Электронная библиотека » Антология » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Мир в ладони"


  • Текст добавлен: 13 октября 2021, 19:40


Автор книги: Антология


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Хичког[1]1
  ˈhɛdʒ(h)ɒɡ (англ.) – ежик.


[Закрыть]

Ежик, такой как в сказках Сутеева – в валенцах и мешком в руках, – пошел за яблоками. Детишки попросили яблок. Дети – ежиное все! Мешок он взял на всякий случай – друзей и соседей угостить, а семье бы хватило и нанизанных за спину на иголки. Куда уж больше-то?


Ежик, вообще-то, никогда раньше не ел яблок. Всякое ползучее под листовой и слизняков – да! Яблок пока нет. Говорят, растет там за дорогой одна – сладкущая!


Ежик никого не боялся, даже лису. Поэтому, когда он смело выполз на асфальт и попал в свет фар, он всего лишь вскрикнул: ОЙ! И умер.


Ежик до этого был маленького очень размера – относительно автомобиля. Вот если бы он вырос здоровенный как лось! Тех машины уважительно объезжают, выполняя требования знаков «Осторожно! Где-то здесь сейчас на дорогу выйдет лось!». Лосей в лесу учитывают, порой и с вертолета – а ежиков нет, живут без счета, создавая ощущение кишащего собою леса.


Ежик бы мог, наверное, иметь колючки как у ГИБДД, которыми офицеры останавливают преступников на дорогах. Тогда бы его тоже объезжали, даже ловчее, чем лося. Но у него с собой в руках только палочка-выручалочка через все скакалочка.

Не сработало сегодня что-то.


Ежика переехали еще раз, потом в десятый, что уже совершенно не важно. Лось бы, по крайней мере, мог «сгонять ничейку», и снести половину машины вместе с пассажирами и водителем. А ежик не может так. Вот ведь!


Ежика шкурку, уже подсохшую к утру, унесло с дороги в кювет порывом, поднятым старым вонючим КамАЗом. Против КамАЗа и лосю не устоять! Что уж там бывшему ежику!


Ежики никогда не едят яблок, им не перейти дорогу. А так бы – за обе щеки!

Бы.

Только в полете

Чайки – птицы соленого ветра – летят на юг. Каждое утро, поднимаясь где-то среди дельты Невы, стайками держат клювы к свалке на Волхонке. К огромному террикону, что заслонил собой историю Пулковских высот. Широко обедать. На морской толчее волн так обильно не накрывают. Чайки открывали когда-то эту свалку – они уйдут с нее последними или вместе с ней.


– Оба вы с тем майором – дебилы! Кому еще нужно дать в этом городе, чтобы на нормальную работу вас устроить? – Мать семейства злится у зеркала пышной грудью. Старший сын не прошел собеседование в погранслужбу. Но ведь было все устроено! Все договорено, ресторанные ужины отлежаны в гостиницах – лишь приди, только будь молча строгим!

– Молодой человек, отвечайте предельно четко. Говорите правду, так как вас все равно еще будут перепроверять на «полиграфе». Полиграф, понимаете?! Правдивость ответов будет перепроверена! Мочитесь ли вы по ночам, ну, как это – писаетесь? Нравятся ли вам мужчины? Воровали ли мелочь в карманах матери? А отца? Пробовали ли вы наркотики? Пробовали? Сколько раз? Раз двадцать пять? Да вы, батенька, не пробовали! Вы пробитый наркоман!!!


– Оба вы дебилы! Какая ему разница – сколько раз, что и кого ты пробовал! Он тебя не для ответов спрашивал, а для вопросов! Ему положено спрашивать, а решение уже было без него принято. И не там, где вы сидели. Видимо, всему городу дать надо, чтобы тебя на работу устроить? Господи!


