Текст книги "Гюро и оркестр"

Репетиция оркестра

Сегодня день у Гюро складывался не очень удачно. Дело было в том, что её учитель Аллан уехал. Он получил какую-то штуку, которая называется «стипендия». Аллан объяснил, что стипендия – это деньги, на них он теперь может поехать за границу, чтобы продолжить образование и ещё лучше научиться играть на скрипке. Он наказал Гюро повторять гаммы и работать над третьей позицией, а это было неудобно и трудно, потому что её пальцы уже привыкли находить нужные ноты в нижней части скрипки. Это называлось первой позицией. Указательный палец считался первым, средний – вторым, безымянный – третьим, а Петька-мизинчик четвёртым. У большого же пальца не было никакого номера, он должен был располагаться на грифе, немножко выдаваясь за край, и поглядывать на другие пальцы – правильно ли они лежат на струнах. А теперь Гюро приходится заново находить правильные ноты, а без Аллана это было нелегко, но Гюро старалась как могла.

Раньше она просто играла в своё удовольствие пьесы, которые у неё уже были разучены, а тут её ждали новые ноты – «Неоконченная» Шуберта, – а они были очень трудные – какое уж тут удовольствие!

Это было до того трудно, что Гюро разозлилась на ноты и на скрипку и даже сказала маме, что вообще не хочет больше играть. Сократу и его папе она тоже так и сказала, и тогда Эдвард попросил Оскара:

– Помоги, пожалуйста, Гюро, а то как бы она вообще всё не бросила.

И тогда Оскар пришёл и сказал:

– Давай, Гюро, начнём спокойно и постепенно. Будем брать каждый раз небольшой кусочек. Первые ноты нужно брать во второй позиции.

– Чего? – испугалась Гюро.

Она слыхала про первую и третью позицию, а про вторую вообще ничего не знала.

– Просто переставь пальцы на один лад выше, и тогда ты сможешь взять все эти ноты на струне соль, – сказал Оскар и показал ей, как это нужно делать.

Гюро попробовала и увидела, что так легче. Мысленно она говорила себе, что берёт все эти ноты на струне дедушки Андерсена.

– Может быть, я всё-таки пойду их играть, – сказала она наконец.

– Вот и хорошо, – сказал Оскар. – Вот тебе ещё ноты, эта пьеса очень весёлая и живая. Думаю, она тебе тоже понравится. Присмотрись к ней понемножку и поупражняйся, а в среду приходи на репетицию. Ты же придёшь, да? Наверное, ты можешь пойти с Сократом, Авророй и Эдвардом. Сократ просто молодец. Сначала Эдвард читает ему, какие написаны ноты, и тогда он их играет. Репетировать будет страшно интересно! И я обещаю, что буду тебе помогать. Я буду заходить к вам, как только выдастся свободное время, и мы будем с тобой заниматься. Не забудь – репетиция в среду! Ты же знаешь, где находится эта школа?

– Знаю, – сказала Гюро. – Но в ней я ещё никогда не бывала.

Гюро обрадовалась, что можно пойти на репетицию вместе с Сократом, Авророй и Эдвардом, потому что других провожатых у неё не было. Тюлинька и Андерсен на несколько дней уехали из города, да и вообще не собирались ходить на занятия большого оркестра. В среду там должно было появиться много незнакомых для Гюро людей. Поэтому она заранее немножко волновалась, хотя и не так, чтобы уж очень, ведь в оркестре она будет сидеть рядом с Сократом. И это было хорошо: если она сыграет что-то не так или запутается в нотах и не будет знать, до какого места они дошли, Сократ не будет делать ей замечания, потому что он слишком занят тем, как бы самому не ошибиться, и ему не до того, чтобы следить за другими.

Наступила среда. Незадолго до того, как Гюро надо было идти на репетицию, Эрле сказала:

– Слушай, Гюро. Сегодня мы уходим на собрание землячества и берём с собой Лилле-Бьёрна. Он ведь не играет с вами в большом оркестре, и ему не нужно ходить на репетиции.

– А вы уже придёте, когда я вернусь? – спросила Гюро.

– Может быть, задержимся подольше, но ненамного. Лилле-Бьёрну завтра в школу и надо рано вставать. У тебя ведь есть ключ? Ты хочешь надеть для репетиции новый джемпер?

