Текст книги "Облака из кетчупа"

Часть третья

Вы не поверите, мне было худо, как никогда в жизни, а мама и бровью не повела. Она распахнула шторы, и ослепительно-желтый солнечный кулак врезал мне между глаз.

– Подъем, – скомандовала мама, растворяя окно, выходившее в сад за домом. – Душ. Завтрак. Уборка.

– Уборка? – прохрипела я.

– И пылесос. Кстати, в ванной тоже можешь прибраться. – Я натянула на голову одеяло. Мама стащила его. – Пить водку, Зои! О чем ты только думала?

– Я не хотела. И выпила-то всего ничего.

– В твоем возрасте пить вообще недопустимо. Совершенно недопустимо! У тебя впереди очень важный год, Зои. Экзамены. Курсовая работа. Ты знаешь, какие большие надежды мы с папой на тебя возлагаем. И нечего хмуриться, – обронила она, потому что я скорчила рожу. Терпеть не могу «школьные» разговоры. Честное слово! – Ты умная девочка, но если хочешь стать юристом, ты должна быть отличницей. – Я глянула на «Биззл Бэззлбога» у себя на столе. – Писаниной на хлеб не заработаешь, – отрезала мама, – а профессией юриста – еще как! Мы с тобой об этом разговаривали, и ты со мной согласилась.

– Да, – буркнула я, хотя это неправда. Всякий раз, когда речь заходит о будущей профессии, у нас одно и то же. Мне легче поддакивать маме – я вроде как в долгу перед ней, она же столько для нас делает и все такое.

– Ну вот. Значит, надо как следует заниматься, а не валять дурака. Чтобы не упустить свой шанс.

– Всего пара стаканчиков, мам. Я больше не буду.

– Еще бы! У тебя больше и возможности не будет, – заметила мама, поднимая с пола мои джинсы и вешая их в шкаф. – Ты наказана на два месяца. И я забираю твой телефон.

Я провалялась битый час. Шевельнуться не могла. Даже приподнять голову, чтоб глотнуть воды, – сразу начинало мутить. Папа сказал Дот, что у меня грипп, и та примчалась ко мне в пижаме, с голубой картонной короной в руках. На короне было нацарапано – ПОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЕ. Только она пропустила одно П и получилось – ОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЕ. У самой Дот на голове была корона побольше и розовая. Я нахлобучила свою корону, и Дот расплылась в улыбке.

– Теперь мы с тобой король и королева всего мира и всей вселенной, – объявила она.

Я поклонилась и приподняла одеяло:

– Забирайтесь, Ваше Величество!

Дот вскарабкалась ко мне на кровать, и мы долго-долго валялись в обнимку, только зубцы наших корон выглядывали из-под одеяла.

Потом, еле таская ноги, прямо в пижаме я выполняла мамины поручения. Когда драила ванную, мои мысли скакали между двумя парнями, поэтому я взяла и нарисовала в унитазе два сердечка. Желтым средством для чистки. Вода, когда я ее спустила, забурлила, вспенилась – ни дать ни взять мои собственные взбудораженные чувства. Господи, как мне не терпелось поведать обо всем Лорен. Ну и физиономия у нее будет, когда она услышит про то, как мы с Максом целовались! Может, я его увижу на большой перемене? И Кареглазого тоже. Будем исподтишка переглядываться над рыбой с картошкой, ощущая на губах привкус соли, уксуса и любви.

Учитывая все обстоятельства, настроение у меня было очень даже неплохое. Мама и папа практически не разговаривали со мной, но и друг с другом тоже. Видно, не отошли еще после недавней ссоры. Папа торчал в гараже – вылизывал BMW, а мама с Дот, устроившись в кожаном кресле, делали упражнения, которые логопед задал на дом – Дот училась читать по губам.

– Банк, – отчетливо выговорила мама. – Банк. Банк. Банк.

– Пант? – жестами повторила Дот.

Соф скорчила физиономию. Вырядившись с головы до ног во все черное, она лежала на полу, тиская своего белого кролика по имени Черепушка. Под боком у нее покоился учебник математики. Дот, сидя на коленях у мамы, морщила лоб под розовой короной.

– Почти, – кивнула мама, но между бровей у нее пролегла морщина.

– Может, нам уже хватит? – спросила Дот, почесывая кончик носа. Видно, до чертиков уже надоело.

– У меня четвертое задание не получается, – объявила Соф, но мама, поправив корону на голове у Дот, продолжала заниматься с ней.