Стволы следуют за Жориком, не отпуская его ни на долю секунды, а тот, честно играя роль напуганной жертвы, летает кругами под высоким потолком комнаты, пытаясь укрыться за двенадцатирожковой хрустальной люстрой. Попугай корелла цвета – «серый естественный» выполняет несвойственную для себя функцию. Сейчас он тренажер по оттачиванию мастерства стрельбы «в угон».

– Жора хороший, – на скорую руку торжественно объявил, присев на монитор компьютера. Торопливая малюсенькая кучка помета любви на экран – полетел дальше. Работа сегодня такая – хозяину необходимо быстро научиться стрелять. Щелк! Щелк! В спину ему пустые спущенные курки.


Не в пограничники, так хоть пока куда-то рядом в аэропорт. Пересидеть, а там переложимся в кабинеты. В таможню сейчас не популярно. Грузчиком – несолидно. В авиакомпанию – такого «добра» им не надо. Так хоть бы и стрелком – оно в жизни мужчины дело не последнее.

– А в аэропорту Праги птиц разгоняют более десятка ученых кречетов и ястребов!

– Знаешь, ты, сокол, не умничай! Вот тебе «вертикалка», охотбилет-то мама, надеюсь, уже подсуетилась, выправила? Вот гора патронов. Ни одна птица не должна пролететь над взлетной полосой. Безопасность пассажиров – на тебе, сынок! Прага, говоришь? Одну птицу выдрессировать стоит дороже, чем пятерых таких как ты. Так-то, да смотри по самолетам не попади – гореть тебе тогда в аду!


Жора запыхался. Руки устали ворочать за ним ружье. Болит плечо – за неделю стажировки уже расстрелял штук пятьсот патронов. Сменщик посоветовал поставить толстый резиновый затыльник для уменьшения отдачи, а на оружейном форуме – врезать в приклад капсулы с вольфрамовыми шариками. Шарики он знал, а остальные слова – какая-то высшая математика. Плечо к каждому рабочему вечеру каменеет.

Чайки летят на юг. Стайкой – штук десять. Бах! Бах! Птица комком валится в скошенную траву недалеко от ВВП, вставая на тоненькие лапки и оставляя тонкую дорожку кровяных капель, бежит в сторону от стреляющего. В любую другую сторону. Бах! Споткнулась, кувырнувшись через голову лежит, открывая клюв, машет судорожно одним большим крылом. Второе перебито. Бах – первую чайку он убил на третьей смене. Совершенно не размахивая своими огромными крыльями, совсем рядом взлетают в безопасности белые самолеты. К вечеру правое плечо занемеет вновь.


На которое вечером перед обязательным просмотром «Stand Up» сядет Жора. Жора – хороший! На тебе, Жора, семечку. Попугай потерся клювом о щеку – любовь. Не клюнул, а потерся. Любовь. Таможенники обещали отдать старую спаниельшу – бывшую «главную» по наркотикам. Выбраковалась, а таскать битых птиц наверняка будет. Он придумал схроны на взлетном поле: под кустами, в углублениях дренажных канав. Оттуда, купив специальный костюм, став похожим на копну сена, он палит в ничего не подозревающих птиц – нарушителей безопасности полетов людей. Бить он сначала стал много, а теперь – очень много. Без собаки не набегаешься. Горы белых чаек. Бывших белых.


Чайки все равно настырно летят на юг. В погранслужбу ему уже не хочется – «Stand Up» продолжают крутить, стрелять интересно, работать серьезно – нет. Жирные самолеты взлетают покойными рядами. Мать, устроив сыновей, дает всему высокопосаженному чиновничеству города «про запас».

Жора – хороший. Он, любопытный, упал в кастрюлю со щами. Крышка, на которую он сел, перевернулась. Мучился недолго – день. Облетели перья, покраснел весь кожей и, ничего не сказав на дорогу, – умер. И все честно плакали.

Он так красиво летал.

А-у-у!!!


