Текст книги "Сокровища ханской ставки"

Тут мнения неожиданно разошлись, и ребята заспорили. Матвей был убежден, что крокодила в озере была от сотворения мира, Егорка же считал, что появилась совсем недавно. Маленький же Санька участия в споре не принимал и только попискивал от страха.

– Ежели она от сотворения мира, то кто же ее тут кормил столько времени? – ядовито спрашивал Егорка у приятеля.

– Попы кормили, – с железной уверенностью отвечал Матвей. – Попы и поповы дочки. Об этом и люди бают. Да вот и Варвара, поповна, чего сюда стала ходить? Потому что на них такое есть проклятие, на здешних попах, чтобы они крокодилов кормили.

– А я говорю, не было ее раньше, привезли крокодилу, – не соглашался Егор. – Потому что если бы она тут жила, то было бы их две штуки, чтобы детишек рожать. А тут одна, только жрать гораздая…

Нестор Васильевич, улыбаясь, смотрел на мальчишек. Ну, хорошо, наконец сказал он, а сами-то они эту крокодилу видели?

Но даже такой простой вопрос снова вызвал жаркие дискуссии. Матвей заявлял, что видели, а Егорка, что нет.

– Да как же не видели, когда вот только что курицу сожрамши?! – горячился Матвей.

– Курица потопла, это есть, – не возражал Егорка. – Но саму-то крокодилу в лицо ты видал или нет? Вот как я тебя вижу – видал?

– Как же ее увидеть, ежели она в озере прячется? – злился Матвей.

Егорка на это весьма разумно отвечал, что раз не видели, то, может, это и не крокодила вовсе, а другой какой зверь. Нет, дяденька, не видели они крокодилу, а только видели, как ее поповна кормит.

– Все, в общем, как по проклятию положено, – добавил Матвей, явно недовольный, что его версию ставят под сомнение.

– Ну, а вы-то что скажете, молодой человек? – и Загорский обратил доброжелательный взгляд на Саньку. Тот смущенный таким к себе вниманием, потупил глаза в землю.

Егорка отвечал за Саньку, что тот ничего сказать не может, поскольку держится всегда чужого мнения, но если слишком усердно его расспрашивать, может от расстройства и описаться. Действительный статский советник заметил, что это, пожалуй, будет лишнее и отпустил всю мальчишечью команду с богом.

Дети быстро побежали прочь и спустя несколько секунд скрылись во тьме за деревьями.

Ганцзалин посмотрел на хозяина: что он обо всем этом думает? Загорский отвечал, что вся история представляется ему крайне странной и подозрительной. И дело тут, разумеется, не в крокодиле, который то ли есть, то ли его нет…

– Как же нет? – изумился китаец. – А кто курицу сожрал?

– … а в причине, из-за которой заварилась вся эта каша, – как ни в чем не бывало закончил Нестор Васильевич. – И причину эту, мой друг, нужно определить как можно быстрее. Я например, могу предположить, что убийство следователя станет не последним убийством в деревне Розумихино. Насчет подлинного мотива всех этих событий у меня есть уже кое-какие соображения, однако, прежде, чем раскрывать их, я бы предпочел еще кое-что проверить.

– Но мы же сами видели, как крокодил сожрал курицу, – не унимался помощник. – А вы говорите, что его нет.

– Я не утверждаю, что крокодилов не существует в природе, – отвечал действительный статский советник. – Я только говорю, что их нет в здешнем озере. Курицу мог сожрать какой-нибудь гигантский сом – это куда более вероятная история. Другой вопрос, стал бы сом охотиться за людьми с упорством маниака? Это во-первых. Во-вторых, неважно, сом там, или крокодил, но совершенно очевидно, что кто-то устраивает здесь спектакль. А вот зачем и почему – это нам как раз и предстоит выяснить.

Сказав так, он направился вон из леса. Ганцзалин еще раз оглядел застывшие темные воды и двинулся следом за хозяином.

