Текст книги "Цвет алый"

Трое Толстых и прочие рассказики о писателях

Все!

Однажды Толстой проигрался в пух и прах…

А тут Гоголь проходил мимо гоголем вместе с Достоевским.

И говорит:

– Пушкин, Федор Михалыч, не поверите, – это наше…

Толстой цап-цап по карманам – пусто!

– Все! – сказал Лев Николаич.

А Гоголь Достоевскому сказал:

– Даже Толстой согласен, что Пушкин – наше все!

– Как все? – недоумевал ФМ.

– Все, больше не буду играть на деньги! – сказал Толстой.

– Не зарекайся, старый, – сказал Гоголь и стал пересказывать Достоевскому рассказ Толстого про баню…

Все!

Как Путин и Медведев Достоевского спасли

Достоевский проигрался однажды в пух и прах. До нижнего, пардон, белья. Жена его, стеная слезно, пошла на прием к Путину с Медведевым.

– Как же вы допускате, отцы-государи, чтобы пагубная страсть вконец сгубила гениального писателя!

– Какого? Александра Исаевича мы вроде бы, не обидели – сказал Путин.

– Да не Соженицын, а Достоевский! – сказала бедная женщина. – Я имею честь быть женой Федора Михайловича.

– Ааааа! – в один голос сказали Путин и Медведев. И издали указ о запрещении игорного бизнеса в России, окромя дозволенных зон, до которых добраться у Достоевского не было возможности.

Так Пугин с Медведевым спасли Достоевского и Россию от заразы лудомании.

Семейное счастье Толстого

«Есть счастливые семьи, но некоторые счастливее семейных…» – написал Лев Николаевич, но строгий внутренний цензор Толстого, его ум, честь и совесть Софья Андреевна что-то пробурчала про соль на раны, сор из избы и исправила на то, что дошло до нас из седых толстовских времен: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Левушка обиделся и пошел спать на конюшню. Вместе с Чеховым. Там у Чехова и Толстого и родилась знаменитая «Лошадиная фамилия»…

Сенной супчик

Толстой решил стать вегетарианцем… под дулом пистолета Репина.

Репин сказал:

– С завтрашнего дня у тебя начинается новая жисть – бушь со мной супчиком из сена питаться.

– Лана, – согласился великий Лев. – Но в новую жизнь я хочу взять с собой Антошу. Можно сходить на конюшню?

– Зачем тебе, Левушка, в новой жизни конюх? – спрашивал живомаз Репин.

– Чехов – не конюх. Чехов – великий (после меня!) русский писатель.

Репин согласился.

Так Антон Палыч стал вынужденным толстовцем и вегетарианцем. И наконец, хлебая сенной репинский супчик, дописал свой рассказ о лошадиной фамилии.

Кто что у кого стибрил

Шекспир не любил Толстого, потому как Левушка еще в детстве стибрил у Уильяма сюжет… Потом – другой… А маменьке наябедничал, что Великий Бард у него ворует сливы…

Про птичку

Толстой юговал в Севастополе. Однажды его разбудил чей-то крик. Левушка думал, что Софья Андревна завтракать зовет. А оказалось: чайка кричит как самашэдшая. Рассерчал и… подарил Чехову сюжет пьесы про гадкую птичку.

Кривое зеркало

Лев Толстой был зеркалом русской революции. Посмотрел в это зеркало Троцкий и умер от ужаса. Так ледоруб, припасенный для него, и не пригодился…

Фрукты-овощи

Софья Андреевна оченно любила вишневое варенье без косточек и часто усаживала Левушку косточки вынимать. С тех пор Толстой невзлюбил вишни. И продал вишневый сад Чехову. А тот возьми и пьеску напиши да деньги за нее получи немалые. А потом – «Крыжовник»… Рассердился Лев наш Николаич и решил написать роман «Развесистая клюква», но Софья Андреевна рукописью печку растопила… И Толстой с тех пор не пишет про фрукты-овощи…

Хождение мало ли куда

Толстой работал над новым романом, когда к нему зашел Чехов.

– Над чем работаете, Алексей Николаевич?

– Над трилогией. Вот первый роман уж начал. «Три сестры» называется.

– Постойте, – говорит Чехов. – Но «Три сестры» уже написаны.

