Текст книги "Песня Кахунши"

Анош Ирани
Песня Кахунши

Посвящается моим родителям, Ади и Маруку Ирани

Пролог

Человек без предупреждения бьет железным прутом по лицу, мелькнувшему в окне. Раздается страшный хруст, и лицо исчезает. «Это и был Ханиф-таксивала», – думает Чамди. Человек с железным прутом ждет у окна, готовый нанести новый удар.

В переулке темно. В синей лачуге кричит женщина. Чамди цепенеет от ужаса, представляя себе, как корчится на полу Ханиф, как хлещет кровь из разбитого рта, как жена Ханифа в отчаянии бьется о запертую снаружи дверь.

Никто из соседей не спешит на помощь. Большинство попрятались по домам, а те, что остались, тоже оцепенели, как и Чамди.

Он не сводит глаз с Ананда-бхаи, замершего рядом с домом. Черная фигура словно соткана из ночной тьмы. Чамди не в силах понять, как можно улыбаться в такую минуту.

Глава 1

Чамди ощупывает свои ребра. Он старается вдавить их поглубже, но без толку. Ребра упрямо топорщатся под белой майкой. Может, потому, что ему всего десять лет. Вот подрастет, прибавит мяса, и будет не так заметно. С этой мыслью он спускается по ступенькам приюта.

Во двор он выходит босиком. Он никогда не надевает сандалии, ему нравится чувствовать пятками теплую землю. Сейчас начало января, до сезона дождей еще далеко. Хотя год новый, земля выглядит старой и растресканной сильнее прежнего. Солнце бьет по черным волосам Чамди, заставляет щуриться.

До стены, за которой кончается его мир и начинается чей-то другой, всего несколько шагов. Здесь лучше слышно город: далекие автомобильные гудки, приглушенный треск мотороллеров и мотоциклов. Чамди знает, что в Бомбее очень шумно, но приютский двор расположен в стороне от магистрали. За стеной есть базарчик, где женщины торгуют рыбой и овощами из корзин, а мужчины, сидя на корточках, чистят желающим уши за несколько рупий.

На стене рядком уселись голуби и о чем-то воркуют. По верху стена утыкана осколками стекла, чтобы нельзя было перелезть во двор. Чамди не понимает, чего ради лезть сюда – красть в приюте нечего.

Громкий звонок велосипеда вспугивает голубей, но они сразу возвращаются. Осколки им явно не мешают, голуби знают, куда ставить лапки.

Чамди трогает черные камни стены и улыбается, представляя, как на них вырастает мох. Дожди дадут камню жизнь. Но должно пройти несколько месяцев. Только тогда можно будет глубоко вдохнуть влажный воздух и ощутить любимый запах. Чамди весь год мечтает о запахе первого дождя, запахе омытой водой благодарной земли. Если бы так пахло внутри приюта, это был бы самый лучший приют в городе.

Десятый год жизни выдался трудным. Чамди начал многое понимать. В детстве у него было полно вопросов, на которые теперь он может получить ответы и боится, что ответы совсем не понравятся ему.

Он отворачивается от глухой ограды и бредет к серому бетонному колодцу. Разглядывая свое отражение в воде, Чамди размышляет, на кого похож – на мать или на отца. Наверное, глаза у него мамины, черные и большие. Кто оставил его в приюте, мать или отец? Хотелось бы знать, живы ли они.

Он ставит ногу на колодезный парапет и крутит головой. Вокруг бугенвиллеи. Это его любимые цветы. Розовые, красные, полные любви. Были бы эти цветы людьми, на свете не было бы никого красивей этих людей.

Он забирается обеими ногами на парапет, становится на носки и заглядывает в открытое окно. Дети сгрудились на одной кровати и играют в поезд.

Девочки ритмично повторяют «чух-чух, чух-чух», а мальчики распевно выкликают названия остановок: Мадхва – Кхадва, Райпур – Джайпур, Талгаон – Малгаон, Велур – Шолапур – Колхапур.

«Как же много разных городов в Индии, – думает Чамди, – а я не побывал ни в одном».

