Текст книги "По ту сторону реальности. Сборник мистики и фантастики. Том 2"

По ту сторону реальности
Сборник мистики и фантастики. Том 2

Николай Артюхов

г. Уфа, Башкортостан

Создатель эзотерического, ченнелингового и биоэнергоинформационного проекта Age of Aquarius (http://aquarius.ucoz.net).

Дата рождения 06 июля 1995 года.

Являюсь контактером с различными представителями Высшего Разума. Мой опыт, помимо личной работы с Высшими Мирами, включает в себя также подготовку других людей для ченнелинга с Внеземными Цивилизациями и Высшими Силами.

Желание фиксировать полученную информацию от Высших Сил в стихотворной форме нашло свой выход в циклах стихов, посвященных различным аспектам эволюции человеческой души, сознания, а также философии и психологии развития человеческих индивидов на Земле и в Высших Сферах Космоса.

Печать Высшего Разума наложена на представленную поэзию. Поэтические строки превращаются в соцветие гармоничного и одухотворенного начала.

В стихах тонко чувствуются, глубоко осмысливаются и чутко передаются те тонкие грани божественного, которые несут самые высочайшие знания и чистейшие энергии в вашу жизнь.

Каждая строка, принятая мною, прочувствована сердцем и душой. Чувствуется Божественная сила, направляющая потоки творений и помогающая создавать вечное и неповторимое.

Поэзия Высшего плана оказывает чудодейственное, исцеляющее воздействие на души и раскрывает в каждой душе живой потенциал для дальнейшего совершенствования и развития.

Кайлас

 
Загадку тайную пытаются познать
Великие умы, вершители планеты,
Но не под силу им, направив власть,
Постичь умом и силой тайну эту.
 
 
Из недр планеты возродился столп,
Всевластным огражден потоком света,
Защиту получил и в окружении гор
Принес потенциал внушительных заветов.
 
 
Раскрыть загадку, доступ получить,
Ступить в чертог великого отсчета
Дозволено лишь тем, кто волен быть
По правилам и принципам могучего оплота.
 
 
Проникнуть вглубь, вкусить ядро частот
Допустят тех, кто к Богу прикоснулся.
И не дозволят разрубить Единый пут,
Прильнуть к святыне света всем безумцам,
Пытавшимся ввести в тупик и захватить престол
Над всем величием могущества Вселенной,
Ввергать в анклав неверия, духовный поощрять застой
Младых сознаний, слабых душ, и непременно
 
 
Останутся они с теорией пустот,
Что наполняют Высшее создание,
Что в стадии сомати на века
Там ожидают возрождения
Святые лики Мироздания.
 
 
Стремиться вскрыть насилием врата
Не следует безбожникам грешившим.
Сойдет с высот напалм Его огня,
Настигнет кара за Его покой лишивших.
 
 
И время будет призрачно играть,
Пугать и разрушать стереотипы,
И звуки станут форму обретать,
Вносить разлад в устойчивые типы.
 
 
К своей обители духовной на Земле
Он не допустит ни единой грешной Сути.
Плутающим, затерянным во мгле
Подскажет путь, и выход на распутье
Приобретет реальные черты,
Терзания отойдут, иссякнут заблуждения,
Почувствуешь опору, упадут путы,
Прильнешь душой к венцу его Творения.
 
 
Резервуар наполненных частот
Содержит центр силы и сознания,
Что вызывает трепет и полет в душе,
В познании и в миросозерцании.
 
 
И тонкое начало над столпом
Реализует связь Земли с её Создателем.
Поэтому войти в святой тот дом
Достойны только истины искатели.
 

Перекресток

 
Стою на перекрестке двух начал
В раздумье и чудесном настроении
И размышляю о судьбе, причал
Ищу и знаки провидения.
Идти направо взор меня манит,
Признание сулят и громогласно
Пытаются внушить почет, и мнит
Себя тот голос вечным, полновластным.
 
 
Прислушиваюсь к внутреннему я
И чувствую беззвучный тихий шепот.
Не ошибись – не там твои друзья,
Прозрей и не поддайся року, ропот
Ты будешь ощущать в краю чужом,
И сделают рабом безвольным. Силы
Те не допустят выбора потом,
Погрязнешь в распрях, и застой могилы
Затянет на века в свой темный дом.
 