Спустя полчаса они уже подходили к избе тетки Матрены, у которой поселились на ближайшее время. Хозяйка их была баба дебелая, в летах, с ликом суровым и почти гневным. Само выражение ее физиономии могло отпугнуть от нее всех и всяческих постояльцев. Однако Загорскому при первом знакомстве оказалось достаточно бросить на Матрену один только взгляд. После этого он шепнул Ганцзалину, что человек она честный и справедливый, а это для них сейчас самое главное.

И действительно, хозяйка ничем их не обременяла и, более того, взялась готовить им завтраки, обеды и ужины. Носа в их дела она не совала, да и вообще они ее почти не видели. Особенно удобно было то, что в их половину дома вела отдельная дверь, так что при желании они могли вовсе не сталкиваться с теткой Матреной.

Тем больше было их удивление, когда, войдя в свою комнату, они обнаружили в ней следы постороннего пребывания. Прямо на грубо струганом столе лежал пожелтевший, сложенный вдвое листок бумаги. Ганцзалин хотел было взять его со стола, но Загорский остановил помощника. Он вытащил из кармана охотничьего своего пиджака пинцет и кончиками его развернул бумагу.

Это оказалось послание, но не в виде письма, а в виде рисунка. На листке был изображен водоем, а на дне его лежал какой-то странный зверь. Тут же, рядом со зверем, стоял человек с огромной головой. Еще один человек, стоящий на берегу водоема, бросал в воду сети. Этот последний, судя по всему, был в пробковом шлеме.

– Это озеро, – не терпящим возражений голосом заметил Ганцзалин. – А на берегу – барон фон Шторн. Он ловит крокодила, который сидит на дне.

Нестор Васильевич задумчиво покачал головой, продолжая изучать листок. На нем, вне всяких сомнений, был изображен барон, однако, по мнению Загорского, ловил он вовсе не крокодила.

– Что, в самом деле, за зверь тут изображен? – пробормотал действительный статский советник.

– Может быть, собака? – предположил помощник.

– Хвост не похож на собачий, – отвечал хозяин.

– Тогда, может быть, лиса?

Может быть, кивнул Нестор Васильевич. Вот только что лиса делает на дне озера? И, кстати сказать, что это за человек с большой головой стоит рядом с этой лисой?

Ганцзалин отвечал, что гадать не нужно, проще найти того, кто принес записку и допросить его.

– Допросим, – кивнул Загорский, – непременно допросим. Ты, я думаю, уже догадался, что письмо это прислал нам кто-то из неграмотных работников фон Шторна. Попытаемся допросить их завтра, но только без участия барона. Боюсь, что при нем они не будут так откровенны.

– Как же они вас поймут? – спросил китаец. – Они же по-русски не говорят.

– Есть у меня подозрение, что барон выставил их большими дураками, чем они есть на самом деле. Кое-что его эстонцы все-таки понимают – не по-русски, так по-немецки. Надо просто правильно составить вопросы. А мозгов на то, чтобы кивнуть или отрицательно покачать головой у них, я думаю, хватит.

– Значит, завтра с утра на раскоп? – уточнил Ганцзалин.

Хозяин кивнул – да, на раскоп. Но не с самого утра. С утра им предстоит еще одно дело.

Глава пятая. Красивых тоже подозревают

Дом отца Евлампия размещался на дальнем конце села, на выселках. Сейчас на крыльце этого дома стояла Варвара Евлампиевна, и утреннее солнце озаряло ее черные волосы, придавая им золотистый оттенок, невозможный при любом другом освещении. Ганцзалин против своей воли залюбовался барышней и сообщил господину, что игра солнечных лучей образует вокруг головы Варвары Евлампиевны некое подобие нимба.

– Очень может быть, – согласился Нестор Васильевич. – Как известно, при рукоположении на священника нисходит благодать Божья. Возможно, часть этой благодати распространяется также и на его домашних и проявляется в такой своеобразной форме.

Помощник с подозрением поглядел на Загорского – не подшучивает ли над ним хозяин? Но у того лицо было совершенно безмятежным.

– Здравствуйте, господа! – звонко прокричала Варвара, и волосы ее под солнцем вспыхнули еще ярче.

Нестор Васильевич вежливо поклонился. Немного подумав, поклонился и Ганцзалин.