Соф вскинула над головой учебник математики, на пальце мрачной темно-синей искрой блеснуло кольцо настроения.

– «Найдите среднее значение следующих чисел». Как это значение может быть средним? Второсортное, что ли? Ерунда какая-то…

– Назад, – перебила мама. Дот в задумчивости закусила нижнюю губу. – Назад, – снова сказала мама и ткнула пальцем себе за спину. – Назад.

– Назад? – жестами сказала Дот.

Мама возликовала:

– Молодец! – Она захлопала в ладоши и чмокнула Дот в щеку. Та радостно захихикала.

Соф швырнула учебник на пол и пробормотала:

– Ручку?

Я кивнула.

Соф протянула мне красную. Мы сидели на корточках среди маминых туфель в большом шкафу в родительской спальне, где мы всегда «курили» ручки и обсуждали вопросы, для которых требовалась темнота. Соф сунула в рот синюю ручку и сделала вид, будто затягивается. Потом «выпустила дым» и постучала по ручке, стряхивая воображаемый пепел в мамину кроссовку. Я «затянулась» своей ручкой, неторопливо выдохнула.

– Как вечеринка? – поинтересовалась Соф. – Ох, ты и пьяная была, Зо. Икала как морской котик, – и она изобразила, как именно.

Я пихнула ее мыском туфли.

– Заткнись!

Соф, усмехнувшись, уперлась подбородком в колени, длинные волосы рассыпались, укрыли ей ноги.

– Ну и как это?

– Что как?

– Быть пьяной, – прошептала она, сверкнув в темноте зелеными глазами.

Я задумалась на минуту.

– Головокружительно.

– Это хорошо или плохо?

– Средне. Поначалу было здорово, а потом просто кошмар.

– А что ты пила?

– Водку и еще виски. Один парень угостил.

– Парень? Вы с ним целовались?

– Само собой, – я многозначительно «затянулась» своей ручкой.

– Кто он такой?

– Некто по имени Макс.

– Симпатичный?

– Ужасно! У нас в школе все его знают и всем он нравится.

– Чего же он тогда с тобой целовался? – ухмыльнулась Соф.

Я снова пихнула ее, но решила быть честной.

– Сама не знаю. Он был пьян в стельку. – В груди что-то екнуло, но я продолжила, как ни в чем не бывало: – Завтра наверняка меня и не вспомнит. Ты же знаешь, какие они, мальчишки.

Соф уронила ручку в мамину кроссовку и принялась играть со шнурками.

– Все лучше, чем слушать, как мама с папой ругаются.

– Из-за дедушки?

Соф кивнула и завязала большой бант.

– Он умрет, Зо?

– Когда-нибудь да.

– Ты знаешь, про что я.

– Он старый, – ответила я, потому что не знала, что еще можно сказать.

Соф приподняла кроссовку за бант, стукнула по подошве. Кроссовка закачалась из стороны в сторону словно маятник.

– По-моему, он должен приехать и жить с нами, – заметила она. – Нельзя, чтоб он жил сам по себе, если он умирает.

– У нас и комнаты лишней нет.

– Я могу переехать к тебе, – предложила Соф.

– Да ни за что на свете! Ты храпишь, как свинья.

– А вот и нет!

– А вот и да! И вообще мама его ни в жизнь не пустит.

Кроссовка качалась туда-сюда, туда-сюда.

– Почему? – спросила Соф.

Я сунула ручку в рот, силясь припомнить ту давнишнюю ссору у дедушки дома. Но тут снизу крикнула мама. Соф хлопнула по кроссовке сильнее, и та закачалась еще больше.

– Соф! – снова позвала мама. Я подтолкнула сестру локтем, она не двинулась с места. – СОФ! Уроки!

– Нашла, наконец, время, – пробурчала Соф. Кроссовка сорвалась с ее пальца и – бац! – врезалась в деревянную дверь.

Только мы собрались вылезти из шкафа, как в спальню вошла мама, сняла тапочки и аккуратно поставила возле кровати. Растирая лоб, повалилась на матрас. Следом вошел папа, снял замасленную рубашку, бросил на пол.

– В корзину, – обронила мама.

– Дай хоть секунду, – огрызнулся папа, снимая брюки.

Соф тихонько фыркнула и поспешно зажала рот рукой. Поднялась крышка корзины. Прошуршав, упала на дно одежда. Я осторожно подалась вперед, чтобы лучше видеть в щель.