– Кем же?

– Мной! Назовите свой роман как-нибудь по-другому. Например, «Сестры».

Толстой согласился и вычеркнул из названия слово «три».

– А как трилогия будет называться?

– «Хождение»!

– Хождение куда? Непонятно!

– Хождение в народ! Хождение по мукам! Да мало ли куда хождение! – сказал Толстой.

– Надеюсь, вы не назовете трилогию «Хождение» или «Хождение мало ли куда»! – возразил Чехов. – Народ это читать не станет. Используйте пиар-технологии. Надо выбрать название яркое, броское, запоминающееся. Назовите «Хождение по мукам»! Народ у нас любит мучеников – тут же раскупит!

Антон Павлович как в воду глядел – первый том трилогии «Хождения по мукам» у Толстого с руками оторвали! Пришлось Алексею Николаичу второй том секретарше надиктовывать.

Облако в штанах

Про то и про это

Однажды Володенька Маяковский загрустил по своей грузинской родине, где папаша его нес нелегкую службу лесничего. Вспомнилось ему лесное детство. И Володенька стал стишки сочинять:

 
Однажды в студеную зимнюю пору
Я из лесу вышел. Был сильный мороз…
 

Не видел он, что сзади идет Николай Алексеич Некрасов и, пока Маяковский сопли подбирает, стихи за ним записывает…

Володенька уже и книгу готовил «Коммуна Руси. Жить хорошо!», как вдруг ему сообщили, что Некрасов накануне издал «Кому на Руси жить хорошо».

Разозлился Маяковский и написал на Некрасова сатирическую поэму «Про это».

Я сам!

Однажды в 5-й московской гимназии, где учился Володя Маяковский, учитель решил учеников своих научить приемам классического стихосложения. А Маяковский в тетради рожи рисовал.

– Ну-ка, молодой человек, покажите, что у вас получается…

А у Маяковского одни рожи да пару подписей:

 
Квадратнорожий мой наставник
Пыхтит над нами, словно чайник…
 

– Кто ж так сочиняет! – возмутился учитель. – Тут и ритм рваный, и стиля нет… Ну-ка давай я чуток подправлю.

– Ага, фигушки, – сказал Володенька. – Сначала поправите, а потом издадите под своим именем. Я сам!

И все свои четыре пародии издал под названием «Я сам».

Рожа как предчувствие кубофутурпзма

Рисовал Маяковский свои рожи, рисовал, а приятели его по гимназии ржали до колик над рожами родимых преподов: «Ну, Вован, ты просто художник!»

И Вовка решил поступить в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Ваять пробовал – ничего не сваял. Дом спроектировал – он тут же развалился от легкого дуновения ветерка. Портрет своего друга Бурлюка нарисовал, а на холсте кто-то квадратнорожий.

– А это что за образина? – спросил Бурлюк.

– Это не образина, а твой портрет!

– А почему я на куб похож на портрете?

– Так я стиль новый открыл – кубофутуризм.

Бурлюк жутко обиделся на этот пасквиль на себя. Но к течению кубофутуризма примкнул. На всякий случай…

Младой поэт и 33 коровы

Лежал однажды Маяковский в стогу сена и вирши сочинял про неразделенную любовь. Рифма не шла. И вдруг он услышал коровье мычание.

– Вот оно! – воскликнул поэт и за карандаш схватился. Две тетрадки исписал, а когда в город вернулся, издал сборник своей любовной ерунды под названием «Простое как мычание».

Александр Галяткин. Юлия Фадеева
г. Санкт-Петербург

Анекдоты про Гримуарову-Штиглиц

Изящный захват литературного пространства – великое дело.

Н. Гримуарова-Штиглиц

Дорогой читатель, мы считаем необходимым рассказать о нашей доброй приятельнице, причем весьма необычным способом. Зовут ее Надежда Людвиговна Гримуарова-Штиглиц. В юности она мечтала стать филологом, но судьба рассудила иначе: Гримуарова-Штиглиц работает судебно-медицинским экспертом. Наше произведение дает ей уникальную возможность прожить еще одну жизнь.

Мечта Надежды Людвиговны сбудется! Она превратится в филолога высочайшего класса и станет лучшей в искусстве создания изящной литературной мистификации. Что поделать, дорогой читатель, если создать изящную литературную мистификацию больше некому, кроме умной и очаровательной женщины, которой приходится каждый рабочий день от звонка до звонка препарировать трупы.