– Не буду я наряжаться на репетицию, – сказала Гюро.

– Зачем наряжаться, – согласилась Эрле. – Но на этом джемпере уже есть пятна, так что я на твоём месте надела бы другой.

– Угу, – сказала Гюро, чтобы не говорить ни «да» ни «нет».

Она хотела сама решить, что ей надевать. Эрле, наверное, догадалась об этом и не стала больше уговаривать. Она ушла в ванную мыться и переменила одежду: сняла дворницкий комбинезон и оделась в юбку и блузку. Бьёрн ещё раз побрился, хотя уже брился утром, а Лилле-Бьёрн остался в чём был, потому что на нём и так был чистый свитер.

– Смотри не забывай посматривать на часы, Гюро, а то опоздаешь на репетицию. Во сколько ты обещала встретиться с Сократом?

– В четверть седьмого. Я могу, если захочу, ещё полчаса позаниматься на скрипке.

– Ну пока, не скучай! – сказали папа, мама и Лилле-Бьёрн и ушли. Гюро немножко поупражнялась, потом почистила скрипку, натерла смычок канифолью, уложила скрипку со смычком в футляр и поднялась наверх в гостиную. В доме, кроме неё, никого не было, но за окном был ясный день. Гюро посмотрела на свой джемпер и сказала:

– Да, пожалуй, надо сменить, хотя у меня просто репетиция.

До выхода оставалось ещё пять минут. Она решила выйти в десять минут седьмого, потому что тогда она ровно в четверть седьмого будет у дома, в котором живёт Сократ. Дойти туда можно было за пять минут. Но, когда она надела чистый джемпер, зазвонил телефон. Она подошла и сказала, как Тюлинька:

– Квартира дворника. Я слушаю.

– Алло, Гюро, – раздался голос из трубки. – Это говорит Эдвард. Понимаешь ли, у нас тут случились неполадки с Аврориной виолончелью, и мы все поехали в город её чинить, заодно прихватили с собой и скрипку Сократа. Ему нужно было поменять одну струну. Потом мы решили пообедать в городе и вот опаздываем, так что я решил, что нам нужно ехать в школу, не заходя домой. Мы поедем на электричке, потому что у Мари деловая встреча в городе и она забрала машину. Так что мы не сможем тебя проводить, а встретимся в школе. Ты ведь знаешь, где находится эта школа. Придётся тебе идти с кем-то другим.

– Ага, – сказала Гюро.

– Встретимся в школе, – повторил Эдвард. – Не забудь взять с собой ноты.

– Хорошо.

Она немного расстроилась. Не то чтобы она боялась одна ходить по Тириллтопену. Дорога была ей знакома, и на улице было светло. Так что это было не страшно, но она побаивалась заходить в незнакомую школу, да и не знала, где там этот самый актовый зал. Впрочем, не одна же она идёт на репетицию, она посмотрит, куда идут другие, и пойдёт за ними следом. Если бы знать заранее, она договорилась бы встретиться с Мартой из лесного дома, но сейчас они, наверное, уже ушли. Гюро торопливо натянула куртку, взяла скрипку и ноты, вышла из дома и заперла за собой дверь.

Весна только-только началась, но на школьном дворе снег уже сошёл, и несколько ребят играли в футбол. Гюро посмотрела, как они играют, и тут вдруг один издалека послал мяч в её сторону, мяч подкатил ей почти что под ноги. Гюро отложила скрипку и ноты, побежала за мячом и послала его обратно, потому что она любила гонять мяч.

– Молодец, Гюро! – крикнул ей кто-то из ребят. – Хочешь тоже поиграть?

– Мне некогда. У меня репетиция.

– Ну, ещё хотя бы разочек! – сказал мальчик и послал ей мяч.

Как тут было не сделать ещё удар! Но больше уж она не могла играть, надо было идти. Она снова взяла скрипку и ноты и пошла по тротуару. На руках у неё были варежки, потому что к вечеру становилось зябко. Левой рукой она под рукавицей всё время перебирала пальцами, вспоминая начальные ноты «Неоконченной». При этом она тихонько напевала мелодию, а пальцы в варежке знай себе шевелились. В правой руке она несла скрипку, и та при каждом шаге качалась в такт «Неоконченной».

