Текст книги "Цвет алый"

С облегчением кинув по сетке готовый материал верстальщикам, я наспех накинула плащ и, даже не застегнув его, побежала вниз по широкой лестнице, цепляясь за мраморные шары на перилах. Обычно я всегда так делала, но сейчас почему-то возникло ощущение повторности происходящего. Я нагнулась поправить молнию на сапоге и вдруг… Поворот за угол… Неоновые вывески «Мадлен»… Эксцентричного вида подросток на массивном «Харлее», с размаху вписывающийся в правую переднюю дверь нашей машины… Тоненькая струйка крови на моем джемпере… Влад, насмешливо улыбающийся разбитыми губами… И я точно знаю, что больше он так улыбаться не будет…

Я каблуком соскользнула со ступеньки, и последнее, что мелькнуло перед моими глазами – испуганное лицо пожилой вахтерши, кричащей что-то неразборчивое.

Никогда бы не подумала, что Влад может плакать. Или краснота его глаз объяснялась хроническим недосыпанием – он не спал несколько ночей, пока меня не перевели из реанимации в палату, где мне предстояло пролежать еще несколько недель после серьезной операции на голову. Сотрясение, которое я получила, отразилось не только на мне (мои чудесные локоны сбрили для проведения трепанации черепа), но и на Владе – с какого-то чуда он вдруг стал увлекаться эзотерической литературой, немного сместив акценты с техники на мистику. Я же абсолютно утратила способность к дежавю. Чем это объяснить – нет ни малейших догадок. Может быть, операция на мозг так повлияла, а может, я и так видела достаточно и большее мне было просто не нужно. Как бы то ни было, но в тот вечер, двадцать пятого октября девяносто восьмого года, около кофейни «Мадлен» действительно произошла авария. Не справившись с управлением, девятнадцатилетний студент музыкального училища врезался на мотоцикле в угол здания. Что удивительно, парня выкинуло на обочину, а мотоцикл протащило еще пару метров будто какой-то неведомой силой. Больше пострадавших в инциденте не было, у парнишки зажила сломанная рука, и он снова сел за отремонтированный мотоцикл. Памятуя поговорку «Все хорошо, что хорошо кончается», я даже рассказала Владу о своих дежавю, причем его реакция сильно меня удивила – он ничего не сказал, а только крепко обнял меня и серьезно произнес: «Никогда больше так не делай». Я так и не поняла, что он хотел этим сказать. Все действительно закончилось вроде бы хорошо.

Вот только почему у меня все чаще появляется ощущение, что я не живу своей собственной жизнью, а будто вижу ее со стороны? Откуда-то сверху?

Черный свет

 
Было темно и колюче в сто пятом круге.
Падали звезды, любовью взрывались вены.
Это ничуть не похоже на дантовы муки.
Много сильнее. И в это нельзя не верить.
 
 
Было темно. И не праздно горели лампы.
Отсветы желчи плевали мне прямо в душу.
Я угадать пыталась в бокале с «Фантой»
Судьбы воды до ее превращенья в сушу.
 
 
Было темно. Я со страхом ждала рассвета.
Часа, который единство на два разлепит.
Я рисовала черным полоски света.
Ты уходил, нули превращая в цепи.
 
 
Было темно. На земле остывали камни.
Розы за ночь покрывались налетом снега.
Я повторяла заученной старой мантрой
Имя твое. И любовь уходила в небыль.
 

Облака

 
А в Германии быстро по небу бегут облака…
Как же раньше я этого – веришь? – могла не заметить…
Все проходит. И руку другая сжимает рука,
И за осень разорванной сказкой мы вряд ли в ответе.
 
 
Я все время смотрю на деревья – там бледная нить.
Перечеркнуто небо несчетным числом самолетов.
Это так по-людски – не суметь ничего сохранить
И поставить на завтра двадцатую точку отсчета.
 
 
За стеклом электрички альпийские горы и снег,
И, в пальто из мохера укутавшись, медленно стыну.
Опускаю глаза. Отпускаю – тебя уже нет —
Я любовь мою в дым облаков, пробегающих мимо.
 