Абсолютно убеждены, что такая культурная героиня, как Гримуарова-Штиглиц из этих анекдотов, необходима во все времена, а особенно в наши, когда для русской литературы настали темные века.

Авторы выражают глубокую благодарность Ивану Петровичу Белкину, без дружеского содействия которого создание этого произведения было бы невозможным.

Студенты обожали Гримуарову и русскую литературу. Приходит как-то к ней на экзамен арабский студент, сын нефтяного магната, и говорит:

– Поедем со мной, Шахерезада, будешь мне одному про русскую литературу сказки рассказывать.

– Ладно, но учтите, что первая сказка будет про бедуина Дантеса, который убил шейха Пушкина за Шахерезаду.

– Вах! А можно, чтобы в первой сказке шейх Пушкин убил бедуина Дантеса?

– Увы. Иншалла.

Так и не поехала.

* * *

Гримуарова ведет семинар по современной русской литературе:

– Современные русские писатели делятся на два типа. Да вы и сами знаете! Кто скажет, как называется литератор, который не может не писать, но не способен создать ничего стоящего?

– Графоман! – закричали студенты.

– Верно. А как называется литератор, который может создать хороший текст, но не хочет?

– Сволочь он, – донеслось из аудитории.

Гримуарова:

– Лев Толстой бы не согласился. Всем сказал: «Если можешь не писать, не пиши», – а сам… Но лично мне больше нравится высказывание другого классика: «Писал бы лучше, жил бы дольше».

* * *

В молодые годы Гримуарову-Штиглиц часто посылали на прием к высокому начальству подписывать важные бумаги. Высокое начальство любило ее и постоянно предлагало вступить в опасные связи. На это Гримуарова-Штиглиц всегда отвечала:

– С удовольствием, если вы читали Шодерло де Лакло в подлиннике.

Высокое начальство разочарованно разводило руками. Этим дело и заканчивалось. Но однажды попался умный начальник, который спросил:

– А вы-то сами читали?

Его фамилия была Гримуаров.

* * *

Позвали как-то раз Гримуарову в жюри одного литературного конкурса и строго-настрого предупредили, что победить должно произведение автора под номером три, а остальные можно даже не читать.

Наступил финал конкурса, пришла вся литературная и другая общественность. Выступают члены жюри и называют имя победителя. Дошла очередь до Гримуаровой:

– Все произведения гениальные, но по воле Ремарка победил автор под номером три.

В зале шум и крики:

– При чем здесь Ремарк? Какая такая ремарка?! Давайте уже водку пить!

– Вчера перед сном я прочитала все произведения конкурсантов, а еще «Три товарища» Ремарка, – призналась Гримуарова и замолчала.

– И что дальше? – разволновалась публика. – Не тяните, водка стынет!

– И сразу начала водку пить! – снова призналась Гримуарова.

Все обрадовались, стали обниматься, целоваться, фотографироваться, а главное – водку пить за победителя и за Ремарка.

* * *

По университету ходила легенда, что дома у Гримуаровой в нижнем ящике письменного стола лежит настоящий средневековый гримуар. Рассказывали, что достался ей сей манускрипт от потомков особы, близкой к Федору Сологубу. Те счастливчики, которым Надежда Людвиговна давала полистать волшебную книгу, клялись, что таких страшных заклинаний не читали никогда. Все эти слухи изрядно надоели Гримуарову.

– Надежда, перестань позорить фамилию. Показывай, что за чертовщина у тебя в нижнем ящике письменного стола!

Надежда Людвиговна покорно протянула мужу рукопись. На первой странице было написано «Гримуар. Посвящается Гримуарову».

– Что это?!

– Мои любовные стихи, посвященные тебе.

– Но почему они такие страшные?

– Ты в зеркало-то на себя посмотри! К тому же, мне надо было почувствовать, что такое настоящая литературная мистификация. Пригодится для будущей книги.

– Знаешь, Надежда, давай спать в разных комнатах. Я – с телевизором, а ты – с мистификацией, – обиделся Гримуаров.