– Я тут подумал… – начал папа.

– Не сейчас, Саймон. – Мама взбила кремовую подушку, откинулась на нее. – У меня голова раскалывается.

– Пожалуйста, дай мне сказать.

Мама нахмурилась, но согласилась:

– Говори.

– Давай договоримся насчет Зои.

Соф ущипнула меня за ногу, я дернулась от неожиданности.

– Ты о чем?

– Ты считаешь, что Соф и Дот еще слишком малы навещать дедушку, но Зои-то уже может.

– Никто из девочек к нему не поедет! – отрезала мама. – Это дело принципа.

Папа присел на кровать.

– Сейчас уже не до принципов.

– Что ты такое говоришь?

– Если б ты его видела, Джейн. Дряхлый. Одинокий. Мы совсем забыли его, и я…

– Он тоже нас забыл! И мы никогда не разорвали бы с ним отношений, если б он не сказал… если бы не обвинил… Это непростительно! Ты сам твердил это сотни раз. А теперь ждешь, что я про все забуду и стану изображать добрую мамашу счастливого семейства? Нет! – сказала, как отрубила, мама. – Ни за что.

Казалось, папа собирается возразить, но он просто встал. Некоторое время оба молчали. Папа переодевался в чистое.

– Как дела с чтением по губам? – наконец спросил он. – Есть успехи?

Мама с озабоченным видом покачала головой. Папа, не глядя на нее, натянул носок, снова снял, поднес к глазам:

– Дырка. Есть там чистые носки на батарее? – Мама не отозвалась. – Не переживай, детка. Она справится.

– Откуда тебе знать.

– Оттуда! Если постоянно тренироваться…

– Этого недостаточно. – Мама приподнялась на локтях. – Я много думала…

– Знаю, что ты хочешь сказать, – папа бросил дырявый носок в свой ящик, – и ответ – нет.

– Но почему? Что плохого в том, чтобы еще раз попробовать операцию?

– Мы не заставим ее проходить через это, – сказал папа. Он имел в виду кохлеарный имплантат¹¹11
  Кохлеарный имплантат – медицинский прибор, протез, позволяющий компенсировать потерю слуха некоторым пациентам.


[Закрыть], в который попала какая-то зараза, и его пришлось удалить. – Дот и так вполне счастлива.

– Но операция может помочь!

– Подрастет – сама решит.

– Тогда может быть уже поздно, – не отступала мама.

Папа смотрел на нее сверху вниз.

– Ты слишком беспокоишься. – Он наклонился к маме и поцеловал глубокую морщинку между бровями. Потом нос. Потом губы. Соф брезгливо скривила губы. И зря, потому что мама отвернулась от папы к стене.

Этой ночью я тоже пялилась в стенку – разве уснешь, когда нервы натянуты как струны. На следующее утро я вскочила с кровати, не дожидаясь будильника, и, мистер Харрис, вы, может, знаете, каково это – собираться, когда руки трясутся, словно в лихорадке. В статье говорилось, что на первом свидании вы угощали Алису чизбургером с фигурной картошкой, и, возможно, вы делали что-нибудь романтическое – например, пили шоколадный коктейль из одного стакана с двумя трубочками. Журналист писал, что вы познакомились на бейсбольном матче – вам было восемнадцать, и вы были подающим, а она отплясывала в группе поддержки. И десять лет вы ее любили по-настоящему, а потом зарезали.

В школе Лорен заметила меня возле кабинета рисования и примчалась галопом. В кои веки мне было чем поделиться! Меня так и распирало от смеха, пока она тащила меня за руку в пустой кабинет. Там на стенах висели картины, подоконник был сплошь уставлен банками с кистями. Пахло сыростью и чем-то еще. Глиной, что ли.

– Ты слыхала про Макса? – начала я, ухмыляясь во весь рот. Ничего не могла с собой поделать. – Господи, Лор, я страсть как хотела все рассказать. Еще вчера позвонила бы, да мама отняла телефон и заставила драить туалет.

– Так вот почему ты не отвечала! А я названивала, названивала. Сто сообщений оставила, – голос у нее был расстроенный. И вид тоже. Она все заправляла пряди черных волос за уши, а они там не держались, потому что были слишком короткими.

– Что случилось? – медленно спросила я.

– Тебе это не понравится. – Она вытащила из кармана свой телефон и уставилась на экран, колупая пальцем губу. – Макс послал эту фотку Джеку, – прошептала она. – А Джек разослал всем. Всем!

