Текст книги "Мир в ладони"

Сборник
Мир в ладони. Антология

© Составление, оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “Скифия”», 2021

Предисловие

 
В цепи таинственных событий
И ты, и я, и мокрый сад.
И солнца золотые нити
В смолистой пропасти парят.
В плену загадочных явлений
Листвы бунтующая дрожь
В янтарные сольется тени:
Где ты, где я – не разберешь.
Звенят цветущие просторы
В хрустальной капле тишины,
Где ты и я, и очень скоро —
Зеркальный поворот Луны.
 

А. Береговой

I. Улыбка плюшевого будды

Тимофей Сергейцев.
г. Москва

Родился в Челябинске. Выпускник МФТИ (1986) и Российской правовой академии Минюста РФ (2013). Советник в области политики и права. Лауреат национальной литературной премии «Поэт года» в номинации «Выбор издательства» за 2014 год. Сценарист и продюсер художественного фильма «Матч», Рекун-Синема (2012) – о футбольном «матче смерти» в 1942 г. в Киеве (приз международного фестиваля фильмов о футболе CINEfoot).

Публикации: «Мой сад» (2016), «Судьба империи: русский взгляд на европейскую цивилизацию» (2016), «Мировой кризис: Восток и Запад в новом веке» (2017), АЖЛ «До горизонта и обратно» (2017), «Идеология русской государственности» (2020).

Из интервью с автором:

Эту подборку автор посвящает памяти трех своих друзей-поэтов: Николая Восенаго Оганесова, Руслана Эргара Гарбузова и Влада Из Бургоса Пенькова, покинувших Землю в 2019 и 2020 годах.

© Сергейцев Т., 2021

 
Носите старые одежды,
Забытый всеми макинтош —
Как поручительство надежды,
Что слух по-прежнему хорош,
Что дух силен и остр разум,
Что сердце видит все насквозь,
Что мы способны вместе, разом
Намного более, чем врозь.
 
 
Носите старые ботинки
Как память пройденных дорог,
Чтоб легким шагом, без запинки
Переступить любой порог,
Где любят нас и жаждут видеть,
А если нужно уходить —
То не цепляясь за обиды,
За мысли: «что там впереди?»
 
 
Носите, джентльмены, шляпы —
Их не заменит нам ничто,
Без шляп мы не годимся в папы,
А жизнь без пап – совсем не то.
И галстук-бабочка уместен —
Ведь он не ниспадает в суп;
Да просто галстук, если честно,
Тому поможет, кто не глуп.
 
 
Носите и несите судьбы,
Что нам оставили отцы:
Им всем кресты еще на грудь бы,
Страну водившим под уздцы;
Но звезды, звезды на могилах,
На башнях, крыльях и плечах,
И в этих звездах – наша сила
И недругов животный страх.
 

 
Богини с телом Рифеншталь
Скользят в глубинах океана.
Нежна их кожа, словно сталь,
Сердца – зияющая рана.
 
 
Пожалуй, мне бы было жаль
Вас отпустить – почти нагую —
На Ваш подводный фестиваль.
Жаль, что я солнцем не торгую.
 
 
Жаль, что русалок чешую
Глотает море, как монеты…
И жаль, что я не знаю, где ты,
Когда перед тобой стою.
 

 
На южном севере нежарко по утрам.
Сквозняк приносит сырость и разлуку,
и свежий холод из открытых рам,
и темную листву, и сон мне в руку.
 
 
Привычен нам июньский неуют,
когда надолго запоздает лето,
и звезды – умирающий салют —
не могут выбрать правильного цвета.
 
 
И серый город с медленной рекой
под хмурым небом ежится в ознобе.
А ты, прижавшись к облаку щекой,
не думаешь о теплом гардеробе.
 

 
Как холодны ноябрьские аллеи…
Судьбой отца сквозит стальная даль.
Молчи, как прежде, белая лилея.
Не расцветай, ван-гоговский миндаль.
 
 
Беря в расчет и знаки, и намеки,
На перемены ставя невпопад,
Добрейший ангел перепутал сроки
И, не посеяв, выкорчевал сад.
 
 
Когда растает едкий дым сражений
И возвратится невозможный мир,
Мой alter ego, добрый друг и гений,
Последнее продав, закатит пир.
 
 
Я брошу в нашу складчину немного.
Но все, что есть. И более того.
Веди меня, вечерняя дорога,
Осенним полем сердца моего.
 