В ожидании предстоящего Гюро была как натянутая струна. Сейчас, главным образом, потому, что ей было интересно посмотреть, как там будет. Но чем ближе она подходила к воротам незнакомой школы, тем больше её интерес сменялся волнением, ей было страшно и одиноко, потому что вокруг не видно было ни одного человека, который шёл бы с музыкальным инструментом. Неужели она слишком задержалась и теперь опоздает!

Куда же ей идти? Перед Гюро были четыре двери, а она не знала, где у них здесь актовый зал! Но вдруг до неё донеслись какие-то звуки. Она остановилась и стала разглядывать окна. И тут наконец-то подошли другие участники – большие ребята с такими же скрипичными футлярами, как у неё. Она пойдёт за ними! Но ребята, оказывается, тоже не знали, где тут что.

– Привет! – сказал один из них. – Ты не знаешь, куда тут идти, чтобы попасть в актовый зал?

Гюро помотала головой и показала на все четыре двери сразу.

– Это понятно, что где-то здесь, – сказал другой мальчик. – Мы и сами уже слышим. Давайте посмотрим, какая дверь туда ведёт.

В конце концов нашлась незапертая дверь, они в неё вошли и очутились в коридоре, потом спустились вниз по ступенькам. За ними оказалась приоткрытая дверь. Гюро увидела перед собой большущий зал. Переступая вслед за мальчиками через порог, она услышала, как один из них говорит другому:

– Неужели эта малышка тоже пришла в оркестр? Детский сад тут у них, что ли?

– Тут вообще кого только нет, – отозвался другой. – Взрослые вперемежку с детишками. Оскар же нам так и сказал.

Войдя в зал, Гюро увидала разложенные повсюду футляры от скрипок, одежду и инструменты. Многие уже играли что-то, каждый сам по себе. Сначала она не увидела никого знакомого, а потом нашла Марту и её маму, не видно было только Сократа. Гюро достала скрипку. Отойдя в уголок, она стала подтягивать смычок, потом попыталась проверить, хорошо ли настроена скрипка, но это трудно было расслышать среди общего шума, где каждый выводил что-то своё. Некоторые играли ужас как хорошо. Они быстро и громко проигрывали гаммы вверх и вниз и, кажется, нисколечко не боялись, что их кто-то услышит.

Наконец пришли Сократ, Аврора и Эдвард.

– Извините, что мы опоздали, – сказал Эдвард. – Наша электричка останавливалась в пути, но с грехом пополам мы всё-таки успели.

Оскар хлопотал на сцене. Сначала он вместе с теми, кто вызвался помогать, расставил нотные пюпитры.

– А теперь мы рассядемся, как надо, – сказал он, – и тогда увидим, так ли всё получилось, как мы рассчитывали. Первые скрипки садятся впереди с этой стороны, вторые – с той.

– Это про нас, – сказал Сократ. – Давай, Гюро, сядем с тобой рядышком в заднем ряду вторых скрипок.

– Давай, – согласилась Гюро.

Они пошли и сели. Впереди было много народу, а рядом с одной стороны – человек с тубой, с другой – Марта с кларнетом, и ещё два кларнетиста, и мама Марты с флейтой, и ещё несколько человек с флейтами, которых Гюро не знала. Впереди сидел человек с альтом – это такая большая скрипка – и виолончелисты. Оскар сегодня не становился на дирижёрское место, он сел к первым скрипкам. Его место занял Эдвард. Наверное, он решил, что в таком шуме его голоса не хватит, и, чтобы его услышали, он принёс с собой туманный горн, который Аврора привезла из поездки на север.

Дождавшись тишины, Эдвард сказал:

– Добро пожаловать всем, кто пришёл. Особенно тем, кто приехал из Нордердалена, Крокехойдена и Леркеколена, и тем жителям Тириллтопена, которые тоже к нам присоединились. Как вы знаете, мы затеяли сыграть очень сложную вещь. Поэтому не огорчайтесь, если поначалу у нас неважно будет получаться. Сейчас я только хочу проверить, так ли вы сидите, как мне бы хотелось. Вот вы, с флейтой, поменяйтесь, пожалуйста, местами с альтом, ему лучше пересесть поближе ко мне, и вы двое маленьких тоже. Вам там, конечно, хорошо рядом, но, мне кажется, будет лучше, если рядом у вас будет кто-то постарше. Для оркестранта важно, когда его может поддержать сосед. Если вы собьётесь, вам надо только посмотреть на соседа или соседку. Ну-ка, дайте посмотреть! Вот ты, большой мальчик, который пришёл одновременно с Гюро! Ты ещё спрашивал, что тут за детский сад! Ты сядешь рядом с ней, а второй мальчик рядом с Сократом.