Лорен повернула экран ко мне, и сердце у меня ушло в пятки. Я как подкошенная рухнула на стул.

Фотография.

На фотографии я – глаза зажмурены, волосы веером по одеялу и крупным планом мои голые груди. Лорен, утешая, погладила меня по плечу.

– Зато сиськи у тебя классные.

По-видимому, да, классные. Стоило пройти по коридору, как раздавался восхищенный свист и мальчишки, совсем незнакомые, пялились на меня. И тот длинный парень остановил меня возле физкультурного зала и говорит таким противным голосом:

– Где же ты до сих пор от нас пряталась?

Меня аж передернуло.

А я нигде и не пряталась. Сидела в тех же самых классах той же самой школы три года подряд. Писала в тетрадках. Слушала учителя. Болтала с Лорен на игровой площадке. И вдруг ни с того ни с сего все принялись рассматривать меня на уроках, вглядываться в меня в раздевалке, следить, как я покупаю сэндвич с сыром в столовке. Будто я делаю нечто особенное. Нечто занимательное.

Я, конечно, хотела внимания, но не такого же. Когда прозвенел последний звонок, я вздохнула с облегчением. Небо затянули серые облака, похолодало. Уткнув нос в поднятый воротник пальто, я торопливо шагала мимо нетбольной¹²12
  Нетбол – традиционно женский вид спорта, разновидность баскетбола.


[Закрыть] площадки. Макс появился впереди у школьных ворот. На нем была голубая куртка, которая очень шла к его загару. Он стоял, поигрывая футбольным мячом, сумка лежала на земле возле ног, обутых (к вашему сведению) в белые кроссовки, что категорически запрещено у нас в школе. И причесался он старательно – короткие темные волосы слегка приподняты спереди. Слов нет, выглядел он классно. Но это ничего не значит. Совершенно ничего не значит, твердила я себе снова и снова, а в груди что-то дрожало и прыгало, будто туда угодила долгоножка. Группа любопытных девчонок притормозила неподалеку. Я протопала мимо Макса, не отрывая взгляда от выхода и, скорее всего, задрав нос.

– Зои! Подожди!

Я так круто повернулась, что поймала ртом прядь собственных волос. Макс от неожиданности выронил мяч – мой гнев, видите ли, удивил его.

– Ты когда меня снял? – Я решительно наступала на него, правда, не слишком быстро – школьная юбка-то у меня узкая. Девчонки ахнули, пять ртов открылись разом. Макс переминался с ноги на ногу. – Что-то не припомню, чтобы у тебя был телефон.

– Телефоны есть у всех, – с запинкой ответил он. – И я тебе говорил, что снимаю. Да не психуй ты, – он отважился улыбнуться. – Подумаешь, велика беда.

– Не учи меня! – рявкнула я. – И не ври. Ты и словом не обмолвился о том, что собираешься снимать.

Макс, ухмыляясь, наклонился ко мне. От него пахло лосьоном после бритья и жевательной резинкой.

– Да говорил я, говорил. Ты просто не помнишь. Я же не виноват, что ты не умеешь пить, – он нахально подмигнул. – Ну, ей-богу, ты ж была пьяная вдребезги…

– Все это видели, все! – дрожащим от ярости голосом продолжала я. – Вся школа! Как ты посмел? Кто дал тебе право? Только потому что ты у нас такой популярный? Поэтому, да? Думаешь, можешь делать все, что пожелаешь?

Макс нетерпеливо покачал головой.

– Ничего подобного. Не будь дурой.

– Нет, я не дура. Это ты дурак! Решил, что можешь отделаться одной улыбочкой? Ну, еще бы – сам великий и могучий Макс Морган! – Я смерила его презрительным взглядом. – Я тебя умоляю…

– Ты просто прелесть, когда сердишься, – прошептал Макс.

Досадливо фыркнув, я двинулась было прочь, но Макс схватил меня за руку:

– Послушай, я не виноват, понимаешь? – Я хотела возразить, но Макс торопливо продолжил: – Правда, не виноват. Я послал фотку только Джеку. Это он разослал фотку…

– А ты сделал фотку, если на то пошло! – огрызнулась я. – Без спроса!

Пошел дождь, крупные капли кляксами расплывались на моем пальто.

– Ну, прости меня. Я заглажу свою вину.

Я выдернула руку.

– И каким же образом?

