Текст книги "Темная сторона Хюгге"

Я решил сказать правду.

– Про таких родителей думаешь, что хорошо бы они были твоими собственными. Все дети, приходившие к тебе в гости, об этом думали.

Она поставила чашку на стол.

– Вильям придет завтра, в то же самое время. Ты приедешь?

Это было ее условием. Если я хотел, чтобы она в конечном итоге помогла Симону, мне нужно было соглашаться на ее условия, не пытаясь выяснять подробности.

Я кивнул.

Найя Мария Айдт

Найя Мария Айдт родилась в Гренландии, выросла в Копенгагене. В 1991 году Айдт опубликовала первый сборник стихов «Пока я еще молода», а с 1993 года всецело посвятила себя литературному творчеству. В 1994 году писательница была удостоена трехлетней стипендии Датского фонда поддержки искусств. В 2008 году Айдт получила Литературную премию Северного совета (самую престижную премию, присуждаемую скандинавским писателям) за сборник рассказов 2006 года «Павиан», уже отмеченный премией Датских литературных критиков. Рассказ из этого сборника «Огромных деревьев зеленая мгла» вошел в антологию. В 2012 году был опубликован роман писательницы «Камень, ножницы, бумага», а в 2015-м – автобиографическая книга «Если смерть что-то забрала у тебя, верни это жизни обратно».

Огромных деревьев зеленая мгла

Утром во вторник выяснилось, что наступает осень. Прохлада в воздухе, которой не было. Моросящий дождь, перешедший потом в град. Но и золотистое солнце вперемежку с ливнями, в лучах которого увядающие листья засветились, как медные. Сильный запах влажной земли и прелых листьев, я вдыхал его, совершая привычную утреннюю прогулку по знакомым дорожкам и тропинкам. Мной овладела смутная тоска. Я усиленно думал о смерти. Лето так быстро прошло, и кто знает, может, оно было последним. Потому что смерть медленно тащит меня куда-то. И мне приходится цепляться руками и ногами, чтобы не поддаться. Странно, необъяснимо, почему я, жаждущий жить так неистово, ощущаю в себе это сильное влечение. Я находился в зеленой тени огромных деревьев. На этот раз это были липы. Они всегда заставляют меня вздыхать. Я сунул в карман лист в форме сердца. Сел на землю, зарылся в почву руками и закрыл глаза. Что за сила неустанно гонит меня дальше и дальше по миру, внутрь которого я не в силах проникнуть? И который, однако, доставляет мне крайнее наслаждение, проникая в меня? Я долго так сидел, а дождь все шел, капли текли по моему лицу, и я пробовал их на вкус; я облизал перепачканные пальцы. После этого быстрым шагом направился к старому клену. Моему утешению, моему якорю. Облегченно заплакать и биться усталой головой о ствол. Листья бесшумно планируют вниз. Солнце пробивается сквозь тучи. На мгновение показалось, что все взаимосвязано, что все идет так, как ему и положено; я наблюдал за тенями, которые кроны деревьев отбрасывали на тропинку, видел, как ветер там, в вышине, приводит в движение листву, видел, как падает свет. Эта быстрая смена мерцающего солнечного света и густой темноты, и этот звук – легкое потрескивание, шорох и бормотание, такие успокаивающие; мое сердце действительно переполнилось и готово было излить себя через край.

Меня бросает в жар и холод, тогда меня тоже бросало то в жар, то в холод, часы на церковной башне пробили десять в тот момент, когда я в тот вторник прижался ртом к заблудшей ветке, помолился за свою жизнь и пошел мимо клумб, засаженных розами, и небольшого пруда с кубышками. Какой-то ребенок, лежа на животе, вылавливал веточки из воды. Какой-то молодой человек был поглощен фотографированием оранжереи. Садовник развозил удобрения в небольшой тачке. Я присел на корточки и сладострастно погрузил ноздри в бутон одной из роз. Поднявшись на ноги, я впервые в жизни увидел тебя. Ты стояла с закрытыми глазами, прислонившись к сарайчику с садовым инвентарем. Твоя кожа была очень белой. Ты выглядела счастливой. Потом ты открыла глаза и, прищурившись, посмотрела на меня. Должно быть, я таращился на тебя с ошарашенным видом. Потому что ты смущенно улыбнулась и сделала вот такое движение рукой, я потом тосковал по нему в своих грезах, почти поманила за собой, однако не поманила; приглашающее движение, грациозное, извиняющееся, неловкое, как вспыхнувшие щеки. Я стоял и сверлил взглядом твою спину, пока ты удалялась. Легкими и пружинящими шагами. Я сел на скамейку. И отчетливо услышал, как безостановочно стучат желуди о землю мелкой дробью у меня за спиной.

