Текст книги "Времени тонкая тень"

Целую неделю после посвящения Святомир и Ириней провели вместе за длительными беседами. В сопровождении молчаливого Леля они гуляли по лесной просеке, обсуждая разные вопросы, касающиеся будущей судьбы людей. Ириней рассказал о существовании основных предсказаний, о Великой Книге, в которой описана вековая мудрость. Расшифровать ее можно только частями и в положенный Создателем срок. Когда они заговорили о преодолении первородного греха, Святомир инстинктивно напрягся, словно почувствовал, что его это лично коснется. Но какая у него роль в этом вопросе? Спросить он не решился, и все время молчавший Лель сделал это за него. Ириней усмехнулся про себя, мол, как хорошо чувствуют друг друга эти люди. Но вслух ответил вполне серьезно.

– Роль у каждого в переломный период истории своя. Но ты, Лель, вовремя задал правильный вопрос. Святомиру предначертано ни много, ни мало – стать отцом близнецов, которые помогут искупить грех Каина.

Повисло долгое молчание. Святомир и Лель переваривали информацию и обдумывали следующий вопрос. Ириней не мешал им, наслаждаясь свежим воздухом и пением птиц. Они вышли на небольшую полянку, усыпанную земляникой. И пока мужчины размышляли над полученной информацией, пожилой человек с азартом юноши принялся собирать в ладони красные ягодки. Наполнив ими пригоршню, он подошел к своим собеседникам и протянул им лакомство.

– Угощайтесь тем, что щедрой рукой дарит нам природа. Пусть эти ягоды доставят вам радость, ведь ее в жизни каждого из нас скоро будет на порядок меньше. Так будем же ценить неожиданные подарки, пусть и такие незначительные! – Он посмотрел вверх на высокое синее небо, мысленно поблагодарив Создателя за счастье жить на этой земле и питаться ее плодами, потом, немного прищурившись от яркого полуденного солнца, обратился к Святомиру: – А ты ешь! Когда еще попробуешь такую спелую и свежую ягоду прямо с лесной полянки?

По мере того, как у него в руке оставалось все меньше земляники, Ириней становился задумчивее. Похлопав опустевшими ладонями, он стряхнул с них зеленые листочки, прилипшие к пальцам, и, ни на кого не глядя тихонько пробормотал:

– Вижу через толщу времени, как ты, Святомир, лежишь посреди просторных палат, опутанный тенетами, и вспоминаешь эту полянку, ягоды и нас с Лелем. Не надо грустить, друже! Запомни, что я скажу: ее имя подобно лани, а на шее – амулет. Умеешь плавать – хорошо, это пригодится. Иди и плыви, амулеты друг друга узнают. Снимай тенета и иди! Мудрость тебе поможет. Пора, сынок! Вставай!

Святомир и Лель молча смотрели на Иринея, впавшего в какой-то неведомый им транс. Они переглянулись и почти одновременно тряхнули его с обеих сторон за руки. От этих движений он пришел в себя, потер рукой лоб и спросил обычным голосом:

– Говорил ли я странные вещи?

* * *

Солнце уже клонилось к закату, а трое путников все никак не могли наговориться. Правда, последние несколько минут без умолку щебетал только Лель. Он словно компенсировал многочасовое молчание, выдвигая какие-то свои гипотезы будущего мира. Ириней только усмехался в ответ на редкие комментарии Святомира, который все еще никак не мог поверить в свою роль отца будущих искупителей. Ему казалось, что это лежит где-то за гранью собственного понимания. А вот Лель так не думал, ведь они с Ладой уже были за этой самой гранью бытия-небытия, общаясь с Проводником и перейдя из одного мира в другой. Поэтому, как только он осознал возможную реальность, сразу начал понимать, что ему сказочно повезло, ведь именно они с Ладой спасали Святомира, а значит, внесли свой вклад в – страшно даже подумать! – спасение всего мира! «Ну не это ли есть высшее призвание любого живого существа?» – вопрошал Лель своих спутников. Но те не разделяли его восторгов, каждый по своим причинам: Ириней понимал, сколько еще нужно преодолеть на пути к цели, а Святомир пока не вполне осознавал себя героем исторических хроник. Так они дошли до дома, на крыльце которого стояла Лада. Она давно услышала голос мужа и никак не могла понять, чему это он так рад, почему в его речи звучит восторг, какой она слышала только в детстве.