На парапете здорово. Сразу становишься выше ростом. Может быть, Чамди когда-нибудь и вправду будет высоким. Через сколько-то лет. Хотя какой в этом прок? Все равно некуда будет деваться. Наступит день, когда придется покинуть приют. Никто не попрощается с ним. Никто не будет по нему скучать.

Он всматривается в колодезную воду.

Она такая неподвижная. А если нырнуть? Глотать, пока хватит места в животе. Если родители когда-нибудь придут за ним, они найдут его спящим на дне колодца.

От этой мысли он сразу спрыгивает с парапета. Быстрым шагом идет к приюту, поднимается по трем ступенькам в переднюю, где в линеечку стоят детские резиновые сандалики, а на желтоватой обшарпанной стене свисает с крючка черный зонтик. От пяток Чамди на каменном полу остаются круглые следы. В спальне его встречает сердитый взгляд Джоти, которая моет на корточках полы. Она всегда ругает Чамди за то, что он ходит босиком.

В комнате двадцать железных коек, десять по одной стене, десять по стене напротив. На койках тощие матрасы под белыми простынками. Подушек нет. Все дети на кроватях, чтобы не мешать Джоти мыть полы.

На кровати у окна уже перестали играть в поезд и теперь поют антакшари. Игра в том, что один поет начало песни, а следующий должен запеть другую, но обязательно с той буквы, на которой тот закончил. Сейчас идет буква «В».

Не отводя глаз от Чамди, Джоти погружает большую грязную тряпку в ведро с водой и карболкой. Потом шлепает тряпкой об пол. Чамди наблюдает и улыбается. Джоти и ее муж Раман давным-давно работают в приюте, и Чамди знает, что человек она не злой. Ему хотелось бы, чтобы она отложила тряпку и дала ему чаю, но чай она будет разливать, когда кончит мыть полы. Сегодня Джоти смазала волосы душистым маслом, и аромат благовоний мешается с запахом карболки.

Чамди заглядывает в большое зеленое ведро; грязная вода заставляет вспомнить про колодец. Он быстро отворачивается и направляется в молельную. Он говорит себе, что никто не узнает, как он только что думал прыгнуть в колодец. Никто, кроме человека, который стоит в молельной и похож на прекрасного великана.

Чамди не в силах взглянуть на него. Чамди стыдно своих недавних мыслей, особенно потому, что этот человек выстрадал больше, чем все, кого Чамди знает.

Иисус.

Когда Иисус был живой, он наверняка видел много жестокостей, хотя по его глазам этого не скажешь. Но что Чамди больше всего нравится в Иисусе, это свет вокруг его головы, как будто Иисус изобрел электричество. Когда Чамди сгорает от зависти при виде ребенка, который счастлив и у которого не один родитель, а целых двое, он думает о том, как обижали Иисуса. Иисус пришел на землю полный любви, а обратно его отправили на кресте, в крови и проводили злыми словами.

Чамди ободряет мысль, что Иисус тоже когда-то был маленьким мальчиком, а потом вырос и повел людей за собой. Но хотя Чамди становится легче, когда он говорит с Иисусом, ему всегда неловко обращаться к нему с просьбой. По утрам собираясь в молельной, дети вместо молитвы закрывают глаза и что-то клянчат. Чамди не считает это настоящей молитвой. Настоящая молитва – это когда посылаешь небесам светлую мысль, например «благодарю тебя» или «я люблю тебя». Это молитва. А как только начинаешь просить, молельная превращается в базар.

Он оглядывается – не подсматривают ли? Не хочет, чтобы видели, как он молится. Иисус никогда ему не отвечает, но Чамди давно догадался: люди поступили с Иисусом плохо и теперь ему трудно им доверять. Поэтому Чамди не обижается, что Иисус молчит.

Чамди сообщает Иисусу, что отныне будет учиться жить со своей печалью как с лишним пальцем на ноге. И, произнося эти слова, знает, что Иисус будет гордиться им.

Чамди устал, ему хочется прилечь, но вместе с тем не хочется отдаляться от Иисуса. Он укладывается на каменный пол и обращает к Иисусу свои мысли: обещаю, что постараюсь быть счастливым. Чамди знает, что ему повезло больше, чем слепым, или детям-инвалидам, или даже бродячим собакам, у которых столько ран на теле.