* * *

У Гримуаровой подозрительно часто стала ломаться клавиатура. Гримуаров приходит с работы, а Гримуарова из клавиатуры что-то вытряхивает. Думал, крошки, а оказалось – слезы! Пришлось ему в очередной раз покупать жене клавиатуру.

– Ты же знаешь, какая я сентиментальная, – оправдывалась Гримуарова.

– Лучше бы завела себе любовника, чем плакать по пустякам, – опять неудачно пошутил Гримуаров.

– Я никогда не предам тебя духовно, – опять заплакала Гримуарова.

Никогда еще Штиглиц не был так близок к провалу.

* * *

Гримуарова никогда не видела своего первого мужа таким веселым, как в день их развода.

«Хоть бы для виду расстроился», – подумала обиженная Гримуарова, уходя к Штиглицу.

«Не дождешься! – подумал Гримуаров. – В моей жизни было два светлых дня. Первый – когда в детском доме какие-то безумцы дали мне фамилию Гримуаров. И второй – сегодняшний. Ура! Больше никто не будет заставлять меня читать Шодерло де Лакло в подлиннике! Да, Штиглиц, никогда еще ты не был так близок к провалу!»

* * *

Штиглиц тайком от Надежды Людвиговны ходил к Гримуарову играть в шахматы и жаловаться на жену.

Узнала об этом Надежда Людвиговна и спросила:

– И кто у вас обычно выигрывает?

– Гримуаров всегда ставит мне мат. Вся надежда только на китайскую ничью! – признался Штиглиц.

– Не переживай, скоро мы устроим ему пат, женив на какой-нибудь из моих подруг. Есть у меня одна на примете – вылитая Скарлетт О’Хара.

Никогда еще Гримуаров не был так близок к провалу!

* * *

Гримуаров оказался любимцем богов и чудом спасся от Скарлетт О’Хары. И Штиглицу пришлось в очередной раз покупать жене клавиатуру.

– Почему ты плачешь? – спросил Штиглиц.

– Я пишу книгу про вас с Гримуаровым.

– Как решила назвать?

– «Два любимых мужа – как последний аргумент творца перед вечностью»!

«Да, Гримуаров, никогда еще ты не был так близок к провалу», – подумал Штиглиц.

* * *

Книга Гримуаровой «Два любимых мужа – как последний аргумент творца перед вечностью» вызвала огромный резонанс, но на презентацию Надежда Людвиговна не пошла. Когда Штиглиц вернулся домой, жена плакала и отделяла зерна кофе от фасоли.

– Что же ты, Надюша, не пошла с нами? Так весело было, артисты выступали!

Гримурова как закричит:

– Сколько вы заплатили наборщику?!

На обложке книги оказалось написано: «Гримуаров и Штиглиц. Два любимых мужа – как последний аргумент творца перед вечностью».

Никогда еще Гримуарова не была так близка к провалу!

* * *

Гримуарова перенесла тяжелую операцию и впала в кому. С горя Гримуров и Штиглиц три дня гуляли с цыганами. Но когда Надежда Людвиговна пришла в себя, она увидела у своей кровати Гримуарова и Штиглица.

– Вы, вы – мои самые близкие, самые любимые и родные, – прошептала Гримуарова и зарыдала как белуга.

«Наденька совсем плоха!» – заметил Штиглиц и украдкой уронил слезу на ее подушку. На лице Гримуарова мелькнула тень улыбки. «Да, Гримуарова-Штиглиц, никогда еще ты не была так близка к провалу!» – подумал он.

* * *

Издатели давно охотились за рукописью Гримуаровой-Штиглиц о русской литературной мистификации. Один из них послал своего агента из Парижа и велел ему без рукописи не возвращаться. Агент привез для Гримуаровой-Штиглиц большую сумму денег, но та наотрез отказалась. Тогда он решил застрелиться у нее на глазах и попросил исполнить последнее желание:

– Хотя бы объясните, почему вы не хотите издать свою книгу!

– Там кое-что написано по-китайски. А по моим книгам студенты учатся.

– Французские студенты обожают китайский! – вдохновился литературный агент.