Ходить под огромными деревьями. Это пробуждает во мне мгновенное и отчетливое ощущение счастья, в котором я так мучительно нуждаюсь. Наступила среда, земля все еще оставалась влажной после ночного дождя, легкая серая дымка накрыла ботанический сад, и я обнял клен, его ствол с узловатой корой, прижался к нему грудью, попытался снова подчинить себе дыхание. Особенно скверно у меня с этим по утрам. Потом на самой периферии своего поля зрения я заметил что-то темное и беспокойное, оно двигалось и вдруг остановилось. Твое пальто. Там стояла ты и смотрела на меня. На тебе была синяя шерстяная шапочка, натянутая на уши. Ты смотрела на меня изучающим взглядом, наклонив голову на бок. Я кивнул тебе. Снова это движение рукой, и ты исчезла. Я не пошел дальше гулять по саду. И не лег на траву за папоротниками у пруда. И не навестил ни розы, ни глицинию, не стал подбирать с земли снежные ягоды, не поцеловал первые каштаны. Наоборот, я взмок, как лошадь, и отправился домой. Со странным чувством подавленности, смятения, неловкого смущения. Но и с новыми зарубками в теле, почти заглушавшими шум крови, боль в области сердца, ощущение того, что ты летишь вниз, и обычные боязливые мысли, которые за всем этим следуют. Я вернулся домой и взял в руку свой член. Меня бросало в холод и в жар. Я без устали оттягивал крайнюю плоть и сжимал член, моя рука в бешеном темпе двигалась взад и вперед. Я рухнул в липкое озерцо на полу. Потом настал вечер, ранний и синий. Мне предстояло понять, что я уже тогда мечтал о тебе, и эти мечты были полны деталей и так похожи на реальность, я почти что слышал твои шаги по гравию, почти дотрагивался до танцующего помпона твоей синей вязаной шапочки. Я проснулся ночью от того, что чудовищно замерз, и только тогда до меня дошло, что ты, наверное, решила, что я сумасшедший. Кто еще будет обниматься с деревом среди бела дня? Ты, должно быть, видела, что я был не в себе, вдобавок к этому я, наверное, испугал тебя.

Я почти уже не помню, как все начиналось. Медленно, медленно. Крошечное беспокойство, которое стало расти. Бессонница. Дрожь. Внезапная паника во время перелетов. Страх перед темной окружающей тебя непроницаемостью кинозала. Головные боли, приступы удушья. Вечное отсчитывание пульса, ударов сердца; сухость во рту, затекшие ступни. Страх овладел мной. Из этого страха с годами родилось желание умереть; стремление освободиться от мучений. Но в то же самое время и ужас перед смертью. Такой вот ад, созданный страстными, противоречивыми желаниями. Однажды я прекратил ходить на работу. Потом в один из дней остался лежать в постели. Не подходил больше к телефону, просто не брал трубку и все. Я распрощался с преподаванием в гимназии, получал пособие по безработице, потом временное пособие по болезни, под конец – социальную помощь. И позднее, намного позднее появились они – земля, деревья, дождь. Особенно деревья. Которые существуют в этом мире, они сущие, они незыблемо стоят на одном месте, движимые всем вокруг и подверженные влиянию всего вокруг, но они не двигаются с места, пока кто-нибудь их не срубит. И даже это еще не означает, что их лишили жизни, от дерева не так легко избавиться. Из пней пробиваются ростки, они быстро тянутся ввысь и вширь, растут без всякого присмотра и контроля. Так я решил посвятить жизнь клену. Ничему дурному не достать меня, когда я взбираюсь, как обезьяна, на его изогнутые ветви. Там я как раз и сидел, когда ты в следующий раз заметила меня. На этот раз ты подошла ближе. Улыбаясь. Испытывая любопытство.