 
Не за славу мирскую
и посмертную блажь
я рассветов взыскую
и закатов гуашь.
 
 
Акварельное небо
расплывется дождем.
Мы со встречи на Эльбе
продолжения ждем
 
 
под мечами дамоклов,
на обрывах судеб —
участь наша промокла
и раскисла, как хлеб.
 
 
Тучи, рваные тучи,
рваный лист на станке.
Холодочек ползучий
сжат в моем кулаке.
 
 
Кто-то ходит над лесом
и вершины ершит,
и капелью отвесной
воздух насквозь прошит,
 
 
и в далеких просветах
на окраинах дня
сквозь сплетения веток
луч встречает меня.
 

 
Дни покатились назад.
Сердце июня трепещет.
Отгромыхала гроза.
Стали волшебными вещи.
 
 
Лето долиной лежит
перед глазами июня.
Тают его миражи.
Голос теряется юный.
 
 
Я виноват, как всегда,
Что не услышал призыва.
Тихо мерцает звезда.
И улыбается ива.
 

 
Я покупаю восточный ковер —
Хитросплетение множества жизней.
Будьте, глаза, как принцессы, капризны.
Сердце, смелее. Мой дух, будь остер.
 
 
Я выбираю персидский ковер.
Где-то в чужом и далеком Иране,
Слушая суры святого Корана,
Опытный мастер разводит костер
 
 
Красок подземных и красок небесных.
Вяжется за узелком узелок.
Годы пройдут и исполнится срок,
Сложится жизнь и закончится песня.
 
 
Это ковер выбирает меня.
Душу мою покупает и платит
Звонкой монетой. И новое платье
Просит душа для грядущего дня.
 
 
Этот ковер – он и детям, и внукам
Будет нашептывать сказку мою.
Ту, что уже потихоньку пою,
Стоя в саду остановленных звуков.
 

 
Кого спасать – ребенка или мать?
Господь, спасешь Рубцова Николая?
Усталый доктор сядет на кровать.
Да не ложится. И не засыпает.
 
 
Сгущенье гроз перечеркнет июнь
Косым дождем, и в нем не будет снега.
Вот так внезапно снова станешь юн,
Не ощущая горечи побега.
 
 
От прядей тонких, слипшихся волос
На жаркий лоб прольется струйка пота.
Но жизнь решит поставленный вопрос,
Поскольку в том и есть ее работа.
 
 
А день расправит света полотно
Над всей деревней, над рекой и пашней,
Чтоб переполнить детское окно
И незаметно сделаться вчерашним.
 

 
На высокое небо апреля,
На весенний немыслимый день
Променяйте стремление к цели
И познания бледную тень.
 
 
Почки липы готовы взорваться
Юным клейким зеленым листом.
Вы бессмертны, когда вам пятнадцать.
И неважно, что будет потом.
 
 
Не прервется дыханье Джульетты.
Не погаснет ее поцелуй.
Что бы там ни твердили поэты,
Смерть влюбленным совсем не к лицу.
 
 
А когда все пройдет и очнетесь
В совершенно иных временах,
То споете, что нету, мол, тети —
И не надо в житейских волнах.
 

 
Плыла звезда, как поплавок,
В Неве качаясь.
Темней Невы ночей глоток,
В нем лед и ярость.
 
 
А в самом сердце темноты,
Судьбы и ночи
И есть убежище мечты
И веры прочей.
 
 
Когда закованы в гранит
Любви пределы,
То кто все это объяснит?
Возможно, Белый.
 
 
Закоренелый акмеист,
Увы, бессилен
Понять, насколько же змеист
Рисунок линий,
 
 
Где параллельные идут,
Пересекаясь.
Где статуи в ночном саду
Грешат, не каясь.
 
 
Где полдень есть всего лишь тень
От белой ночи.
И чем длиннее будет день,
Тем жизнь короче.
 

 
Начальствуй, роза Петербурга.
Склоняю голову свою.
Покорный воле демиурга,
Солдат обязан пасть в бою.
 
 
Перед пунцовыми щеками.
Фарфором шеи. Льдами глаз.
Нехай запишет Мураками
Вранья историю про нас.
 
 
Не ждите и страницы сути.
Важней читательский успех.
С ним город, где воспитан Путин,
Сойдет за рыцарский доспех.
 
 
Но нам твердыня Ленинграда —
Сама пуховая постель.
Слов неразгаданных шарада.
В игрушках праздничная ель.
 