Взгляд Макса потеплел. Он хотел что-то сказать, но тут трое его друзей в прилипших к спинам рубашках подбежали к велосипедному навесу.

– Договариваешься о новой фотке? – завопил Джек, отстегивая свой велосипед.

Макс вскинул руки, будто его застукали на месте преступления.

– Признаюсь, виноват!

– Я не виню тебя, дружище. Выглядела она прелестно.

Макс пожал плечами, вся его самоуверенность в мгновение ока вернулась назад.

– Да, неплохо.

Он снова подмигнул и убежал. И на этом, мистер Харрис, я сегодня заканчиваю: как я стою под дождем и смотрю на Макса, а он запрыгивает к Джеку на багажник, и оба с хохотом вылетают за школьные ворота. В следующий раз я расскажу вам про то, что было в Ночь костров¹³13
  Ночь костров, также известная как Ночь Гая Фокса, – традиционный в Великобритании праздник в ночь на 5 ноября.


[Закрыть], и, уж поверьте, вы будете потрясены. И не бойтесь, вам не придется долго ждать продолжения. Вот я поговорила с вами, и на душе полегчало; может, и вы что почувствовали. Честное слово, у меня все сердце за вас изболелось – сидите там взаперти, и никаких вам развлечений. Одна надежда, что я ошибаюсь насчет вашей тюрьмы, и в соседней с вами камере сидит дружелюбный заключенный. Дай бог, чтобы это был разговорчивый насильник с кучей веселых историй в запасе.

Зои

Сказочная ул., 1

Бат

3 ноября

И снова здравствуйте, мистер Харрис!

Время перевели на зимнее, темнеет теперь на час раньше. Нам-то с вами это без разницы – когда мы с вами беседуем, вокруг всегда тьма-тьмущая. Я тут подумала: может, теперь, когда стражники перевели часы, вы ужинаете при ярких звездах, и луна встает раньше. Хотя, держу пари, им это и в голову не пришло. Да и заключенным наверняка до лампочки – что 3, что 5, что 7 часов вечера, все едино. Когда один час как две капли воды похож на другой и так с утра до ночи, время растворяется, исчезает.

А вот когда меня наказали после прошлогодней вечеринки у Макса, время и не думало исчезать. Сентябрь полз черепашьим шагом, а октябрь и вовсе застыл на месте. После переполоха с той фоткой все улеглось, и школа вернулась к обычной жизни. И, если вам интересно, к мусорному баку я и близко не подходила. С Кареглазым мы тоже ни разу не пересеклись. Несколько недель все шло тихо-мирно. Разве что мама с папой постоянно цапались из-за того, что папа поздно возвращался из больницы от дедушки. Поначалу мама оставляла папе ужин на тарелке в микроволновке, но однажды взяла и выкинула все в мусорное ведро, и, мистер Харрис, наверное, я с этого и начну.

Часть четвертая

Папа удивленно взирал на пустую микроволновку. – В шкафу банка фасоли, – обронила мама.

Папа потянул носом воздух. Может, почуял запах мяса под соусом, которое мы ели на ужин. Или той котлетины, которую Соф пыталась стащить для Черепушки и уронила на пол.

Папа достал из ящика консервный нож, вздохнул: – Дедушке не лучше.

Мама словно не слышит, сидит, не отрывая глаз от экрана ноутбука. Папа вывалил фасоль на тарелку, и на одну секундочку мне показалось – вот сейчас выскочит из банки мой Биззл, синий, мокрый, весь в соусе. Улыбнувшись про себя, я принялась за домашнее задание – хотелось закончить поскорее и засесть за очередную главу рассказа.

– Как вообще прошел день, народ? – попытался завязать разговор папа.

– Средне, – пробормотала мама.

– Надо думать, все лучше, чем мой.

– Мы не соревнуемся, Саймон.

– А я ничего и не говорю. Просто у меня выдался не денек, а черт знает что. Я, кстати, хотел тебе рассказать. – Папа потыкал кнопки на микроволновке и смотрел на медленно вращающуюся тарелку.

– Я слегка занята, – отозвалась мама.

– Это важно.

– Как и у меня.

– А что там у тебя?

– Тебе будет неинтересно, – хмыкнула мама.

– Это то, о чем я думаю? И ты тратишь на это время?

– А что в этом плохого? – Мама кликнула на странице про кохлеарные имплантаты.

Звякнула микроволновка. Папа вытащил тарелку, потрогал фасоль пальцем.