А ты сам-то пробовал позвать кого-нибудь в середине ноябрьской ночи посреди болота? Огромного болота во всю землю где-то на границе жизни и нежити? Там, куда уже доходят от моря северные олени, но никто никогда их не видел здравствующими? А-у-у?


Вот и Андрюха стоит, думает об этом же. Только одна попытка. Открывать рот или нет? А если открывать, как успеть крикнуть самое важное, самые дорогие имена? Леху звать или Вовку? Какая комбинация букв улетит дальше по темноте? У кого из двоих слух лучше? На простое «а-у-у» может сбежаться все что угодно. Со всех сторон и из других мест.

Где-то далеко слева Лешозеро. Зачем его так назвали, зачем сказали Андрюхе это название?

Две протопчины от широких лыж мужиков уходят поперек лунной дорожки куда-то. Луна полная – время, когда «крутит ноги» перед сном у немощных и просыпается нечисть. Рыба клюет обычно тоже не очень, поэтому – зачем, спрашивается, поперлись? Лежал бы в постели на наволочках, да под пуховым одеялом, ноги бы крутило в коленях, хныкал бы жене об этой беде, а она бы жалела. Если бы жалела недостаточно организованно – можно было бы поскрипеть и покапризничать. Скандальчик, на худой конец, создать.


– Кого же? Безымянного А-у-у, Леху или все-таки Вовку? Вовка местный, звать его понадежнее будет. Постойте! А кто это сейчас прошептал в голову про оленей? Которые здесь есть, но их нет?! Мамочки родные!

Позади волокуша. В ней огромный рюкзак. Люди добрые – на какой ляд сдался такой! Три же дня всего ловить собирались, не на Северный же полюс экспедиция. Кстати, может, что-то съесть, чтобы энергия разлилась по телу, чтобы вперед побежалось быстрее, – так всегда делают настоящие путешественники. Как беременному, желается того, что лежит не в этом мешке. Например, лимонаду из рюкзака Вовки, а здесь в одном из карманчиков только конфетка и горбушка от батона. Горбушка осталась после закусывания второй бутылки водки, а конфетка припрятана… Где она, только не это! Где конфетка – в ней больше всего глюкозы, которая мгновенно запустит движение. Леха сожрал, наверное. Что делать теперь? Без этой конфетки в фантике! Булка сухим комом застряла на входе в Андрюху, не желая проваливаться. Жевать надо не так громко. Чуть не задавился.


Болото засыпано снегом, а сверху прижимает мороз. Снизу оно еще живет, не промерзает, прилипая к лыжам и не давая двигаться вперед. Каждые сто метров приходится скидывать их, соскребая наледь ножом. Хорошо, хоть нож есть! Им можно и лыжи поскоблить, и, если что, оборониться. От кого-нибудь. Или от чего-нибудь здесь – за сто километров от ближайшего дома. Вовкиного дома. Хорошо, не нашел конфетку, а то бы фантик мог адским шумом зашелестеть на всю округу.

Почему двустволку повесили на шею Андрюхе? Ну вот почему? Зачем на рыбалке ружье? Кто вообще догадался его взять, чтобы теперь тащить? Олени, так кто же их видел? Патроны в стволе – это хорошо. На болоте огромные продухи – круглые, размером со след динозавров, которые наверняка паслись здесь огромными стадами. Что ж не пастись – свобода, деревьев нет, ходи жри свои мезозойские папоротники. Лежат, поди, теперь под Андрюшиными лыжами в пять слоев, а души их бродят по округе. Вот! Что-то вдали ухнуло протяжно – хоть бы лучше это был ветер. Но не с Лешозера.


– По кому стрелять тут из двух имеющихся патронов? По кому первому? Оставлять последний патрон для себя или выстреливать все, а дальше врукопашную?