– Привет.

Я коротко кивнул.

– Зачем ты залез туда?

Я уставился на нее.

– Или это был не ты? Не ты выглядел таким потерянным во вторник? Когда наклонился над розой?

– Я не потерянный.

– Нет?

Я покачал головой.

– Ты только что выглядел потерянным.

Ты сделала движение, собираясь уйти.

– Подожди. – Странная хриплость в голосе. – Подожди, подожди немного. – Я неуклюже стал спускаться на землю.

У тебя был широкий рот и мягкие губы. Ты протянула мне руку, я, колеблясь, схватился за нее, и ты помогла мне слезть.

Мы пошли вместе. На тебе была та же синяя шапка, но ты сняла ее и засунула в карман. И тряхнула головой, так что волосы упали тебе на лицо.

– Часто приходишь сюда?

Я кивнул:

– Мне очень нравится бродить под большими деревьями.

– И лазать по ним! – Ты рассмеялась.

– И лазать по ним, да, – я попытался улыбнуться. – Во вторник, – пробормотал я, – во вторник ты выглядела очень счастливой.

– Правда?

– Я никак не мог забыть твое лицо.

Ты опустила взгляд. Мы свернули и стали подниматься по лестнице на каменистый холм. Булькал ручеек. Я уже был готов сбежать. И тут ты вдруг остановилась и положила руку мне на локоть.

– Что с тобой?

– Ничего, – ты не убрала руку с моего засаленного рукава.

– Со мной все нормально.

И что-то во мне сдвинулось. Что-то распаленное пробежало по моему телу, лава, буря, что-то темное. Я пригласил тебя выпить кофе.

Потом ты сидела напротив меня в кафетерии, расположенном на территории сада. Было прохладно, но не холодно, тяжелые тучи нависли над городом, несколько ос, крайне ослабленных, ползали в траве у моих ног. Я внимательно наблюдал за их схваткой со смертью и почти забыл про тебя, картина почти всецело поглотила меня, я почти уже был не здесь, но потом ты подняла чашку и спросила:

– Ты живешь неподалеку?

Мы разговаривали. Ты недавно переехала сюда, чтобы поступить на биологический. Ты собиралась специализироваться на ботанике. Ты рассказывала мне о растениях и цветах, о видах и семействах, о названиях и о том, какой должна быть почва, о свете и тени, о цветении и высевании семян, о вегетативном размножении и ареалах обитания растений, твои щеки раскраснелись, ты рассказывала о деревьях, завязала развязавшийся шнурок, ты держала чашку обеими руками, дула на кофе, обожгла язык, сказала мне, как тебя зовут. Лаура. И я, настоящая развалина по сравнению с тобой, вдруг очнулся, слушал, пил кофе, закурил сигарету, смотрел на твои жестикулирующие руки, следил за твоим взглядом, который ты подняла от газона в небо, коротко отвечал на твои вопросы, в моей голове не было ни одной мысли, там была только ты, сидевшая прямо передо мной, ты поежилась, плотнее закуталась в пальто, снова достала из кармана шапку, погрела в ней руки, после чего мы поднялись из-за столика, медленно пересекли сад и вышли за ограду.

Я остановился и повернулся к тебе. «Может быть, мы еще встретимся». Ты кивнула. И снова это твое движение рукой. Я стоял и смотрел тебе вслед, пока ты не свернула и не исчезла в воротах факультета. То в жар, то в холод. Остаток дня я был способен только на то, чтобы бродить, положился на свои шаги, мне необходимо было не прерывать движение, и домой я пошел, когда уже давно стемнело, и я так вымотался, что сразу же заснул, лежа на животе, глубоко зарывшись головой в пестревшую пятнами подушку.