Так-то лучше. Теперь можно закрыть глаза и заняться любимым делом. Любимым с самого рождения, ну, может, лет с трех. Чамди станет представлять родной город: Бомбей.

Бомбея он почти не видел. Он всю свою жизнь провел в приютских стенах. С недавних пор из Бомбея стали доходить тревожные слухи. Миссис Садык, воспитательница, последние три недели не разрешает воспитанникам и шагу сделать за пределы двора.

Она говорит, что индусы разрушили Бабри Масджид, мечеть в какой-то далекой Айодхье, а теперь индусы и мусульмане дерутся из-за этого в Бомбее. Выходить на улицу стало опасно, даже детям.

Но Чамди напоминает себе, что начался новый год.

Значит, больше не будут грабить лавки, не будут поджигать такси, не будут обижать людей. Если такое действительно происходило, Чамди должен сам перестроить Бомбей – кирпичик за кирпичиком.

Он закрывает глаза и видит красный резиновый мяч.

В его Бомбее дети играют красным мячом в крикет прямо на улицах, и если бэтсмен так сильно отбивает мяч, что тот влетает в окно и стекла со звоном осыпаются на землю, то никто не ругается. Осколки в одну минуту возвращаются на свои места, и игра продолжается. Матч судит старик из сигаретного киоска. И хотя он не может сосредоточиться на игре, поскольку должен продавать сигареты, бетель и супари, он умудряется держать в уме весь матч, удар за ударом. Спиннер придумывает необыкновенные подачи: отбегает от калитки и, даже не глядя на столбики, чуть не в небо ввинчивает мяч, а отбивающий – если опытный – терпеливо ожидает возвращения мяча, иногда минуту, а то и целых семь. А мяч, ударившись о землю, крутится так, что у всех аж в глазах рябит.

Чамди видит, как веселится город в весенний праздник Холи. Народ высыпает на улицы, все пляшут под перестук барабанов-дхолов, распыляют цветную пудру, бросаются в разноцветные облака и потом целый день или даже неделю ходят раскрашенными. Люди наконец поняли настоящий смысл Холи: если их лица окрасятся зеленым, то весь Бомбей зазеленеет, как сад, и все-все – мужчины, женщины, дети – легко перенесут свои беды. А если на груди осталась красная краска, значит, все будут влюбляться и будет много свадеб, ведь красный – это свадебный цвет. Все краски, известные человеку, соберутся в Бомбее, как друзья, и все жители Бомбея окрасятся в разные цвета.

Но тогда и город должен называться по-другому, рассуждает Чамди. Он придумывает городу новое имя и несколько раз произносит его вслух: Кахунша. Кахунша – пусть это слово означает «город без скорбей». Чамди верит, что придет время, когда исчезнут все скорби и Бомбей возродится как Кахунша.

Чамди идет в спальню. Там сидит на кровати маленькая Пушпа; она прислонилась к стене и тяжело дышит, потому что у нее астма. Как-то ночью она разбудила Чамди и сказала, что умирает. Чамди ответил, что никто не умрет, но сильно испугался, потому что не знал, как помочь Пушпе. Он стал гладить ее по головке и молиться Иисусу, хотя понимал, что молиться бессмысленно, раз ей не дано даже дышать. Потом он просто сидел в темноте и слушал, как Пушпа хватает воздух ртом. Сейчас Пушпа сидит в глубокой задумчивости и крутит свои кудряшки; Чамди рад, что она не страдает.

Спальня уже погружена в сумрак, хотя последние отблески дня еще просачиваются из молельной, самой солнечной комнаты в доме. Чамди рассматривает детей, которые существуют в этом заимствованном свете. «По нашим глазам видно, что мы сироты», – думает он. И говорит себе, что если бы ему привелось встретиться с кем-то из них через много лет, когда они станут взрослыми, он смог бы узнать их.