Ружье – лишние почти пять килограммов. Из-за него и отстал, да еще лыжи не смоленые – липнет к ним снег этот дурацкий! Говорят: пойдем, мол, мы вдвоем побыстрее, начнем избушку топить, а ты по лыжне догоняй. Где та избушка, Андрюха тоже нестерпимо хочет ее топить! Было сказано: идти всего час сорок. Какие час сорок? Уже за полночь перевалило, а вышли от машины в обед. Чем они тут расстояния меряют, какими единицами? Интересно, а вот эта тревога – она чем измеряется? Нет, это не страх, Андрюха не ведает страха. Это осторожность, главное, чтобы под ногами не хрустнуло что-нибудь сейчас. Фонарик налобный включать – Боже упаси, мишенью стать!


На болотах разве бывает что-нибудь хорошее? Вот идешь ты по городу и встретил прекрасную молодую девушку. С фигурой, и вообще. А топая по болоту, что можно встретить? Что за звук вдалеке? Хорошо хоть, не слева! Как будто поет кто-то. Стопудово – русалки сюда уже не добираются, сюда вообще ничто не добирается. Может, поющие болота? Чур меня!

Под ногами озеро. Андрюха научился за этот день определять сквозь лыжи, снег и все остальное – по какой поверхности он идет. Огонек вдали мелькнул лишний. Лишний среди остальных огоньков звезд, миллиард которых давно все до одной посчитаны, и контролируются теперь. Может, гнилушка светится?


– Все могут короли, все могут короли!… Дошел, дверь распахнута!!!

Андрюха сидит на нарах с полуспущенными штанами. Ему поют Пугачеву и остальное ретро. Глаза открыты, но Андрюха спит сидя. Пить не может ничего из предложенной водки. Над огромным болотом размером с одну Данию или двадцать Люксембургов носится его мятущееся «А-у-у!»


Он все же кричал это.

Эгалите

Мужчинам, широко раздвигающим ноги при поездках в метро, посвящается


– Почему именно я должна доить Лейлу? Почему я? Почему Лейла – я хотела назвать ее Зорька? Почему имена всей скотине в доме дает он? Я что, имен не знаю? И все-таки – почему он не доит корову?! – Валентина, копаясь в грядке штыковой лопатой, одиноко размышляет вполголоса.


Уже четыре дня прошло с тех пор, как Виталик на деньги с очередной халтуры подарил ей первый в жизни китайский планшет, два дня, как она узнала о гендерном неравенстве, а сегодня ночью вскрылся нарыв войны за эгалитарную семью. Муж не доит корову! Равенства! Требую! Валентина не спала до полчетвертого.

Отбеливателя, чтобы как в интернете плеснуть, дома не оказалось. Уксусную эссенцию всю перевела на заготовки – вот дура, знала бы! Серной и соляной в доме отродясь не было.

– Чем его облить-то, и где я тут метро найду – прокопать в огороде разве что, чтобы как у всех добрых людей? – Валька продолжает ковырять сырую землю в раздумье. Виталя с утра сидит на коньке двора, перекрывая крышу над скотиной к зиме. Улыбается, рукой машет, воздушный поцелуй. – Поулыбайся пока, романтик, корову-то не доил!


Она подкараулила его у туалета, что зеленой свеженькой красочкой стоит за домом. Виталик, выходя, даже не успел застегнуть ширинку. На широком замахе плашмя лопатой по морде. Ну а как еще? Ему иначе ничего не докажешь, и чтобы понял с одного раза. Упав в осеннюю грязь с мерзкой полураспахнутой своей ширинкой, он никогда не доил корову! И даже не собирался!

– Теперь посмотрим! – Но равноправие наступило ненадолго, хоть Валька и бежит, как ей кажется, достаточно быстро. Надо было спать хорошо – силы копить.