– А я, признаться, вас ждала, – продолжала Варвара, ослепительно улыбаясь, от чего лицо ее сделалось еще более очаровательным: казалось, что красота ее почти ослепляет. – Вы так загадочно исчезли в прошлый раз…

Действительный статский советник отвечал, что загадочно исчезли вовсе не они с Ганцзалином, а сама Варвара Евлампиевна.

– Да-да, – засмеялась она, – я оставила вас, бедных, на совершенно чужой вам станции. А ведь археологи отличаются тем, что весьма непрактичны и даже беспомощны перед лицом житейских трудностей, не так ли?

Нестор Васильевич поморщился: барышня, разумеется, уже знает, что он следователь, а никакой не археолог. Она, смеясь, кивнула и слегка пожурила Загорского – с его стороны было нехорошо морочить голову бедной девушке.

– Это тайна уголовного сыска, – важно заметил Ганцзалин. – Мы не можем говорить всем направо и налево, что ведем следствие.

Варвара снова засмеялась: то, что они полицейские, у них написано прямо на лбу – уж больно они сторожатся и важничают. Но все равно, она рада, что они появились. И если она может им чем-то помочь, то поможет непременно. Может быть, господа сыщики заглянут в дом?

– С удовольствием, – кивнул Загорский, и они с помощником, не обинуясь, прошли внутрь.

Обстановка в доме оказалась довольно уютной. Однако видно было, что живут тут люди не то, чтобы нуждающиеся, но, во всяком случае, ограниченные в средствах.

– Да, – легкомысленно заявила Варвара, ставя самовар, – все сбережения ушли на мое образование, а текущие деньги я трачу на книги.

Загорский вежливо отвечал, что это, пожалуй, самое лучшее вложение денег, какое только можно себе представить. Кстати, где же сам батюшка? Варвара нахмурилась: это, разумеется совсем не кстати, но, если его превосходительству интересно, то батюшка ее, в соответствии со своим чином, служит божественную литургию. А что за дело у них к отцу?

– Мы хотели бы выяснить кое-что, касающееся нескольких местных жителей, – уклончиво отвечал Нестор Васильевич.

Варвара улыбнулась: и каким же это образом собираются они это выяснять? Отец Евлампий тайну исповеди блюдет строго, и в этом смысле из него и слова выжать не удастся, это она предупреждает сразу. Загорский успокоил девушку, сказав, что тайну исповеди нарушать не придется и вообще, все будет очень партикулярно.

– Ах, разумеется, я вам верю, – отвечала барышня, сверкнув белозубой улыбкой, – ведь вы просто не способны солгать, не так ли?

– Хозяин не врет, – сказал Ганцзалин сурово, – это Ганцзалин врал.

– Прекрасные у вас пряники, – перебил его Нестор Васильевич, с хрустом откусывая кусок от зачерствелого лакомства, по твердости своей скорее напоминающего камень.

– Пряники хорошие, – согласилась барышня, – вот только гости у нас редко бывают; так что лучше сначала их в чае отмачивать, а то ведь и зубов недолго лишиться.

Пару минут после этого они пили чай в полном молчании.

– Скажите, Варвара Евлампиевна, зачем вы ходите к озеру? – внезапно спросил Загорский. – Кого вы там прикармливаете?

Барышня подняла на него глаза и Загорский вздрогнул: в глазах этих царила тьма. Впрочем, в ту же секунду стало ясно, что ему просто почудилось – солнце ушло из комнаты и глаза девушки обрели свой естественный глубокий черный цвет. Его-то Загорский и принял за тьму.

– Я никого не прикармливаю, – улыбнулась Варвара. – Точнее сказать, я прикармливаю Великий дух.

Нестор Васильевич поднял брови. Да-да, кивнула Варвара, она – последовательница анимизма[21]21
  Анимизм – от латинского anima, animus, то есть «душа» и «дух» – не просто вера в духов, но и вера в одушевлённость всего сущего. Типичный представитель анимизма – японская религия синто.


[Закрыть]. В каждом живом существе ей видится единое начало, которое она зовет Великим духом. Все сущее пронизано божественной эманацией, все выходит из Единого духа и возвращается к нему.

