Текст книги "Времени тонкая тень"

Какитсубата

г. Москва

Стихи публиковались в 15-м томе АЖЛ «Играя выбери игру».

Из интервью с автором:

– Люблю играть на пианино, морские рифы и акул.

© Какитсубата, 2022

 
Они уходили в белом
и прощались со всеми
молча,
не ища по сторонам смысла,
словно боялись чьей-то злой
порчи.
И хмурилось в их глазах
небо и уносило с собой
их тайну – как
примут они цвет
красный
на свежем лугу —
у погоста —
под тенью
беззвездной
ночи.
 
 
Под зеленью
старого Уэльса
льется грустная песня —
как возвратятся они
все вместе
и будут жить вечно
в самом родном
для их сердца
месте.
 

 
Я гулял на Примроуз.
Были Сумерки.
На холме, что зовется
тут просто – Хилл,
загудел паровоз
из сирен
и отправился вниз,
разгоняя собак из
законсервированных
викторианских вилл,
где свисали с террас
новости,
что скоро опять все
закроется.
Здесь любят смотреть
в темноте на дома —
они кажутся,
как те мечты, —
далекими.
Их построили,
как говорят,
в те времена,
когда
Лондон не знал,
что есть
вируса дикие
колики.
И блестят
в тишине
их огни,
как чужая
скупая слеза
по твоим
несвершившимся
подвигам.
Ты гуляешь в ночи —
наедине —
и ищешь себя,
и стараешься
вспомнить
друзей имена,
чтобы
зарезервировать
пылью покрывшиеся
в ресторане
столики.
 

 
Утро. Кофе.
Похмелье в дождь
делает бесполезным зонт.
Ты в оффе.
Звонит телефон.
И кто-то чужой
на ирландском акценте
скажет тебе, что здесь
ты совсем позабыл,
как снег, заметая следы,
на другом континенте
вместе с метелью
кружи́т горизонт.
 

 
Как красиво
вы тут стоите,
и мне от вас даже
немного жутко.
С вашей кроны
ветер
бессовестно выкрал
последние листья
и в тумане оставил
осиротевшие вмиг
промежутки.
Как красиво…
Вы были так близки:
эти листья
и память в коре,
расцарапанная чьей-то
грубой рукой —
«Мы с Тобой».
 

 
Ты завернул в чужой квартал.
Фонарь замкнула тьма,
и он, разбрасывая треск,
от одиночества сходил с ума.
Ты понял, что прилично заплутал,
и надо бы вернуться.
Фонарь же вслед тебе
отчаянно кричал —
он был готов рехнуться:
где Солнца нет —
Беги! Тьма хороша
только тогда,
когда ты знаешь,
что вернется свет!
Отсюда свет ушел
три сотни лет назад,
в тот самый день
потухло Солнце,
поперхнулось?
И на бордюры из оград
шел маршем
вечной темноты парад,
а небо черной пленкой
затянулось.
Не протолкнуться,
не пройти – вперед,
по-над,
движения твои
все были наугад…
Ты поскользнулся,
полетел,
Ты понял: вот он – ад,
но все же вовремя проснулся.
 

 
Разбиваясь в созвездия на марше,
ночь опаздывает в гости.
Стал сегодня на век старше
пруд, что за углом на Патриарших.
И без лишней суеты
и притворной скромности
отражаются друг в друге,
ловят сны о своей вечной молодости
два старинных закадычных друга.
 

 
Ты видишь,
как горят в ночи
и разливают свет
по звездам,
танцуя буги-вуги
в наглаженных сорочках,
светлячки,
а в черных фраках
им сверчки дают
божественные фуги.
Что может человек,
чего не могут даже боги?
Ловить момент.
И открывать
миры —
природа снаружи.
Природа внутри.
Природа – это
мы.
 

 
Этому сердцу тысяча лет,
он не такой, как другие люди.
Вчера ты решила пролить на него свет,
но пролила лишь сухое вино
на серого цвета оверсайз худи.
Потом ты курила во сне,
втихаря, чтоб никто не увидел, —
дыма нет, а глаза полыхают в огне.
Ты же знаешь, как темнота
огонь ненавидит.
Он всего лишь разбил тебе жизнь,
когда сам приготовил обед,
переборщив, как всегда, с перцем.
Ты хотела швырнуть в него блюдце,
из которого пил он землистый пуэр,
но улыбнулась в ответ,
наутро решив разбить ему сердце.
 

