Страх, как я говорил, защищает нас от разрушений. Ведь человеческий разум, очень тонкая штука, любое неосторожное действие и … – он помолчал. – На мой взгляд, незачем преодолевать страх. Все откроется, когда будешь готова. Знаю из опыта, что ужасно больно, а порой и очень опасно, неподготовленному человеку, бежать навстречу тому, от чего тебя оберегает это забор. – Он показал на изгородь вокруг куколки. – От этого люди иногда сходят с ума.

– А если я никогда не буду готова и не разгадаю эту загадку? Неужели она так и будет мучить меня всякий раз являясь во снах?

– Мне что-то подсказывает, что разгадаешь, а я постараюсь тебе с этим помочь. Но для начала куколке надо окрепнуть! – подмигнул он мне и улыбнулся.

Так началась череда моих посещений психиатра. Это было обязательной частью лечения, учитывая частичную потерю памяти, условия жизни в отсутствии старших, мой возраст, а мне тогда было восемнадцать лет. Врачи исключили скрытую форму эпилепсии, другие психические отклонения, алкогольное и наркотическое опьянение. Необходимо было разобраться не явилось ли падение попыткой суицида или нападением.