Гюро боялась даже взглянуть на этого мальчика: наверное, он сейчас злится, что его пересадили к ней!

Но тут он вдруг обернулся к Гюро и сказал:

– Даже страшно, правда? К этой вещи не знаешь, как и подступиться, Ты какую позицию тут используешь – первую или вторую?

– Вторую.

– И я тоже, – обрадовался незнакомый мальчик. – При второй позиции можно почти всё время играть на одной струне. Меня зовут Лейф, а тебя – Гюро. Я уже слышал, как тебя зовут.

– А теперь у вас время, чтобы настроить инструменты, – сказал Эдвард, а затем объявил: – Сейчас мы послушаем вторые скрипки. Правильно, что вы играете с осторожностью. Постепенно дело пойдёт лучше. Это же репетиция.

Гюро заиграла вместе со всеми. Было ужасно трудно и интересно, но затем вдруг её охватила такая радость, которая так и рвалась наружу. Она – в оркестре и играет вместе с ним! Репетиция продлилась два часа.

Никогда ещё Гюро так не уставала, но это была хорошая усталость. По дороге домой Сократ говорил не умолкая:

– Сперва у меня ничего не получалось, – сказал он. – Но потом вышло как надо – да-да, да-да-да-да. Потому что этот кусок я знал наизусть.

– Угу, – откликнулась Гюро.

– Зайдёшь к нам домой? – спросил Сократ.

– Нет, – ответила Гюро.

Она до того устала, что ей никуда не хотелось – только бы поскорее добраться до дома. На школьном дворе не было ни души, но в окне гостиной горел свет. Уходя, она его нарочно оставила, чтобы там не было так безлюдно и одиноко. Она отперла дверь ключом, пошла прямо в гостиную и как была, в куртке и со скрипкой, села в кресло и заснула.

Вернувшись домой, Эрле, Бьёрн и Лилле-Бьёрн даже испугались при виде такого зрелища.

– Уж не заболела ли ты? – спросила Эрле. – Или ты испугалась одна?

– Не-а, – сказала Гюро, зевая спросонья. – Я просто устала после репетиции в большом оркестре.

С этими словами она тотчас же снова уснула, и Эрле пришлось на руках отнести её в спальню и уложить в постель. А Гюро так и проспала до самого утра.

Дедушка Андерсен

К утру, когда Гюро проснулась, от усталости не осталось и следа. Она, как всегда, встала рано, сходила с Эрле на прогулку, позавтракала и немного поиграла на скрипке, а до школы всё ещё оставалось полчаса.

Тут пришла Тюлинька. Всегда такая весёлая и спокойная, сегодня она появилась с заплаканным лицом. Гюро это сразу заметила. Тюлинька села и, теребя в руках платочек, рассказала, что дедушку Андерсена забрали в больницу. Он сломал себе ногу.

– Вот тут, – Тюлинька показала место высоко на своей ноге. – В больнице сказали, что ему придётся лежать там много недель. Бедный мой, милый Андерсен, – сказала Тюлинька, и у неё снова полились слёзы.

– Как же это он? – спросила Эрле.

Сегодня она работала на тракторе и забежала домой, чтобы одеться потеплее.

– Да вот, поехали к нему на родину и хотели побыть там несколько дней, – стала рассказывать Тюлинька. – Он хотел привести в порядок лодку, почистить её, что ли, или, как там оно правильно называется, покрасить, потом он спустил лодку на воду, и всё шло хорошо. А потом в одно прекрасное утро решил выйти на ней в море. А перед этим прошёл дождь, и банка, на которую надо ступить, когда садишься в лодку, намокла и стала скользкая, он и поскользнулся на ней, расшиб лоб и сломал ногу.

– Какой ужас! Как же ты справилась? – сказала Эрле.