Загорский вежливо заметил, что он и сам ничего не имеет против анимизма и вообще язычества, но все же такие взгляды кажутся довольно странными для дочери священника.

Варвара усмехнулась. Разве его превосходительство не знает, что самые рьяные атеисты выходят именно из семей священнослужителей? Почти так же случилось и с ней самой. С раннего детства имея дело с христианским Богом, она была огорчена его холодностью и безответностью, его высокомерием и отсутствием внимания к людям. Впрочем, в отличие от многих других, разочаровавшись в Боге Священного писания, она не стала атеисткой. Она много думала, читала и пришла к выводу, что бог есть, но он не антропоморфный. Бог – это природа, разлитая во всем мире, дух ее веет в каждом, даже самом малом существе. И каждое существо нуждается в любви и внимании. Она же делает то малое, что доступно ей – приносит жертвы этому богу, кормя рыб в озере.

– Рыб? – Нестор Васильевич поднял брови. – Живая курица – не слишком ли плотная закуска для рыб?

Она засмеялась: так они подглядывали? Сомнительное занятие для джентльменов, но вполне простительное – для сыщиков. Если же говорить по существу, то Листвянка – очень глубокое озеро и там могут водиться весьма крупные рыбы.

– Настолько крупные, что способны утащить в воду человека? – Нестор Васильевич глядел на барышню, слегка прищурясь.

– Этого я не знаю, – отвечала она, немного поколебавшись. – Но если даже и так, то все равно, кто мы такие перед лицом Великого духа? Перед ним равны и самые великие из людей и последний червяк в луже.

С минуту оба молчали, слышно было только, как потягивает чай невозмутимый Ганцзалин. Русский чай он не любил, но для такой красивой барышни сделал исключение.

– Вам нравится мой чай? – спросила Варвара китайца.

Тот, слегка поколебавшись, отвечал как можно более деликатно, что чай никуда не годится и вообще, они, русские, так и не научились заваривать чай, хотя в соседях у них – великая страна, одновременно являющаяся родиной этого божественного напитка.

Она засмеялась.

– Однако, Нестор Васильевич, у вас очень оригинальный помощник.

– Да-да, пожалуй, – отвечал тот, рассеянно оглядывая светелку, в которой они сидели. – А у вас, надо сказать, очень интересный подбор книг – никогда не догадаешься по нему, что вы можете верить хоть во что-то, кроме социальной справедливости.

Варвара внезапно покраснела: это лишь следы ее юношеских увлечений революционной борьбой. Однако все это давно в прошлом, она окончательно разочаровалась в революции.

– Как раньше в Боге? – спросил Загорский с любопытством.

Да, примерно так. Но, впрочем, ей не стыдно за те времена. Она прочитала много полезных и умных книг, которые говорили об устройстве общества и человека. Теперь ей это не интересно, теперь ей важно знать устройство мира. Точнее, миров.

– Вы Блаватскую читали? – спросил он внезапно.

Читала, конечно. Она читала и Блаватскую, и Рерихов, и Давид-Неэль[22]22
  Блаватская, Рерихи и Давид-Неэль – известны, помимо прочего, как мистики и оккультисты.


[Закрыть], и даже жизнеописание Гарри Гудини[23]23
  Гарри Гудини – знаменитый фокусник.


[Закрыть]. Все это в какой-то степени интересно и даже поучительно, но все это, как бы выразиться поточнее… пережевывание уже съеденной пищи. Есть изначальный источник, и именно к нему надо стремиться.

Загорский кивнул: и он держится в точности того же мнения. Другой вопрос, что именно считать изначальным источником – на этот счет могут быть некоторые разногласия. Впрочем, это не так важно, как может показаться на первый взгляд. Он поглядел на часы. Интересно было бы знать, сколько обычно длится утренняя литургия у них в храме?

– Часа полтора, – отвечала Варвара Евлампиевна. – Но у отца много забот в приходе, и дома он появится не раньше вечера.

– Что ж, в таком случае не будем вас задерживать, – вздохнул Нестор Васильевич, вставая из-за стола.