– Сколько это надо там держать? Все холодное, как не знаю что.

– Господи, боже мой! – Мама вскочила, в сердцах схватилась за папину тарелку, которую тот не выпускал из рук. – Ты можешь сделать что-нибудь сам, без посторонней помощи?

– Я тебя ни о чем не просил!

Мама выдернула у папы тарелку, швырнула ее назад в микроволновку.

– Выйди-ка на минутку, Зо, – тихо проговорил папа. – Нам с мамой надо потолковать.

– Я делаю уроки, – буркнула я, не поднимая головы, и закусила ручку – дескать, я думаю, не отвлекайте.

– Всего пять минут, детка. Пожалуйста.

– Отстань от нее, Саймон. Она занимается.

– Она может заниматься у себя в комнате, – возразил папа. – Иди, Зо.

Я сгребла книжки в охапку и, возмущенно топая, удалилась. Само собой, как любой нормальный человек, я взяла стакан и приложила его к стене в гостиной. Но услышала только, как кровь шумит в ушах, больше ничего. И, слава богу, а то уж я начала опасаться, что холестериновые бляшки – это наследственное. Родители просидели на кухне целый час. И еще три вечера подряд. Понятия не имею, о чем они там говорили. Соф подсовывала соломинку под дверь, чтобы подглядеть, да тоже без толку – увидела клок ковра и все.

Неделю спустя дела пошли еще чуднее. Прихожу я из школы и вижу: папа, распустив галстук, расхаживает взад-вперед по холлу, а мама с головой залезла в обувной шкаф.

– Куда вы? – спрашиваю, а у самой все внутри сжалось. Папа никогда так рано домой не возвращался.

– Уходим. – Мама сунула ноги в туфли на высоких каблуках.

– Это понятно. А куда? К дедушке?

– Вряд ли, – ответила мама, бросая сумку на столик рядом с листовкой про Ночь костров. Она красила губы, а папа все качался с пятки на носок, с пятки на носок.

– А чего вы так разоделись? – приставала я.

– Да не волнуйся ты так, – сказал папа.

Я сняла пальто, перекинула через лестничные перила:

– А я вот волнуюсь!

Мама закончила с губами и возилась с воротничком блузки.

– Мы тебе потом все объясним… Соф за компьютером, Дот играет с куклами. Я сварила макарон. Поешьте, если проголодаетесь, – она помолчала, с тревогой глядя на меня. – Дай слово, что присмотришь за сестрами и сразу же мне позвонишь, если что-нибудь…

– А ты тогда отпустишь меня завтра на праздник? – перебила я, протягивая маме листовку. Мама дотошно ее изучила. – Два месяца прошло, – напомнила я. – Вся школа идет…

– Ну, хорошо, – мама взяла ключи от BMW. – Но только если ты сделаешь уроки сегодня. Поправь галстук, Саймон.

Пропустив ее слова мимо ушей, папа забрал у мамы ключи от машины и закрыл за собой дверь.

Мистер Харрис, сомнений не было – они идут к юристу насчет развода! Я плюхнулась на ступеньку. До чего мне тошно стало, передать не могу. Я совершенно точно знала, как оно будет. Слыхала в школе. Папа снимет квартирку, начнет питаться исключительно рыбными палочками и станет забывать про средство для мытья посуды, поэтому чистых ножей будет не хватать и нам придется намазывать масло тыльной стороной ложки. Мама потолстеет на двадцать килограммов и полюбит валяться на диване в пижаме и смотреть по телику фильмы про теток, которые вообще-то не тетки, а бывшие мужики. С мамой Лорен именно так и было. Лорен терпела, терпела, а потом сказала: баста! И выключила телик, причем как раз в тот момент, когда все должны были узреть новые груди Боба. Мама, конечно, рассердилась, но очухалась – на нее это подействовало как холодный душ. Она сбросила вес (питалась одним протеином) и в один прекрасный день натянула дочкины джинсы восьмого размера¹⁴14
  Соответствует российскому 42-му размеру.


[Закрыть] и отправилась на свидание с парнем моложе себя.