– Сначала я, конечно, кинулась к нему утешать, а потом пошла звать кого-нибудь на помощь. Все отнеслись к нам очень сердечно и помогли мне вытащить его из лодки и перенести в дом, потом я вызвала «скорую помощь», и она привезла нас в город прямо в больницу. Там он сейчас и лежит. Я, конечно, буду ездить к нему каждый день. Но я же знаю, как он ждал лета, как радовался, а теперь, скорее всего, моря ему не видать.

– Может быть, всё будет не так плохо, как сейчас тебе кажется, – сказала Эрле. – По крайней мере, в одном. Мы, твои друзья, и все, кто тебя знает, будем отвозить тебя в больницу, когда только сможем. Бьёрн точно будет, и Эдвард, и папа восьмерых детей. Дедушке Андерсену не придётся скучать одному, в этом ты можешь не сомневаться.

– Спасибо тебе за добрые слова! Ох, Гюрочка, тебе же пора идти в школу, не опоздай из-за того, что дедушка Андерсен попал в больницу. Ну как, удачно вчера прошла репетиция?

– Угу, – сказала Гюро. – Неплохо.

В школе она сидела такая притихшая, что учительница в конце концов спросила, отчего она такая задумчивая. И тогда Гюро рассказала, что случилось, и ещё рассказала, как дедушка любил смотреть на море и плавать в лодке.

– Знаете, что, по-моему, нам надо сделать? – спросила учительница. – Нарисуем-ка мы для дедушки Андерсена большую картину про море, чтобы Гюро отнесла её ему в больницу! Как вы на это смотрите?

– Да, да, – поддержали её все дети.

Эллен-Андреа сразу же сказала, что нарисует большую-большую волну, а на гребне волны лодку.

– Я нарисую, как он ловит рыбу, – сказал Сократ. – Потому что он это тоже любит и потому что он и мой дедушка тоже.

– Конечно, Сократ, – сказала учительница. – И для всех нас он тоже наш дедушка Андерсен. Похоже, большая будет картина. Скажи, Гюро, ты не знаешь, есть сейчас кто-нибудь в школьном ларьке? Кто там сегодня – Эрле или Бьёрн?

– Сегодня – Бьёрн, – сказала Гюро. – А Эрле работает на тракторе.

Эрле уже успела рассказать Бьёрну про дедушку Андерсена, и, когда к нему пришла учительница первого класса и стала объяснять, что собираются делать дети, он подобрал для них самый большой лист крепкого картона.

– В этом листе два метра в ширину и один в высоту, – сказал он учительнице. – Годится такой или он будет слишком велик?

– Нет. Такой нам как раз и нужен.

– А карандаши нужны? – спросил Бьёрн.

– Нет, мы будем рисовать акварелью, – сказала учительница и пошла в класс.

И получилась картина про море, где оно было всякое. Были места, где стоял штиль, и были такие, где бушевала буря. Был кусочек, на котором шёл дождь, а рядом такой, где сияло солнце. На берегу стояли домики, росли деревья, у причала стояли лодки, а вода была ярко-синяя, как обои в комнате, которая была у дедушки Андерсена в корпусе «Ц» в Тириллтопене. У папы восьмерых детей, которые жили в лесном домике, был грузовик, и он через несколько дней доставил картину вместе с Гюро и Тюлинькой в больницу.

– Передавайте привет дедушке Андерсену, – сказал он. – И скажите ему, что мы тоже приедем его навестить, когда ему станет получше.

– Непременно передадим, – сказала Тюлинька. – И огромное вам спасибо за помощь!

Гюро и Тюлинька понесли большую картину в больницу. Сначала у них никак не получалось пройти с нею в дверь, но рядом оказалась случайно проходившая мимо женщина. Она придержала им дверь, и тогда Гюро и Тюлинька проскочили внутрь. Потом надо было подняться на два пролета вверх и пройти по длинному-предлинному коридору.

Гюро никогда раньше здесь не бывала. Когда-то давно она ходила в другую больницу навещать во время болезни папу. Сначала он лежал в больнице, а потом вернулся домой и болел дома. Мама потом этому радовалась.

– Дома он всегда мог, когда захочет, поговорить с тобой и со мной, и ему не пришлось тосковать в одиночестве, – объяснила она Гюро.