 
Так медленно
и осторожно
твой мир проникает
мне прямо
под кожу:
накатами и безнадежно
плывет и пылает
рассудок.
Он дико взъерошен,
смертельно простужен,
он крутит настырно
опять и опять —
зачем ты мне все-таки
нужен?
 

 
Пропал кот, нашелся пес.
Жизнь – от нормы перекос:
можно съехать без колес
не на ту дорогу.
Вот, вчера хотел в разнос
и мутил всем воду,
а сегодня вдруг донес
сумку бабушке до дому.
Пропал пес, нашелся кот,
странно все порою:
видишь плавный поворот,
а идешь в таран, на бой
то ли с непомерной тьмой,
то ли сам с собою.
 

 
Высоковольтную песню
прямо в ваши уши,
настройся на волну
и осторожно ток послушай.
Потряси небо,
раскидай материки,
опрокинь сушу,
а когда станет немного
получше,
построй свой новый мир
взамен того, что
на корню разрушил.
 

 
Те самые белые сне́ги
из ночи в ночь
безмолвно
под луной горели
и вспоминали
хо́лода зимы
антитела.
А в полдень уходили тихо
под громогласные капели,
так не дождавшись
настоящего весеннего
тепла.
 

 
И фосфор, что горит в костях,
и мысли острый кортик
помогут у тебя в гостях
украсть
настоянный на мышьяке
мой самый вкусный
в жизни тортик.
 

 
Мечтаешь в толпе раствориться,
становишься ближе в моменте,
серость отбеливаешь в заспанных лицах
на солнцем забытой рабочей планете.
И падаешь тихо под ноги,
с грязью подошвы мешаясь,
на смену приходишь осенней тревоге,
самым счастливым безумцем зимы
на лету притворяясь.
 

 
Змеи гремучей погремушка
мне руки залила свинцом,
тоски любимая подружка —
из-за нее весь день
молчу тунцом.
Я стану на ночь
много есть,
надену поярче
лохмотья безумия,
закину подальше
дела в печь,
открою пошире окно,
ведь желтым давно
уж мигает мне в такт
ночи светофор
полнолуния.
Сначала замечу звезд
неба картечь,
почувствую близость
сияния севера,
но как же красива
полночная речь!
Пожалуй, пройдусь по карнизу
и веткам соседнего дерева…
 

 
Люди – как острова:
встретит белый песок,
а на деле сплошь и рядом вода,
острых скал и проблем сток.
На одних островах
даже жизнь не найти.
Нет ни пения птиц,
ни стремления
что-то взрасти…
На других – красота!
Вот за хвост бы поймать!
Голубая лагуна,
моря дивная гладь.
Только есть момент:
без обид, но для тебя
здесь места нет.
И, открывая новый остров,
сквозь пальцы время сея,
надеешься на радости источник,
а не изоляции тяжкое бремя.
 

 
Смахну паранойю,
не съев ни одной таблетки,
закушу время,
прошлое посажу на коленки.
Но обещание свое не нарушу,
не буду писать тебе
адресно в душу.
Хоть и не помню точно,
зачем я дал его послушно,
залив назло воск безразличия
в глаза, нос и уши.
 

 
Сотни лет один
и тот же вопрос —
кто мы на самом деле:
обрубок, мыши хвост
или люди большой веры?
Мечтаем о тихой гавани,
там счастье будет
расти на грядке,
где обязательно станем
сами себе хозяевами,
забудем, как бегать
от судьбы без оглядки.
Но выбираем выстрел
прямо в затылок мечте,
не так, чтобы от злости,
сколько слепой
недальновидности
ума черной кости.
И разлетается
мечта:
кругом нет ничего.
Сперло дыхание
от собственной
дурости,
мгла.
 

 
В голове, на самом дне,
тихо прописали.
Буду жить тогда во сне,
раз наяву прогнали.
Там, на верхушке леса,
в пересечении миров
плывет многоголосие
березовых китов.
Там на обратной стороне
луны мотивы, словно пьеса.
И облака наедине.
И никакого интереса.
В голове, как в западне,
рвутся предательски
мысли.
Их не достанут извне:
мыши-полевки их ночью
погрызли.
 