Она тоже поднялась из-за стола. Видно было, что на языке у нее вертится какой-то вопрос, который она никак не решается задать. Загорский, заметив это, поощрительно улыбнулся.

– Скажите, ваше превосходительство, удалось ли вам напасть на след убийцы? – она смотрела на него очень внимательно.

– Кроме вас, Варвара Евлампиевна, других подозреваемых у нас пока нет, – отшутился Загорский, однако глаза его глядели серьезно.

– Я? – она нервно засмеялась. – Неужели вы думаете, что я голыми рукам убила двух взрослых мужчин, а одному еще и голову открутила?

– Научные исследования говорят, что женщины бывают весьма безжалостны, – заметил Загорский.

– Вы делаете из меня какую-то Салтычиху, какую-то кровавую графиню Батори, – она все еще улыбалась, но в глазах ее притаился испуг.

Нестор Васильевич вздохнул: уголовное следствие – дело серьезное, и они не могут исключать из числа подозреваемых человека, исходя из одной только личной симпатии. Есть у нее алиби на каждый час в те дни, когда было обнаружено исчезновение Саара и следователя?

– Я даже не знаю, – она глядела растерянно. – А когда они пропали?

– Я настоятельно советую вам припомнить, где вы были в эти дни, – повторил Загорский, не отвечая прямо на ее вопрос. – Притом желательно, чтобы алиби ваше подтвердил надежный свидетель, а лучше – чтобы их было двое.

Несколько волнуясь, она сказала, что, наверное, сможет вспомнить таких людей. Годится ли для алиби ее отец? Нестор Васильевич поморщился и сказал, что для суда лучше бы поискать свидетеля более надежного, не являющегося ее близким родственником.

– Для суда? – ужаснулась она. – Вы правда думаете, что дело до этого дойдет?

– Может, – холодно отвечал Загорский, – вполне может дойти. Впрочем, я готов исключить вас из числа подозреваемых, если вы скажете, кого вы кормили ночью в лесу, на озере?

Она несколько секунд молчала, кусая губы, потом сказала, что не может добавить ничего к тому, что уже говорила. И вообще, она потрясена вероломством господина Загорского. Она пригласила его в дом, она поила его чаем, она была с ним откровенна и рассказала о своей тайне, которую не знает даже ее отец – и вот теперь выясняется, что она же еще и подозреваемая?

– Увы, – развел руками действительный статский советник. – Фемида, как известно, слепа. Но она не любит, когда ее пытаются обмануть и карает таких людей с удвоенной силой. До свиданья, сударыня, передавайте поклон вашему батюшке.

И слегка наклонив голову, он вышел вон. За ним немедленно последовал Ганцзалин.

– Зачем пугать девчонку? – сказал он с легким упреком, пока они шли к воротам. – Вы же не думаете, что она и правда кого-то убила?

Загорский отвечал, что барышня не так проста, как может показаться. Все эти разговоры про Единого духа хороши для полуграмотных крестьян, ему они не показались убедительными. Варвара Евлампиевна, несмотря на свою молодость, произвела на него впечатление чрезвычайно волевой и умной женщины.

– Я не утверждаю, что это она убила, – заметил Загорский, вышагивая по пыльной дороге к археологическому лагерю барона фон Шторна. – Однако зачем ей вся эта история с кормлением безымянного монстра в лесном озере? Я считал и продолжаю считать, что она делает это на публику. Вопрос: зачем и для чего?

– Рисунок даст ответ, – проговорил помощник, намекая на послание, которое они обнаружили ночью у себя в комнате.

Нестор Васильевич кивнул: да, вероятно, рисунок даст ответ. Точнее, тот, кто ее отослал. Вопрос в том, как им допросить работников барона, чтобы не привлечь его внимания? Ганцзалин предложил дождаться вечера и подстеречь эстонцев у дома, где они живут. Барон поселился отдельно, братья – отдельно, так что они вполне смогут выскользнуть из-под его надзора, что им с господином и требуется.

– Здравая мысль, – заметил Загорский. – Но раз мы уже почти на месте, давай все-таки перекинемся парой слов с самим фон Шторном.