 
Рассвет у Беранже и Вольфа.
Плывущие над Зимним сны.
Когтей безумного Адольфа
Следы на панцире стены.
 
 
И дева – нет, не Галатея,
А та, с форштевня корабля, —
Летит по улицам, хмелея,
Все меньше слушаясь руля.
 

 
От геометрий битых льдин
трещат учебники раскола.
Что нам сулят семья и школа?
Зачем вообще быть молодым?
 
 
В Неве и днем сокрыта ночь.
Колонны, строгие, как фраки,
любовь предпочитают бракам —
слепое сердце лгать не прочь.
 
 
Тут девы холодны как лед.
Не тают, но горят и плачут.
И, облегчая им задачу,
здесь ангелы стреляют влет.
 
 
Так, жить учась по чертежам,
парадом выстроив фасады
во всех цветах губной помады,
мой Город жаждет мятежа.
 

 
Минареты кипарисов что-то знают по-татарски.
Словно фрукт бахчисарайский, солнце по небу плывет.
Если кто и огорчился, что Таврида стала царской,
То не тот, кто сам из прайда, сам из русских, сам из львят.
 
 
Белоснежный Севастополь морем смыл остатки крови.
Чистой свежею повязкой наши раны он хранит.
И когда обнимут ветры равелина торс суровый,
Им в ответ со дна сигналят боевые корабли.
 
 
Эти камушки Массандры горячее самоцветов.
Присмотрись, и ты увидишь: в глубине горит вино.
Нам на счастье тут не бродят малабарские циветты,
Не растут табак и кофе, дни не выкрашены хной.
 
 
Здесь делили славу мира на троих и без остатка.
И везде картина маслом, а совсем не акварель.
От родителей осталась там забытая палатка.
А когда совсем уедешь – зимних водорослей прель.
 

 
Я приступом возьму Бахчисарай.
И пусть трепещет окруженье хана —
я завоюю персиковый рай!
Для этого и встану нынче рано.
 
 
Надеюсь, что понятен мой намек
на щеки и на… стоп, речь о намеке.
А он так быстро в дело перетек, что
тут пока оставим только щеки.
 
 
Такой загар не купишь у татар.
Им сколько ни плати, все будет мало.
Зато в ассортименте есть нектар,
амброзия и что-то с перевала.
 
 
Потемкин, архитектор деревень,
наладил мир таврический навечно.
И нам сладка полуденная тень
под солнцем, пышущим
привольно и беспечно.
 

 
Крымское лето лучится
в царской короне июля.
Что напоследок случится?
Белогвардейская пуля?
 
 
Или лихая испанка,
бред по мотивам корриды?
Гордая наша осанка
станет судьбою Тавриды.
 
 
В Черном рассерженном море
бегством подстегнуты волны.
Станешь ли заново спорить,
чашу терпенья наполнив?
 
 
Южнобережной лозою
будут отмечены будни.
Слезы прольются грозою.
Жгучий медузовый студень
 
 
вместе с отливом отчалит.
Острые запахи йода
несовместимы с печалью
этого времени года.
 
 
Надо бы точно проверить.
Нужно во всем убедиться.
Кошки тут вовсе не серы и
не замучены птицы.
 
 
От городского уюта
тают в прибое ошметки.
Памятью давних салютов
звезды нависли над лодкой.
 

1

 
Вино и сыр, и дым простых жилищ,
и тень вечерняя от жгучих кипарисов —
что мне шуршание бумажных тыщ,
и что тебе – судилище Париса?
 
 
Забудемся среди немых забот.
Пустые промыслы оставим финикийцам.
Их подберет случайный пароход,
но пусть доставит не сюда, а в Ниццу.
 
 
Когда под море рыли котлован,
нашли и клад – и им и оплатили:
подводных гад, прибрежный ресторан
и воздух с явным привкусом ванили.
 
 
Естественна, как речь в кругу мужчин,
нисходит ночь, минуя час собаки, —
утихнет лай, настанут лад и чин,
и все утонет в первозданном мраке.
 

2

 
Предпочитаю вечернее солнце
ясному утру и жаркому полдню.
С неба кружок золотого червонца
падает звонко в копилку… Не вспомню
 
 
прежних событий, и будущих тоже.
Воздух достиг состоянья муската.
Старый божок с алкогольною рожей
тихо бредет в направленьи заката.
 

 
Июль арбузами набит
и вроде смотрит на восток,
но холодок за вороток
нет-нет да осенью пролит.
 