И сейчас Гюро подумала, как там дедушка Андерсен – не тоскует ли он в одиночестве, но поняла, что он, наверное, не тосковал, потому что он лежал в большом зале, где, кроме него, было много других мужчин. У одних была сломана нога, у других болело что-то внутри, и им сделали операцию, но, когда к ним вошли Гюро и Тюлинька, все как один вытянули шеи, чтобы разглядеть, кто там пришёл и что это у них за большущий свёрток.

– Здравствуй, миленький мой, – сказала Тюлинька. – Представляешь себе: в школе у Гюро дети всем классом нарисовали для тебя картину. Куда мы её пристроим, как ты думаешь? Они уже приделали к ней верёвочку, осталось только повесить на крючок, и я принесла с собой крючок и молоток.

В зале были большие белые стены, и стена напротив кровати, на которой лежал дедушка Андерсен, была совершенно голая, там как раз было подходящее место для картины. Тюлинька забралась на табуретку, с табуретки перелезла на стол и спросила оттуда:

– Как вам кажется, хорошо будет, если повесить её сюда?

– Очень хорошо, – ответили дяденьки, которые лежали в кроватях. – С картиной сразу станет веселей. Гораздо приятнее смотреть на картину, чем таращиться на пустую стену.

– Возьми только чуть-чуть правее, – сказал дедушка Андерсен, – тогда будет точно посередине.

– Хорошо, – сказала Тюлинька и принялась колотить молотком.

Но стена была каменная и толстая, бедный крючочек только погнулся, а в стену не вошёл. Тут в комнату вошла сестра и сказала:

– Что это у вас тут происходит? В соседней палате жалуются, что у них там от вашей стукотни в голове звенит!

– Это я виновата, – призналась Тюлинька. – Но у меня, к сожалению, ничего не вышло. У вас тут есть дворник? Тут нужно что-нибудь вроде электродрели. Как жаль, что с нами нет Эрле! – сказала она, обращаясь к Гюро. – Она бы справилась с этой задачей в одну минуту.

– Да, но у нас в больнице нельзя так распоряжаться, не попросив разрешения, – сказала сестра. – Подумайте сами, что было бы, если бы все начали приколачивать на стены кому что захочется! А кроме того, мы тут должны соблюдать чистоту, а вашу картину не помоешь, она же, кажется, сделана акварелью, и от воды краски растекутся.

– Да, но тут уже висит одна-единственная маленькая картинка, – сказал Андерсен, – всё на ней мелкое, с моего места ничего толком не разобрать, но она же висит.

– Да, эту картину нам подарила коммуна, – сказала сестра. – И как видите, она под стеклом и в рамочке. Вашу тоже надо бы привести в должный вид, но сначала я спрошу старшую сестру. Хорошая картина. Когда смотришь, сразу представляешь себя на море.

– Я тоже с вами пойду поговорить со старшей сестрой, – сказала Тюлинька.

– А ты, Гюро, посиди пока тут и поговори с дедушкой Андерсеном, – шепнула она Гюро на ушко. – Только не говори с ним ни о каких печальных вещах вроде болезней и не рассказывай, что я расхлюпалась и плакала.

Гюро подошла к дедушке Андерсену, а Тюлинька отправилась с сестрой искать старшую.

– Дело в том, что мой Андерсен сломал ногу или шейку бедра, так это, кажется, называется, – сказала Тюлинька, – и теперь лежит у вас в больнице. Он очень любит море, потому что был раньше моряком, да и вырос у моря. И вот, представляете себе, весь первый класс новой тириллтопенской школы нарисовал для него картину, но она такая большая, и если это очень дорого стоит, то мы готовы собрать денег на раму и стекло.

– И каковы же её размеры? – спросила старшая сестра.

– Два метра в ширину и один в высоту, – сказала Тюлинька. – С ней палата сразу повеселела. Но я только подняла её и подержала у стены, она там ещё не висит.

Старшая сестра позвонила в отдел обслуживания и поговорила с женщиной, которая была там главной, и та сказала:

– Будет сделано. На это в больничном бюджете найдутся деньги.

Но она предложила, что раз картина такая большая, то не лучше ли сделать узенькую рамочку и закрыть её прозрачным пластиком. Иначе картина станет слишком тяжёлой, к тому же это не так дорого, как стекло, а пыль можно стирать и с пластика.

– Как хорошо! – обрадовалась Тюлинька. – Только уж пообещайте мне, что сделаете это скоро, пока Андерсен у вас тут лежит.