Его внимание привлекает Дхонду, мальчик-призрак, который всегда спит вполглаза. Хотя Дхонду самый крепкий из приютских детей, он ужасно боится призраков. Он уверен, что если крепко заснет, то в его тело заберется призрак, а самому Дхонду придется до утра мыкаться снаружи. По ночам Дхонду разговаривает на странном языке, которому, по его словам, он научился от призраков. Он слышит, как призраки ссорятся между собой за право завладеть его телом. По ночам, когда больше нечего делать, дети с удовольствием наблюдают, как Дхонду отбивается от призраков.

На полу лежит Кайчи. Он не похож на остальных детей. У него зеленые глаза и светлая кожа, потому что он из Непала. Чамди благодарит судьбу за то, что Кайчи уже заснул. Кайчи, конечно, не имя, а кличка, его прозвали Ножницами за длинный язык, который не мешало бы укоротить. Но сейчас он спит как убитый. Чамди перешагивает через него.

Бьют старинные часы, и Чамди вспоминает, что прозевал ужин. Им всегда дают шарик риса и немножко тушеных овощей, но это лучше чем ничего. Как же так, думает он, почему никто не заглянул в молельную и не разбудил его? Даже миссис Садык…

Кроме Иисуса, Чамди откровенно разговаривает, пожалуй, только с миссис Садык. Но ей он полностью не доверяет. У него есть ощущение, что она что-то скрывает от него. Все эти годы она и кормила, и купала его, но бывали времена, когда она не могла смотреть ему в глаза. Похоже, она что-то знает про его родителей. Когда-нибудь он это выяснит.

Как бы то ни было, Чамди благодарен ей за все, что она для него сделала. Миссис Садык всех детей научила читать и писать. Но Чамди она уделяет особое внимание. Однажды она при всех назвала его самым способным. Ярким, по ее словам. Сам Чамди объяснил детям, что «яркий» он потому, что верит в силу красок.

– Всем вам надо каждый день смотреть на бугенвиллеи, – важно объявил Чамди. – И тоже станете яркими, как я.

Но дети посмеялись над ним, будто он придурок какой-то.

С того дня он решил держать свои секреты при себе.

Чамди идет узким коридором в кабинет миссис Садык. Минует портрет дамы на стене. Она была из парсов. Раньше лицо парсской дамы казалось Чамди очень суровым. Но однажды миссис Садык рассказала детям, кто это такая, и Чамди изменил свое мнение. Даму звали Эйч Пи Кама. Когда она была жива, приют был ее домом. А теперь благодаря ее доброте у бездомных детей есть крыша над головой. Миссис Садык научила детей говорить «спасибо, леди Кама», проходя мимо ее портрета. Чамди не всегда благодарит леди Каму, потому что порой он очень торопится в туалет. Зато он рассказал про нее Иисусу и попросил: «Если увидишь ее на небе, присмотри за ней, пожалуйста».

Теперь же Чамди наблюдает из коридора за миссис Садык. Она сидит за коричневым деревянным столом и, надев очки в серебряной оправе, читает какое-то письмо. В открытом окне за ее спиной Чамди видит бугенвиллеи. Они покачиваются под ветерком. Чамди нравится, что красные цветы окружают голову миссис Садык, будто незаметно оберегая ее. Миссис Садык отрывается от чтения, смотрит на часы на стене, но Чамди не замечает. Она снова склоняется над письмом, и солнечный блик падает на ее седые волосы.

Чамди смотрит на длинные, худые руки миссис Садык, которые сейчас спокойно лежат на столе, и думает о том, сколько детей прошло через эти руки за долгие годы. Он знает, что когда-то миссис Садык очень хотелось иметь своего ребенка. Так же сильно, как Чамди хочется узнать своих настоящих родителей. Как-то раз миссис Садык разговорилась с Джоти – они под вечер сели попить чаю на ступеньках крыльца, а Чамди ненароком подслушал. То был один из редких случаев, когда миссис Садык обращалась к Джоти как подруга, а не как хозяйка.

Так Чамди узнал, что миссис Садык была замужем. Муж был против ее работы в приюте. Говорил, что если она не может иметь своих детей, то нечего ухаживать за чужими. Однажды он собрал ее пожитки и, когда миссис Садык возвратилась домой, сказал, чтоб она уходила. Она взяла вещи, села в такси и вернулась в приют. И с мужем больше не виделась. Миссис Садык думает, что, возможно, его уже нет в живых, поскольку он был на пятнадцать лет старше ее. Вот и все, что она рассказала Джоти.