Я глянула на свои собственные джинсы, сохнущие на батарее. Допустить, чтобы подобное случилось с моей семьей? Ни за что на свете! Пробравшись в родительскую спальню, я принялась шарить в маминой тумбочке. Что у них творится? В верхнем ящике стояла шкатулка с украшениями, в замочной скважине торчал ключик. Я прислушалась – все тихо, можно действовать. Ключик с приятным щелчком повернулся. Внутри лежали пластиковые пакетики с прядками детских волос (моих и Соф), малюсенькие отпечатки наших рук и ног и браслеты, которые были на нас в роддоме. Детские вещицы Дот, вероятно, хранились где-то в другом месте. Искать я не стала, мое внимание привлек пожелтевший конверт под завернутым в салфетку первым моим молочным зубом.

Почерк папин, но буквы сильно выцвели. Уж не помню точно, что было в том письме – главным образом всякие нежности про мамины светлые волосы, которые как золотой шелк, про ее зеленые глаза, безмятежные как горные озера, и про ее уверенность, сияющую яркой звездой, разгоняющей тьму вокруг себя. Мама, которую знала я, тряслась над нашими витаминами, переживала из-за Е-добавок в нашей еде, ворчала из-за красных носков, засунутых в стиральную машину вместе с белыми футболками. Мне даже взгрустнулось – ведь я никогда не знала той, другой женщины. Я со вздохом разложила все по своим местам и открыла второй ящик.

Целая куча компьютерных распечаток про кохлеарные имплантаты. Тонны страниц, испещренных розовым маркером. Под этим бумажным ворохом обнаружилось письмо из банка, в котором говорилось про какое-то перезакладывание. Перезакладывание. Незнакомое слово, а письмо официальное. Так-так, похоже, уже теплее… Я пошла в кабинет, где за компом сидела Соф, и, недолго думая, уселась к ней на колени.

– Ты что, чокнулась? Слезай! – взвыла Соф. Я устроилась поудобнее, взялась за мышку. – Фу, Зо, ты такая тяжеленная!

Я залезла на форум для сорокалетних старичков. TeaCosy7 писала, что подумывает воспользоваться этим самым перезакладыванием, чтобы заплатить за новое патио¹⁵15
  Патио – внутренний дворик, терраса.


[Закрыть]. Ну и что это означает? Я полезла дальше. Оказалось, перезакладывание – это такой способ высвободить деньги, вложенные в дом, если хочешь купить что-то крупное или если у тебя денежные проблемы.

– Денежные проблемы? – удивилась Соф, заглядывая мне через плечо. – У кого денежные проблемы?

– У нас! – весело откликнулась я. Все же это куда лучше, чем развод.

Родители еще не вернулись, а мы уже проголодались. Я разогрела макароны, и мы поели за кухонным столом. Пока Соф возилась с остатками оливок у себя на тарелке, я стянула ее телефон и галопом помчалась наверх. Соф гналась за мной по пятам. Влетев в ванную, я мигом захлопнула дверь, заперлась и позвонила Лорен. Соф подсунула под дверь листок бумаги, где изобразила меня с ножом в затылке. Рядом печатными буквами было написано: «ТЫ ТРУП! P. S. Можно взять твой транспортир?» Когда пришли мама и папа, я, устроившись в пустой ванне, болтала по телефону, задрав ноги на золотые краны.

– Зои, иди сюда! – позвала мама.

– Обещаешь взять меня жить к себе, если мы станем бездомными? – спросила я Лорен.

– А то как же! И мы с тобой начнем собственное дело. Типа… собак выгуливать. И называться это будет «Чушь собачья»…

– Зои! – снова крикнула мама.

– Меня зовут. Увидимся завтра на празднике.

– Ну-ка, гавкни.

– Да говорю же, зовут меня!

– А я говорю, гавкни!

– Гав!

Лорен захохотала, и я повесила трубку. А на лестничной площадке чуть дуба не дала. Представляете, мистер Харрис, вижу серебряную вспышку, будто молния сверкнула, и на меня налетает какая-то светящаяся фигура! Я охнула, а это Дот с головы до ног обмоталась мишурой.

– Ты что творишь?

– А я в мамино-папиной комнате нашла елочные украшения.

Я опустилась рядом с ней на колени:

– Скорей снимай все это! Я же должна была следить за тобой!

Дот крутилась на месте, размахивая руками.

– Я не могу ждать до Рождества. Пока придет Санта. Правда, что он приносит все, что только пожелаешь?

– Правда, – кивнула я. – А пока надо…

– Все-все, что есть на всем белом свете? – Дот не спускала с меня внимательных глаз.

– Да. Только ты должна переодеться.

Дот показала на два елочных шарика, которые нацепила на уши:

– Нравится?