– Конечно, – сказала старшая сестра. – Я сама за этим прослежу. И передайте привет детям, которые нарисовали картину.

А Гюро между тем одна сидела у дедушки Андерсена. Сначала она вообще ничего не говорила, потому что не могла оторвать глаз от его ноги. Над его кроватью была большая железная рама и к ней была подвешена нога дедушки Андерсена, а к ноге был прикреплён груз, который удерживал её в нужном положении.

– Да, Гюро, такие вот дела! – сказал дедушка Андерсен. – Ничего плохого в том, чтобы хорошенько на это посмотреть. Нога у меня сейчас на вытяжке. Это для того, чтобы всё получше срослось и нога стала бы не хуже, чем прежде.

И не только у дедушки была над кроватью такая рама. У некоторых кверху торчала рука, у других нога, но Гюро помнила, что нельзя говорить о печальных вещах и болезнях. Поэтому она не стала говорить о том, что было у неё перед глазами. Насмотревшись, она поговорила о школе и сказала, что иногда гоняет мяч во дворе с Лилле-Бьёрном или с Сократом и Эллен-Андреа, потом рассказала об оркестре. Тут дедушка Андерсен оживился. Те соседи дедушки, которых не пришли навещать, тоже прислушивались к тому, что она рассказывала, и один спросил:

– Мне всегда было интересно, как это получается, когда играешь в оркестре: ты как бы играешь свою часть, другой – другую, а все вместе звучат как одно целое. Должно быть, тут требуется точный расчёт! Это очень трудно?

– Да, – сказала Гюро. – Ведь мы играем очень сложную вещь. Даже две. Первая – это «Неоконченная» Шуберта, и она трудная, потому что там вначале я должна играть совсем легонько и быстро. А вторая немного попроще. Она тоже быстрая. Это марш из «Кармен».

– Вот что, по-моему, самое обидное! – вздохнул Андерсен.

– О чём ты? – спросила подошедшая к ним Тюлинька.

– Что я не послушаю Гюро и всех наших музыкантов, когда они будут выступать в День города, – ответил Андерсен.

– Да, – сказала Тюлинька. – И ещё обидно, что ты тут лежишь, нога болит и нельзя поехать на море.

– Ну что ты, милая! – стал успокаивать её Андерсен. – Не огорчайся, пожалуйста. Я тут лежу, слушаю радио, слушаю новости со всего света. Во многих странах идёт война и столько людей враждуют друг с другом! Несчастным раненым приходится ой как несладко. У них нет ни хорошей больницы, ни кого-нибудь рядом, кто бы их пожалел. Я же тут лежу прямо как принц, сёстры так и прыгают вокруг меня и стараются угодить, несколько раз в день мне приносят еду и чуть что перестилают мне кровать. Сегодня мне поменяли наволочку, хотя она была совсем ещё не грязная. На ней было одно крошечное пятнышко от кофе, которое я посадил за завтраком, но они не стали слушать никаких разговоров, вот как тут следят, чтобы всюду была чистота и порядок. А рядом столько славных людей. По вечерам мы разговариваем, и у каждого есть что рассказать. Я тоже что-то рассказываю из жизни, про море и про Тириллтопен.

– Ну а спишь-то ты хорошо, милый мой Андерсен? – спросила Тюлинька.

– Сплю я помногу. А когда не спится, то думаю о тебе, милая, и думаю обо всём, что я сделаю, когда вернусь к тебе домой.

– А есть у тебя что почитать? – беспокоилась Тюлинька. – Хочешь, я принесу тебе какую-нибудь книгу?

– Не надо ничего, – сказал Андерсен. – Тут как в библиотеке, привозят целую тележку книг, бери и читай, что захочешь. Но раз уж ты хочешь мне что-нибудь принести, то лучше всего, если это будет деревянный брусочек и бечёвка, ты знаешь, какой я пользуюсь, когда вырезаю кораблики. А то скучновато всё время лежать, ничего не делая.

Тут прозвонил звоночек, и это означало, что время посещения закончилось. Но, когда они собрались уходить, Андерсен вдруг сказал:

– Знаешь, Гюро, чего бы я хотел? Чтобы ты пришла как-нибудь со скрипкой и поиграла бы нам. Кстати, а кто тебе помогает сейчас, когда Аллан уехал?