Возможно, я провалился в какую-то расщелину. Внезапно скользнул вниз, не удержавшись на пути, по которому шел. Возможно, все обстоит именно так. И в этом коконе, в этом убежище, в этой дыре я лежал и ждал, что жизнь снова меня обнаружит и вытащит меня наверх, или ждал смерти, ждал, когда она столкнет меня дальше вниз и прочь от всего, оставались последние несколько метров. Я ем совсем немного. Сплю совсем немного. Иногда у меня ощущение, словно какой-то призрак завладел мной, а иной раз я отчетливо сознаю, что не кто иной, как я сам погрузил себя в это не-бытие, в которое выродилась моя жизнь. В следующие несколько недель я не встречал тебя. Дул сильный ветер с северо-запада, листья с шелестом сыпались на землю и метались по траве, образуя водовороты и воронки. Я умылся на кухне. Помассировал член полотенцем. Посмотрел на свой впалый живот, потеребил обвисшую кожу, вздохнул и закурил. Однажды в среду в последних числах октября я сдался. Ночной морозец сделал землю твердой и холодной, я лег на спину за зарослями папоротника, скрытый от глаз кустами, я лежал и смотрел в небо на дрейфующие облака и верхушки деревьев, тихонько покачивавшиеся из стороны в сторону. Шторм побрил их, лишив листьев. У меня на сердце было тяжело, я чувствовал вялость, все эмоции куда-то исчезли. Может быть, теперь. Если лежать здесь достаточно долго. Может, тогда это пройдет. Почти с затаенной радостью я вдруг понял, что сейчас, в этот момент, я не боюсь умереть. Тяжесть и вялость. Готовность прекратить сопротивление. И тут я услышал скрип. Шаги поблизости. И внезапно ты оказалась надо мной, заглянула на секунду мне в глаза и расхохоталась. Я приподнялся на локтях. Ты, не прекращая смеяться, покачала головой.

– Все-таки с тобой что-то не так!

Мне пришлось встать на четвереньки, прежде чем подняться на ноги. Я закоченел от холода. Несколько секунд мы стояли друг напротив друга. Потом твое лицо стало серьезным.

– Ты в курсе, что папоротник этого вида, Орляк обыкновенный, очень ядовит? Он загрязняет грунтовые воды и вызывает рак.

Ты произнесла это, как ребенок, читающий по книжке. Было неловко, неуютно стоять так близко друг к другу, я не в силах был пошевелить губами и что-то сказать.

– Идем. Угощу тебя чашкой кофе. Ты, наверное, продрог до костей.

По пути в кафе ты опять рассмеялась. Потом вдруг оборвала смех, как будто тебе показалось, что он неуместен.

Ты рассказала мне, что часто гуляешь здесь по территории сада во время обеденного перерыва. Что скучаешь по родным местам, с их полями и лесом, по братьям, которые остались жить дома. На выходных ты ездила навестить всех. Помогла маме вскопать огород. Ты тараторила без умолку, рассказывала что-то о подруге, которая пошла в местный салон учиться на парикмахера, и о том, как вы с ней поссорились. Потом ты замолчала. Мы пили кофе. Я затушил окурок ботинком. Ты посмотрела на меня и не отвела взгляд, когда он встретился с моим.

– Зачем ты вот так вот лежишь на земле?

Вдруг я увидел, насколько ты еще юная. На твоем лице было обиженное и наивно-доверчивое выражение, наверное, его придавали слегка опущенные уголки губ или глаза, огромные и ясные. Но и ершистость в тебе тоже была, в том, как ты не опускала глаза, встречаясь со мной взглядом.

– Ну же, скажи мне.

Я улыбнулся.

– Эх, это не так просто объяснить. Наверное, мне это нужно. Видимо, мне нравится смотреть вверх, на деревья.

Ты сказала:

– Ты и твои деревья. И у тебя был при этом едва ли не печальный вид.

И вдруг, с внезапной решимостью, остро чувствуя, что я взрослый и обязан успокоить тебя, я сказал:

– Дай мне руку.

Ты посмотрела на меня испуганно, твои губы разжались, как будто ты хотела что-то сказать, ты какое-то время колебалась, но потом положила свою белую ладонь в мою, и я обхватил ее пальцами, спрятав в своей руке.