Чамди удивило, что вся жизнь миссис Садык уложилась в несколько коротких фраз. Он принял решение совершить нечто замечательное, чтобы, если придется рассказывать о своей жизни, на это потребовались целые дни, может быть, и недели. А концовка обязательно будет счастливая, не такая, как у миссис Садык. Он хотел было рассказать миссис Садык о своих планах, но подумал, что она может накричать на него за то, что подслушивал.

Миссис Садык снова смотрит на часы. Приглаживает свои седые волосы, собранные в пучок. Она ходит в голубом сари, на ногах резиновые сандалии в цвет. По характерному «шлеп-шлеп» Чамди всегда может определить, в какой миссис Садык сейчас комнате. Выходя из приюта, она переобувается в кожаные сандалии, потому что однажды поскользнулась в резиновых и повредила спину. Бутылочка с аюрведическим средством для растираний стоит на столе рядом с пресс-папье из синего стекла. Миссис Садык берет пресс-папье и опять смотрит на часы. «К чему это? – недоумевает Чамди. – Она что, видит связь между часами и пресс-папье?»

Наконец она замечает Чамди. Когда миссис Садык поднимается со стула, зелененькая подушечка, которую она подкладывает под поясницу, соскальзывает на пол. Миссис Садык медленно тянется за ней, и по ее лицу Чамди видит, что ей больно. Он подбирает подушечку и кладет на место.

Миссис Садык улыбается ему, но он замечает, что она расстроена, потому что человек не должен выглядеть старше от улыбки. Она подходит к окну, облокачивается на подоконник. Чамди тоже смотрит в окно, видит колодец и дает себе слово больше никогда не подходить к нему.

Миссис Садык и Чамди молчат, прислушиваясь к редким автомобильным гудкам. «А как бы это было, – думает он, – если бы приют находился в центре Бомбея?» Пришлось бы целыми днями слушать мощный рев автобусов. Джоти как-то говорила, что бомбейские автобусы пешеходов не уважают. Чамди своими глазами видел, какие эти автобусы вредные – не дают пассажирам войти, а кто умудряется запрыгнуть на ходу, повисает на поручнях так, что страшно смотреть. Еще Джоти рассказывала, что, когда ехала в Бомбей из своей деревни, в автобусе ей места не нашлось, и она вместе с пятью незнакомыми мужчинами целый день ехала на крыше. Когда-то давно Чамди думал, как хорошо было бы покататься на крыше автобуса и увидеть все индийские деревни.

Но сейчас ему хочется узнать, что тревожит миссис Садык – она ведь до сих пор даже слова не проронила. Чамди заметил, что в последние три месяца миссис Садык все больше замыкалась в себе, и начал подумывать: уж не умирает ли она? Спросить напрямик боязно. Но поговорить с ней надо, потому что чем больше она будет говорить, тем дольше проживет.

Но ничего сказать он не успевает: миссис Садык проводит рукой по его волосам, садится за стол и снова берется за письмо. Снимает черную телефонную трубку, прикладывает к уху, будто хочет проверить, работает ли. Потом вешает трубку, снимает свои серебряные очки и трет глаза.

«Наверное, она ночью не спала», – думает Чамди. Глаза у нее красные. Но глаза краснеют и от слез. Он всегда удивлялся, почему слезы бесцветные, а глаза от них краснеют. О своих глазах он тоже задумывался. Если с утра до вечера смотреть на бугенвиллеи, станут ли зрачки такого же цвета? Тогда он будет единственным мальчиком с розовыми или красными зрачками во всем Бомбее, а может, и во всем мире.

Телефонный звонок прерывает его размышления. Миссис Садык не сразу поднимает трубку. Телефон все звонит, и Чамди понимает, что она не хочет говорить при нем. Если бы она была его мамой, он бы прижался к ее коленям и никуда не ушел.

Уходя, он с радостью замечает, что бугенвиллеи за окном танцуют от ветра. Это добрый знак – с миссис Садык не случится ничего плохого.