– Оскар, – сказала Гюро. – Может быть, он тоже придёт с нами, и тогда мы поиграли бы вместе.

– Вот было бы хорошо! – сказал один из соседей дедушки Андерсена.

– Да, – сказал Андерсен. – И не забудь, пожалуйста, передать привет своему классу и скажи им от меня спасибо. Я и сам им напишу, как только смогу.

Когда Гюро пришла домой, её уже ждали там Эллен-Андреа и Сократ, а когда они стали играть, она бегала ещё быстрее, чем обычно, потому что в этот день она как будто сама побывала больной и полежала в больнице, а сейчас чувствовала много сил, которым надо было дать выход. Но тут начался дождь, и им позволили спрятаться в подвале у Гюро, в столярной мастерской. Там стоял маленький диванчик, который ей подарила когда-то хозяйка пансионата. Сейчас он пришёлся кстати, потому что с ним можно было поиграть в больницу.

– Можно я буду дедушка Андерсен? – спросила Эллен-Андреа.

– Давай, – сказала Гюро. – Тогда ты должна лечь, а ногу твою надо подвесить, чтобы она торчала кверху.

– И тогда я лягу и буду смотреть на картину, которую мне подарил первый класс нашей школы, – сказала Эллен-Андреа густым голосом, ведь она сейчас была дедушкой Андерсеном.

Присмотревшись, Гюро увидела, что она и правда на него похожа. Это было странно, потому что раньше Гюро в ней этого не замечала. Наверное, Эллен-Андреа сама поверила, что превратилась в дедушку Андерсена и оттого сделалась на него похожа. Сократ захотел быть медсестрой, а Гюро была доктором, а иногда становилась одним из больных. Найти, чем заменить железную раму, было нелегко, но в подвале у Лилле-Бьёрна были гимнастические кольца, которые он повесил на потолке. Сбегав в комнату, где стояла Эсмеральда (так звали стиральную машину, если вы помните), Гюро разжилась там бельевой верёвкой. Они продели верёвку в гимнастическое кольцо, подвинули под него кровать и торчком привязали ногу Эллен-Андреа, которая была уже не девочкой, а дедушкой Андерсеном.

– Как хорошо мне тут лежать и глядеть на эту красивую картину, – сказала Эллен-Андреа. – Ого! Какой шторм разгулялся и ходят большущие волны. Но я не боюсь морской болезни. Помнится, однажды у берегов Африки мы попали в шторм и на море поднялся смерч.

Эллен-Андреа так увлеклась, изображая дедушку Андерсена, что даже не заметила, как в комнату вошли Эрле, Бьёрн и Лилле-Бьёрн. Эрле даже ойкнула при виде этой картины, ведь она не была в больнице и ей непривычно было видеть торчащие кверху ноги.

– К тебе пришли гости, навестить тебя в больнице, – сказал Сократ.

– Гм, гм, – сказал Бьёрн. – Вот что мы, оказывается, делаем, Эрле, мы с тобой пришли навестить больного человека! Ну как ты себя чувствуешь, детка? Что у тебя болит, дружочек?

Услышав такое, Эллен-Андреа отвернулась. А Гюро поспешила шёпотом объяснить:

– Ты же видишь, она не детка и не дружочек, а дедушка Андерсен.

– Ну да, ну да! Надо же было такому случиться! Как тебе не повезло, дедушка Андерсен!

– Мне очень хорошо в больнице, – ответил «дедушка Андерсен».

Эрле и Бьёрн ушли готовить ужин. Спустя некоторое время к ним прибежала Гюро:

– Пожалуйста, помогите нам сделать так, чтобы Эллен-Андреа опять превратилась из дедушки в Эллен-Андреа. Мы так крепко затянули узел, что никак не можем отвязать её ногу.

Бьёрн моментально помчался в подвал, схватил нож и обрезал верёвку. Эллен-Андреа попробовала подняться, но нога её не слушалась. Бьёрну пришлось её поддержать, а потом он долго растирал ей ногу. Должно быть, нога была подвешена неправильно, а верёвка слишком туго её перетягивала. Но скоро нога поправилась, и Эллен-Андреа стала ходить почти что как раньше. А ещё спустя некоторое время вообще всё прошло без следа, и, глядя на Эллен-Андреа, никто бы не подумал, что она только что вышла из больницы.