– Но уроки китайского я брала у коварного Штиглица, моего второго мужа! Видите ли, мне понадобился человек со знанием китайского языка, когда я писала главу о второй литературной мистификации Е. Дмитриевой (Черубиной де Габриак) с Ю. Щуцким, легендарным переводчиком «Книги перемен». Изучение китайского со Штиглицем оказалось на удивление приятным занятием! Через три месяца я закончила главу и стала Гримуаровой-Штиглиц.

– По рукам! – обрадовался агент. – За эту историю в предисловии и дополнительный тираж на китайском языке удваиваю сумму! Половину – вам, половину – Штиглицу.

– Вы не знаете Штиглица. Как выяснилось, он учил меня китайскому по древнему трактату об искусстве любви. Студентам читать такое рано, даже французским.

– Так не включайте в книгу эту злосчастную главу!

– Не могу. Она самая любимая.

* * *

Однажды студенты спросили у Гримуаровой-Штиглиц:

– Надежда Людвиговна, в чем секрет вашего вечного оптимизма?

– В нервном расстройстве.

– Разве вы больны? – изумились студенты. – Мы никогда не встречали более здорового человека!

– Больна, и давно. А секрет в том, чтобы правильно выбрать заболевание, которое вы можете себе позволить. Учитесь, пока я жива!

– Не понимаем!

– Вот у меня, например, раздвоение личности, и это очень удобно. Когда я ощущаю себя Гримуаровой, весь пессимизм достается Штиглиц, а когда я – Штиглиц, то страдает бедняжка Гримуарова.

* * *

Приходит как-то к Гримуарову среди ночи грустный Штиглиц:

– Ты мне друг? Давай водку пить. Сил моих больше нет, мы с Надюшей в последнее время ссоримся.

– Ну, зачем же водку? – ответил сонный Гримуаров. – Мы с ней в таких случаях всегда в секс-шоп ходили. Сначала я заходил и покупал что-нибудь для нее, а потом – она. Дома обменивались подарками и сразу же мирились. Или покупали коробку пластилина и лепили любимые части тела друг друга.

– Гримуаров, вы бредите! – возмутился интеллигентный Штиглиц и ушел домой.

Через несколько дней пошел Гримуаров проведать Штиглицев. Дверь ему долго не открывали, а когда открыли, он увидел довольную Надежду Людвиговну.

– Почему не открывали? – строго спросил Гримуаров.

– Сегодня пластилин закончился, – ответил изможденный Штиглиц.

* * *

Надежда Людвиговна работала над монографией о Льве Толстом, а на Штиглица никакого внимания не обращала. «Что она там сочиняет?» – подумал любопытный Штиглиц и украдкой заглянул в рукопись, которая начиналась словами: «Лев Толстой очень любил ходить босиком».

На следующий день во время прогулки Штиглиц не надел носки, и его укусил за ногу клещ.

– Наденька, я, наверное, скоро умру.

– Не умрешь.

– Почему?

– Льва Толстого тоже клещи кусали – и ничего, жил долго.

– А Софью кусали?

– Никогда. Они ее жалели.

* * *

Заметил как-то Штиглиц, что у жены юмор стал черным.

– Наденька, что случилось?

– Да глава «Легенды и мифы о русских писателях» такая забавная получается!

– Я тоже хочу, чтобы у меня юмор стал черным.

– Хорошо. Представь, что ты – великий поэт Некрасов. Пьяница. Развратник. Негласный осведомитель третьего отделения. Приходит к тебе Чернышевский и дает почитать свой роман «Что делать?». Как бы ты поступил?

– Отнес бы вредную книгу в третье отделение.

– Честный ответ. Допустим, книгу они у тебя забрали. Наутро снова приходит Чернышевский за единственным экземпляром своего романа. Что бы ты ему ответил?

– Потерял по пьяни! Я же горький пьяница и бабник!

– Толково! А теперь представь, что ты – Чернышевский. Как бы ты отреагировал?

– Морду Некрасову набил бы и снова роман написал. Добавил бы эротики в сны Веры Павловны – и все дела.

– Ладно, так и напишу! Поздравляю с рождением легенды! Смешно?

– Да, но юмор какой-то непривычный…

– Черный! А теперь представь, что ты – великий писатель Достоевский. Первый срок получил за связь с петрашевцами, а второй – за…

– Кем угодно согласен быть в русской литературе, даже Гоголем, но не Достоевским! Ну и зоопарк – эта ваша русская литература!

– Не ваша, а наша! Вот видишь, теперь и у тебя юмор стал черным.

* * *

Приходит Штиглиц с работы и видит, как Надежда Людвиговна удаляет из компьютера Windows.

– Ты что, с ума сошла?

– Нет, решила перейти на Unix.

– Зачем!?

– Пишу учебник, смотрю – опять глава пропала! Пора проучить Билла Гейтса. Не прошу предателя!

* * *

На юбилее университета высокопоставленный чиновник из Министерства культуры вручил Гримуаровой маленькую красивую коробочку с подарком. Сказал, что за вклад в культуру. Гримуарова так расчувствовалась – даже всплакнула у него на плече. Чиновник потом весь вечер с нее глаз не сводил и лысину чесал, а приглашенный на праздник Штиглиц ни слова не произнес от ревности. Дома Гримуарова открыла коробочку и возмутилась:

– Ну, и стоило ревновать? Я же тебе говорила, что он – гей!

Штиглиц очень удивился:

– Почему гей?

– Настоящий бы мужчина французские духи подарил, а этот – медаль.

* * *

Никогда еще Гримуарова не видела Штиглица таким недружественным. Он молча вошел и швырнул на стол книгу на английском языке.

– Что это такое? – процедил Штиглиц сквозь зубы.

– Книж-ка, – заикаясь, произнесла Гримуарова.

– Читай!

Гримуарова осторожно открыла книжку.

– Так. Воспоминания какого-то лорда, жившего в XIX веке. О, довольно откровенные!

Штиглиц задохнулся от гнева:

– Откровенные?! Да, маркиз де Сад отдыхает перед автором этих воспоминаний! Читай дальше!

– Какая безвкусица!

Штиглиц ударил кулаком по столу.

– Из-за этой безвкусицы расстроилась свадьба между представителями двух аристократических семейств!

– Но при чем здесь я! – воскликнула Гримуарова.

– Не прикидывайся невинной овечкой. Это литературная мистификация! Во всем мире не более пяти человек могут создать подделку такого уровня. Я что, мало денег зарабатываю?! Ты мне обещала больше не заниматься частными заказами!

– Это не я!

– Да?! Открывай страницу 69. Читай описание оргии лорда со служанкой!

– Не заставляй меня читать эту гадость. Ты же знаешь, какая я целомудренная! Я даже Камасутру никогда не штудировала!

– Ах, гадость? Я никогда тебе не прошу, что ты посмела описать в деталях наши с тобой любимые позиции!

Гримуарова заплакала и прошептала:

– Ну, они же действительно самые любимые!

* * *

У Гримуаровой родился внук. Она сразу же начала читать ему «Руслана и Людмилу». Но Пушкин внуку не понравился, ребенок постоянно плакал. Тогда бабушка стала читать ему анекдоты про Гримуарову-Штиглиц. Мальчик радовался и весело гремел погремушкой. Когда внук научился читать, он спросил:

– Бабуля, кто первый поэт на Руси?

– Конечно, Пушкин, деточка, – завела свою старую песню Гримуарова.

– Нет, бабуля. Барков!

– Кто тебе такое сказал, маленькая бестолочь?!

– Штиглиц и Гримуаров.

Следующий анекдот принадлежит перу Н.Л. Грижуаровой-Штиглиц

Прочитали коллеги Гримуаровой анекдоты про нее и позавидовали: вот она, слава! Подходит к Гримуаровой знаменитый литературный критик:

– Ну, и почем нынче анекдотец?

– Да недорого, – отвечает Гримуарова. – Заказала по случаю десятка два к юбилею.

– Протекцию автору анекдотов не составите? Хочу себе на памятник вместо эпитафии. У всех эпитафии, а у меня анекдот! Вот такая жесткая ротация!

Гримуарова как засмеется!

– Что смешного? – обиделся критик.

– Ваш прах давно уже решили развеять над Литераторскими мостками, чтобы и усопшим от вас никогда покоя не было.

Интервью с Н.Л. Грижуаровой-Штиглиц

Жизнь – изящная мистификация.

Корреспондент: Надежда Людвиговна, спасибо, что согласились дать интервью нашему журналу. Какое, по-вашему, главное условие создания успешной литературной мистификации?

Гримуарова: Литературная мистификация получается успешной тогда, когда мистификатор использует при ее создании изящные объекты. Ими могут быть литературные произведения, люди, литературные персонажи – да что угодно.

Корреспондент: Очень интересно. Не могли бы вы привести конкретные примеры использования в мистификациях изящных объектов. Желательно людей (смеется).

Гримуарова: Начало XX века в русской культуре было эпохой мистификаций. Один Брюсов чего стоил! Его роман «Огненный ангел» – месть Андрею Белому. Прототипом главной героини стала Нина Петровская. О, это была изящная особа. По отзывам современников, она «очень умела попадать в тон». Да и стрелять в Андрея Белого из браунинга – дорогого стоит.

Корреспондент: Неужели стреляла?

Гримуарова: Ну, в Андрея Белого грех было не выстрелить (смеется). В романе героиня погибает. На самом же деле Нина умерла не так скоро, как задумал Брюсов. Она умерла от трупного яда, которым специально заразилась от трупа своей сестры. Да, трагично, но объект мистификации был изящный. Вторая мистификация Брюсова – «Стихи Нелли» – связана с Надеждой Львовой. После этих стихов она застрелилась из того самого браунинга, из которого стреляла в Белого Нина Петровская. На сей раз револьвер не дал осечки. Но шалунишке Брюсову и этого показалось мало. Он тут же начал писать «Новые стихи Нелли».

Корреспондент: Пожалуй, я воздержусь от комментариев, все равно редактор вычеркнет (смеется).

Гримуарова: Я тоже. Приехала недавно к нам со Штиглицем знакомая из провинции и попросила: «Отведите меня на экскурсию в кунсткамеру. Хочу посмотреть уродов». Я не сдержалась и ответила: «Так вам в Москву надо, в музей Серебряного века. Он как раз в том доме, где умер Брюсов. Вот где настоящий паноптикум!»

Корреспондент: Мне известно, что в вашей книге есть глава «Легенды и мифы о русских писателях». Это правда, что Сталин приказал арестовать Мандельштама, когда посчитал, что Осип Эмильевич стал писать хуже?

Гримуарова: На мой взгляд, Мандельштам в то время действительно переживал творческий кризис. Тогда в России среди литераторов могли быть счастливы или безумцы, или конформисты.

Корреспондент: Почему же тогда Сталин не арестовал Булгакова?

Гримуарова: Из-за магической татуировки. О Сталине, несмотря на километры написанного о нем текста, мы, по сути, не знаем ничего. А ведь на теле вождя была выколота латинская буква «V». Неслучайно машинистка, печатая главы из «Мастера и Маргариты», закладывала в пишущую машинку лишнюю копирку. Текст немедленно приносили Сталину. Он с большим нетерпением ждал каждую новую главу. Образ Воланда был ему по душе.

Корреспондент: Я так и думал! Надежда Людвиговна, расскажите о вашей любимой литературной мистификации.

Гримуарова: С удовольствием. Чешский декадент Артур Брейский перевел произведение Стивенсона «Клуб самоубийц». В полном восторге от текста он дописал за Стивенсона две главы. Никто ничего не заподозрил. Критики очень хвалили произведение, в особенности эти две главы, отмечая блестящий перевод Брейского. Читателям тоже очень понравилось.

Корреспондент: Да, действительно, изящно! А в русской литературе много мистификаций?

Гримуарова: Более чем достаточно, но изящных среди них ничтожно мало. Менталитет у нас, наверное, не тот (смеется).

Корреспондент: А «Роман с кокаином»?

Гримуарова: Интересная мистификация, но, на мой взгляд, неизящная. Если бы оказалось, что автор произведения – Набоков, было бы забавнее.

Корреспондент: Надежда Людвиговна, вам доводилось самой создавать литературные мистификации? Если да, то какие именно?

Гримуарова: Неписанные законы искусства создания изящной литературной мистификации не позволяют мне ответить на этот вопрос. К тому же судебные иски не нужны никому (смеется).

Корреспондент: Значит, все-таки доводилось! (Смеется). Говорят, ваша новая семейная жизнь началась с литературной мистификации, которую устроил ваш второй муж, Штиглиц. Я имею в виду перевод на китайский той скандальной главы, из-за которой вы отказываетесь публиковать книгу. Так кто же у вас в семье главный мистификатор – вы или Штиглиц?

Гримуарова: Спросите у Штиглица (смеется).

Корреспондент: Вы согласны с тезисом о том, что русская литература давно умерла?

Гримуарова: Не согласна! Русская литература жива и будет жить вечно. Обычно на эту тему любят рассуждать те, кто сами не способны создать ничего стоящего. «Мертвые мертвы!» – замечательное высказывание из самой гениальной в мире литературной мистификации.

Корреспондент: Давайте сделаем вид, что я не понял, о какой литературной мистификации идет речь (смеется).

Гримуарова: Давайте (смеется).

Корреспондент: Какими, на ваш взгляд, качествами должен обладать литературный мистификатор?

Гримуарова: Вкусом, чувством игры и талантом. Мистификатор – это литературный рейдер, в хорошем смысле слова. Изящный захват литературного пространства – великое дело.

Корреспондент: Как вы относитесь к графоманам?

Гримуарова: Намного лучше, чем к «похоронной команде» русской литературы. Пусть люди пишут.

Корреспондент: Но «похоронная команда» (смеется) утверждает, что за последние несколько десятилетий в России не было создано ни одного значимого литературного произведения.

Гримуарова: Члены (смеется) «похоронной команды» и должны так говорить. Ведь авторами гениальных произведений являются не они. На мой взгляд, будущее принадлежит тем авторам, которые воспринимают свое литературное творчество прежде всего как забавную игру, приносящую радость. Они неизбежно поймут, что высшим пилотажем в литературном творчестве является создание изящных литературных мистификаций.

Корреспондент: Откуда у вас столько оптимизма?

Гримуарова: Мне очень повезло с двумя моими мужьями! О, это бесконечно изящные объекты (смеется).

Корреспондент: У вас такая оригинальная семья! Порой создается впечатление, будто ваши мужья, Гримуаров и Штиглиц, – тоже искусная мистификация.

Гримуарова: Никакой мистификации! Мой второй муж Штиглиц – самый гениальный человек на свете, самый утонченный знаток китайского языка (смеется), и я его просто обожаю! Считаю, нам обоим необыкновенно повезло. Мой первый муж, Гримуаров, стал другом нашей семьи. Человек редких душевных качеств и редкого ума! Мы со Штиглицем очень дорожим этой дружбой.

Корреспондент: И все-таки, Надежда Людвиговна, для кого же у нас создавать изящные мистификации, если, как вы говорите, «мертвые мертвы», да и остальным менталитет не позволяет радоваться жизни? Кто в них поверит?

Гримуарова: Многие верят. Вот Штиглиц, например. Он такой доверчивый! Однажды спас от огня университетскую методичку с моим текстом и принес мне в подарок.

Корреспондент: Наверное, он вас очень любит, раз способен на такие благородные поступки.

Гримуарова: Обожает! «Смотри, – говорит, – Наденька, что я тебе принес! “Сожженная" тетрадь Булкакова не сгорела в 1930 году! Неужели “Консультант с копытом“?! Перечитал три раза – ничего не понял, но все равно гениально!» Оказывается, Штиглиц вспомнил ту самую тетрадку, которую, по легенде, принес Булгакову таинственный незнакомец. Шел мой муж мимо университета и увидел, как какой-то студент с демонической внешностью бросил в костер тетрадь и произнес, как заклинание: «Гореть тебе в огне!» Экзамен «завалил» по русской литературе (смеется), вот и решил сжечь методичку. А в ней – отрывок из моей неопубликованной книги «Русская литературная мистификация», как раз из тринадцатой главы про Булгакова. Эту главу когда-то напечатали в журнале. У Штиглица на такие вещи глаз уже наметан. Вот он и выхватил полуобгоревшую тетрадь из костра – и бегом домой, пока не отобрали! Так что рукописи не горят.

Корреспондент: И правда, не горят! (Смеется). Что же, Штиглиц сильно расстроился, когда узнал правду о методичке?

Гримуарова: Нисколько не расстроился. Потому что это самый драгоценный подарок из всех, что мне дарили в жизни. Я ему так и сказала.

Корреспондент: А доводилось ли вам участвовать в престижных литературных конкурсах?

Гримуарова: Гримуарову доводилось (смеется).