 
Нет-нет да повернет листок
той, серебристой стороной,
и порох вспыхнет между строк,
почти как меж тобой и мной.
 
 
Пусть катера идут внахлест,
не поспевая за волной,
а колесо июльских звезд
закручено удачно, но
 
 
недосчитаешься одной,
одна – конечно, не беда,
к тому же, что считать звездой? —
да и кому нужна звезда? —
 
 
важнее, верно, потолок, как
раньше говорили, кров, и
плов, и в сердце уголек,
за них-то и прольется кровь,
 
 
за это и сгорит июль,
и не вернутся никогда
в окне на море белый тюль,
богам привычная еда,
 
 
и мы, вернувшись, не найдем
своих растаявших следов,
прощай, июль, случайный дом,
но, может, до свиданья, до…
 

 
Собрались поэты как-то в осень
Покутить под легкую прохладу.
Что ж, никто за это с них не спросит.
Может, сложат гимн или балладу.
 
 
Нервно трепетали мыслей листья,
Лепестки расстроенного чувства.
Что поделать, если собрались мы
На закате древнего искусства.
 
 
И один из нас, откинув тогу,
Наливая от души цикуты,
Вдруг увидел дальнюю дорогу
В дальнозоркий объектив минуты.
 
 
А другой уж тем ему ответил,
Что шагнул в межзвездное пространство.
И теперь, как солнце, жгуч и светел,
Согревает северное царство.
 
 
Так и разошлись почти под утро.
Нет ни чайки на пустынном пляже.
Весело горела Камасутра.
Не осталось даже пятен сажи.
 
 
Не жалейте позабытых песен.
Место их – за пазухой у бога.
Мир телесный скучен, зол и тесен?
Нет, не верьте сплетням демагога.
 
 
Мир лежит в ладони у поэта —
Грезами отравленная пуля.
Но судить нас будут не за это
Медленным томлением июля.
 
 
Лишь за самые наивные догадки.
Лишь за то, чего уже не будет.
За пустой листок в конце тетрадки.
За улыбку плюшевого будды.
 

 
Переселяясь в деревья,
в запах листвы под дождем,
мы за невидимой дверью
всех остальных переждем.
 
 
Времени будет немного —
век, или два, или три.
К морю сбегает дорога
или к чему-то внутри…
 
 
Серым подмоченным мелом
черчен морской горизонт.
И остаются без дела
плащ, и калоши, и зонт.
 
 
Кто ж теперь носит калоши?
Значит, и прочее – блажь.
Вот запишусь в водоноши,
в общий ведерный кураж.
 
 
Наводопею, как роща.
А сквозь меня, вдалеке,
будет и легче, и проще
литься небесной реке.
 

 
Здравствуйте, старый магистр.
Нынче в лугах Монтаньолы
Пчелы гудят, и регистр
Гуда их сходится в полый
 
 
Шар бытия. Он почти что
Равен хрустальному своду.
К вечеру прочит затишье
Ветреный демон погоды.
 
 
Нежное ложе Марии
Вас в колыбели качает.
Словно озноб малярии,
Нервные выкрики чаек.
 
 
Море, лежащее к югу,
Тучу прислало и влагу.
Вы написали бы другу,
Да отсырела бумага.
 
 
Колокол стонет в Лугано.
Духу ли, Сыну, Отцу ли
Хватит и Вашего сана.
Вы бы, магистр, уснули.
 

Евгений Гольцов.
г. Москва

Пишет прозу. Публиковался в АЖЛ #8 «За границами снов» (2017).

Из интервью с автором:

В данном томе представлены рассказы из сборника «Между Южным и Северным полюсами».

© Гольцов Е., 2021

Полноватая рыжеволосая женщина, лет под сорок, с легкой улыбкой окинула взглядом класс. С первого взгляда она вполне походила на школьную учительницу из провинции. Чуть грубоватый макияж – густые тени на веках и темную губную помаду, крашеные волосы с искусственной завивкой – дополняла недорогая с виду одежда: сиреневый свитер с крупным изображением сердца на груди, выложенного стразами, темные зауженные брюки и слегка потертые кремовые туфли; на шее красовались бусы из крупного искусственного жемчуга.

Люди за партами были взрослыми. Это была разношерстная компания: молодящиеся домохозяйки, седой человек в дорогом костюме, офисные работники, несколько мужчин и женщин с неявными признаками алкоголизма, парочка интеллектуалов и пенсионер с таксой.

– Приветствую всех на собрании нашей академии, – сказала женщина у классной доски, – если кто из новых посетителей не запомнил, как меня зовут, представлюсь: я Лолита Ло, седьмой магистр старшего аркана Лунных Магов.

Пятнадцать человек клуба наполнили аплодисментами класс, арендованный в вечерней школе, которые эхом отдались в пустых коридорах.

– Напомню: в прошлый раз мы проходили явление реинкарнации и его роль в становлении Лунного Мага. Кратко напомню: суть лекции сводилась к тому, что наша телесная оболочка – это всего лишь ограничитель сознания возникающий для того, чтобы развить его определенные свойства, и, так сказать, расширить диапазон. К примеру, чтобы исправить и сформировать осанку ребенка, его помещают в корсет, так и развивающийся разум помещается в тело. Те из вас, кто не был на прошлой лекции, могут спросить:

«Почему же мы не помним своих прошлых воплощений?» Ответ прост: наш разум, или, если угодно, можно назвать его душой, намного сложнее и гибче, чем нам кажется, и в виде материальной оболочки выполняет определенную функ-ци-ю, – последнее слово она произнесла по слогам.

Раздались жидкие аплодисменты, но Лунный Маг жестом остановила их:

– Наше тело, и мозг в частности, являются, по большому счету, лишь координатой сознания, которое не находится в каком-то определенном месте; просто таким образом мы обозначаем себя в нашем измерении. Кто-нибудь из тех, кто был на предыдущих лекциях, скажет, через что космический разум выражается в человеческом обличье?

Женщина в классе подняла руку.

– Да, Елизавета?

– Воплощение на Земле, так же, как и на другой подобной планете, является проявлением воли, – сказала женщина и добавила: – Об этом еще Шопенгауэр писал.

– Совершенно верно, посвященным известно, что Артур был Лунным Магом, но иногда не выдерживал и делился тайными знаниями. Только я внесу уточнение: воля может проявлять себя как со знаком плюс, так и минус. Все зависит от того, насколько выполнены задачи ваших предыдущих жизней.

– А каковы задачи? – поднял руку молодой офисный клерк.

– Задачами живого существа, если грубо объяснить, являются развитие и самопознание в правильном кармическом поле. Ограничивая себя тисками телесности, истинная космическая личность пытается, выражаясь метафорически, выковать себя по частям. Понимаете, да? Надели брекеты – выпрямили зубы. Так и душа, раз за разом, эволюционирует.

– То есть мы в разных воплощениях можем как бы разделяться? – спросил пенсионер, и такса в его руках тихонько заскулила. – Прорабатываем одну часть, а другие ждут в лимбе?

– Хороший вопрос, но не лучше ли начать с более важного? Что мы такое вообще? – Лолита Ло сделала многозначительную паузу. – С одной стороны, личность – состояние, благодаря чему мы можем заявить о себе: вот я, например, – Лолита Ло, Лунный Маг старшего аркана. С другой, я – это процесс, поток сознания, если хотите: скажем, выпив пару бутылок вина, я буду не совсем тем человеком, которого вы сейчас видите, и в то же время им же. Однако, проспавшись и еще один день посвятив медитации, я стану прежней. Понимаете, куда я клоню?

В аудитории раздались смешки.

– Как объяснить, что человек является цельной системой и в то же время постоянно изменяющимся процессом? Я в семнадцать лет и я же сегодняшняя – одна и та же личность? Так вот, если попытаться объяснить феномен сознания с позиций последних теорий квантовой физики, то оно, как и все явления, имеет волновую структуру. Да-да, мы все являемся вибрациями частиц, которые, однако, не являются прямыми следствиями происходящих процессов! Post hoc ergo propter! Парадокс, да? – Лолита Ло торжествующе улыбнулась.

– Простите, но я ничего не поняла, – скромно сказала женщина в неброском темно-синем платье и с огромной шалью на плечах.

– Это совершенно нормально, – дружелюбно, но с некоторой грустью сказала лектор. – Ах, если бы понимание нашей космической сущности было возможно по щелчку пальцев! Вот, например, для того, чтобы стать доктором и чинить наши телесные оболочки, необходимо учиться лет шесть-восемь. Для становления Лунного Мага требуется намного больше усилий разума и духа, и далеко не многие смогут принять на себя это бремя. Сегодня мы делаем первые шаги в этом направлении. Первоначальная практика, необходимая человеку, ставшему на путь Лунного Мага, – регрессия прошлой жизни. Потихоньку, раз за разом, мы должны вспомнить свои прошлые воплощения.

– Не хотел бы я узнать, что в прошлой жизни я был жуком, – то ли серьезно, то ли шутя заявил молодой человек с обесцвеченными волосами.

– Если отбросить возможный сарказм, – парировала Лолита Ло, – это знание является необходимым для понимания бытия за пределами вашего земного пути. Лунная Магия есть управление кармическими волнами, и если вы не готовы взглянуть на себя в предыдущих воплощениях, значит, вы не готовы проникнуть под видимую оболочку окружающей действительности. Теперь вопрос к тем, кто был на прошлых занятиях: вы помните домашнее задание?

Раздались несколько скромных «да».

– Поясняю для тех, кто в первый раз: заданием было с помощью медитации вспомнить свое предыдущее воплощение и записать воспоминания. Мы проанализируем их и попытаемся отличить память о прошлых воплощениях от так называемых ложных воспоминаний. Есть здесь те, кто выполнил задание?

В классе возникла неловкая пауза.

Лолита Ло окинула аудиторию наметанным взглядом.

– Елизавета, – сказала она, – пожалуйста, выходите к доске. Скромная худенькая женщина в очках, лет за сорок, поднялась со своего места и вышла к доске. В руках у нее были несколько листов бумаги, а руки дрожали. Елизавета то и дело поправляла темные жидкие волосы, слегка тронутые проседью, и разглаживала на бедрах складки скромного синего платья.

– Лизочка, не стесняемся. Каждый – я повторю: – каждый, кто пойдет по пути Лунного Мага, раскроет тут свои воплощения.

Женщина поправила очки, долго перебирала бумаги, складывая их в определенном порядке, а затем, выдохнув, начала:

– Я… я была графиней…

В классе послышались редкие смешки, отчего женщина смущенно замолчала.

– Так, уважаемые слушатели, попрошу относиться к выступающим с полной серьезностью и уважением. Да, зачастую, когда люди помнят себя людьми знатными или известными, это является признаками ложной памяти или работы воображения. Но подобный опыт мы тоже обязаны рассматривать. Также отмечу, что вероятность быть знатным человеком не исключена аб-со-лютно! Лизочка, не смущайтесь, говорите все, что помните, чувствуете, мы очень внимательно Вас слушаем.

– Я графиня, – с неожиданной уверенностью сказала женщина. – Я помню день, всего лишь один день. Была война. Лет десять назад. Там погиб мой муж. Но в то утро меня волновал другой мужчина. Я влюблена в него – страстно, болезненно. Он – опальный граф. Я знаю, он убил на дуэли важного человека, и его разыскивает жандармерия. Я жду его. В то утро я не пошла в церковь. Я шла на псарню. Русские борзые – моя страсть. Их шелковистая шерсть, их мокрые носы, утыкающиеся в мои ноги, успокаивают меня больше, чем молитва. Я нервничаю: псарь и горничная получают затрещины. Начало апреля. Что-то рано распускаются почки на деревьях. Я помню дубовую рощу и самый большой дуб. Я вспоминаю, как маленькой девочкой я убегала от нянечек и гувернанток и оказывалась под кроной своего древнего, молчаливого друга. Мне казалось, что ветер в его листве нашептывает мне забытые тайны, внимательно записанные в кольцах древесины. Много лет спустя я посвятила своего понимающего и прощающего друга еще в один секрет: там, под деревом, я впервые отдалась графу со страстью, которая до сих пор эхом отдается в моих чреслах. На коре древнего дерева отметина: «ОН ОК навечно», – это наши инициалы, мой возлюбленный вырезал их перочинным ножом, пока я лежала обнаженной прямо на траве.

В этот момент рассказа из-за парты нервно приподнялся худой человек небольшого роста, со смешными оттопыренными ушами, но затем сел обратно, напряженно сутулясь.

– Мысль, что на меня смотрит еще кто-то, пусть даже старый дуб, возбуждала мое воображение, – продолжила Елизавета.

Лолита Ло два раза искусственно прокашляла в кулак, подавая рассказчице своеобразный знак, но та как будто не слышала ее.

– Я помню все тысячи поцелуев, с ног до головы покрывающих мое тело.

– Лизочка, простите что прерываю, давайте опустим интимные подробности, ведь они не очень относятся к теме нашей встречи, – мягко заметила Лунный Маг.

– Да-да, простите, – смутилась рассказчица. – Я просто хотела… тот день. Я наблюдала, как солнце входит в зенит. Мое сердце колотилось и чуть не выскочило из груди, когда я заметила приближающиеся дрожки. Как я хотела его, желала его! Его глаза, его крупные бедра, его руки – они чудились мне ночами, проведенными в одиночестве. И вот дрожки подъехали. Помню, как кучер гаркнул на лошадь. Невидимый свет звезд пронзил пространство имения многочисленными лучами, когда сапоги моего возлюбленного ступили на грязноватую дорогу. Моя душа, как рвущаяся из клетки на свободу голубка, готова была выскочить навстречу ему, но граф был столь болезненно бледен, столь холоден был его взгляд, что мой пыл рассеялся, как горсть песка, брошенного о стену. Он напоминал вампира из бульварных романчиков: бледный, осунувшийся, с темными кругами под глазами. Я вижу огромный дуб. И эти слова! «ОН ОК навечно». Я слышу звуки любимого голоса, но они оглушают меня, как будто звук гигантских колоколов прорывается из преисподней! – «Мы не можем быть вместе. Я не могу рисковать своей жизнью», – сказала Елизавета, как бы передразнивая. – Я сказала ему, что он и есть моя жизнь, тогда… тогда он ответил, что не любит меня! – По щеке графини скатилась слеза. – Эти слова, мерзкие, гадкие, отвратительные слова до сих пор звучат у меня в ушах. Лучше бы я не помнила их!

Возникла пауза, и Лолита Ло взяла слово.

– Травматизм при реконструкции своих прошлых жизней – явление для Лунного Мага нор-маль-но-е, я бы даже сказала, неизбежное, – с уверенностью заявила Лолита Ло. – В плане развития Лунного Мага происходит феноменальная вещь: тело, как ограничитель души, которую в современной, примитивной интерпретации мы понимаем как психику, страдает от кармических событий, но воля Мага становится сильнее и структурно сложнее. Мы остановимся подробней на этом вопросе. Лизочка, у Вас все?

– Было кое-что еще. Тот дуб. Невыносимые воспоминания. Я приказала срубить его! Помню двух здоровенных мужиков: потных, в просторных рубахах, с топорами в ручищах. – Рассказчица раздвинула ладони, чтоб показать размер мужицких рук. – Рубили долго. Мне казалось, целую вечность, и вместе с дубом во мне, мучительно агонизируя, умирало то великое чувство, что придавало смысл моему воплощению, – с некоторой торжественностью закончила Елизавета.

Худой человек с оттопыренными ушами, уже подававший признаки волнения во время рассказа, вдруг мучительно застонал, отчего окружающие уставились на него с испугом.

– Валерий, правильно? – невозмутимо обратилась к нему преподавательница.

– Да… я… – Он глубоко дышал, пытаясь что-то выговорить. —

Я вспомнил…

– Что Вы вспомнили? Садитесь, Лизочка.

– Я. Был. Тем. Дубом.

– Валерий, я Вас прерву, – вмешалась Лолита Ло, почувствовав неладное. – Хочу обратить внимание вот на какой феномен: дело в том, что в реинкарнации действует правило постепенности. Скажу сразу: исключения в этом правиле воз-мож-ны. Но, как правило, человек, в редких случаях, в следующем воплощении, может стать растением или деревом, потому как фундаментально разные типы ограничения истинного, внеобъектного сознания, какими являются животные и растительные оболочки, в данном случае попросту не-эф-фек-тивны! Трансформация из растительного тела в животное – наиболее редкое явление из возможных. Хотя вы сейчас будете удивлены, но растения ближе к единому разуму, они, если грубо сформулировать, всегда в нирване.

– Вы не понимаете, – продолжал Валерий – Я существовал века, десятилетия. Брошенный провидением в лоно Земли, я впитывал время своими кольцами, со скрупулезной точностью архивариуса я записывал каждый восход и каждый закат солнца; каждый снегопад, каждый дождь хранились в памяти моих корней. Вы! Вы все никогда не поймете, что это такое – существовать! Суетливые, самодовольные приматы, чьи жизни сгорают как спичка! Но даже во время этих кратких нелепых вспышек вы умудряетесь сжигать все величественное, приближенное к вечности, едва только коснетесь этого!

– Что здесь происходит? – взволнованно спросила слушательница с дальней парты.

– Так, давайте все успокоимся, – сказала Лолита Ло. – Шок от воспоминания прошлых воплощений – явление частое, и надо относиться к этому спокойно и разумно.