 
Во тьме, что ни разу не видела утра,
мне черного солнца лучи
напомнили блеск, перелив перламутра,
а после застыли в мерцанье ночи.
Опасно раскинув клубочки абсурда,
надежно сияю в полете свечи:
ведь черное солнце не знает
ни белого света, ни радости утра.
Никто не услышит: кричи, не кричи…
 

Ирина Шейбак

г. Санкт-Петербург

Окончила Кишинёвский государственный университет. Член Союза журналистов России, член Союза детских и юношеских писателей России. Лауреат городской премии «Орчанка» в номинации «Женщина, прославившая город». Лауреат литературной премии имени П. Рычкова (Оренбург). Медаль Пушкинского конкурса (Москва). Автор книг: «Радость жизни» (2-002-, Орск), «Такая разная жизнь» (2.006, «Южный Урал», Оренбург), «Зачем собаке нужен хвост?», «Дежурная ворона», «Чемодан, вокзал, Россия!» и другие рассказы» (2.014, 2.02.0, 2.02.0, «Золотая аллея», Калуга), «Спасите наш язык!» (2.02.0, Астрахань – Москва).

Из интервью с автором:

– Писать начала в школьные годы. Первым опубликованным произведением было стихотворение в газете «Юный ленинец» (Кишинёв), первый рассказ, победивший во Всесоюзном конкурсе «Золотое перо», опубликовала газета «Комсомольская правда» (Москва). Публиковалась в журналах и газетах Москвы, Челябинска, Оренбурга, Кишинёва и Орска.

© Шейбак И., 2022

Святомир лежал в реабилитационном блоке в ожидании очередной восстанавливающей процедуры и пытался думать о чем-нибудь нейтральном, как советовала психолог Марина, занимающаяся его адаптацией к новому времени и месту. В течение всей процедуры, пока над телом колдовали врачи и массажисты, на большом экране демонстрировался многочасовой учебный фильм, рассказывающий об историческом периоде, который прошла планета за последние две тысячи лет. Не то чтобы эти знания полностью отсутствовали у Святомира. Как любой обладатель амулета, он на уровне подсознания имел такие знания по истории, которым позавидовал бы лучший компьютер. Но было приятно скоротать время, отвлекаясь на второстепенные вопросы. Когда ты смотришь на экран, с которого приятный бархатный баритон диктора повествует о легендах древних городов, сокровищах, найденных в подземных лабиринтах, и останках затонувших кораблей, перевозивших секретные документы и золотые слитки, поневоле подключаешься к волне приключений и азарта, забывая о том, что твое тело все еще тебе не слишком-то подчиняется. Но вчера последний эпизод фильма завершился. На сегодняшнем сеансе Святомиру предложили послушать музыку. Он не возражал. Так даже лучше – ничто не помешает течению собственных мыслей. Мужчина расслабился, закрыл глаза, предоставляя тело опытным рукам физиотерапевтов, прислушался к музыке, зазвучавшей из динамиков. Она была немного грустной, сначала тихой, затем зазвучала немного громче, переливаясь трелями, замирая короткими паузами и вновь возникая мягким облачком грусти. «Шопен. Ноктюрн до диез минор. Посмертный», – шепотом произнесла почти в самое ухо Святомира медсестра. Он приоткрыл глаза и кивнул ей в ответ. «Надо запомнить это имя. Очень трогательная музыка. Мне по душе. Напоминает ту песню, что пела Лада, когда они с Лелем меня лечили», – подумал Святомир. Ему даже показалось, что на фоне мелодии зазвучал голос Лады. Ноктюрн становился все тише и тише, а голос Лады – все громче и яснее.

* * *

– А ведь я говорила, что дух у него крепкий, – значит, и тело поднимется быстро, – прозвучал женский голос за перегородкой, отделявшей мужскую половину жилища от женской.

– А я и не сомневался, Ладушка! Просто по старой привычке немного пережидал. Ты же знаешь, это не мое дело. За прогнозами надо идти к оракулу.

– Да уж, от тебя не дождешься не то что прогнозов, но и вечерней настойки, а говорил, что приготовишь сам! – женский голос прозвучал с притворной укоризной.