Глава 2

Миссис Садык потирает правую бровь. Потом левую. Это у нее привычка такая – Чамди давно заметил. Она всегда так делает, когда волнуется.

Но раньше она ни за что не стала бы волноваться из-за какого-то телефонного звонка. Похоже, миссис Садык опять что-то скрывает. Ведь скрывает же она от Чамди, кто его родители. И сколько бы она ни повторяла, что ничего про них не знает, Чамди все равно все выведает… В конце концов, это миссис Садык дала ему имя Чамди – «кожаный мальчик».

На этот раз, проходя мимо леди Камы, Чамди не забывает сказать «спасибо». Ему кажется, будто уши на портрете стали больше, хотя каждому ясно, что так не бывает. Может, они растянулись от благодарностей? Тогда у Бога, наверное, самые большие уши на свете.

В спальне у окна стоит Сональ, из приютских девчонок она старшая. На ней линялое зеленое платье: когда-то христианская семья, уезжавшая в Мадрас, пожертвовала приюту кучу вещей. Чамди тогда достались коричневые шорты и белая майка, в них он и ходит. Шорты спадают. С того мальчишки-христианина небось не спадали. Он явно был не такой худой, как Чамди. Наверное, и ел лучше, не одни только рисовые шарики с тушеными овощами. Скорее бы стать мужчиной. Скорее бы стать сильным. Сональ вот тоже не терпится повзрослеть. Ей не нравится, как она выглядит, а миссис Садык сказала ей, что девочки не сразу становятся красивыми. Чамди своими ушами слышал. Теперь Сональ верит, что будет красавицей, когда вырастет. Правда, она не знает, в каком возрасте расцветет ее красота, но готова подождать.

В углу трое мальчишек кидают круглые белые камешки – играют в «койбу». Мальчишки не братья, но очень друг на друга похожи. Все трое широкогрудые и тонконогие. Они такие одинаковые, думает Чамди, потому что всегда вместе и больше ни с кем не водятся. Один из них замахивается, приподнимает правую ногу, кидает камешек и попадает точно в цель.

На крыльцо выходит Джоти. Ей еще рано домой, значит, она собралась на базар за овощами или за маслом. Если бы не Джоти, воспитательнице пришлось бы все делать самой. А у миссис Садык уже нет сил ползать с тряпкой или готовить на двадцать человек. Получает Джоти мало, но приют все равно не бросает, не идет работать в какой-нибудь частный дом, где больше платят. Наверное, из-за своего мужа Рамана. Говорят, таких пьяниц никуда не берут. В приюте-то он хотя бы туалеты моет. Придет, помоет, а потом шляется где-то. Иногда Раман падает прямо во дворе, и тогда все ребята бегут смотреть, живой он или умер.

Чамди собирается гулять, но тут его хватают за руку. Пушпа. Держит растрепанный журнал «Чандамама» со всякими сказками вроде «Летучего носорога» или «Ребенка, который съел гору» и хочет что-то сказать, но никак не может продышаться. Да Чамди и без слов все понимает. Он берет у Пушпы журнал, и они вместе идут в тот угол, где стоит огромный шкаф для игрушек и одежды. Одна створка у шкафа зеркальная, а на другой нарисовано дерево с розовыми цветами. На ветке сидит птица. У птицы открыт клюв, и кажется, будто она поет, а песня разносится далеко-далеко. Очень славная картинка.

Они усаживаются на пол подальше от «койбоев». Один из мальчишек выиграл три кона подряд, и теперь его распирает от гордости. Двое других мрачно трут камешки и целуют их на счастье.

Чамди любит читать Пушпе. Журнал он всегда открывает наугад, чтобы нужная сказка подвернулась сама. Взглянув на Пушпу, он уже не в первый раз замечает, какие у нее огромные глаза, круглые, словно камешки для «койбы», хотя она совсем еще маленькая, младше всех в приюте.