Лето

 
девочка – кукла
немного ветер немного кремень
ребенок ли взрослый
все одинаковы
лица на утро
в чужой постели
 
 
а кто-то просит о тени
но солнце жарит
и каждый хочет быть с теми
кто любит
кто – понимает
и что ценнее —
пить ли не пить
благость
просить смело менять
смену
сцену
плакать
размазывать мысли
по блюдцу
карябать вилкой
заматывать
красное
синее
тело
чужой простынкой
просить – умолять – кричать – плакать
потом
прижиматься к единственно верному
папа!
в фатиновом облаке скрыться
ладонь на лицо
от света
 
 
а в двух шагах от тебя
никому до тебя нет дела
июнь.
лето.
 

Стеклянный город

 
стеклянный город
я разбиваю твои мостовые
прости
в твоей воде милые безыскусные простые
сны
те что не повзрослели не заставляют бояться
ждать
счастья на якоре посреди всего этого блядства
выживать
не просто не нужно не – возможно?
прости
стеклянный город
я разбиваю твои мосты
выложенный по кирпичикам
бастион
в мой детский, синий-синий
прозрачный сон
мне странно холодно страшно
зябну – жуть!
стеклянный город
закупорил мне кварцем легкие
не вздохнуть
в темную воду уходят
тонут
стонут
фонари
не томи враг мой
друг мой
стеклянный город
отпусти
ребенок просит
не дай сломать его
отпусти допрежь[4]4
  Допрежь (наречие) – прежде, перед сим.


[Закрыть]
покуда чист неиспорчен светел свеж
ты ведь знаешь
стеклянный город
логос врет
кладет замусоленную облатку
в детский рот
не плачь мальчик
оно вечно – Божье
писаное от руки
стеклянный город
пожалей меня
по-мо-ги
 

Души

 
Город пустел. Килограммами снега
Бились в нещадно промерзшие окна
Руки чужие фотонами света,
Души домов разрывая на стекла.
 
 
Небо акрилом щурилось в лужи,
Тени бросая под прутья трамвая.
Звезды горят стетоскопами в души —
Души людей в поисках рая.
 
 
Чаши весов – однозначное бремя,
Лики божеств темно-красной подводкой.
Души вечны. И стирается время
В бледный фантом уходящего года.
 

Переменная

 
Бесконечность неверна в системе пяти уравнений.
В тебе больше вопросов, чем можно логически высчитать.
Даже если принять за константу доказанность мнения,
Что в итоге достаточность счастья сумеется выстрадать —
Я устала ломать твои рамки и ждать снисхождения,
Слишком хрупки границы очерченных набело графиков.
Я еще бы надеялась (вдруг) на твое появление,
Колдовала б возможность блаженств по твоим фотографиям,
Не искала пути отступлений и верила в лучшее,
Абсолютность значения «вместе» взяла бы за верное.
Только ты – это дело счастливого все-таки случая…
И ты просто не можешь остаться.
 
 
Ты – переменная.
 

Сказочник

 
Обними меня, сказочник,
Дай прикоснуться к счастью,
Растревожь мне дыхание
Яростным светом моря.
Оттого ль невозможность тебя
Разрывает меня на части,
Что тебе я сдалась без всякой
Войны и боя?
Я в мозаике цифр гадаю
Твои рассветы,
Я зову твою небыль,
В пепел сжигая связки.
Обними меня, сказочник,
Мой неразумный, где-то
Заблудившийся мой
В апогей ненаставшей сказки…
 

II. Про то и про это

Юрий Максименко

Александр Галяткин

Люба Лебедева

Евгений Вишневский

Юрий Максименко
Беларусь, г. Гомель

Нос там, нос сям

Однажды Нос, сбежавший от коллежского асессора Ковалева, явился к графу Алексею Толстому и стал жаловаться на Гоголя: мол, и общество у него дурное, и достаток низкий, и пишет он всякие несуразности… И предложил свои услуги автору «Гиперболоида» и будущего «Золотого ключика».

– Возьмите меня, светлейший граф, не пожалеете.

– Зачем вы мне нужны? – недоумевал писатель. – У меня и собственный нос имеется. Он-то чует за версту, что с вами, уважаемый, связываться не стоит: если вы бросили Ковалева с Гоголем, то где гарантия, что вы меня не кинете?