– Батюшки мои! – всплеснул руками мужчина, так же притворно произнеся слова, как и его собеседница. – Неужели запамятовал? – Он пошарил руками по полке, прибитой к стене, и достал из дальнего угла высокий березовый туесок, внутри которого находилась жидкость. Демонстративно поставив его на стол перед женой, Лель открыл крышку и понюхал содержимое.

– Значит, ты все же приготовил настойку? – бодрым голосом спросила Лада.

– Ну конечно, любушка моя, как же я мог позабыть! Это средство окончательно поднимет нашего постояльца на ноги.

Лада подошла к мужу и ласково потрепала его за щеку, потом принюхалась и сказала:

– Да, но запах от этого туеска не самый приятный!

– Ничего, Святомир – воин, он не будет морщить нос, – и, обращаясь уже к лежащему за перегородкой гостю, громко добавил: – не так ли, друже?

* * *

После недельного приема настойки Святомир так окреп, что несколько раз смог пройти не только по дому, но и выйти на крыльцо. Правда, дальше пока Лель его не пускал. Говорил, через неделю-другую придет к ним особенный гость – вот тогда с ним и выйдем вместе на прогулку. Как Святомир ни пытался узнать, что за таинственный гость ожидается в лесной уединенной избе, ни Лада, ни Лель так и не объяснили. Все попытки узнать о нем натыкались на улыбку Лады и неизменные слова Леля:

– Все узнаешь в свое время, а пока кушай, пей настойку и набирайся сил. Они тебе, ох, как пригодятся.

Святомиру ничего не оставалось, как сытно есть, спать и два раза в день выходить на крыльцо подышать свежим воздухом. И вот однажды вечером, когда воздух уже посвежел так, что пора было входить в дом, чуткое ухо Святомира услышало далекий треск сучьев, как будто кто-то тяжелый наступил на сухую ветку. Конечно, это мог быть лось или кабанчик. Но обычно звери обходили это место, чувствуя человеческий дух. Мужчина прислушался. Звук снова повторился, но теперь ближе. Кажется, Лель, развешивающий в сенях травы для просушки, тоже что-то услышал. Он оставил свою работу и вышел на крыльцо. В руке у него была толстая свеча, на огонек которой сразу же стали слетаться мелкие мошки. Лель пристально всматривался в лес, который уже начал тонуть в надвигающихся сумерках. И тут Святомир увидел, как на лице его врачевателя неожиданно появилась улыбка. Быстрым шагом он прошел мимо Святомира, отдав ему свечу, и, спрыгнув с крыльца, почти бегом направился по тропинке от дома. Святомир успел крикнуть:

– Ты куда?

Но ответа не последовало. На звук вышла Лада. Узнав, что случилось, она с радостью сообщила:

– Должно быть, это вестник!

– Какой такой вестник? – удивился Святомир. Но Лада даже не думала отвечать, она судорожно вглядывалась в сумерки, из которых уже показались две фигуры. В одной угадывался Лель, а вторая была Святомиру пока не знакома, ясно только одно: это мужская фигура.

* * *

Когда Лель и незнакомец приблизились к дому, Святомир и Лада, по старинному обычаю поприветствовали их, в один голос:

– Добро пожаловать!

И сразу же все четверо прошли в дом. Лель как хозяин предложил гостю с дороги умыться и испить водицы. А после Лада поднесла ему полотенце, расшитое красными маками. Гость делал все уверенно, не спеша, его жесты ясно показывали, что человек знает себе цену и не привык разбрасываться словами. Умывшись, вытерев руки и попив воды, незнакомец повернулся лицом к красному углу, поклонился. Потом он обратился к Святомиру:

– Меня зовут Ириней, в этом времени я глава церковной общины. Сам происхожу из рода Связывающих нити судьбы. Пришел, чтобы связать разорванные концы твоей судьбы.

Видя недоуменный взгляд Святомира, мужчина слегка улыбнулся и добавил:

– Святомир! Ты славный воин и должен понимать, что терпение – лучшая добродетель. Сегодня уж поздновато. Устал я с дороги, а беседа наша будет длинной. Потому, хозяева, давайте отдохнем, а с утра и разговаривать будем.

Никто не стал возражать. Через несколько минут дом погрузился в темноту, а тишина стала его главной хозяйкой. До утра.

Наступившее утро принесло не только нарождающийся теплый день, но и надежду узнать, что такого загадочного представляет собой гость. По закону гостеприимства все серьезные разговоры должны состояться только после трапезы. В понимании людей того исторического периода время текло неспешно, а человеку не следовало его торопить собственной несдержанностью. Терпение и труд считались высшими добродетелями. И тот, кто стремился стать хоть как-то заметен в обществе, никогда ими не пренебрегал. Вот почему никто из окружения Святомира не выказывал ни капли спешки. Подчиняясь естественному ходу вещей, люди проживали свои жизни в определенном ритме, который соответствовал по большей части ритму самой природы, ее циклическому характеру. В этом была своя прелесть, ведь человек тоже является частью природной среды. Прислушиваясь к лесу, горам, небу, дождю или другим природным явлениям, люди наблюдали, подмечали, делали выводы. Они стремились жить в гармонии с миром. Время от времени это не получалось, особенно в период войн. Но потом все успокаивалось, и снова ритм становился естественным и размеренным. В селениях семьи жили тоже в этом общем ритме: рождались и росли дети, устраивались смотрины и сватовство, за которыми следовали веселые свадьбы, случались похороны и поминки. Круг жизненного цикла всегда замыкался. Это вполне гармонировало с посевной, когда в землю ложилось первое семя, дававшее молодые ростки, затем по осени все селение выходило на покос и жатву, а когда шла обвязка снопов, женщины пели задушевные песни, доставшиеся им от предков, живших в том же ритме. И этот порядок длился столетиями. Но, как шептались в дальних избах старики, собиравшиеся на свои посиделки у старейшин, уже наблюдались первые признаки будущих перемен, когда пойдет народ на народ и не станет ничего как прежде.

В каждом селении были свой ведун или оракул. Во главе нескольких поселений стоял духовный лидер – глава церковной общины. По давней традиции ему всегда давалось одно и то же имя – Ириней, что значило «мирный», ведь главной задачей этого человека было сохранить мир между племенами и селениями. Позже, когда возникли города, обязанности и права этого человека только расширились, его значение в обществе увеличилось в разы. Иринея приглашали за свой стол правители, с ним желали беседовать все знатные мужи государства, его одобрения и совета просили многие люди. Огромная ноша лежала на плечах одного человека, поэтому к подготовке и воспитанию очередного Иринея общество подходило очень строго. Существовало особенное место, в котором жили старейшины избранных родов, главной их задачей было найти и воспитать замену действующему Иринею. Конечно, на это требовались годы, но система была давно выстроена таким образом, что об истинном лице, месте и даже времени появления наследника вековых знаний и традиций знал ограниченный круг людей. В священном месте под жилыми постройками находились катакомбы, через которые посвященные переходили долгим путем в иные места, пользуясь построенными в давние времена тоннелями и лифтами, устройствами, похожими на современные электрички метро. Так на самом деле они отправляли будущих кандидатов (а их всегда было несколько) очень далеко от исходного места. Обычно это были затерянные среди тайги деревни, куда вели многочисленные тоннельные переходы. На пути встречались подземные поселения, где можно было сделать небольшие остановки, отдохнуть и подкрепиться. А выход на поверхность осуществлялся через шахту тоннеля прямо в деревянную церковь с изображением первого человека. Адам всегда встречал своих потомков первым. Пусть и смотрел на них только со стены своими красивыми, но все же нарисованными глазами. И этот взгляд надолго запоминался неофитам, он снился им ночами, когда после глотка воды из священного колодца они могли разговаривать с ним и даже задавать интересующие каждого молодого человека вопросы: а что будет после смерти, почему мы так живем, куда душа отправится потом? Каждый здесь получал свои ответы, но рассказывать о них строго запрещалось, чтобы не смущать непосвященных до поры до времени. Вот в таком месте и прошли детство и юность Иринея, пришедшего к Ладе и Лелю в качестве вестника.

* * *

После трапезы Лада удалилась мыть посуду, а мужчины вышли на крыльцо, где присели в ожидании беседы. Некоторое время они молча прислушивались к звукам леса. Вот зяблик пролетел, прошуршала крыльями ворона, белочка стремительно взобралась по стволу пихты, а по соседнему дереву застучал дятел. Первым нарушил молчание Ириней – по старшинству ему следовало начать разговор.

– Красиво здесь, глаз не оторвать от полянки, какие цветы вокруг, а травами пахнет-то как!

– Да, здесь хорошо, благостно, – поддакнул Лель. Святомир промолчал. Он ждал главного разговора. Ириней оценил его молчание и приступил к основной теме.

– Други мои, я должен вам сказать, что времена перемен приблизились настолько, что их признаки теперь встречаются гораздо чаще. Недавно главный оракул получил откровение, в котором говорится о судьбе народа всей нашей земли. Лель, вы с Ладой нездешние, и уже прошли через коридоры вечности, встречались с Проводником, знаете о существовании иных миров. – Лель утвердительно закивал головой. – Но ты, Святомир, всегда был воином своего господина и знал только это время. Поэтому мой разговор для тебя будет особенно трудным. Если возникают вопросы, не терпи, задавай их сразу, хоть они тебе и покажутся неудобными или странными. От тебя, сынок, теперь многое зависит. Поверь на слово, я бы не стал преодолевать такое большое расстояние и в одиночку пробираться сюда, если бы не крайняя нужда. Ты понимаешь меня? – Святомир не ответил, а лишь кивком головы выразил согласие. Ириней посмотрел в глаза воину и понял, что тот вполне готов к любым неожиданностям. Он продолжил разговор:

– Святомир, есть люди, принадлежащие к княжескому или боярскому роду, свою родословную они знают и чтут. Она у всех на виду. Однако в нашем мире существуют тайные родословные – это летописи тех родов, что пошли от Каина и брата его Сифа напрямую. Каиниты никогда не смешивали свою кровь с потомками Сифа, ибо для них это было смерти подобно. Но тебе суждено увидеть и иные времена, когда обе ветви переплетутся на едином древе жизни. И ты будешь иметь к этому самое прямое отношение.

– Могу я спросить, отче? – решился на вопрос Святомир.

– Спрашивай! – оживился Ириней.

– А в чем моя роль?

– Ты по своей родовой принадлежности, не той, что официально записана в метрических книгах, – по тайной, которую ведут особенные люди, – принадлежишь к роду Служителей. И время по-настоящему послужить своему народу уже пришло.

– Что же я должен делать? – поинтересовался воин.

– Вот это я и собираюсь тебе объяснить. Но сначала нужно исполнить обряд наших предков. Я должен тебя посвятить в служители и передать ваш родовой амулет. Как только он коснется твоего тела, ты будешь знать историю Земли от создания и до нашего времени. Ты поймешь свое предназначение и ясно увидишь предначертанный путь. Твое сознание прояснится так, словно ты болел и долго-долго спал, а потом вдруг проснулся совершенно здоровым. Ты ведь недавно перенес болезнь, потому понимаешь, как это бывает?

– Понимаю, – согласился Святомир.

– Вот и хорошо. Пойдем, нам нужно подготовиться.

Они встали и вошли в дом, где Лада уже разложила на столе все необходимое. Ириней с благодарностью посмотрел на женщину и жестом попросил ее удалиться. Таков был обычай: на посвящении могли присутствовать только мужчины.

Произнеся над Святомиром древнюю молитву, Ириней зажег пучок благовонных трав, их аромат быстро распространился по дому. Сладкий дымок воскурялся к потолку. Ириней достал из заплечного мешка тряпицу, развернул ее и вынул амулет-ковчежец с янтарной жидкостью внутри. Аккуратно повесив на шею Святомира драгоценный предмет, он прочитал заключительную молитву и погасил дымящийся пучок трав, опустив его в воду. В этот момент жидкость внутри ковчежца заиграла яркими красками, запузырилась и заискрилась. Святомир почувствовал сильное головокружение и потерял сознание. Лель, который стоял за его спиной, подхватил товарища, и вместе с Иринеем они перенесли его на постель. Всю ночь и часть следующего утра новый адепт провел в глубоком сне, а когда солнце уже высоко поднялось над лесом, Святомир открыл глаза и взглянул на этот мир совершенно по-новому. И это был уже не тот прежний воин, а новый человек – Святомир-Служитель.