Мы смотрели друг на друга, тучи уже, видимо, собрались над нами, потому что потемнело, порыв ветра сдул бумажные салфетки на гравий дорожки. Я нежно провел пальцем по тыльной стороне твоей ладони. Ты все еще выглядела испуганной, но не отнимала руки, и я почувствовал, что постепенно твое напряжение стало спадать.

– У тебя был такой счастливый вид тогда, во вторник, – сказал я и почти шепотом добавил: – Я никак не мог забыть твое лицо.

На следующий день мы встретились снова. Мы почти что налетели друг на друга, когда ты вышла на тропинку, ведущую вдоль клумб с многолетними растениями. День был красивым. Светило солнце, и свет этот был мягким и в то же самое время ослепительно ярким. Мы спустились к озеру. Ивы отражались в мутной зеленой воде. Несколько лысух скользнули под мостик. По высоким стеблям ситника пробежал шелест. Мы немного постояли на берегу. Я вспоминал, каково это было – касаться твоей кожи. Я едва осмеливался взглянуть на тебя, совершенно не знал, что сказать. Ты осторожно положила руку мне на плечо и спросила, не посмотреть ли нам на тропические растения.

Мы вошли во влажное тепло оранжереи. Ты сняла шапку и расстегнула пальто. Мы долго стояли перед растениями-хищниками, питающимися мясом, и смотрели на них. Ты сказала: «Вот это – непентес. Он заманивает насекомых в свой клейкий кувшин». Я толкнул тяжелый цветок, и он закачался вперед-назад. Ты засмеялась. Потом ты заметила бабочку, сидевшую на толстом, темно-зеленом листе. Она сводила и разводила крылья. Миниатюрные капельки пота выступили на твоей верхней губе. Мы стояли так близко друг к другу, что наши плечи соприкасались. Вода мягко капала с пальм у нас над головами. Я едва было не прильнул к тебе. Но тут ты сделала несколько шагов в сторону и присела на корточки перед каким-то вьющимся растением. Ты внимательно рассматривала нижнюю сторону его листа. Потом подняла на меня глаза, и у тебя были такие взгляд и улыбка, что я никак не мог понять, что они значат. В твоих глазах плясали искорки. Таким мне запомнился твой взгляд. Когда мы снова вышли на улицу, там было очень холодно. Ты застегнула пальто и зашагала прочь от оранжереи. Нашла скамейку на солнце. Мы сидели на ней по меньшей мере минут десять, не сказав ни слова. Ты откинулась на спинку и закрыла глаза. Я почти уверен в том, что ты чуточку придвинулась ко мне, я ощутил, как твой локоть прижался к моему; я затаил дыхание, но ты вдруг открыла глаза и поднялась. Сказала, что тебе пора идти; ты и так уже порядком опаздываешь.

В ту ночь я проснулся в слезах, весь в поту. Мне снилось, что ураган за одну-единственную ночь оборвал листья со всех деревьев во всем мире. Я был в отчаянии. Голые черные стволы и дрожащая в воздухе тишина. Я плакал, потому что был одинок, и я словно впервые это понял сейчас. И мне стало стыдно. С чего мне взбрело в голову, что мое общество было тебе приятно? В зеркале я увидел жалкое создание, небритое, сильно облысевшее, с сединой в волосах; потерявшие ясность, красные глаза и опустевший взгляд. Я не мог успокоиться и сдержать рыдания. Весь следующий день я не вставал с постели. Наступила пятница, я чувствовал слабость и жар. Кое-как ковыляя, я спустился на улицу купить что-нибудь поесть. Только во вторник я вернулся в ботанический сад. Но я не мог подойти к своему серебристому клену, он не подпускал меня к себе. Или все было наоборот? Дерево молчало. Я чувствовал, что потерял самоуважение. Так я стоял и смотрел на него, не отводя глаз, и руки безвольно висели у меня вдоль туловища, я смотрел на дерево, на желтые и светло-зеленые листья у его корней, с дрожью в ногах, в пальто, которое было мне слишком велико, и в этот момент ты остановилась у меня за спиной, какое-то время тихо стояла, я отчетливо ощущал на себе твой взгляд, потом я увидел, как ты развернулась, видел твою спину, видел, как ты удалялась быстрым шагом. Я ни в коем случае не могу винить тебя в том, что ты решила избежать этой встречи. Я бы и сам так поступил на твоем месте.

В сером свете сад внезапно показался неуютным. Я вдруг понял, что ничто больше не цветет. Полураскрывшиеся бутоны роз стали коричневыми по краям, зачахли и съежились. Они уже никогда не распустятся. Со скамейки под навесом мне было видно широкую лестницу, ведущую к оранжерее. Мне показалось, что я заметил тебя, там, наверху, ты стояла, положив руку на перила, как будто спускалась вниз, может быть, ты уже поставила ногу на первую ступеньку. Я отвел взгляд, а когда вскоре снова стал искать тебя взглядом, наверху уже никого не было.

Дни стали темнее, дождливее, холоднее. Меня словно поставили на паузу. Приступы не прекращались. Я просыпался среди ночи с галопирующим сердцем, объятый ужасом, уверенный в том, что мой конец близок. Или сидел на краю кровати в полумраке, лихорадочно пытаясь нащупать пульс, не сомневаясь в том, что я уже мертв, что, таким образом, никакого освобождения не существует, что вечность уже здесь, на земле, в этой влажной квартире, и я фантазировал, что последний миг жизни человека как раз и становится вечностью, в момент смерти. Как если бы молния материализовалась в осколок стекла. И все же не совсем так, потому что я представлял себе вечность как живую картину – как ленту конвейера, вечное повторение, тюрьму со стенами из остановленного времени. И вскоре я уже не мог избавиться от мысли, что мне тогда нужно позаботиться о том, чтобы умереть счастливым, лучше всего пребывая в состоянии душевной и физической гармонии; пустой гармонии. Эти мысли заставляли меня онанировать каждый раз, когда страх нападал на меня. Или пытаться это сделать. Я представлял себе, что секунды, которые следуют сразу же за оргазмом, будут оптимальны, если смотреть на них как на вечность. Но слишком часто бывало так, что я сидел с обвисшим членом в руке и боролся за глоток воздуха. Слишком часто я плакал. Началась зима, из окна я мог смотреть на заснеженные крыши, мне было слышно, как гул транспорта становится все более приглушенным и далеким. Мне снились твои пружинящие шаги. Твоя рука, описывающая полукруг в воздухе.

Только в последних числах января я отважился пойти прогуляться в сад. Навалило много снега. Миниатюрные бусинки льда сверкали на ветках и сухих стеблях. Несколько синиц с явной охотой клевали замерзшие райские яблочки. Тощая кошка перебежала через тропинку. От ясного воздуха мне стало лучше. Я выкапывал камешки гравия из-под снега. Пальцами гонял и перебирал их в кармане. Я подходил все ближе к своему серебристому клену. Он был так красив. Толстый слой снега, лежавший на ветках, сверкал на солнце. Я протянул руку и осторожно погладил ствол. Прижался щекой к коре. Прильнул к дереву пахом. Слезы навернулись у меня на глаза. И я понял, что ты ушла. Я принял это. Словно вдруг успокоившись и смирившись с твоим уходом. Даже, может быть, почувствовал смутную возможность начать все заново в своей жизни. Как бы то ни было, я вернулся сюда, в сад, к своему дереву, я с облегчением соскользнул в глубокий снег, ел его и умывал им лицо.