Увидев жену, Лель опрометью бросился ей навстречу. Радость, поселившаяся в его сердце, настойчиво требовала выхода наружу. Лада сошла с крыльца и пошла навстречу мужу, который подбежал к ней и по-юношески подхватил жену на руки, закружившись в танце и напевая какую-то простую мелодию. Святомир и Ириней наблюдали за супругами, остановившись в нескольких метрах от них. Они тоже заразились веселым настроением Леля и улыбались, глядя на простое счастье двух людей, живущих только своей миссией, но вполне довольных и этим. Наконец Лель немного успокоился, потому что и радость бывает утомительной. Он опустил жену на землю и торжественно произнес:

– А знаешь ли ты, женщина, кого мы с тобой вылечили? – и, не дожидаясь ответа, выпалил: – Самого отца искупителей!

Лицо Лады сделалось серьезным, она повернулась к Иринею и вопросительно посмотрела ему в глаза.

– Нет! Твой муж не сошел с ума, – пояснил Ириней, по-своему истолковав ее взгляд, – он просто радуется возможности исполнить свою, то есть вашу миссию. Но у меня для вас есть еще одна весть. Пойдемте в дом.

Пока они умывались и ели, никто ни о чем не спрашивал. Но Ириней выглядел как-то слишком сосредоточенным, думая о том, что ему предстоит сказать супругам. Он прекрасно знал, что тем, кто выполняет миссии, запрещалось иметь детей до особого распоряжения оракула. Недаром Лада назвала его вестником – каким-то женским чутьем она почувствовала, что его приход сулит им с мужем важные вести. Но какие, она не могла знать. Все время, что он провел в их доме, Ириней ни разу не выдал то, что его приход связан не только со Святомиром. Взяв на себя ответственность быть вестником, он хотел убедиться, что супруги до конца выполнили возложенную на них миссию. И теперь, поняв, что Святомир излечился и способен к перемещению, можно сообщить ту самую важную новость супругам.

После вечерней трапезы все расселись по лавкам и приготовились слушать, что скажет Ириней. Прокашлявшись для порядка, мужчина спросил:

– Святомир, как ты себя чувствуешь? Готов ли ты к длительному пешему пути?

Никто не ожидал такого вопроса, поэтому даже тот, к кому обращался Ириней, ответил не сразу, но уверенно и однозначно.

– Готов.

– Тогда слушайте меня, Лада и Лель! – Ириней встал, вслед за ним поднялись и остальные, торжественным голосом он продолжил: – По велению Верховного Оракула и своей волей я, Ириней, глава церковной общины из рода Связывающих нити судьбы, признаю выполнение вашей миссии успешным и завершенным. Я даю вам право на личную жизнь и рождение потомства. Этим документом я подтверждаю, что все ваши потомки будут причислены к роду Лекарей, из которого будет выбрана жена излеченному вами Святомиру. Она же станет матерью братьев-искупителей. Дайте мне ваши правые руки! – Совершенно ошеломленные свалившимся на них счастьем иметь детей, о котором они уже и не мечтали, Лада и Лель ничего не могли промолвить, а только со слезами на глазах подали Иринею свои правые руки, на которые тот положил свою руку, прошептав при этом какие-то слова. И тут же на тыльной стороне ладони каждого из них появились большие родимые пятна в виде сердечка. Увидев это, Лада ахнула и от полноты чувств потеряла сознание. Когда она очнулась, обнаружила на своей шее такой же амулет, как у Святомира.

– Ты передашь его своей дочери, а та – своей. И так амулет доберется до того времени, куда отправится наш герой, – сказал Ириней и посмотрел на Святомира. Неожиданно мужчина спросил Иринея:

– Отче, а я могу там, в другом времени, рассказать ей, своей жене, кто были ее предки?