Нос заглянул в рукопись «Золотого ключика»:

– Вашему Буратино я был бы незаменим…

– Не суйтесь, куда вас не просят, – сказал Толстой и выставил Носа за дверь. С тех пор его видят в Петербурге то там, то сям. Говорят он работает «литературным негром» у разных писателей. А когда наваял Брежневу «Малую землю» и «Целину», Николай Васильевич восстал из мертвых, схватил Носа в передней у очередного работодателя да и поволок за собой. Но время от времени призрак Носа видят то там, то сям. И не только в Питере…

Нос у зайца

Однажды Церетели в страшном сне привиделся гоголевский Нос, скачущий верхом на будущем известном скульпторе. Проснулся он в холодном поту и… побежал в мастерскую. Неделю не выходил из нее – сваял трехметровую копию серебряного зайца Фаберже. Путину дарил, Лужкову дарил, мэру Нью-Йорка дарил – все вежливо отказались. И только мэр Баден-Бадена не смог выдержать напора Церетели. С тех пор исполинский заяц стоит там. Говорят, в ненастную погоду у зайца появляется статский советник Нос и криво ухмыляется, глядя на церетелиевскую громадину.

Нос в командировке

Майора Ковалева однажды спросили:

– А где же ваш Нос, милостивейший сударь?

– В командировке, – не задумываясь ответил Ковалев.

Нос в отсутствии Хлестакова

Однажды Нос поехал по России-матушке – в командировку. Остановился в одном заштатном городишке, вышел в ресторацию и нос к носу столкнулся с Бобчинским и Добчинским.

– А что, братцы, – спрашивает, – есть у вас приличные места, где можно отобедать?

А Бобчинский возьми и ляпни:

– Конечно! Например, у городничего нашего Антона Антоныча.

– Надо бы к нему визит нанести намедни, – сказал Нос.

А Бобчинский с Добчинским помчались к городничему быстрее ветра:

– К нам едет ревизор! К нам едет ревизор!

Незамеченный никем Хлестаков в этот день отобедал в нумерах тремя корочками хлеба…

Нос во всероссийском розыске

Однажды коллежский асессор Ковалев пришел в гости к Гоголю и пожаловался, что у него нос пропал. Рассмеялся Николай Васильевич: «Может, ему у вас между глаз скучно стало и он по Питеру решил прокатиться… Ну пропал нос… Эко горе, эка невидаль… Вот если бы от вас голова ушла… А нос – не такая уж важная птица!»

Возмутился Ковалев: «Как же не важная? Вон народ сколько пословиц и поговорок сочинил о нем. Не стал бы он о пустом месте так много говорить…»

– Неужели много? – не поверил Николай Васильевич.

А Ковалев считает да пальцы на руках загибает:

– Всякая птица своим носом сыта. Это раз… Этот нос для двоих рос, а одному достался. Это два… Куда шестом не достанешь, туда носом не тянись. Это три… Не тычь носа в чужое просо. Это четыре…. Кабы у дятла не свой нос, никто бы его в лесу не нашел. Это пять… Береги нос в большой мороз. Это шесть… Сметлив и хитер – пятерым нос утер. Это семь… За спрос не бьют в нос. Нос не дорос, руки коротки… Нос с локоть, а ума с ноготь… Ну итак далее…

Рассмеялся Гоголь и говорит:

– Ладно, объявлю я ваш нос во всероссийский розыск… Нет, лучше в мировой.

И сдержал слово – написал повесть «Нос», которая прославила не только Ковалева с его частью лица, но и самого Николая Васильевича.

Лане Побалуй с благодарностью за вдохновение и творческий азарт.

Рыцарь похмельного образа

Дон Кихот проснулся с похмелья, но в хорошем настроении.

– А что, друг мой Санчо Панса, никаких подвигов не осталось, которые бы я не совершил ради прекрасной Дульсинеи Тобосской?

– Не осталось, – говорит Шурик Панса. – Мельницы вы все в окрестностях по пьяни поломали. Рогатый скот весь в виде овец и прочей живности в ущелье посбрасывали. Винные бочки все продырявили. А вчера встретили некоего Сервантеса, так ему такого о Дуське из Тобоса наговорили, что бедный писатель вместо пера за сердце схватился…

Загрустил Дон Кихот. С тех пор его и называют: Рыцарь печального образа…

Мельницы сдаются без боя

Однажды Дон Кихот был разбужен самым варварским способом – Санька Панса вместо петуха прокричал на рассвете:

– Вставайте, сударь, вас ждут и завтрак и… рассол.

– Так лошадь мою вроде Россинантом звать, – сказал печальный рыцарь, приходя в себя.