– Спокойно?! – взревел Валерий. – Вы знаете, что такое потерять листья и ветки, лишиться ствола? Когда тебя лишают тысяч конечностей и корни медленно погибают в темноте? А вместо этого ты получаешь дрожащие, шелудивые руки! – Он с отвращением посмотрел на свои руки. – Из-за сексуальной прихоти, которую кое-кто назвал любовью, я вынужден жить во всей этой животной суете. И видеть, чувствовать, как в замедленной съемке, как ко мне – высокому, могучему, несущему на себе тысячи своих детей, своих продолжений – приближаются эти потные, бородатые мужики с колунами! Что они сделали с моей плотью, хранящей солнечный свет и помнящей свет звезд? Пустили на новую дверь, наделали бочек?

– Прошу прощения, Валерий, сядьте!

Мужчина сел на стул и опустил взгляд. Он весь дрожал.

– Как бы это ни было тяжело, но все, что происходит с нашим духом, это нормально! И я призываю каждого, кто практикует воспоминания о прошлых жизнях, проявлять волю и собранность. Лунный Маг – это не только носитель знания и мудрости, но человек отважный и ответственный. И Вам, Валерий, необходимо стремиться к этому.

Из-за парты встала семейная пара.

– Мы, пожалуй, пойдем, до свидания, – сказал муж и потащил жену к выходу.

– До свидания, – вздохнула Лолита Ло.

Валерий в упор смотрел на Елизавету, и та, чувствуя его взгляд, поеживалась и косилась на неожиданного участника ее любовной истории.

– Простите, мне нужно уйти пораньше, – тихо сказала она, подняв руку.

– Конечно, Лиза, – сказала лектор, чувствуя, что занятие вышло скомканным. – Мы, с вами, – обратилась она к аудитории, – тоже будем потихоньку заканчивать.

Елизавета вышла на улицу, и ее псевдоним тут же потерял смысл. Она надела наушники, включила музыку и закурила сигарету. «Драм энд бейс» заглушил звуки вечернего города.

Женщина шла по улицам, выдувая табачный дым в небо и улыбаясь. Впереди мерцающая вывеска бара.

– Сто грамм виски.

– Эмм… хорошо, только у нас курить нельзя, – сказал бармен.

– Простите, – широко улыбнулась недавняя графиня, затушив сигарету о каблук, и положила окурок на стойку.

Выпив виски в два глотка, она положила на стойку бара пятисотрублевую купюру и, не дожидаясь сдачи, вышла на улицу.

Прохладный апрельский воздух и сигареты приятно радовали легкие. Женщина шла по городу без конкретного направления. Увидев круглосуточное кафе, она зашла туда, заказала кофе и пирожное и открыла томик со стихами Оскара Уайльда; определенно эта ночь была проникнута невидимыми струнами, задевая которые, само время начинало вибрировать, становясь густым и бархатно-теплым. В такие моменты ночи можно быть кем угодно: машина разочарования своим точным, механическим взглядом не может проникнуть в эту зыбкую атмосферу декаданса, в которой сегодня властвует она – графиня. Если бы можно вот так существовать в вечности, в виде призрака, заблудившегося в одной-единственной ночи!

«А может, я уже призрак, – подумала она, покидая кафе. —

Нет, чувствуется холод».

Эта мысль рассмешила женщину, и она хрипловато расхохоталась, выпустив в утренний туман струйку табачного дыма.

– Вам смешно? – послышался голос за спиной.

Графиня вскрикнула от неожиданности и тут же превратилась в обычную испуганную женщину.

Перед ней стоял тот самый невысокий мужчина с торчащими ушами, что мнил себя древним дубом.

– О боже, вы меня чуть с ума не свели! – воскликнула она и добавила холодным голосом: – Вы что, преследовали меня?

– Мне. Нужно. Поговорить – заметно нервничая, сказал мужчина.

– Господи, о чем?

– О том месте. Где срубили дуб.

– Послушайте! Послушайте меня внимательно. Лолита Ло – псевдоним аферистки, которая открыла школу Лунных Магов, чтоб вытягивать деньги с наивных людей. Я это прекрасно понимаю, но хожу на занятия для развлечения. Мне нравится фантазировать в обществе людей, которые верят во всю эту чушь про прошлые жизни, астральные путешествия и невидимые энергии. Я все вы-ду-ма-ла! – Мнимая графиня передразнила манеру преподавательницы говорить по слогам.