– Да, это не возбраняется.

– Жаль, что мы не можем нашим потомкам передать с тобой что-нибудь такое, что бы им рассказало о наших чувствах, – с грустью вздохнул Лель.

– Нет, можем! – поправила мужа Лада. Она посмотрела на Святомира и попросила его: – Когда будешь рассказывать о нас, спой ей эту песню, она поймет, ведь мы завещаем своим детям петь ее нашим внукам, а те будут петь своим детям. И так песня станет нашей родовой. Исполнишь ли ты мою просьбу, Святомир?

– Я запомню каждое слово твоей песни.

– Тем более что сегодня ты исполнишь ее как прощальную, – сказал Ириней, – ведь завтра мы вас покинем. Навсегда. Больше мы не свидимся, но теперь не время грустить, время петь.

Он кивнул Ладе, и та запела протяжную и грустную мелодию, так похожую на посмертный ноктюрн Шопена.

* * *

Святомир открыл глаза, музыка Шопена все еще звучала в комнате. Врачи окончили свои привычные ежедневные манипуляции, и только медсестра продолжала снимать очередную кардиограмму, опутав его тело проводами. Мужчина посмотрел на провода, и в памяти всплыли слова Иринея, произнесенные как бы в забытьи, когда они ели землянику на лесной полянке: «Вижу через толщу времени, как ты, Святомир, лежишь посреди просторных палат, опутанный тенетами, и вспоминаешь эту полянку, ягоды и нас с Лелем. Не надо грустить, друже! Запомни, что я скажу: ее имя подобно лани, а на шее – амулет. Умеешь плавать – хорошо, это пригодится. Иди и плыви, амулеты друг друга узнают. Снимай тенета и иди! Мудрость тебе поможет. Пора, сынок! Вставай!»

Словно удар тока пронзил тело Святомира. Медсестра, снимавшая электроды, вздрогнула, будто и ей передалось его душевное волнение. Но нет, ему просто показалось, это кто-то вошел в зал, громко хлопнув дверью. Святомир поднялся с кушетки и начал быстро одеваться. Из-за ширмы, разделявшей его и остальное пространство, раздался голос Ария:

– Дружище, как ты? Готов к новым приключениям?

– Ты даже не представляешь себе, как готов! И я знаю, куда мы отправимся в первую очередь.

– Куда же? – удивленно спросил Арий.

– Туда, где можно встретить мудрость.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное или просто философствуешь? – Арий был в недоумении, ведь только что он получил известие от Софии, чтобы они прямиком ехали к ней, не заезжая больше никуда. Неужели Святомиру было какое-то видение или он гениально угадал?

– Да нет! Пока я тут лежал, вспомнил одно пророчество, открытое мне лет этак пятьсот назад.

– Ну и память же у тебя, дружище! Какая-то она избирательная, – посетовал Арий. – И что же было в том пророчестве?

– Если коротко, то мне поможет мудрость, что бы это ни значило.

– Вот как раз сейчас я могу дать тебе разгадку твоего пророчества. Только для этого ты должен переодеться, и мы поедем в одно место.

– И что же там, в этом месте? – поинтересовался Святомир.

– Ты удивишься, но именно там нас и будет ждать Мудрость.

Святомир вышел из-за ширмы.

– Я готов. Поехали!

На следующее утро начались первые странности. Конечно, пока это был единичный случай, никто не связал его с нашими вечерними посиделками. Хотя произошедшее и считалось вполне бытовым эпизодом, часто встречающимся в детском коллективе с маленькими воспитанниками, но такого массового характера это явление никогда не носило, тем более в нашем лагере, где вожатые и воспитатели тщательно следили за вечерним посещением туалета. В общем, в десятом содружестве, где отдыхали детки от шести до восьми лет, утром было обнаружено двадцать из двадцати мокрых матрасов, что привело в замешательство не только детей, но и взрослых. Справившись с детскими стыдливыми слезами и отправив малышню с одним из вожатых в столовую на завтрак, воспитатели и второй вожатый в авральном порядке собирали испачканное белье и вывешивали на просушку матрасы на забор, огораживающий спальный корпус. Потом в вожатской комнате было устроено импровизированное совещание, куда пригласили всех свободных в данное время вожатых и воспитателей. Никто не усмотрел в событии ничего необычного. «Дети есть дети, – констатировал назидательным тоном Василий, – всякое случается; может, на ночь воды много выпили или простудились». Но остальные взрослые не разделяли его предположений: ведь лагерь только начал работать, погода была теплая. Что касается воды, то графин, стоявший в комнате ребят, так и остался полным. Стихийное совещание прервало объявление из радиорубки. Голосом начальника лагеря всем вожатым и воспитателям было велено собраться у главного корпуса. Так начались неприятности.

* * *

– Все в мой кабинет! – коротко приказал начальник лагеря, когда у главного корпуса собрались вожатые и воспитатели, и добавил для большей убедительности: – Немедленно!

Начальственный тон продемонстрировал всем присутствующим твердость намерений Семёна Петровича наказать хоть кого-то, дабы, как он выражался, «неповадно было другим».

– Вы почему не доложили мне о происшествии?! – набросился Семён Петрович на старшего воспитателя Вадима Мефодьевича, человека уравновешенного и опытного, а потому философски относящегося ко всякому начальственному нагоняю. – Это что за самоуправство такое?! – Начальник лагеря продолжал «выпускать пар», не находя даже намека на какое-либо сопротивление со стороны подчиненных, скромно толпившихся на пороге его кабинета за спиной у старшего воспитателя и старшего вожатого, добровольно вышедших вперед и принявших на себя «первый удар стихии».

– Кто позволил развешивать матрасы, этот всеобщий позор, на виду у всего лагеря, подавая дурной пример другим отрядам?!

Заметим, что Семён Петрович в пору золотого детства проводил свои школьные каникулы именно в «Заре», был пионером и горнистом, командиром отряда, поэтому к новомодному словечку «содружество» привыкал с трудом и в минуты волнения всегда называл его по старой привычке.

– Кто, я вас спрашиваю, отвечает за инициативу утреннего позора?! – вопрошал громовым голосом начальник. В ответ – тишина. И только стенные часы-ходики, доставшиеся по наследству от предыдущего руководства и исправно работавшие более трех десятилетий, нарушили торжественность момента. Из своего окошечка над циферблатом показалась миниатюрная кукушка и, невзирая на начальство, прокуковала восемь раз. Как ни странно, это слегка разрядило обстановку. Семён Петрович, утомившись от утренних разборок до завтрака, нервно махнул рукой в сторону, должно быть, в направлении десятого корпуса, и, уже немного сбавив обороты, но все еще строго продолжил наседать на Вадима Мефодьевича.

– Там развешаны матрасы, словно позорные флаги вашей капитуляции! – Начальник на секунду прервал свою речь, посмаковав в уме удачный пример сравнения. – Капитуляции перед трудностями. А мы никогда не пасовали перед ними, не так ли? – И он грозно воззрился на собеседника.

Вадим Мефодьевич закивал в ответ и внимательно посмотрел в направлении протянутой руки, всем своим видом показывая, что он проникся важностью момента и полностью согласен с оратором. Василий, в свою очередь, тоже демонстративно повернул голову в указанном начальством направлении и подобострастно закивал, хотя никто его ни о чем не спрашивал. Пока не спрашивал. Но пришел и его черед. Убедившись, что старший воспитатель осознал ошибку персонала и готов понести заслуженное наказание, Семён Петрович вспомнил и о Василии. По доброй бюрократической традиции он никогда не наказывал тех, вместо кого можно было пожурить стоящих на более низкой социальной ступени. И таким мелким начальничком оказался как раз старший вожатый.

– А у вас, Василий, есть понимание значимости момента? – взялся начальник за очередную жертву.

– Так точно! – почему-то по-военному ответил Василий. Этот четкий и короткий ответ несколько озадачил Семёна Петровича, и он передумал наказывать такого исполнительного подчиненного. Сменив тактику, начальник лагеря спросил:

– Как думаете поступить в создавшейся ситуации?

Василий, хоть и молод был, но умел обходить гнев начальства стороной, максимально имитируя бурную деятельность; на деле же он не прилагал особых усилий, а вовлекал своих подчиненных в этот процесс, вовремя рапортуя начальству о прекрасно проделанной работе, попеременно вставляя несколько фраз о мудром руководстве своего непосредственного начальника. Такая тактика была беспроигрышной, поэтому и сейчас Вася не стал «изобретать велосипед», прибегнув к верному средству.

– Считаю своим долгом выполнить ваше четкое указание и убрать матрасы с забора. Постараюсь сделать это в максимально короткий срок, привлекая к работе тех, кто, как вы справедливо заметили, виноват в создавшемся безобразии. – Он набрал в легкие немного воздуха и продолжил рапортовать: – Разрешите приступать?

– Разрешаю! – довольным тоном громко произнес Семён Петрович и налил себе из стоявшего на столе кувшина стакан воды. Пока он пил, Василий скомандовал:

– Вожатые десятого содружества, бегом убирать матрацы! – И, повернувшись к начальнику, бодро поинтересовался: – А куда рекомендуете их перенести для проветривания?

Этот простой вопрос удивительным образом вернул начальство на грешную землю и поставил в тупик. Кричать и обвинять можно кого угодно и сколько хочешь, но проблему этим не решить до вечера. А там и ночь придет. На чем ребятишки будут спать? Уловив затруднение племянника, на помощь ему пришел завхоз Димыч, с утра сидевший в смежной комнате, отделенной от кабинета тонкой перегородкой, и делавший раскладку продуктов на ближайшую неделю. Он не собирался обнаруживать собственное присутствие, но, понимая, что родственник попал в затруднительную ситуацию, решил ему помочь. Наполовину высунувшись из двери комнаты, Димыч спокойно произнес:

– У меня на складе места много – там и разложите все матрацы, а вместо них возьмете новые, еще не распакованные. Ключи дам Вадиму Мефодьевичу под личную ответственность. – Потом он помолчал, давая племяннику оценить предложение, и назидательно добавил: – А еще я бы поговорил с ребятишками, с чего это вдруг они все так оконфузились.

Не дожидаясь ответа, завхоз снова скрылся в своей комнате, полагая, что за ключами сами придут те, кому надо. Димыч знал себе цену и авторитета не ронял ни перед кем. За это его и уважали. Семён Петрович оценил родственную помощь и, глядя на Василия, проговорил:

– Вот, учитесь, молодежь, как вовремя выдвигать дельные предложения! – Потом перевел взгляд на Вадима Мефодьевича и добавил: – А вы что стоите? Берите ключи и проконтролируйте ситуацию!

Обращаясь ко всем присутствующим, начальник лагеря подвел итоги:

– Так, ситуацию взяли под контроль, выводы сделали – и вперед, по рабочим местам!

Но тут раздался неуверенный голос воспитателя десятого содружества – того самого, проштрафившегося.

– Простите, пожалуйста, можно спросить: а кто будет проводить беседы с детьми?

Семён Петрович, собиравшийся было закончить разговор, нервно ответил первое, что ему пришло в голову:

– Среди вожатых, насколько я знаю, ведь есть психолог. Вот и поручите ему это важное дело.

И, демонстрируя всем своим видом, что разговор окончен, начальник лагеря повернулся спиной к собравшимся, направившись в комнату Димыча. Через пару секунд его кабинет опустел. Так у нашего Мишки появился еще один козырь перед остальными: ведь говоря о психологе, начальство имело в виду именно его. Других психологов в «Заре» и не было.

Вы уже, наверное, поняли, что Мишка Копиркин умел использовать любую ситуацию, даже самую безнадежную с точки зрения обычного человека, в свою пользу. Вот и в этом случае, узнав от воспитателя десятого отряда о порученном ему начальником задании, исполнился гордости и самообожания. А как же иначе, если его, еще студента, уже назначают на такое ответственное дело, как разговор с самыми маленькими воспитанниками лагеря! Взвалив работу с собственным содружеством на напарника, наш герой отправился к завхозу с требованием выделить ему помещение под психологический прием. Димыч, видя рвение юноши, почесал в затылке и ничего более не придумал, как отдать под кабинет психолога медпункт, благо тот по-прежнему пустовал ввиду отсутствия заболевших детей. Мишка тут же кликнул своих подопечных и велел им нарисовать табличку, которую повесил на дверь медпункта. Надпись гласила: «Прием ведет психолог лагеря “Заря” Михаил Копиркин. Просьба перед входом снимать обувь и стучаться!» Все это было проделано в течение часа. Следующим пунктом в Мишкином плане значилось составление списка пациентов. Недолго думая, он взял у воспитателя список десятого содружества и попросил направить к нему первую партию детей, отведя на каждого ребенка по десять минут времени. Прикинув в уме, новоявленный психолог оценил свои возможности и решил, что к вечерней линейке он соберет всю необходимую информацию. Уже через двадцать минут после того, как табличка была повешена на дверь медпункта, там образовалась живая очередь из малышей. Пока ребятишки ждали, Мишка, переодевшись в белый халат и натянув синие бахилы, расположился за столом. Перед собой он разложил разные предметы, которые должны были свидетельствовать об очень плотном распорядке дня молодого специалиста: два толстых блокнота, список «пациентов», планы мероприятий на смену и множество бумажек, испещренных мелким почерком так, что совершенно невозможно было понять, что именно там написано. Полагая, что психологи, как и врачи, специально пишут неразборчиво, чтобы никто не догадался о серьезности поставленных диагнозов, Мишка Копиркин пытался им подражать. На робкий стук в дверь, раздавшийся через минуту после начала приема, о котором сам Мишка и объявил во все горло, он громко ответил: «Войдите!» На пороге появился маленький мальчик в очках, белой панамочке, коротких шортиках и аккуратно выглаженной светлой рубашечке. «Типичный ботан!» – отметил про себя Мишка, а вслух добавил:

– Так-с, молодой человек, на что жалуемся?

Мальчик поправил очки на переносице и серьезным голосом, как и полагается на приеме у настоящего доктора, ответил:

– Собственно, я ни на что не жалуюсь. Хотя некоторые пункты не стал бы исключать из списка, относящегося к симптомам детской тревожности. А поскольку, как говорит моя мама, нет человека абсолютно здорового, есть только недообследованные, полагаю, к психическому здоровью это тоже относится. Что скажете, доктор?

По мере того как малыш излагал свои соображения, глаза у Мишки округлялись. Он никак не ожидал встретить в «Заре» ребенка, выдающего такие заумные фразы. Единственный вопрос, на который был сейчас способен наш новоявленный психолог, он задал уже не столь уверенным тоном, как несколькими минутами ранее:

– А кто у нас мама?

В ответ Мишка получил ехидное замечание.

– А у нас с вами, насколько я могу судить, разные мамы. Моя, например, кандидат медицинских наук. А ваша?

У Мишки чуть не отвалилась челюсть от такой наглости, но он немедленно взял себя в руки, посчитав, что взрослый человек не должен опускаться до уровня какой-то там умничающей мелюзги.

Встав со стула и, возвышаясь над собеседником, как гора над муравьем, Копиркин перешел на официальный тон:

– Итак, оставим посторонние разговоры и перейдем к делу! Садись на кушетку!

Мальчик послушно присел и уставился на Мишку.

– Ты боишься темноты? – прозвучал первый вопрос по существу.

– Нет, – спокойно ответил мальчик и, в свою очередь, спросил, глядя с любопытством в лицо собеседнику: – А должен?

– Второй вопрос, – проигнорировал Мишка провокацию. – Ты веришь в колдунов, вампиров, ведьм и прочую нечисть?

– Если вы спрашиваете меня о том, существуют ли потусторонние силы, то это вопрос дискуссионный. Во-первых, еще не все ученые пришли к единой точке зрения на предмет существования иных форм жизни. Во-вторых, с точки зрения теории Эйнштейна, мир многовариантен. И это не считая того, что электрон может быть как частицей, так и волной, что, собственно, доказывает…

– Стоп! – заорал не выдержавший этой научной дискуссии Мишка Копиркин, студент, который терпеть не мог физику еще в школе, потому что не знал ни одного из ее разделов больше, чем на школьную четверку. А тут ему вдруг попался какой-то мелкий вундеркинд, мешающий играть роль психолога. Терпению Мишки пришел конец. Наш психолог никак не ожидал, что кто-то может нарушить естественный ход его работы. Если так пойдет и дальше, то к вечерней линейке не раздобыть нужной информации, и тогда его с позором выгонят из медпункта, из психологов и, возможно, из лагеря. Поэтому нужно взять себя в руки и вернуть беседу в нормальное русло. Мишка вдохнул воздух и медленно стал его выдыхать. Мальчик внимательно следил за тем, как он это делает, и молчал. Как только Мишка выдохнул, его юный собеседник произнес:

– Есть прекрасный способ совладать с нервами. Нужно на одном дыхании произнести скороговорку: «Как на горке на пригорке жили тридцать три Егорки, раз Егорка, два Егорка…»

Когда мальчик досчитал до тридцати трех Егорок, Мишке самому можно было вызывать психиатра. От невозможности совладать с умным парнишкой студент впал в ступор. Он смотрел на мальчика стеклянными глазами и молчал, правда, губы его при этом нервно дергались, словно Мишка хотел что-то произнести, но не мог. Мальчик встал с кушетки, подошел к Мишке, по-дружески положил ему руку на плечо и произнес:

– Ничего-ничего, это сейчас пройдет! У меня тоже иногда от волнения перехватывает дыхание. Мама говорит, что я ей периодически напоминаю: дети – это наше испытание. Я сейчас позову следующего пациента, а вы пока попейте водички. – И он подошел к столу, взял кувшин с водой, налил ее в стакан, потом протянул его Мишке. Тот машинально схватил стакан и моментально его осушил. В это время мальчик уже скрылся за дверью медпункта. Потрясенный Мишка тихо простонал:

– Ну и молодежь пошла! Если и следующий такой же вундеркинд, мне крышка!

Но следующим оказался обыкновенный мальчик, без претензий на ученую степень. А пятна зеленки на его коленях выдавали шустрого футболиста, чему Мишка обрадовался так, что чуть не закричал «Ура!» На вопросы о боязни темноты и вере в колдунов и вампиров парнишка отвечал положительно, чем еще больше обрадовал Копиркина. Кстати, все остальные дети тоже оказались вполне обычными: они боялись темноты и верили в привидения. Из этого Мишка сделал закономерный вывод, подкрепленный рассказами ребят: перед сном они по очереди рассказывали друг другу байки о старом кладбище, ведьмах и колдунах, а из-за боязни темноты не смогли сходить в туалет – вот и оконфузились всем отрядом. Такое заключение вполне устраивало и Мишку, и начальника лагеря, и вообще всех причастных к этому событию. На вечерней планерке было решено оставить в спальне десятого содружества включенную лампу-ночник, а воспитателям до полуночи тихонько сидеть в коридоре и ждать, пока ребята уснут, пресекая все попытки рассказывать ночные ужастики. И, кстати, этот простой план, предложенный Мишкой, сработал. На следующее утро в десятом отряде никаких происшествий не случилось. На утренней планерке начальник лагеря лично пожал Мишке руку и выразил устную благодарность за отлично проделанную работу. Также ему было разрешено принимать в медпункте в послеобеденные часы всех желающих получить консультацию психолога. Надо ли говорить, что авторитет Мишки Копиркина взлетел вверх со скоростью космического корабля на стартовой площадке во время его запуска!