Перемотав половинки черенка сломанной о себя лопаты синей изолентой, Валентина идет к обеду на стол собирать. Включила планшет хромающим теперь на правую ногу мимоходом: ха, а тут, вообще-то, о всеобщем равенстве пишут. А не только про Витальку! Третьего дня соседку Гальку записали директором библиотеки, а могли бы Валентину, которая в школе читала сто пять знаков, а та – всего двадцать четыре. Про Колобка в шестом классе. Библиотека хоть и не работает давно, и дверь заколочена крест-накрест, а полставочки-то – вот они, Гальке перепали. Три с половиной тысячи целковых! Потому что муж ее – деревенский староста, а здесь – просто Виталик.


Хлорки спросила у Ефимовны. Но и у той не оказалось. Что ж тут, в банку негашеной извести насыпала, воды в стакан, и присела у окна ждать: когда Галька пойдет к своей калитке – в район собиралась вроде. Калитки здесь днем никто не закрывает – заходи кто хочешь.

– Галина Ивановна, погоди-кось! – Валька быстрой хромой уткой вбежала во двор соседки, на ходу смешивая оружие возмездия. Пенная шапка во мгновенье поднялась и выплеснулась на цветастое новое платье библиотекарши. Прямо на короткий подол.


– А нечего тут перед моим мужиком своими голыми ляжками отсвечивать! Как все надо! – так я ей и говорю, Виталик. – Как все! Валькин муж, хоть и быстро слез с крыши на визг, но, не успев предотвратить все разрушения, отмачивал теперь бывшее прекрасное лицо жены бодягой, завернутой в тряпицу. Кашка такая земляного цвета, помогает очень. Галька все еще причитала за своим забором. Крепкая все же баба эта Галька, не зря муж ее староста. Тот поначалу успел выбежать из дома, чтобы не пришлось искать нового библиотекаря «на стороне», но Виталик, подскочив вовремя и возведя равенство между мужчинами и женщинами, закатил его под крыльцо двумя правыми и одним коротким снизу.


Растемнился вечер. Валька подоила Лейлу одной рукой и одним глазом – нормально, чуть подольше просто получилось. Опыт. «Лейла? Почему он именно это имя корове придумал, муженек-то мой?». Ставя подойник, задела задом планшет. Гаджет – это слово такое теперь модное – вскинулся экраном, проснулся.


– Так, а что у нас там по делу Скрипалей? – Валентина решила потом молоко отцедить.

Вяжите веники сами

Барбара Семеновна свершила последние три проворота вкруг себя иссушенным сутулым телом. Самые важные провороты – сделано!

Вообще-то, женщин здесь так никогда не называют. Было, говорят, в лютые времена такое племя – барбары. Худые люди. Барбара родилась в тот июнь, когда на огородах в здешних местах впервые появился колорадский жук. Угрюмо дали младенцу имя всей деревней.

Старуха, оставаясь в себе, молча подозвала рукой монохромного кобелька – Шарика, – указав. Тот за 12 лет жизни знает свое дело. Азартно задрал ногу одну, затем другую на могучую кучку свежих березовых веников. Уложенных здесь – у входа в темный сарай в утро после Ведьминой ночи. Копанул земли, выхватывая куски дерна задними лапами, обнюхивая шумным носом веники напоследок. Для верности позадирал на них ногу еще несколько раз – со всех сторон, пока источник не иссяк.

– Да, хозяйка, вот еще сюда чуть-чуть. Последнюю капельку. Готово!


Березовые веники заготавливают в сухие солнечные дни с Троицы по Илью. Когда лист уже окреп, но еще не затяжелел. Все остальные заготавливают. Но Барбара – только сумерками ночи перед Иваном Купалой. В ночь сырого низкого тумана. На продажу.

Барбара не носит креста – нет никаких смыслов для обоих. До прихода Шарика она натворила с вениками всевозможные обряды от своей черной прабабки – любая сила идет по женской линии, старшим или младшим детям. У родителей Барбара получилась вообще одна.

Ранее все на веники уже положено: неминуемый возврат разрывного похмелья; несмывание грязи телесной и душевной; сглаз голодных соседей, учуявших запах бесценной мраморной говядины; вызов обратно угарного газа из печи; невыводимые прыщи в промежности; остальное другое. И вот – Шарик своих наговоров поверх.