 
Иду налево, матрица души
Ликует и в предчувствии блаженства
Взмывает ввысь, в безоблачной тиши
Распахивает все ячейки к совершенству.
 
 
И доминантным в неге неземной
Являются не призрачные блага,
А просветленный вечно Дух Святой.
Возвышенный, он отдален от мира страха.
 

Художнику

 
Поэтично, молчаливо окунул в родник учений
Мастер кисти и нюансов, вызвал бурю восхищений.
Дух живительный заложен в дар творцу тех провидений,
И рука с печатью божьей окрыляет Суть творений
 
 
Бликов вихрь, прекрасных ликов лета,
Тонких кружев, сотканных из света,
В призрачную даль влекут, с внезапностью ракеты
В тихий стан души безмолвного поэта.
 
 
Распахнул для нас божественные дали,
Погрузил сознание в искание Грааля,
Дал душе к святому духу прикоснуться,
Матричной константе в мелодичные частоты окунуться.
 
 
Слиться с Ним позволил в сладостном блаженстве,
Воссоздал нам кистью облик совершенства,
Преданно творил и созидал, мазки лелея,
Уникальный мастер с багажом Орфея.
 
 
Растворитесь в ясных отблесках сердечной неги,
Исцелитесь от неверия, оставьте страх на бреге,
К истине плывите вслед за ним, творящим чудо,
К вечному, к Создателю, к тому, кто с нами всюду.
 

Ольга Барсова

г. Череповец

Каляка-Маляка
Мистическая повесть. Журнальный вариант

Нарисовать мир карандашом не составляет особого труда. Если это делает ребёнок…

Если ты хочешь понять тех, кто близок, научись вначале слышать стук своего сердца.

Артём рос спокойным ребёнком. И многие даже завидовали Алле, его матери. Иногда она оставляла малыша дома, давая строгий наказ, чтобы он ничего не натворил, а тихо-мирно сидел и рисовал до её прихода. Артём так и поступал. Карандаши стали любимым его утешением, когда матери не было дома. Он брал их в руки и разрисовывал альбомные листы. В такие минуты мальчик забывал обо всём на свете и уносился мыслями в какой-то иной, сказочный мир, где было тепло и по-домашнему уютно. Обитатели такого придуманного мира уважали себя и заботились друг о друге. Они ходили на чай в гости даже без приглашения, а их домики чаще всего и вовсе не запирались. Ведь то были гномы.

Алла работала на картонажной фабрике, и потому альбомы и карандаши в доме не переводились. Когда Артём чуть подрос и стал ходить в детский сад, Алла по привычке снабжала бумагой и красками воспитателей. За что те ей были несказанно благодарны. Они хвалили усидчивого Артёма и ставили его в пример остальным. Дети, заметив, что Артём любит рисовать, а воспитатели души в нём не чают, прозвали его Каляка-Маляка. Артёму вначале это не понравилось, но когда Алла объяснила, что так называют художников, мальчик успокоился и присмирел.

– Надо же, как тебе повезло, Алла. Какой тихий, скромный мальчишка растёт. Мне бы такого! А мой – буян. Случись что не по нему, тут же кулаки в ход пускает.

Алла только застенчиво улыбалась, зная, что про её Артёма правду говорят соседи: тише воды, ниже травы. Он был послушным и исполнительным, выполняя все наказы и поручения своей любимой мамы. Но всё изменилось однажды, когда в семье появился мужчина. Это был бородач и балагур по имени Матвей. Он сразу же ворвался в тихую и размеренную жизнь Аллочки и Артёма, взяв их под своё крыло.

– Чё-то он у нас щуплым растёт, а, Аленький? Давай отдадим его в секцию какую-нибудь спортивную. Пусть мускулы поднакачает.

– И зачем? – удивилась Алла.

– А ты что застыл, щурёнок. Сам как думаешь?

– Не знаю.

– Не знаю, – в тон ему произнёс Матвей. – А пора бы уже знать. Не всё за юбку мамкину цепляться. Такого, как ты, дохляка да слабака, ни одна гарна дивчина не полюбит. И потому, когда вырастешь и женишься – будешь вечным подкаблучником.

– Не буду! И жениться тоже не буду!

– Будешь! Куды ты денешься! Влюбишься и женишься. Но если не поменяешь в корне свои привычки, то так и останешься тряпкой.

– Ну это ты, Матвей, зря. Он же ещё ребёнок…

– Какой он ребёнок, мать? Давно уже подросток. Не заметила, как вырос? Посмотри на него. Ему же через несколько лет в армию! А мускулы? Нет, ты пощупай! Если глазам не веришь.

– Да ну тебя.

– Что, ну тебя? Их же нет!

Алла только вздохнула. А Артём выбежал, красный как рак, из-за стола и метнулся прочь. Всю ночь он проворочался. Обида комком подкатила к самому горлу, мешая дышать.

– Это я – щурёнок? Ну, погодите, – выдавил, наконец, из себя подросток.

Взгляд Артёма невольно упал на соседнюю подушку. На ней всегда лежал его друг, гном. Обычно мальчик целовал в самый нос любимую игрушку, затем обнимал её и с пожеланием спокойной ночи засыпал. А тут…

– Что скажешь, мой друг?

Но гном молчал.

– Вот-вот, – поспешно заговорил Каляка, – рисовал я вас, рисовал, думал, что друзья… И всё, видимо, напрасно.

Неожиданно Артёму показалось, что гном что-то ему проговорил. Мальчик взял игрушку в руки. Но маленький человечек улыбался и молчал. Артёму стало обидно до слёз.

– Я столько времени потратил на тебя! Делился самым сокровенным! Считал своим другом. А ты? Бездушное существо!

И мальчик метнул игрушку в угол.

Неожиданно комната окуталась туманом, сквозь который проступила чья-то незнакомая тень. Каляка сидел как заворожённый на кровати, не смея пошевельнуться. Руки и ноги его свела судорога, а сердце усиленно забилось в груди.

– Кто здесь? – выдавил он из себя.

В ответ же услышал лишь хохот, но такой, от которого кровь застыла в жилах. То была тень гнома Ферлара. Но каких размеров достигала она!..

– Ничего не бойся, – прошелестело над самым ухом Артёма. Он зажмурился, а когда открыл глаза, комната вновь была прежней.

– Уф! Приснится же такое, – произнёс мальчик и, закрывшись одеялом, уснул…

На следующий день Артём записался в секцию самбо. А через пару лет упорных занятий получил первый юношеский разряд.

Проблема выбора профессии перед Артёмом не стояла. Как и Матвею, ему нравились автомобили. На кухне они подолгу просиживали за столом, рассматривая журнал «За рулём» с новыми моделями современной техники, спорили и хвастались. После окончания десятилетки молодой человек пошёл в автопарк и стал работать водилой. Затем – армия. И вновь за баранку. Всё как у всех. Пока не встретил свою первую любовь.

В какой-то момент Артём вдруг понял, что Алла – девушка его мечты. И ему другой не нужно. В какой-то момент Алла вдруг поняла, что посвятит свою жизнь музыке. И ей другое не нужно. Оба жили своими мечтами. И оба ходили порознь. Один не решался подойти, осознавая свою несостоятельность. А другая – потому что его не замечала. Не видела. В упор. Он пропадал на её концертах, любуясь тем, как она ловко и изящно умеет извлекать звуки из скрипки. Длинные и проворные пальцы скрипачки вытворяли самые настоящие чудеса. Артём созерцал действо с замиранием сердца. Но Алла настолько была увлечена игрой, что и после выступления находилась ещё некоторое время во власти её магии. Скрипачка старалась ни с кем не общаться и быстро растворялась, оставив после себя напоследок шлейф загадочности и смутных невыраженных желаний не только у Артёма. К слову сказать, она была его кумиром.

– Аллочка! Гайдн – чудо… Чудо, что такое. В Вашем исполнении. Ах, как же Вы блистательны. Само очарование!

Но Алла молча захлопывала дверь «Волги», лишь обдав холодным взглядом огромных зелёных глаз очередного поклонника. В её руках был неизменный букет алых роз, а на сиденье лежал футляр со скрипкой.

– Ты не видел Артёма?

– Да только что тут был. В коридоре, наверно. Далеко уйти никак не мог. Покличь!

Разгорячённая Зиночка вышла за дверь. Но Артёма не было видно. Она махнула рукой. И куснула в сердцах губу. Это был непорядок.

Артём! Да где же он? Ты где? Куда запропастился-то? Артё-о-ом! И где его черти носят? – выкрикнула недовольная раскрасневшаяся диспетчер. Сдерживать себя она уже не могла. Время подгоняло. А тут! Но делать было нечего. Возвратилась на место. Не ждать же одного. И только села, а он тут как тут.

– Я здесь.

– А-а! Наконец-то! Явился не запылился! Не прошло и полгода.

– Ну это слова из песни известной.

– Да! Высоцкого. Ты вот что, Артём. Получай наряд. Едешь в Питер с грузом.

– Понял.

На ходу читая писульку, Артём заторопился к выходу из конторы. Всё как обычно. Ничего особенного. Но что-то внутри ёкнуло, заставив сердце тревожно сжаться. Артём замер, притронувшись рукой к левой половине груди. Но тотчас выдохнул. Стало, как прежде, легко и просто дышать. «Ну слава Богу, отпустило. Сдавило, словно жаба села». Он перевёл взгляд на обочину и увидел, как в пыли что-то блеснуло. Подошёл ближе: мать честная, золотая безделушка! Взял в руки. Точно, драгоценность. Да ещё какая! Очнувшись от нечаянного навета, быстро затолкал её в карман, пропихнув рукой поглубже. Сердце вновь зачастило в груди как разлаженный метроном: туда-сюда, туда-сюда. Постояв ещё пару минут, чтобы перевести дыхание, Артём направился к машине, размышляя на ходу о приключившемся.

– Пошаливаешь, – тихо произнёс он. – Но ничего страшного. Проверялся ведь.

Надо отдохнуть. Развеяться. Съездить куда-нибудь на пару деньков. И всё пройдёт. Просто устал. Так врачи сказали.

– Что, Артём, сердечко забарахлило? Вроде рано. Молодой ешшо, – подтрунивал напарник, который разглядел-таки, глазастая бестия, жест Каляки-Маляки. И даже в шутку хлопнул по плечу. Это было прозвище Артёма, приклеившееся к нему ещё в детстве, да так накрепко, что счастливо перекочевало в настоящее. Изредка, когда дальнобойщик– напарник сердился или, наоборот, хотел поддержать, он называл его так. Но Артём не обижался. Каляка-Маляка так Каляка-Маляка. А тут… Словно муха укусила! Он с силой оттолкнул руку пожилого водилы. Та шмякнулась о стекло. Глухой удар и возглас обиды:

– Да ты что, совсем с ума, что ли, сошёл? Что на тебя нашло такое?

– Прости, так, что-то показалось.

– Кажется – креститься надо. Как же больно-то, а!

– В поездке пройдёт. Я же уже извинился.

– Так ты не крещёный?

– Нет вроде, – раздражённо процедил Артём сквозь зубы. Разговор явно не клеился, но тот, что сидел рядом, никак не мог угомониться, продолжая искать нить разговора.

– Как же так, не знаешь? Тебе что, мать разве не говорила?

– О чём?

– Крещёному по жизни легче. Вроде Бог с тобой. Коли не знаешь, покреститься можно и самому. Это таинство в любом возрасте не возбраняется, если желание есть. А вот я, малой когда был, сам не помню, под стол пешком ходил, а батя сказывал…

– Креститься говоришь? И то правда! Вот до кладбища доберёмся первого, там и покрестимся, – с ходу перебил Каляка, со злостью надавив на газ.

Напарник с опаской глянул на Артёма. Таких странностей он от Каляки ещё не слыхал. «Не с той ноги, что ли, встал?», – пронеслось как молния в голове. Но езда по ухабистой дороге отбила охоту думать о новоявленных причудах Каляки-Маляки. Путь лежал неблизкий. Спать в люле было невозможно, и потому пожилой водила затеял разговор, ожидая, что Артём в пути поддержит басни, и так они скоротают время за баранкой.

– Слышь, Артём, я малой был.

– Скинь мне сигаретку вот сюда, на потраву, – перебил его Каляка, совершая характерный жест рукой и чуть скривив лицо при этом.

Напарник незамедлительно исполнил нехитрое поручение и открыл по ходу боковое оконце.

– Ну это ты зря, Михалыч. Дым в тебя пойдёт.

– Да я привычный, – махнул тот рукой.

– Ты ж вроде бросил? Ну, как знаешь.

И Артём закурил. Дым, естественно, пошёл в сторону напарника. Михалыч аж закашлялся. Но Артём смолил как ни в чём не бывало. Предупреждал ведь! Сквозь глухой кашель напарник решил продолжить байку. Но Каляка вновь ему не дал, попросив закрыть всё же окно. Водила так и поступил. Как только, крутя привычно ручку, он открыл было рот, Артём перебил его, спокойно заключив:

– А вот и кладбище.

– Ты что, серьёзно, что ли?

– А я разве когда-то шутил с тобой?

– Что-то не припомню, – суетливо проговорил пожилой, поёжившись, хотя в кабине была обычная температура. Вылезать с насиженного места он не испытывал никакого желания.

– А при кладбище всегда церквушка бывает, – добавил Артём тихим голосом.

– Бывает-то бывает, конечно, да ведь ночь на дворе.

– Что ж такого, что ночь, если надо спешно, – Артём посветил фонариком вокруг. И тут прямо на глаза попалась надпись населённого пункта.

– Название какое-то чудное. За Семью Холмами. Сроду не слыхал ничего подобного, – откомментировал увиденное напарник. И добавил, пожав плечами. – Вроде ездил по этой трассе. Ерунда какая-то. Не помню.

Но Артём ему не ответил. Он открыл дверцу и выпрыгнул из кабины.

– Ну, ты пойдёшь или как?

– Да, я иду, – не без удивления проговорил старший. Он с опаской глянул на Артёма, никак не понимая, зачем тому понадобилась такая нелепая канитель.

Впереди мелькнули кресты. Это было деревенское кладбище. Двое шли по нему и молчали.

– А вот я, малой когда был, – решил прервать тишину Михалыч, чтобы не так страшно было идти. Нехорошее предчувствие не оставляло, и время от времени он подёргивал плечами, как от мороза. Однако то был внутренний холод, и отогнать так просто его не получалось.

– Ты, Михалыч, молчи лучше да под ноги поглядывай. Не то не ровён час…

– И что?

– И склеп. Провалишься. Я вытаскивать не буду.

– Я сам вылезу, коль за тем дело встало, – пробурчал недовольно пожилой водила. Ноги его всё время вязли в жиже. И это было тем более странно, что лето стояло жарким.

– Как же ты вылезешь, коли под землю провалишься?

– Послушай, Артём, ну будя шутки шутковать. Разворачиваемся и айда назад. Видишь, здесь церкви нет. Да и идти тяжеловато.

– Что, ноги пожалел, да?

Артём неожиданно остановился, а затем подошёл к Михалычу вплотную и произнёс с недобрым блеском в глазах:

– А про любопытную Варвару помнишь? Что с ней произошло?

Напарнику стало вовсе не по себе. Ночь, кладбище. Да и Артём как-то совсем необычно себя ведёт. Но на ум ничего не пришло, кроме дурацкой фразы:

– Не понял.

– Всё ты понял, чумак глазастый, – меся ботинками грязь, заявил Артём. Его поза явно выражала угрозу. А по лицу пробежала тень. Михалыч стушевался. Внутри всё похолодело, а затем, словно подвязанное на ниточках, оборвалось и ухнуло вниз: бац. Но говорить что-то надо было. Он осознавал умом, но не знал, что. Поэтому выдавил из себя, что пришло первым на ум:

– Ты о чём, Артём? Если я обидел тебя. Хоть самую малость. То скажи прямо. Что за намёки такие? Да и потом, сердце у тебя. Вон как схватился за грудину давеча. Я ведь заметил. Жалеть моторчик надо. А ты серчаешь на пустом месте.

– На пустом, говоришь? Заметил? И что? А это вот видал?

И Артём показал драгоценную вещь, найденную на дороге. Она блестела даже в темноте. Напарник аж присвистнул, произнеся шёпотом, с придыханием:

– Мать честная… Красотень-то какая! Вот это вещь… Отродясь ничего подобного…

И рука Михалыча сама собой потянулась в сторону старинного золотого украшения. Но Артём не позволил даже прикоснуться, приласкав в своих ладонях и аккуратно затем опустив в карман, где она уже лежала, заняв своё место. Глаза молодого человека горели лихорадочным блеском. Напарнику стало не по себе. «Вон оно в чём дело, оказывается.». Он заоглядывался в растерянности, будто ища невидимую поддержку, и высмотрел всё же в недалёкой дали два огонька, какие бывают обычно от окошек. На душе чуть-чуть отлегло. Водила хотел об этом сказать Артёму, но тот как-то весь изменился, спав с лица. И Михалычу расхотелось. К тому же Каляка чудно вытянулся в струнку и быстро затараторил сам, вперив пристальный взгляд в Михалыча. Артём пожелал выговорить то, что наболело, обрастая с каждым новым днём плотью, как некий нарост внутри, и мешало чувствовать себя свободным:

– Вот продам её. И первым делом – вступлю в кооператив. Квартира это вещь. А может, и на машину даже хватит. «Москвич-412». Ручная сборка. И чёрного цвета хочу. Такой Алке нравится. Проеду прямо перед носом её с ветерком. Музон врублю. «Абба». Представляешь картину! Она рот раскроет. А я – мимо на скорости. Бж-ж. И по тормозам. Выйду с цветами к ней, как чёрт из коробочки: нате Вам и мама не горюй! Она розы алые любит. Я такие и куплю. Чтоб в красивой бумаге были. М-м-м. И вот она где у меня тогда, понял, – Артём показал сжатый кулак, как символ своей мужской силы. – Пусть стоит, ждёт и смотрит, как я от неё отъезжать буду. А к вечеру – свидание. С шампусиком. Конфетами. Ну, по полной. Нет! Лучше в ресторан! Да. И там о свадьбе ей и намекну. Так, мол, и так. Завидный жених. Чем я ей не пара? Скажи?

– Скрипачка, что ли?

– Она.

– Так за ней же москвич ухлёстывает! У него, говорят, квартира в центре столицы. И при деньгах немалых, и при связях.

– Он старше. Да она и не любит его. Сама как-то обмолвилась. Так, время проводит с ним. Абы с кем.

– Ты откуда знаешь? Он её встречает и провожает с концертов. Он. Не ты.

– Она всё равно не с ним. Ну, цветы подарит ей. Ручку поцелует. Это да. Он её только до подъезда. Она одна. Знаю.

– Следишь, что ли?

Артём закрыл рот, поняв, что проболтался. Напарник посмотрел на него с сочувствием. Молча кивнул головой и добавил с участием в голосе:

– Эх, Каляка-Маляка, и влип же ты. Влип, паря, по самое не хочу.

– Что ты в этом понимаешь? Ты.

Да. Я пожилой человек. Но знаю жизнь. Поверь мне на слово. Ты ей не нужен. Время тратишь впустую. У неё свой контингент. Покруче тебя. Даже если ты к ней на машине подрулишь… С ней же беседу поддерживать надо. О музыке и прочем. Знать как. О классике рассуждать. А ты? Разве потянешь? Эх, мать честная! Вон оно в чём дело, выходит. Алла у него в башке. Голову вскружила. И капут пришёл Каляке-Маляке. А такой славный парень был! Зачем тебе она? Скажи? Ну, найди по себе. Мало разве? Женись и живи спокойно. Вот дети пойдут, и сам поймёшь, как я прав. Помяни моё слово. Всё сразу встанет на свои места. И будет как у всех. И жизнь устроена, и жена под боком. Живи – нос свой поверху держи. Это, я скажу тебе, самое важное для мужчины и есть – устроенность. А не мысли о журавле в Небе. Знаем, сами мечтали когда-то. Да то, что было, быльём поросло!

– Не понимаешь ты, Михалыч. Я Алку люблю. Вообще, умные и красивые – не могу мимо пройти. Задевают моё сердце.

– То-то оно у тебя последнее время частить стало. Торопится куда-то сердечко твоё. Не надо так. Надорвёшься!

– Она моя будет! Вот машину куплю только…

– Да не в машине дело, паря. А ты знаешь пословицу русскую: по Сеньке и шапка, – вспыхнул, наконец, Михалыч, потеряв терпение от такого тугодумства Каляки.

– Что?!

Увидев лихорадочный блеск в глазах парня и сжатые кулачищи, Михалыч понял, что погорячился. Тот перестал контролировать себя. И стал попросту опасен. «Зачем я.» – пронеслось в голове пожилого человека. Но было уже поздно. Он получил сильнейший удар в челюсть, от которого свалился без сознания прямо на одну из могил. Артёма как– то всего передёрнуло. Он схватился за голову и застонал, как раненый зверь. До молодого водилы разом дошло, что такое он натворил. А воздух вокруг зашевелился и стал сгущаться, опускаясь облачком ему на плечи. Невольно Артём наклонился в замешательстве и надежде, что ещё обойдётся. Но напрасно. Михалыч неподвижно лежал. Рот его был полуоткрыт, и из правой половины тонкой струйкой стекала алая кровь.

– Михалыч. Михалыч. Батя! – воскликнул Артём. И зарыдал безутешно, как над покойником. Краем глаза, он заметил, как тот что-то силился ему сказать, но никак не мог. Артём осторожно приблизил своё ухо к губам пожилого водилы и всё-таки услышал:

– За что ты так со мной, сынок? Я ж тебя с детства помню. Каляка-Маляка. Ой, быть беде.

– Прости меня, батя!

И тут взгляд Артёма упал на могильный крест, что возвышался так рядом. Он прочитал на нем:

АДАМОВА АЛЛА БОРИСОВНА

1958–1982

– Как такое может быть? Ведь сегодня только… Год. Но нынче 77-й… Что же такое творится? Где я? О, Боже милосердный, – задрожал Артём. В ту же секунду Каляка выпрямился, желая поскорее покинуть кладбище, но не смог пройти и шагу. Место, где он стоял, как живое, притягивало. Ноги отяжелели, будто на них были подвязаны гири. Артёму ничего не оставалось иного, как наблюдать за происходящими изменениями. Сделать что-то ответное он был не в силах. Время потеряло границы и перестало играть свою привычную роль. Каляка плутал в каких-то потайных лабиринтах, становясь то малышом с неизменными карандашами в руках, а то вновь взрослым, влюблённым в скрипачку…

– Где я? – крикнул что было сил Каляка.

Но только эхо отозвалось. «На кладбище – эхо?» – пронеслось в голове. А всё вокруг продолжало меняться. Исчезало и появлялось вновь. Будто невидимый ластик стирал один рисунок, и тут же кто-то наносил другой. Одна картинка стремительно перетекала в иную, как в калейдоскопе. Вот Артём увидел странную, абсолютно белую дверь. Не раздумывая, он подошёл к ней. Притронулся к ручке и услышал, как его зовут по имени. Дальше последовала непонятная информация. Поток её длился долго. Мелькали лица и события. А затем последовало предупреждение, знак. Незнакомый голос проговорил какое-то заклинание, из которого Каляка догадался, что он может заглянуть за дверь, но…

И Артём решительно открыл её, заглянув туда, куда не полагается заглядывать простым смертным.

Тут же прямо на глазах стало происходить и вовсе невообразимое. Словно Артём находился в каком-то кошмарном сне. И никак не мог проснуться. Земля под ногами заходила ходуном, а могила внезапно провалилась. События разворачивались с такой быстротой, что Артём, едва успев отскочить в сторону, завалился на спину. Земля шевелилась и изгибалась. Она дышала и вздымалась у него под ногами. От такого ужаса, происходящего наяву, волосы на голове Каляки встали дыбом. Он разом увидел всё, что произошло когда-то с ним и затронуло сердце. Оно отозвалось в трепетном порыве, взывая к участию. Артём, не раздумывая больше, приподнял тело Михалыча и оттащил в сторону. Земля, на которой лежал мёртвый, ждала этого. Она тотчас выровнялась сама собой. Могильный холмик вместе с крестом исчезли вовсе.

– Чёрт, что же такое происходит? – прошептал Артём. И тут он услышал зловещий хохот у себя за спиной. Сердце лихорадочно застучало, пытаясь вырваться из груди, в которой ему было тесно. Молодой человек медленно, как во сне, повернул голову. За его спиной промелькнула зловещая тень. И тотчас исчезла. Вслед за этим он услышал звон бубенцов. И замер от страха. Зубы парня клацали, не попадая один на другой, а руки отчего-то похолодели. Будто бы кто-то незримый притронулся к тонкой коже, и она вмиг покрылась пупырышками.

– Откуда такое? Дьявольщина. И угораздило же меня! Надо выбираться отсюда побыстрее…

И он поспешил что было духу к машине. По пути Артём старался не оглядываться, вспомнив, что делать такое ни в коем случае нельзя. У злых духов есть особенность, которая не свойственна простым смертным. Они умеют нашёптывать на ухо странные слова и очаровывать. В голове наступает путаница, а мозг и вовсе отключается. Очарованного странника оборотни могут затащить в своё тёмное царство теней и не выпустить уже больше никогда.