Однако тут же выяснилось, что до барона им предстояло встретиться еще с одним знакомцем. Помахивая тросточкой и сбивая головы одуванчикам, по обочине дороги навстречу им шествовал Дмитрий Сергеевич Ячменев. Увидев их еще издали, учитель поднял руку в знак приветствия.

– Ага, – негромко заметил Нестор Васильевич. – Похоже, нас ждет водопад сарказма. Он тоже уже наверняка знает, что мы никакие не археологи, а занимаемся расследованием.

– Это вы сами ему сказали, что мы археологи, – отвечал Ганцзалин, почувствовав в этой маленькой речи некоторый упрек себе.

– Да, это издержки нашей профессии – иногда приходится лгать, – согласился Нестор Васильевич. Потом он прищурился на приближающегося Ячменева. – Интересно бы знать, куда это направляется наш дорогой сельский учитель?

– К барышне Котик он направляется, – отвечал Ганцзалин, – куда же еще. Здесь поблизости один только поповский дом.

Загорский согласился: похоже, он прав. В конце концов, удивляться не приходиться. Варвара Евлампиевна – девушка не только яркая, но и образованная. Кто и может составить ей компанию, как не сельский интеллигент Ячменев?

Помощник проворчал, что надо было не запугивать девушку, а приударить за ней. А теперь она достанется неизвестно кому.

– Ганцзалин, ты говоришь ерунду, – нетерпеливо отвечал действительный статский советник. – С какой стати я должен ухаживать за всеми барышнями, которых вижу на своем пути?

– За всеми не надо, только за самыми красивыми, – заметил китаец.

– Если она тебе так нравится, возьми и сам за ней приударь, – кажется, Загорский был несколько раздражен настойчивостью своего помощника.

Ганцзалин самокритично отвечал, что ему нельзя, потому что он кривоногий косоглазый китаец. Ему дальше, чем на прислугу, замахиваться не стоит. Нестор Васильевич хотел было прочитать ему небольшую лекцию о равенстве сословий и наций, но тут с ними, наконец, поравнялся Ячменев.

– Приветствую, господа археологи, – весело сказал он. – Как проходят ваши изыскания?

– Недурно, – суховато отвечал Загорский. – А как поживают ваши крокодильи штудии?

– Потихоньку, – улыбнулся учитель. – С утра пораньше – и уже на работу?

– Что-то в этом роде, – кивнул Нестор Васильевич. – А у вас, похоже, утренний моцион?

– Что-то в этом роде, – усмехнулся Ячменев.

На этом, вероятно, светская беседа бы и закончилась, как вдруг Ганцзалин, глядевший на учителя с явным предубеждением, поинтересовался, не к поповской ли дочери направляется Дмитрий Сергеевич? Тот улыбнулся – дедукция простая, не нужно быть археологом, чтобы это понять. Загорский заметил, что у Ячменева прекрасный вкус: барышня и красива, и умна, и к тому же обладает сильным характером.

Тот отвечал, что, барышня, действительно, хороша, однако в этом доме у него иные интересы.

– Какие же именно у вас интересы в этом доме? – снова не удержался Ганцзалин.

Оказалось, интерес у Ячменева там исключительно естественнонаучный.

– Естественнонаучный? – удивился действительный статский советник. – Опыты вы, что ли, собираетесь проводить над местным духовенством?

Дмитрий Сергеевич отвечал, что идея, конечно, любопытная, но так далеко его планы не заходят. Просто до него дошли слухи, что Варвара Евлампиевна по ночам ходит на лесное озеро и как будто бы даже кого-то там кормит.

– А вы, конечно, полагаете, что кормит она крокодила? – Загорский все-таки не удержался от того, чтобы не уколоть собеседника.

– Интереснее было бы, если бы это был какой-нибудь плезиозавр, но и крокодил сойдет. Подумайте, какой красивый поворот сюжета! Предание гласит о поповской дочке, которую отец отдал на растерзание водяному дракону, и вот спустя пару столетий другая поповская дочка тоже кормит некоего монстра из озера.

Нестор Васильевич хмыкнул: в таком случае, исходя из зеркального принципа, в этот раз следовало бы отдать на растерзание дракона не поповну, а попа.