– Лошадь-то Россинантом звать, – согласился верный рассолоносец. – А вот вас как называть после того, как вы вчера всех гусей в округе истребили, когда сеньор Сервантес попросил у вас всего одно перо?

– И что же ты меня не остановил, паршивец?

– Остановил. Так вы на последнюю мельницу в округе набросились. Подняло вас лопастями вверх, а сеньор Сервантес закричал: «Сударь, сегодня вы на высоте!» Выматеритесь, а он хохочет да записывает, хохочет да записывает… «Пародию, – говорит, – пишу на рыцарский роман».

Пилите, Шура!

Однажды Дульсинея Тобосская попросила Дон Кихота и Санчо Пансу дров напилить. Дон Кихот и рад стараться – побежал, пилу притащил. А Санчо возмущается:

– Не рыцарское это дело – дрова пилить.

Дон Кихот поднес пилу к разрушенной мельнице и говорит:

– Пилите, Шура, пилите!

Санчо Пушкин

Однажды Санчо Панса привел к рыцарю печального образа маленького курчавого мальчонку.

– А кто этот живчик, Санчо? – спросил Дон Кихот.

– Это мой внучатый племянник из России – Санчо Пушкин. Будущий великий поэт.

– И чевой-то он приперся в такую даль?

– Он вам стишок в гишпанском стиле привез показать. Не робей, Санчо. Дай дяде бумажку.

Дон Кихот пенсне свое водрузил на орлиный нос и прочел:

 
Я здесь, Инезилья.
Я здесь, под окном.
Объята Севилья
И мраком и сном.
 
 
Исполнен отвагой,
Окутан плащом,
С гитарой и шпагой
Я здесь под окном.
 

– А мальчонка-то далеко пойдет! – прослезился Дон Кихот. И Санчо Пушкин действительно пошел…

Роман в стихах

Однажды Дон Кихот попросил Санчо Пушкина написать свою биографию.

– Позвольте, уважаемый дон, но книгу такую задолго до меня написал сеньор Сервантес.

– Вот именно, задолго… Старик выжил из ума и написал обо мне такую галиматью… Вот послушайте, что говорится в Большой Советской Энциклопедии: «Проехав целый день, он устал и направился к постоялому двору, приняв его за замок. Неказистая наружность идальго и его возвышенные речи всех рассмешили, но добродушный хозяин накормил и напоил его, хотя это было нелегко: Дон Кихот ни за что не хотел снимать шлем, мешавший ему есть и пить. Дон Кихот попросил хозяина замка, т. е. постоялого двора, посвятить его в рыцари, а перед тем решил провести ночь в бдении над оружием, положив его на водопойное корыто. Хозяин спросил, есть ли у Дон Кихота деньги, но Дон Кихот ни в одном романе не читал про деньги и не взял их с собой. Хозяин разъяснил ему, что хотя такие простые и необходимые вещи, как деньги или чистые сорочки, не упоминаются в романах, это вовсе не значит, что у рыцарей не было ни того ни другого. Ночью один погонщик хотел напоить мулов и снял с водопойного корыта доспехи Дон Кихота, за что получил удар копьем, так что хозяин, считавший Дон Кихота сумасшедшим, решил поскорее посвятить его в рыцари, чтобы избавиться от столь неудобного постояльца. Он уверил его, что обряд посвящения состоит в подзатыльнике и ударе шпагой по спине и после отъезда Дон Кихота произнес на радостях не менее высокопарную, хотя и не столь пространную речь, чем новоиспеченный рыцарь». Сплошное вранье!

– А вы расскажите мне свою настоящую историю, и я напишу роман в стихах, – согласился Санчо Пушкин.

– Здорово! – обрадовался дон Кихот* – Обо мне еще никто не писал в стихах!

Целый месяц все свои вечера Санчо Пушкин посвящал рыцарю и его истории. И он, наверное, написал бы правдивую историю дон Кихота, но его отправили в ссылку… в Россию, где он написал почему-то совершенно иной роман в стихах – «Евгений Онегин».

Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет ответом, каким бы невероятным он ни казался.

Артур Конан Дойл

Закадычный враз

Однажды Шерлок Холмс и доктор Ватсон решили разыграть миссис Хадсон и сказали, что пригласили к ужину доктора Мориарти.

Что тут началось! Скромная тихая старушка превратилась в фурию – по квартире мечется, в Холмса и Ватсона тарелками швыряет:

– Да чем же их макароны лучше моей овсянки?! Злодей этот ваш Мориарти! У них там, на Сицилии, все – сплошные мафиози.

Пришлось Шерлоку с Ватсоном идти на поклон к Конан Дойлу, чтоб он из душки Мориарти сделал закадычного врага.

С тех пор Мориарти как подменили…

Этот вой у нас песней зовется…

Шерлок Холмс и доктор Ватсон пригласили на ужин Конан Дойла. Сидят, спаржу кушают, виски пьют, последние криминальные новости обсуждают. И вдруг сэр Артур сказал:

– Вечер перестает быть томным… А вы ведь, Шерлок, кажется, на гитаре поигрываете… Сбацайте нам что-нибудь!

– На скрипице я поигрываю, сэр Артур… Это раз. Играю я в редких случаях, когда дело заковыристое распутаю… Это два. А в-третьих, поздно уже – соседи будут жаловаться…

Но Конан Дойл настаивал. Пришлось автору-творцу подчиниться. И только Холмс тронул струны – за стеной раздался вой.

– Что это? Кто это? – поинтересовался сэр Артур. – Неужели собака Баскервилей на болоте?

– Нет-с, – отвечает Ватсон. – Это миссис Хадсон на кухне воет.

Так к Конан Дойлу нежданно-негаданно пришла задумка повести о собаке Баскервилей. А миссис Хадсон никто даже спасибо не сказал. Обидно за старушку!

Сущий пустячок и пробелы в музыкальном образовании

Однажды, сидя у камина, доктор Ватсон и миссис Хадсон слушали музыку.

Вернулся уставший Холмс.

– Забавная вещица, – сказал он о музыке. – Что это?

– «Шутка». Моя любимая, – сказала миссис Хадсон.

– Мне смеяться? – не понял Шерлок и обратился к Ватсону: – Джон, что здесь происходит? Чем вы так увлечены?

– «Шуткой», – невозмутимо ответил Ватсон.

Уходя, Холмс недоумевал: «Никогда не подозревал, что миссис Хадсон ценит тонкий английский юмор. Но почему Ватсон не смеется, а как-то загадочно улыбается?» Когда он вышел к ужину, звучала другая музыка, в такт которой миссис Хадсон пыталась качать ножкой. Шерлок едва не свалился с лестницы.

– А что теперь?.. – спросил он.

– «Пустячок», – ответила миссис Хадсон.

– Я чуть себе шею не свернул, а вам – то шутка, то пустячок! – возмутился Холмс.

– Как все запущено, Холмс, – сказала миссис Хадсон. – Придется мне заняться вашим музыкальным просвещением. Начнем с Баха. Итак, автор прозвучавшей «Шутки» Иоганн Себастьян Бах родился в 1685 году в небольшом немецком городке Эйзенахе и первые навыки игры на скрипке он получил от отца, скрипача и городского музыканта…

У Шерлока все поплыло перед глазами – то ли от миссис Хадсон и ее Баха, то ли от голода.

То ли от того и другого… Пришлось приводить его в чувство и возвращать к жизни превосходными ростбифом и кексом, которые замечательно готовила миссис Хадсон.

Несостоявшстся шарлотка

Однажды сэр Артур Конан Дойл пригласил в гости сэра Исаака Ньютона. Сидят, ведут споры о том, о сем – коротают длиннющий зимний вечер. И вот с мороза входит миссис Хадсон с корзинкой – злющая-презлющая.

– Подлецы, – говорит, – все подлецы…

– Это кого же вы так обзываете «ласковым» словом? Кто такие подлецы? – поинтересовался Конан Дойл.

– Продавцы подлецы, потому что цены на яблоки взвинтили. А вы подлец, сэр Артур, потому что отправили за эти проклятущими яблоками старушку, да еще в такой мороз. Шарлотки, видите ли, захотелось. А шарлотка, к вашему сведению, французская стряпня. Не красит это вас, сэр Артур! – высказавшись, миссис Хадсон двинулась на кухню.

– Не угостите ли яблочком, милая старушка? – сказал сэр Ньютон. Миссис Хадсон оглянулась, полоснула ученого взглядом да как швырнет яблоком – аккурат в макушку попала!

– Эврика! – закричал Ньютон и осененный домой побежал – закон записывать.

А сэр Конан Дойл в этот вечер остался без шарлотки, без приятного собеседника, да и муза его не посетила, сколько перьев не ломал.

Метод дедукции

Однажды миссис Хадсон потчевала доктора Ватсона новым своим кулинарным изыском. Чай стыл, а Холмса все не было. Когда часы в прихожей пробили половину десятого, в комнату, где полыхал камин, ввалился Шерлок с Лейстредом из Скотланд-Ярда.

– О, Холмс, мы вас так давно ждем, – обрадовался Ватсон. – Миссис Хадсон испекла замечательный бисквит.

– Дорогой друг, мы были в Скотланд-Ярде, – ответил Холмс.

– Может, и в Скот-ланде, да не в Ярде… – пробурчала старушка. Великий сыщик в который раз игнорировал ее стряпню.

– Где же мы были в таком случае? – спросил, смеясь, Холмс.

– По бабам ходили! – выпалила старушка.

– Это почему вы так решили?

– Во-первых, у вас странно блестят глаза…

– Мы вышли на след убийцы!

– Во-вторых, у вас помада на шее…

– При задержании преступница хотела укусить меня, но Лейстред…

– Принял укус на себя… – закончила старушка. – У него помада не только на шее, но и на щеке.

– А в-третьих? – спросил Холмс.

– А в-третьих, у вас из кармана торчит некая часть, простите, женского нижнего белья. И не пытайтесь меня убедить, что вы взяли часть женского гардероба, чтоб снять отпечатки пальцев…

– Именно так все и было! – воскликнул Холмс.

– А в-четвертых, у вас что-то не застегнуто! – сказала миссис Хадсон и, пока Холмс застегивал это что-то, ушла с гордо поднятой головой: – Метод дедукции, Холмс! Учитесь, пока я жива!

Вначале была миссис Хадсон

Однажды Артур Конан Дойл и Эдгар По заспорили, что было первым – курица или яйцо.

Спорили до хрипоты…

– Может, вы скажете, что ваша курица былой первой! – кричал вышедший из себя сэр Артур.

– А откуда, по-вашему, яйцо появилось? Из правого рукава фокусника? – не уступал Эдгар По.

– Совершенно верно, – отвечал Конан Дойл. – И имя этого фокусника – Вселенная. Сначала она сжималась. И сжалась до размера яйца. Произошел большой космический взрыв и яйцо…

– Разбилось! – подхватил По. – Все эти теории – враки. Может, вы скажете, что и метод дедукции придумали вы или ваша вселенная?

– Метод придумал я, – сказал Конан Дойл.

Но тут стоявшая за спиной миссис Хадсон заговорила:

– Слушать вас противно – ругаетесь, как мальчишки. А между тем метод дедукции придумала я! Вспомните, как я раскусила Холмса, когда он утверждал, что был с Лейстредом в Скотланд-Ярде.

Джентльмены замолчали. Потому что поняли: вначале была миссис Хадсон!

Тиха Вальпургиева ночь

Шерлок Холмс любил подшучивать над миссис Хадсон. Приходит она однажды и говорит:

– Мистер Холмс, деньги за квартира давай. Буду новый метла и керосинка покупать – наший совсем прохудился.

– Ну, керосинка понятно для чего, – сказал Холмс. – А зачем вам метла? Полетите на Лысую гору? Так ведь не Вальпургиева ночь еще! – и как захохочет.

– Ну, погодите, Холмс, я вам еще припомню!

И припомнила: когда Холмс возвращался домой, Хадсон стояла на пороге и никого не впускала в дом – ни его, ни Ватсона. Только был слышен на всю округу ее зычный голос:

– Эй, мистер, ты сюда не ходи! Ты туда ходи – снег башка пападет: савсем больна будет!

Список грехов

Когда Ватсон женился и решил съехать с квартиры на Бейкер-стрит, миссис Хадсон сначала упала в обморок, а потом упала на колени… перед Ватсоном:

– Не покидайте меня, Джон! Не оставляйте меня одну с этим…

– Но, миссис Хадсон, я люблю другую женщину и не собираюсь мельтешить у вас перед глазами всю жизнь.

– Мельтешите! Сколько хотите мельтешите, только не оставляйте меня с этим несносным Холмсом!

– Ах, вот оно что! А я уж грешным делом подумал, что вас обуяла страсть на старости лет…

– Живите у меня. Я уступлю вам с женой лучшую комнату – свою.

– Вы не поняли, миссис Хадсон: мы решили купить дом и жить отдельно. Не драматизируйте ситуацию: Холмс – человек со странностями, но не более того…

– Да, но этих странностей – воз и маленькая тележка! Я ненавижу, когда он курит, играет на скрипке, проводит свои химические опыты, в его комнате постоянный беспорядок, а еще…

Чтобы прервать длиннющий список грехов и пороков Холмса, Ватсон посоветовал:

– А вы обратитесь к мистеру Конан Дойлу. Только он вам поможет.

Миссис Хадсон пожала в знак благодарности руку Ватсону и побежала к

сэру Артуру. Тот, выслушав старушку, отравил Холмса на два года в Тибет, где он провел несколько дней у далай-ламы, а потом опубликовал свои записки об этом путешествии под именем норвежца Сигерсона. Затем Холмс был услан в Азию, по милости Конан Дойла объехал всю Персию, заглянул в Мекку и побывал с визитом у калифа в Хартуме. Как была рада миссис Хадсон!

Холмс в квадрате

Однажды к Холмсу и Ватсону на Бейкер-стрит приехали исполнители их ролей Василий Ливанов и Виталий Соломин. Открыла дверь миссис Хадсон, видит – стоят Холмс и Ватсон. Смотрит в прихожую – сидят Холмс и Ватсон.

– Неужели я сошла с ума? – прошептала старушка, а знаменитому сыщику сказала: – Холмс, к вам пришли… вы сами.

– А у старушки нашей – того: дежа вю! – сказал Холмс Ватсону. Они уложили миссис Хадсон в постель, вызвали скорую медицинскую помощь. А Ливанов и Соломин постояли у дверей, да и ушли – у них на этот день было запланировано посещение других достопримечательностей Лондона.

Притча во языцех

Однажды миссис Хадсон получила телеграмму: «Дорогая Марта, приезжаю сегодня дневным поездом. Встречать не надо. Твоя Джейн».

Проходя мимо Холмса, она сверкнула глазами, торжественно произнесла: «Наконец-то ваше мужскому засилью приходит конец!», помахала телеграммой перед глазами («вот!») и гордо удалилась на кухню, где сразу что-то зашумело, зашипело и начали источаться немыслимые ароматы.

– Кто так вдохновил нашу фурию? – спросил Холмс Ватсона.

– Возможно, приезжает кто-то из ее родственников…

– Или родственниц… – поправил Холмс. – Но у нее, насколько я знаю, никаких родственников нет.

Ватсон развел руками.

В полдень раздался звон дверного колокольчика и миссис Хадсон, приодетая и напомаженная, пошла открывать дверь. На пороге стояла – ба! – ее старинная подруга мисс Марпл.

– Дорогая Джейн!

– Дорогая Марта!

Старушки обнялись и прошли в комнату Хадсон.

– Мне очень стыдно, Ватсон, но я пойду и подслушаю, о ком судачат наши кумушки.

Подкравшись к спальне миссис Хадсон, он услышал, как старушка всхлипывает, а мисс Марпл ее успокаивает.

– Дорогая Джейн, я уже не чувствую себя здесь хозяйкой дома. Я – настоящая мученица! Мало того, что второй этаж моего дома в любое время подвергается нашествию каких-то странных и зачастую малоприятных личностей, но и сам Холмс своей – мягко говоря – эксцентричностью и безалаберностью постоянно испытывает мое терпение, которое небезгранично. Его чрезвычайная неаккуратность, привычка музицировать в самые неподходящие часы суток, иногда стрельба из револьвера в комнате, загадочные и весьма неароматичные химические опыты, которые он часто ставит, сделали Холмса самым неудобным квартирантом во всем Лондоне. Перед ним закрыты все двери. И только я с моим ангельским нравом и терпением еще не указала ему на дверь.

Тут миссис Хадсон прервала длиннющую тираду и шепотом добавила:

– Но, с другой стороны, платит он по-царски. Только поэтому я и терплю… Ну что я все о себе да о себе?! Как жизнь в Сэнт-Мэри-Миде? Как твой дорогой племянник Раймонд? Не забывает тебя? Что он пишет? Сколько книг издал в США?..

Дальше Холмс слушать не стал. Он вернулся в свою комнату и сказал Ватсону:

– Ваш покорный слуга – притча во языцех!