Но ты не ушла. Три недели спустя я шел за тобой по тропинкам сада. Странное преследование. Ты, полная энергии и устремленности, продвигалась вперед уверенно и решительно, я, выписывая неуверенные зигзаги у тебя за спиной, прятался за кустами и стволами деревьев, потом пустился бегом и, задыхаясь, скрючился за красным сарайчиком с садовым инвентарем, когда ты внезапно остановилась и развернулась, чтобы сесть на скамейку. Достала из сумочки пачку сигарет. Ты сняла перчатки, и мне было видно твои руки. Ногти ты покрыла синим лаком. Потом ты подняла лицо навстречу солнечным лучам. Большие черные солнцезащитные очки скрывали твои глаза. Было заметно, что ты изменилась. Я видел, с какой уверенностью ты вбирала дым в легкие глубокими затяжками, как ты играла с маленьким красным телефоном, видел, как ты слегка улыбнулась, когда тебе, видимо, пришло сообщение. Ты закинула ногу на ногу, пропустила пряди волос между пальцами, подняла очки на лоб – и потом вдруг посмотрела мне прямо в глаза. Я не сдавался, пытаясь выдержать твой взгляд. Ты отбросила сигарету и продолжала смотреть, и я не отвел глаза. Я не отвел, и ты не отвела. В твоем взгляде были злость и вызов. Потом я все-таки потупился. Мои следы были глубокими дырками в снегу. Ты уже встала со скамейки и стремительно приближалась ко мне.

Я чувствовал твой запах. На твоих губах была темно-красная помада. Крошечный камушек сверкал у тебя в носу. Ты была совсем рядом. Ты заговорила со мной негромко, даже почти мягко:

– Где ты был? Где ты был все это время?

Я ничего тебе не ответил.

В ее голосе зазвучало обвинение:

– Где ты был?

Под конец ты уже кричала, мелкие брызги твоей слюны летели мне в лицо:

– ГДЕ?!

– Я отсутствовал, – пробормотал я.

– Что ты сказал?!

– Я отсутствовал.

– Отсутствовал?!

Ты ожесточенно пнула снег.

Потом ты стояла несколько секунд совсем тихо, вытянув руки вдоль тела.

– Я думала…

И ты глубоко вдохнула.

– Что ты думала?

– Что мы…

Я смотрел и смотрел на тебя. Ты была так близко.

– Я думала, что ты…

Теперь вид у тебя был несчастный.

Я хотел что-то сказать. Тут ты обрушилась на меня.

– Ты больной на всю голову, просто больной!

Я хотел что-то сказать. Ты подошла еще ближе. Я чувствовал твое теплое дыхание. Ты так пристально смотрела на меня. Твои волосы коснулись моего подбородка. И потом ты схватила меня обеими руками за щеки и прижалась своими губами к моим, твой язык проник в мой рот, он был пылким и твердым. Я был потрясен. Отклонился назад. Ты не отпускала меня. Ты укусила меня. Вжалась в меня всем телом. Я задыхался. Ты прижала меня к сарайчику и продолжала вращать своим жестким языком у меня во рту. Это было очень неприятно. Наконец ты меня выпустила. Я хватал воздух ртом. Все еще негромко, но без всякой мягкости в голосе: «Я хотела заняться с тобой любовью там, в каком-нибудь из туалетов. Я часто об этом думала». Потом ты закричала: «Но теперь уже все равно!»

И ты покачала головой, я чувствовал сильное головокружение, наклонился вперед. Еще более резким тоном: «Я хотела тебя!»

Потом ты грубо толкнула меня в плечо, так что я потерял равновесие и едва не упал.

– Скажи же что-нибудь!

Я медленно выпрямился. Но не мог ничего сказать. Я видел, как двигаются твои губы – быстро и враждебно. Но я не слышал тебя. Потом наконец ты пошла прочь. Споткнулась о камень. Ты быстро двигалась по заснеженному газону, потом обернулась. Долго стояла так, в снегу, и смотрела на меня. А потом, потом сделала это свое движение рукой. И мое сердце запело. Пласт снега съехал с крыши и с глухим звуком ухнул рядом со мной. Я видел, как ты свернула в сторону, дойдя до липовой аллеи. Мне пришло в голову, что ты, возможно, пьяна или под воздействием какого-нибудь наркотика. И все-таки нет, это было не так. Дыхание равномерно вырывалось из меня. Я замерз. Бледное солнце стояло низко над горизонтом, и небо было белым. Мое сердце пело. Твой поцелуй, от которого меня чуть не вырвало, отсрочил смерть. И этот твой жест рукой поманил меня обратно к жизни. Так это и было, я в этом не сомневался. Время ожидания прошло. Медленно, медленно. Я всплывал, как всплывает морская черепаха к поверхности моря.