– Надеюсь, этого не случится, – неожиданно серьезно проговорил Ячменев. – Отец Евлампий – хороший человек, и мне бы не хотелось, чтобы он закончил жизнь на зубах крокодила или даже ихтиозавра.

С этими словами он слегка поклонился и продолжил свой путь. Загорский покачал головой: значит, слух о поповне и озере уже распространился в деревне? Удивительная скорость, как будто беспроводное радио сработало. Вообще, с тех пор как они вступили в село Розумихино, его не оставляет ощущение легкого сумасшедшего дома.

– Тяжелого, – поправил его Ганцзалин. – Очень тяжелого…

Так, за разговорами, весьма нелестными для местных жителей, они добрались до места раскопок. Тут они застали расстроенного барона, и только двух из четырех эстонцев. На месте не было Арво, самого старшего из всех, и рыжего великана Гуннара. Оставшиеся двое со страхом смотрели на бегающего вдоль раскопа барона.

– Черт меня побери! – кричал фон Шторн, в ярости потрясая тростью. – Куда запропастились эти бездельники? Нам надо работать, работать, а их до сих пор нет!

– Что у вас случилось, господин барон? – осведомился Нестор Васильевич, подходя к раскопу поближе.

– Что случилось? – прокричал барон эхом, продолжая бегать туда и сюда. – Эти негодяи пропали – вот что случилось! Пропали, исчезли, как сквозь землю провалились!

– Какие негодяи? – Загорский не сводил глаз с барона.

– Какие негодяи? Эти проклятые Мяги, вот какие! – фон Шторн наконец остановился и гневно глядел теперь на Нестора Васильевича, как будто тот и сам принадлежал к почтенному эстонскому семейству и теперь должен был держать ответ за все их бесчинства.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что первым пропал Арво. Когда остальные братья проснулись утром, его уже не было на месте. Гуннар пошел его искать и тоже как сквозь землю провалился. А дело между тем не ждет, они же не могут торчать здесь до осени!

– Любопытно, – сказал Загорский. – А вы к озеру не ходили?

Барон поглядел на него внимательно и побледнел. Не может быть! Неужели Нестор Васильевич думает, что и они… Нет, это положительно невозможно!

– Уверяю вас, здесь возможно все, – со странной усмешкой отвечал действительный статский советник. – Я бы на вашем месте вооружился баграми и протралил все озеро. Это в любом случае будет полезно, ведь тел Саара и жандарма до сих пор так не обнаружили.

– Протралить баграми? – переспросил фон Шторн. – Но, во-первых, я полагал, что этим должна заняться полиция…

– А во-вторых? – Загорский глядел на него внимательно.

Во-вторых? Во-вторых, озеро очень глубокое, его никакими баграми не возьмешь. Тут нужны по меньшей мере водолазы. Здесь барон запнулся, словно чего-то испугавшись, и умолк.

– Водолазы, – повторил Нестор Васильевич задумчиво. – А что, это мысль. Правда, выписывать водолазов из Санкт-Петербурга выйдет нам несколько накладно, однако я в молодости был неплохим ныряльщиком. Попробуем все-таки исследовать ваше озеро без помощи технических средств.

– Говорю же вам, это невозможно, – повторил фон Шторн, хотя и гораздо менее решительно, чем раньше.

Нестор Васильевич пожал плечами: что тут такого невозможного? Он либо найдет следы преступления, либо не найдет. На его взгляд, и спорить тут не о чем.

– Вы можете утонуть, – барон выглядел необычно встревоженным.

– Я хорошо плаваю.

– Саар тоже хорошо плавал.

– Вы хотите сказать, что он просто утонул? – поднял брови Загорский.

У фон Шторна дернулся рот: он ничего не хочет сказать, он лишь предполагает. Загорский покачал головой. Утонул эстонец, утонул следователь, неизвестно куда пропали Гуннар и Арво – и все это результат обычной неосторожности на водах? Может быть, господин барон знает что-то такое, чего не знает он, Загорский? Может быть, он хочет сообщить ему нечто важное?