Пока Артём добирался до машины, он не мог избавиться от странного ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Тяжёлое тело мертвеца давило на плечо со страшной силой. А сердце билось в груди с такой силой, будто готово было выпрыгнуть и покатиться само по дороге. Оно разрывало грудь.

Какое он испытал невообразимое счастье, когда ладонь коснулась заветной ручки кабины. Запрыгивая на подножку, Артём перекрестился и произнёс:

– Обязательно покрещусь! Вот только возвращусь в город… И…

В больнице, куда Каляка-Маляка добрался без происшествий, констатировали смерть от сердечного приступа его друга и напарника.

– Такое бывает. Не переживайте, молодой человек. Обширный инфаркт в пути. Больное сердце. Товарищ войну прошёл, что Вы хотите. Соболезнование.

– Что?!

– Примите соболезнование. За телом можно прийти завтра к двенадцати дня. В городской морг. А облачение принесите к восьми утра. Извините, меня ждут пациенты. Справки Вам выпишет Аллочка. В регистратуре.

– Что?!

– Да не волнуйтесь Вы так.

Доктор внимательно посмотрел на Артёма.

– Да на Вас лица нет. Вот что, пройдёмте ко мне в кабинет. Я Вас осмотрю…

– Что со мной?

– Всё в порядке. Просто нервное перенапряжение. Надо поделать укольчики. Вот эти. У себя в поликлинике, – подал он исписанный рецепт в руку Артёма. А прямо сейчас пройдите за справками к Аллочке.

* * *

Артём так и не покрестился. Дела, в которые окунулся после похорон Михалыча, засосали. Так прошло несколько месяцев. Затем Артём получил отпуск и укатил на юг. Отдыхал он с комфортом в одном из профилакториев Грузии. Любовался холмами и холодными горными реками, прозрачными, как слеза. По приезде он продал вещицу, случайно найденную на дороге. Денег отвалили за неё и впрямь много. Артём, не раздумывая, вступил в кооператив и вскоре, приобретя просторную квартиру, о которой мечтал, удачно женился. В 79-м молодые купили «Москвич-412». Но Аллочка, та самая, из регистратуры, жена Артёма, решительно заявила, что для машины необходим гараж, а стоять в очередь – долго. Артём, не спросясь, пошёл в военкомат и написал заявление. В том же году он погиб в Афганистане, не дождавшись всего лишь трёх дней до возвращения… Так Аллочка оказалась внезапно молодой вдовой. К ней зачастили женихи, но она непременно всем отказывала. В глазах всё ещё стоял образ мужа, афганца-героя. Аллочка изредка брала из тумбочки орден и гладила рукой, вспоминая счастливые дни проведённой совместной жизни. Она твёрдо решила замуж больше не выходить.

Однажды ночью молодой вдове приснился сон, в котором пожилой мужчина звал её куда-то, говоря, что ей следует пойти с ним. Она так и поступила. Во сне мужчина показал заброшенную церковь, в которой призрачным светом горели два окошка и куда следовало зачем-то пройти. Алла ослушаться не посмела. Молодая женщина не без трепета перекрестилась, переступая порог церковной обители. Случайно взгляд её упал на образ, и она невольно стушевалась и сделала шаг назад. В едва заметном сиянии свечи проступил лик на иконе. «О, Боже милосердный», – прошептали её губы. С образа на иконе смотрел на неё Артём…

– Кто это? – произнесла она, обратившись в сторону мужчины, что находился рядом.

– Георгий Победоносец, милая. Святой великомученик христианской церкви, – тихо выговорил он. – Кого-то напоминает?

Она лишь кивнула в ответ. Алла заметила, как на груди мужчины что-то блеснуло. И отворотила глаза. Никогда не верившая в Бога, женщина прошептала молитву, вознесясь мыслями под образа. Она испытала душевный трепет. Открыв глаза, Алла заметила, как мужчина снял со своей груди золотое украшение. Он подошёл к ней вплотную и надел ей на шею.

В холодном поту Аллочка проснулась. Она тотчас притронулась к груди. И ощутила укол.

– Боже! Откуда такая красота? – не верила Алла своим глазам. Массивная золотая вещь с вкраплёнными чёрными агатами была прекрасна. В ней чувствовалась волнительная мощь. Каждая огранка говорила о безусловном мастерстве того, кто мог так удачно совместить золото и камень в одно целое.