Сегодня выпадает «Голодная принцесса». Чамди знает эту историю и радуется, что попалась именно она. Это про любовь, про то, как в древней Индии, давным-давно, одной принцессе не разрешали выйти замуж за крестьянского сына. И принцесса решила заморить себя голодом. Король, ее отец, не поверил, что дочь решится на такое, а она все равно отказалась от еды. И такова была сила ее любви, что в королевстве перестали колоситься поля, и пришлось королю уступить дочери и дать согласие на свадьбу принцессы с крестьянским сыном.

Впервые эту сказку прочитала детям миссис Садык. Прочитала без удовольствия. И теперь Чамди понимает почему. Ведь у ее-то сказки был совсем другой конец. В ее голосе звучала нежность, но она не верила ни единому своему слову. Чамди это точно знает. Зато Пушпа всей душой верит всему, что слышит, и это здорово. Может быть, потом он расскажет ей про силу, которой обладают краски.

Чамди только успевает открыть журнал, и тут входит миссис Садык.

– Дети, – говорит она, – сядьте на пол и послушайте меня. Это очень важно.

Чамди откладывает журнал и обещает Пушпе дочитать сказку, когда миссис Садык уйдет. Пушпа восхищенно рассматривает картинку, на которой принцесса с распущенными черными волосами плачет по своему возлюбленному, крестьянскому сыну. Рядом с ними усаживается Дхонду, мальчик-призрак.

Койбои никак не могут остановиться. Один из них выиграл четыре раза подряд и объявил, что идет на рекорд: пять выигрышей. Миссис Садык строго смотрит в их сторону. Они нехотя разбирают камешки и садятся рядом с Сональ, которая уже приготовилась слушать, подперев щеку рукой.

В зеркале шкафа Чамди видит отражение миссис Садык. Она осунулась, на лбу проступили вены. Выглядит еще хуже, чем тогда, в кабинете. Значит, у нее плохие новости.

В последний раз она всех собирала, чтобы поговорить о мечети Бабри Масджид, которую разрушили шестого декабря, как раз в день рождения Пушпы. Миссис Садык им об этом через два дня рассказала, потому что в Бомбее начались беспорядки.

А потом Чамди случайно услышал, как Раман говорил с Джоти. Он сказал, мол, миссис Садык опасно появляться на улицах, потому что ведь она ходит в мечеть. В городе громили и жгли лавки мусульман. Избивали всех – мужчин, женщин, детей, а полиция даже не мешала. Раман посоветовал миссис Садык ходить в сари, а не в шароварах. Тогда она могла бы сойти за индуистку, хотя все равно в город лучше не соваться. Чамди Раману не поверил. Пьяницы всегда болтают ерунду.

Миссис Садык начинает говорить, и Чамди отвлекается от воспоминаний.

– Многие из вас попали сюда совсем крохами, а теперь вы такие большие, что мне уже вас не поднять.

Миссис Садык грустно улыбается и смотрит на Сональ. Та перебирает оборки зеленого платья. Сональ любит помечтать. Но сейчас надо слушать миссис Садык, а не витать в облаках.

– Сональ, – говорит миссис Садык, – тебе было два года, когда ты оказалась у нас. А теперь сколько?

Услыхав свое имя, Сональ смотрит на воспитательницу и поднимает руку. Миссис Садык приучила детей поднимать руку, когда они хотят что-то сказать.

– Так сколько тебе лет? – повторяет миссис Садык.

– Девять, – отвечает Сональ.

– Один из наших мальчиков скоро станет мужчиной, – продолжает миссис Садык. – Как думаете, о ком я говорю?

Пушпа показывает на Чамди. Чамди опускает глаза, он не любит, когда на него обращают внимание. Ну появился он на свет раньше других, что в этом замечательного? Его заслуги в этом нет.

– Вы ведь знаете, когда-то наш приют был открыт благодаря одной богатой даме. Леди Кама умерла тридцать лет назад. Говорят, у нее не было ни мужа, ни детей. И она завещала свой дом ребятам. Таким, как вы.

Мы и так это знаем, удивляется Чамди, зачем она повторяет? Значит, и вправду плохие новости. Вон как она тянет время, голову опустила и ни на кого не глядит.

– Но теперь все переменится.

Миссис Садык поднимает голову, но веселее ее слова от этого не становятся.

– Три месяца назад я получила письмо. От попечителей… от начальников нашего приюта. К ним пришел человек, который сумел доказать, что он – внук леди Камы.