Я скрипнула зубами:

– Очень. А теперь, прошу тебя, пойди и все сними. Мама уже дома.

Дот вытаращила глаза и, сорвавшись с места, пулей скрылась в своей комнате, захлопнув за собой дверь.

– Грязную посуду ты мне оставила? – с укором поинтересовалась мама.

Я подошла к раковине и закатала рукава.

– Прости.

– А за уроки ты хотя бы взялась?

– Еще нет.

– Зои!

– У меня же все выходные впереди! – возразила я, наполняя раковину водой. – А задали всего ответить на десять вопросов по математике и написать вступление к курсовой работе по английскому.

– Курсовая работа? Ты про это ничего не говорила!

– Всего лишь вступительный абзац.

– И все равно нельзя делать это впопыхах.

– Я и не собиралась впопыхах, – пробурчала я, отскребая с тарелки томатно-чесночный соус. – Я люблю английский и знаю, что мне делать.

– Я тебе помогу.

– Да нет, мам, не надо. У меня все конспекты есть. Целая тетрадка.

Я поставила чистую тарелку в сушку, мама тем временем шарила в холодильнике – чего бы такого съесть.

– Ну, тогда я проверю, когда ты все напишешь. Язык для юриста – это важно.

– И для писателя тоже, – тихонько, чтобы она не услыхала, добавила я.

Мама вытащила из холодильника салат и помидор, слегка сдавила его пальцами – спелый ли?

– Сойдет. Хотя есть особо не хочется.

– Вы с папой хотите устроить патио? – вдруг сорвалось у меня с языка.

– Патио? Нет. С чего ты взяла?

Я принялась за другую тарелку.

– Так просто.

На следующий день у нас был праздник – Ночь костров. Я, может быть, ошибаюсь, мистер Харрис, но, по-моему, вы, американцы, не отмечаете этот праздник, поэтому я прямо сейчас все вам про него расскажу. Четыреста лет тому назад – 5 ноября 1605 года, если точно, Гай Фокс и его друзья решили взорвать здание парламента, чтобы убить короля. Сам Гай Фокс должен был запалить порох в погребе, да только ничего не вышло, покушение провалилось, и все до того обрадовались, что принялись жечь костры и устраивать вечеринки, чтобы отпраздновать это дело. С тех пор так и повелось – 5 ноября все делают чучела Гая Фокса (берут старую одежду и набивают газетами, The Sun, например, или The Times, если хотите, чтоб руки-ноги у него получше выглядели), а потом швыряют чучело в огонь. По мне, так это не очень хорошо – все едят яблоки в карамели, а Гай Фокс горит в огне за преступление, которое он даже не совершил. А вообще-то весело – костры повсюду, бенгальские огни сыплют искры, дым кругом. Волосы потом еще долго дымом пахнут.

Наш местный праздник устраивали в парке за пределами центральных городских кварталов. Представьте себе: зеленые лужайки, велосипедные дорожки, тропинки, рощи и бурная река. Папа высадил меня у входа, у высоких железных ворот. Воздух благоухал свободой. Ну, и еще, если вам угодно, хот-догами, дымом и сахарной ватой. Однако свобода перекрывала все.

В самой середине парка пылал костер, оранжевый, и красный, и с желтыми переливами. К нему тянулись толпы людей, словно мошки на свет. И одной из мошек была я. И я, впервые за долгие недели расправив крылья, летела на пламя костра. Лорен сидела на скамейке. Я подкралась сзади и как ткну пальцами ей в бока! А она как заорет: ББББББББББ!.. Вот именно так, во весь голос. Аж эхо раскатилось по всему парку и окрестностям, огромным, как вселенная, открытая для исследования. Я шлепнулась рядом с Лорен на скамейку, и мы болтали, болтали без конца, уплетая сахарную вату, а костер превращал ночь в текучее золото.

От этой ваты – ужасно она сладкая – мне захотелось пить. Я оставила Лорен сторожить скамейку, а сама отправилась на поиски какой-нибудь воды. Вдоль реки растянулся длинный ряд ларьков, палаток, прилавков с футболками, украшениями, дурацкими игрушками. Струилась река, клубился дым, кричали, зазывая, продавцы, а я все разыскивала, где бы чего-нибудь попить. Какой-то бородач сунул мне под нос красную машинку Ferrari. О такой, только настоящей, давно мечтал папа. Я остановилась и купила машинку, а то он так переживает из-за дедушки.