– Я… – барон выглядел как-то беспомощно, – я – нет, ничего не хочу…

Нестор Васильевич кивнул с самым безмятежным видом.

– В таком случае, составьте мне компанию – и отправимся на озеро прямо сейчас.

– Прямо сейчас? – барон побледнел. – Нет, это невозможно.

– Почему же?

– Потому что… – он запнулся, словно подыскивая слова, – потому что это бессмысленно. Что вы успеете найти под водой за минуту-полторы?

Нестор Васильевич отвечал, что способен провести под водой гораздо дольше времени: по меньшей мере, минут пять. Фон Шторн криво улыбнулся. Пять минут без дыхательного аппарата – это просто немыслимо. Еще как мыслимо, отвечал Загорский. Слышал ли господин барон что-нибудь о такой вещи, как цигун?

Барон признался, что ни о чем подобном он никогда не слышал.

– Неудивительно, о нем мало кто знает, – заметил действительный статский советник. – Если говорить совсем просто, цигун – это разновидность китайской дыхательной гимнастики, которая позволяет человеку существенно расширить свои возможности. И ваш покорный слуга много лет эту гимнастику тренировал.

– Да черт с ней, с гимнастикой! – взорвался барон. – Вы, господин Загорский, совершенно не хотите меня слушать, а ведь речь идет о жизни и смерти! Я уже сказал и повторю снова: вам никак нельзя нырять в озеро.

– Почему же?

– Потому что… – барон набрал в легкие воздуху и вдруг выкрикнул отчаянно. – Потому что там живет чудовище! Вы слышите – чудовище! Оно сожрет вас, как сожрало Саара и следователя! Может быть, оно уже сожрало и Гуннара с Арво… Вы просто не понимаете, с чем имеете дело.

Все умолкли. Несколько секунд в воздухе стояла звенящая тишина. Затем заговорил действительный статский советник. Он сказал, что в эти дни ему прожужжали все уши о каком-то крокодиле или драконе, который якобы обитает в озере. Однако никаких вещественных доказательств ему так и не представили. Если, конечно, не считать доказательством слух о том, что озерного крокодила кормит дочь отца Евлампия Варвара.

– Это не слух, – проговорил барон устало. – Это чистая правда.

Действительный статский советник отвечал, что слух это или правда, но представить эти слова в качестве доказательства в суд он не сможет. Если здесь убивает человек, он, Загорский, поймает убийцу и отдаст в руки правосудия. Если убивает какой-то ящер, он тем более прикончит его, а шкуру переправит в зоологический музей. Никаких других вариантов развития событий нет и быть не может.

Несколько секунд барон глядел на Нестора Васильевича помутившимся взглядом.

– Есть, – вдруг сказал он хрипло. – У меня есть доказательства.

– И вы готовы мне их предоставить? – в голосе Загорского зазвенела сталь.

Фон Шторн кивнул: он готов. Точнее, будет готов завтра к полудню. Если Нестор Васильевич подождет до завтра, он получит самые исчерпывающие доказательства того, что в озере водится ящер, который, скорее всего, и убивает людей.

Загорский вдруг насмешливо улыбнулся. Ах вот, значит, как – нужно ждать до завтра? У него создалось полное впечатление, что господин барон просто морочит ему голову. Точнее сказать, по каким-то причинам тянет время.

Похоже было, что фон Шторна такие слова оскорбили. Что имеет в виду его превосходительство, говоря, что он тянет время?

– Когда я говорю, что вы тянете время, я имею в виду, что вы тянете время, – отвечал Загорский. – Или вы предоставите мне все доказательства прямо сейчас, или я отправляюсь на озеро.

С полминуты, наверное, барон стоял молча, опустив голову вниз, и о чем-то думал. Потом он поднял глаза на действительного статского советника и сказал хрипло, что в таком случае он умывает руки. Вся ответственность за то, что произойдет дальше, ложится только и исключительно на господина Загорского.

– Прекрасно, – согласился Нестор Васильевич. – Таким образом, через час мы с вами встречаемся на озере.

– Где именно? – уточнил барон. – Озеро довольно большое, в каком месте мы встретимся?