Миссис Садык снова опускает голову и потирает локти.

– Попечители вынуждены передать ему этот дом. Он собирается построить на его месте новое здание. Я умоляла попечителей предоставить нам другое помещение, где угодно, пусть даже маленькое. Сегодня в три часа дня мне дали окончательный ответ.

Пушпа раскрывает «Чандамаму» и перелистывает страницы. Разглядывает картинку: мальчик держит в руках гору и собирается ее съесть. Пушпа смотрит на Чамди, показывает на раскрытый рот мальчика и хихикает. Но Чамди не до нее – он слушает миссис Садык.

– Дело в том, что попечители просили нас выехать. У нас есть месяц. Наш приют снесут и построят многоэтажный дом.

Чамди сердится на миссис Садык, ведь она узнала об этом три месяца назад! И ничего ему не сказала! Только все больше замыкалась в себе, а ведь молчанием делу не поможешь. И что за люди эти попечители? Как же они о детях не подумали?

– Скажите им, что мы никуда не поедем, – говорит он.

– У нас нет выбора, Чамди.

– Но это наш дом.

– Они – хозяева. Ничего не поделаешь. Такое случается в жизни. Нам и так повезло, мы ведь столько лет здесь прожили. А многие несчастные живут на улицах.

– Вы и нас туда же выгоняете.

– Никуда я вас не выгоняю. Не я принимаю решения. Но я стараюсь найти для нас другое место.

– Где?

– В Пуне.

– Где это?

– Отсюда три часа поездом. Я знаю одного священника. Его зовут отец Браганца. Он тоже содержит приют для детей. Я написала ему письмо.

– Значит, из Бомбея мы уедем?

– Я пыталась найти место в Бомбее, но ничего не вышло. К тому же от города сейчас лучше держаться подальше, там опасно. Время сейчас неспокойное. Вы же помните, что было в декабре. Многие считают, что грабежи и поджоги еще долго не закончатся.

Зачем она так говорит? У самой жизнь не сложилась, значит, пусть и у них не сложится? Не видел Чамди никаких беспорядков. Сколько раз он представлял себе Бомбей! Это чудесный город.

– А что, если отец Браганца нас не примет? – спрашивает Чамди.

– Примет, – отвечает миссис Садык. – Послушай, сейчас нет смысла об этом говорить. Мы найдем другое место. А пока остается только молиться.

Миссис Садык поправляет седые волосы и ведет детей в молельную. Пушпа и Чамди входят в молельную последними. Журнал остается лежать на полу.

Чамди видит, как напугана миссис Садык. Обычно перед молитвой она становится у ног Иисуса и беседует с детьми. Сегодня не так. Сегодня она вместе с ними опускается на колени и говорит:

– Расскажите Иисусу обо всем.

Тишина. Чамди не знает, как долго длится молитва, но чувствует, что все чуть-чуть сблизились.

Миссис Садык поднимается первой. Дети проходят мимо нее. Все молчат. Пушпа берет миссис Садык за руку, будто не хочет идти одна. Но миссис Садык не двигается с места. Чамди идет позади всех. Он наблюдает за воспитательницей. Миссис Садык отправляет Пушпу в соседнюю комнату.

Чамди сердится, потому что узнал правду. Раз миссис Садык так легко все им рассказала, значит, скажет и то, что много лет от него скрывала.

– Скажите мне правду, – начинает он.

– Это правда. У нас больше нет дома.

– Не про дом. Про меня.

– Чамди, ну сколько можно? Я ничего не знаю.

– Вы врете.

– Я ничего не знаю. Честное слово.

– Поклянитесь именем Иисуса.

– Я тебе уже клялась. И не раз.

– Положите на него руку и скажите.

Чамди знает, что раньше миссис Садык его обманывала. Да, она клялась именем Иисуса, говорила, что ничего не знает о родителях Чамди. Но руку на статую не клала. А если положит, то не сможет соврать.

Миссис Садык касается стоп Иисуса.

– Я ничего не знаю о твоих родителях, – говорит она.

– Вы опять врете.

– Почему ты так думаешь?