Шарик тоже из наших. Прибившийся к Барбаре из ниоткуда, будучи черно-белым облезлым кобелем, он давеча предложил белой течной соседской болонке родить от него рыжих ирландских сеттеров. На спор. И ведь сука – родила! Все рыжие, как один!

Такой же рыжей получилась крайняя внучка Барбары. Ни в кого. Вообще ни в кого – не было огненных здесь отродясь. В ночь рождения внучки пожар случился на центральной усадьбе в ангарах МТС. Для горожан и в целях статистики – машинно-тракторной станции. В окнах окрестных домов до утра играли языки неугасимого сытого пламени, а девочку прозвали Огнёвка.


Пока чары не рассеялись, Барбара Семеновна быстро засуетила с тачкой к трассе. Там сейчас, в пятницу, покатят цугом «Лехухи» и «Крузаки» – ее постоянные клиенты. Сытые, мордатые семьи едут лежать в шезлонгах, усталые от недельной сидячей городской работы по перепродаже друг другу на восьмом кругу одного и того же виртуального вагона гречки.

– Семеновна, все молодеете? Хорошая Вы наша давняя! Десять штук, дайте. С Ваших веников листья вообще не облетают.

– Я молодею, чего и вам желаю, – ответила, скрестив пальцы на левой за спиной, – а листьев на вениках моих – меньше, чем души. Шарик захохотал в кустах, а Барбара в кулачок пошептала вслед «Лехуху» закрепляющую дополнительную бессловесность.

– Варвара Семеновна, здравствуйте! Рад видеть в здравии!

Три пары отвесьте.

– Тебе, Вадим, – лучшие. Что ж один, без жены сегодня? Разводитесь?! Парились? Прямо в бане и разладились? Ничего, вот тебе новые веники – секретаршу попарь ту, что сзади за тонированными стеклами тайно пробирается. Откуда знаю, что там именно секретарша? А я и не знаю вовсе. Ехай, милый. Попарь ея, попарь хорошенько от бабушки.


Огнёвке скучно. На улице лето, но ей посреди него делать нечего. Никто и никогда за всю ее маленькую жизнь не играл с ней. Ни во что, и нет у нее друзей и подруг – не нажила.

– Бабуля, когда ты научишь меня? Хотя бы легкому чему-то, пусть бы и писяки заговаривать.

– Двоедушником может стать лишь старшая или младшая женщина в роду. – Барбара длинным серо-желтым ногтем оттягивает рамку капкана на мышь. Ночную подпольную ритуальную мышь.

– Так, бабушка, я же и есть самая младшая!

– У твоей мамы еще могут быть дети, – ответила неуверенно. Задумавшись тут на миг о своей дочери – матери девочки. Дочери, что сейчас лопатой по лотку гонит жидкий коровяк из фермы в огромную лужу на заднем дворе. Барбара с трудом может измыслить, откуда у той Огнёвка-то появилась. Не говоря уже o детях еще.

– Постой, девочка, на улице. Надень дождевик и сапоги – ливень будет.


Девочка выкатилась за калитку на пыльную улицу, где пацаны гоняют старый дырявый мяч. Жара, солнце на все стороны и за горизонт. Мальчишки в шортах, бегающие без маек, оторопев, остановились, увидя это рыжее чучело в плаще.

– Ты, Огнёвка, больная, что ли? Ты – больная, ты – больная! – смеются, прыгая вкруг нее, толкают руками от одного к другому, дразнясь.

– Сейчас будет ливень! Можете хоть смеяться, хоть плакать.


И тогда подул ветер, от которого нет спасения, и пошел дождь. Половина мальчишек, что оказались по ее правую руку, еще громче стали смеяться, а те, что по левую, – горько и надежно заплакали.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации