Текст книги "Истории, рассказанные негромко…"

Шивананда

Дорога двигалась навстречу. Шивананда это заметил, когда остановился завязать шнурок. Пошел быстрее – скорость увеличилась. Пробежался – деревья по краям дороги замелькали, будто он ехал со скоростью в сотню миль. Он направился к деревьям – те поплыли навстречу. Повернул назад – пройденные метры надвинулись на него. Прошел несколько шагов задом наперед, дорога медленно, как бы неохотно, двинулась вспять.

Пейзаж менялся, неизменным оставался только один элемент – невысокая башенка с широкой дверью, через которую он попал сюда. Баюн лежал под дверью и лениво жмурился.

Часа два Шивананда ходил туда и сюда, менял скорость и направление, попробовал идти с закрытыми глазами. Кот со скуки дико заорал, бросил на Шивананду прощальный взгляд и скрылся в башне. Шиванада открыл глаза – внизу раскинулась долина, где на солнце переливались и блестели воды реки. В туманной дымке просматривались горные вершины, слева шумел водопад. Недалеко от реки виднелись, точнее – угадывались, крыши поселения. Все источало мир и спокойствие.

Попробовал спуститься, но не смог – не пускала невидимая стена, а пейзаж скользил по ее поверхности. Шивананда побежал назад – опять деревья, а через полчаса – тот же пейзаж – плато, долина, строения. Бег затягивал, желание попасть в долину заводило. Вновь и вновь он возвращался с шагомером в мир, где он играл роль белки. Потом заболел и валялся несколько дней с температурой за сорок.

– Не шляйся где попало, приговаривала Палкина, сменяя на лбу холодный компресс.

Он ничего не слышал, матерился, орал «огонь!», потом плакал.

Температура спала, рассудок возвращался, но тут начало мутировать тело. На груди стал расти бугор мышц, а на спине горб. Копчик горел, будто на него вылили кипяток. Шивананда с ужасом наблюдал изменения, заперся в комнате и впускал только Палкину с едой. Елена молчала, но при упоминании его имени крестилась, закрывала лицо руками и плакала. Потом она стала оставлять поднос с едой на табуретке перед дверью. Барби спрашивала, что случилось с Шиванандой, почему тот отключил монитор и не ходит на занятия. Сергей, как кот за колбасой, ходил вокруг комнаты Шивананды, почесывая лысый затылок – заглядывал в щели, расспрашивал, целил оптику в окно.

В столовой нашли записку «Скрываться считаю бессмысленным, уж лучше сразу. Приду в столовую завтра в двенадцать. Шивананда». И он явился. Горд и печален был его лик. Шива был одет в мундир и форменную фуражку. На спине из двух симметрично прорезанных щелей изгибались, опускаясь до пояса черные мультяшные крылышки. Спереди под подбородком выпячивался то ли киль, то ли грудная мышца. Маховые перья блестели при электрическом свете и отливали синим.

Кто-то вскрикнул, Хильда упала в обморок, ее подхватили, остальные застыли, переваривая. Шивананда был всегда красив, а теперь походил на ангелочка или ребенка, который когда-то вырастет в демона из поэмы Лермонтова. Жалость, восхищение, библейское желание кланяться, или крикнуть «изыди» было во взглядах.

– Вы почему не посещаете занятия? – Раздался голос Барби из монитора.

– Я… я… стеснялся, – пролепетал Шивананда.

Сергей

Из макулатурных наслоений в архиве он набрал охапку тетрадок – обтрепанные коленкоровые переплеты рассыпались, но пожелтевшая бумага еще держалась. Это были дневники: «Дневник лесоруба», «Дневник игрока», «Дневник гейши» – он пролистывал страницы, кое-где ненадолго задерживался. «Дневник редактора» – «…произведение в рамках эксперимента… каждого героя писал один человек …Литгруппа «Северное сияние».

Сергей вздохнул – повторяются экспериментаторы…

«…собирать разрозненные куски текстов, пытаясь создать целостное произведение… по ряду причин не получилось, но что тут поделаешь… зато творившие авторы были счастливы! Считаю своим долгом раскрыть имена, дабы стал понятен замысел и мотивация.

Анри – Андрей Николаевич, 68 лет – бывш. доцент МГУ, американист…»

Сергей хмыкнул, покрутил головой, продолжил чтение:

«…Барби – подержанная кукла Барби – подарок тете Маше от праправнучки Сони.

Ван – дядя Ваня, возраст не определен – краевед и знахарь. Вступает в конфликт с Жанной Сергеевной, когда та залезает в его тумбочку и выбрасывает заготовленные коренья, травы и листья.

Вильям – Валентин, 77 лет – бывш. бухгалтер. Любит вестерны, вступает в конфликт с женщинами, любящими сериалы. Постоянно им уступает и тогда, обидевшись, лезет на чердак с подзорной трубой смотреть на звезды…»

Сергей неинтеллигентно заржал.

«Дровосек – Никита, сантехник – чинит все, что отваливается, а потом спит.

Палкина – Елена, повар дома отдыха.

Женевьева – Оля, медсестра, 21 год. Любимица общества. Молода, простодушна, наивна.

Кирпич – завхоз Павел Петрович – отличается бережливостью, воняет Беломором, раз в два месяца в запое.

Коты – стая диких котов, подкармливаемая Сарой и Ваном. Из-за этого частые конфликты с Жанной Сергеевной.

Мария – тетя Маша, 74 года. Перед тем как прийти в столовую делает макияж. Родственники приезжают к ней каждый месяц.

Сара – еврейка неопределенного возраста. Одинока.

«Северное сияние» – дом престарелых, далее по тексту – «дом отдыха. Пригород Оленегорска, Мурманской обл., Россия. Сергей…»

Ага, а чего он ожидал?!

«…около 45 лет – инкогнито, на правах отдыхающего. Искусственно старит лицо. Предположительно бывший бизнесмен, объявленный в розыск. Считается, что спонсорские суммы, ежемесячно получаемые нашим домом отдыха – от него».

Смешно! Дальше:

«Три сестры – компьютерные программы, которые становятся все умнее.

Хильда – Жанна Сергеевна, главврач дома отдыха. Замечена в пристрастии к русским прозаикам начала девятнадцатого века.

Шивананда – Шурик – медбрат, муж Ольги. Используется как тягловая сила при перемещении отдыхающих».

Он проснулся и, не открывая глаз, понял, что 05 еще спит, а остальные шесть проснулись… в новой комнате… смотрят на кровать, стол, диван, шкаф – не старые, но потертые, на большой новый сорокадюймовый монитор с черным экраном, на плакат…

Вставать не хотелось, но 05 теперь тоже проснулся, и все семеро уже выглянули в низкое окошко – …тундра…

Он взял с подоконника скомканный обрывок перфоленты, исписанный между дырочек красивыми печатными буквами, развернул, разгладил…

С-00 обреченно вздохнул: «…Какая нежность, блин! Тут полный Камелот…»

Наталья Кирина

г. Москва

Родилась и выросла в Липецке.

Преподаватель, культуролог, член Союза дизайнеров России (дизайн-педагогика).

Из интервью с автором:

Иногда создаю плакаты и пишу стихи.

Поэзия моя приходит сама и исчезает в ей ведомых пространствах. Иногда возвращается в утешение.

Так и живем, примиряясь с суетой и тщеславием огромного города.

© Кирина Н., 2023

 
Солнце вечернее,
Пламень нездешний,
Шорохом листьев
Расскажет о вечном.
Звон колокольный,
Вестник печальный,
Ждет-не дождется
Радости дальней.
Звезды нагрянут
Ливнем надежды,
Вера дождется
Утра нетленного.
Красок раздолье,
Сиянье сокровищ,
Вечности солнце
Ко мне прикоснется.
 

 
Эон, мальчик играющий,
Космос в руках твоих,
На престоле восседаешь божественном.
Мир – игра.
Бросим же кости – угли горящие,
Расставим фигуры,
Двинемся кто куда,
В середину,
В начало-конец,
Виновника торжества найдем…
 

 
А может одиночество – река?
Иль океан?
Где места нет клочку земли,
И горизонт темней асфальта,
И время всем сойти с ума
От необъятности тюремной.
 

 
Морок движется поступью жуткой,
У застывшего мира в плену
Перехвачено горло в крике,
Задохнуться – и то не могу.
И в молитве, где все —
Прошенье,
И ни звука о Славе Твоей,
Не остави нас
в Час Решенья,
В одиночестве гробовом.
 

 
И мир конем назовут,
И он поскачет в ответ,
В дыхании – ритмы миров,
В галопе – скачки времен,
И в храпе, где в страхе рок,
Лишь жертвы приимет свои,
В прыжке за мечты-пределы
Расправит крыла-огни.
 

 
В том мире, где мужчинам быть не суждено,
Она одна, иль три их – вьют веретено,
Играючи, спокойно и неотвратимо,
Веревки свиты,
В неге опочили под древом Иггдрасиль.
Дочери Ночи,
Вам нежный шепот Мудрого навеет о несбывшемся…
 

 
И я, что прожила небрежно,
Запутавшись в грехах-шелках,
Закутавшись в ветра-сомненья,
Вся в ленточках и узелках,
Распутаю клубок надежды,
В узор вплету стремленье-веру,
У неразгаданной любви
Лишь попрошу лучину света,
И прикоснувшись к мудрости,
Вдруг обрету немного рая?
 

 
Что не взлететь нам, как менадам,
божественной свободы испить нектар,
время нас тузом бьет,
мы в ответ рассмеемся до слез…
 

 
Выменяю денек на годики,
Время сетью выловлю,
По щелям-карманам,
По мгновенью.
Всё взаймы.
 
 
Вымолю радости за слезки,
Дали вечные разгляжу,
По заплатам-рубцам,
По ранам,
Всё наживо.
 
 
Вынесу на порог хлеб да соль,
И пригоршню ветра на волю отпущу,
Из непрожитых лет дивным узорочьем
Покрывало, да подушку-мечту разошью.
 

 
Россыпью в ночи звездный дождь расстелет печаль,
Мы по разным городам вспомним об одном,
Что под небом голубым город золотой…
И на утро позабудем обо всем.
Ни сомнений, ни томлений – всё в ночи,
Наше счастье пес стережет,
Ах, мне бы на ладони весь мир тебе преподнести,
А ты бы наигралась им, утешилась всласть.
 

 
О нас не скажут,
Не заплачут,
Мы здесь всегда и навсегда.
В капле дождя, росы, бирюсы,
В свете луча, огня, звезды,
В запахе снов, грез, цветов.
Всерьез, поверь,
Открой ту дверь,
Вой ди и жди,
Во мне,
В тебе,
Я – есмь, скажи.
 

 
Сколько нам прошагать
Шагом,
Сколько нам пробежать
Бегом,
Сколько нам в закоулках времени
Друг друга проискать,
Воплотиться нам
Сколько,
Разлучиться нам
Сколько,
Научиться нам
Когда
Сокровенному быть.
 

 
Там, где нас нет,
Птицы поют об ином
Там, где нас нет,
Звезды сияют иначе,
Там, где нас нет,
Мы никогда не найдем
Друг друга,
И вьюга
нам в спину,
И время
нам бремя,
И сердце
нам стражем
О том, что не скажем
Друг другу.
 

 
Жизнь собирать в чемоданы
сложно,
Сложены вещи, картины,
компы, табуреты.
Конфеты…
ворохом фантики.
Съедены все и оставлены
в комнате той, что со мной,
в глубине древней памяти.
Где кто-то твердит,
Дом твой в пути,
Конь твой с тобой,
Жизнь твоя грош
И меру прейдешь.
 

 
И был день,
И была ночь,
И мы в начале вечности
У тишины спросили слова.
И прозвучало,
И отозвалось,
В сердцах,
В веках,
В духе моем,
В духе твоем.
 

 
Там в нашей глубине,
Мы те, кто есть,
И нам открыть тот свет,
И ощутить всю вечность.
В уходах наших, что равны исчезновению вселенной,
Невыносимость бытия легка и очевидна,
В нем все, что нам дано познать и потерять
И вновь найти.
 

 
Рука Бога – рука правая,
Спотыкаешься – поднимайся.
Спина Его – камень верный,
Твердь незыблемая.
Стопы Его – шаг вечности,
Глубина бездонная,
Радость священная.
Не измерить,
Не объять,
Не вместить.
 

 
Да кто сказал,
что просто человеком быть,
Пройти,
Прийти,
Вдохнуть,
Открыть глаза
И закричать
И замолчать.
Чтобы понять
Потом,
Однажды,
Невзначай,
Дойдя
До края,
Через край
Наполнившись
Вселенной,
Непостижимость.
 

 
Низверглись
Боги,
Разверзлось
Небо,
Мы на пороге
Иль жить
Иль небыть.
Мы встали молча.
Шагнув навстречу,
Мы неизбежно
Познаем вечность.
Мы в колыбели
В объятьях нежных
Уснем с надеждой,
Что мир бесценен,
Что каждый сущий
Был, есть и будет
И Тот грядущий
Нас всех разбудит.
И мы дождавшись
Эпохи славы,
Забыв сомненья
На переправах,
На поворотах
В отчаяньях прошлых
Оставим всё мы,
Что мир пророчил.
Мы все преграды
Пройдем до края
И постучимся
В ворота рая.
 

 
Пилигримами
К свету,
На четыре стороны
Вдоль да поперек,
Ноги в кровь,
Голова в стуже,
Да котомка на плече.
Качаясь,
С ветром в рукаве
Да пальцы теребя
Ритмом холода.
Примем жизнь,
Как воды глоток,
Как необходимость вдоха,
Как желание несбывшегося,
Оставленного в тишине
В ожидании всего
Что было,
Есть
И будет.
 

 
Там, где никогда не быть мне,
Кораблем не доплыть,
Вод бездных не страшиться
И не узнать сирен прекрасных плач…
Там никогда не быть мне.
На воле ветра не услышать,
Не вспомнить запах моря и песка,
Не ощутить их нежности в единстве,
Что ускользает на закате
Солнцем уходящим,
Манящим и зовущим
К великой тайне,
Что темнее всех ночей,
Сияньем звезд мне шепчет…
Там никогда не быть мне.
И не испить вина того, что окрыляет,
Чей вкус мне не забыть,
Хоть никогда не быть мне там,
Не насладиться голосами птиц нездешних
И трапезой со всеми,
С кем мне удел соборный
Случился,
Выпал
Иль достался,
С кем путь мой пройден
Или не пройден,
На полпути оставлен иль забыт,
Там, где пылятся в лабиринтах неисхоженных
Клубками наши судьбы…
Не быть мне там.
Мне ль никогда не быть там…
 

 
Чем мир хвалился,
Чего стыдился,
О чем смолчал он
И где забылся.
Беспечно жаждав
Хвалы минутной,
Он заблудился
И захлебнулся.
В нетрезвости упавши навзничь
Он канул на миг,
Уснувши на век.
В усталости свернувшись в трепет
Наш мир очнулся под нежный лепет,
Он осознал священный голос
И в упованьи восстал на подвиг.
 

 
Из двух зол
Никакое,
От трех зол
В путь неблизкий,
От себя,
От времени,
В бездолье
Безвременья,
С порога до Бога,
С плачем да криком,
Все пятки отбиты,
Все руки в мозолях,
А сердце все в крови,
Глаза все иссохли
От боли,
От горя,
От бед,
От сомнений,
В неясных томленьях
Истошных пророчеств,
Где змей напророчил,
Шепнув слов недлинных…
Нам стать пилигримами,
Нам в страхе с оглядкой
Искать виноватых.
Эх, быть нам забытыми,
Судьбою избитыми,
Очнуться от морока,
Прижаться к траве земной,
Обнять небо звездное,
На вдохе
Сквозь небытьё,
Подняться
С мольбой святой
И ринуться
В священный бой.
 

 
Снов лучших,
Что не сбудутся,
Забудутся,
И в сердце лишь
Останутся
Мятежном,
Вечно молодом,
Пространств оно не знает,
Как времени душа
Не ведает.
Молчат они о том…
И в суматохе дней,
Что бестолковым ритмом
Простучат,
Мы вспомним
В снах
О главном,
О неприкосновенном,
Вне времени оно
И вне пространства.
 

 
Сапоги-то у нас хорошие,
Бедами истоптанные,
Радостей наперечет.
Сумка-то у нас добрая,
Три мешка меры,
Горе собирать.
Кафтан-то у нас,
Ох, знатный,
Саван длина его,
Рукава,
Да, в небо-синь.
 

 
Город соткан
Нитями судеб
Разноцветных.
Шерстяных
Колючих взглядов,
Съежившихся от несчастий…
Ситцевых простых
От невзрачных до ярчайших
луговых,
ароматом лета наполняющих
пространство жизни.
Шелком очарованных нежнейшим,
Дуновеньем ветра
заплутавшего в проулках времени
у безвременья города,
драгоценный забирая дар,
в бархате окутанный как подношенье…
Что потеряли мы,
Что променяли мы,
Что позабыли мы…
Случайно в городе сотканном
Обрели.
 

 
Мне той, что навсегда ушла
Забытой,
Брошенной,
Неупомянутой,
Оставленной.
В ночи
На ощупь
Шагом
В пропасть,
Замолчавшим криком
Остановившей время,
Замкнувшееся в ужасе
От неизбежности паденья.
Мгновение невыносимости
Сносимостью
Покроется
И мне откроется,
В очередях ушедших
В ожиданье вскроется
Нагою истиною
Безутешной,
Что все, что мы имеем
Лишь надежда,
За нити край
Мольбой удержанная вечность,
Как неизбежность
Нашего восстановленья.
 

Андрей Лаврухин

г. Калуга

Писатель-афорист, литературовед, переводчик, кандидат филологических наук. Член Московского клуба афористики. Автор книг «Каноны. Афоризмы разных лет» (М.: Зебра Е, 2010), Дуглас Ф. «Я был рабом…» (М.: Зебра Е, 2009) (пер. с англ.) и др.

Из интервью с автором:

…У Джона Китса встретилось: «Я Некто, чье имя написано на воде». Не могу не согласиться.

© Лаврухин А., 2023

Ибо все из Него, Им и к Нему

Библия. Послание к Римлянам 11:36

…Очнулся я в огромном помещении, напоминавшем собой роскошный парадный зал королевского дворца, с бесчисленными окнами и зеркалами вдоль стен. Сам дворец был мне не в диковинку – за время нашего похода по Германии я вдосталь изучил планировку таких резиденций и мог запросто ориентироваться в любой из них.

Зал этот, как мне показалось, служил большей частью для официальных приемов, либо балов. Он был поразительно пуст, если не считать десятка позолоченных кресел (в одном из них восседал я сам) и внушительных размеров подрамника, за которым стоял человек, вероятно, хозяин дворца или придворный художник.

В зале властвовала тишина: сам я боялся ее нарушить, а художник, увлеченный своим занятием, видимо, и не помышлял об этом.

Минуты длились тягостно, как часы.

– Кто Вы? – наконец осмелился я.

– Я тот, кого ты хотел видеть, – ответил художник, не оборачиваясь. – Ты звал меня… – продолжил он, обдумывая очередной мазок.

Словно какая-то нить, связующая нас, дернула меня, и я попытался вспомнить, где же и как это было. Но сколько я ни силился, память моя начисто отвергала даже намек на случайную встречу с ним. На розыгрыш это не походило. От слов человека исходила такая поистине вселенская уверенность, что я ни на секунду не засомневался в правдивости сказанного им. Что-то неуловимое в его тоне заставило меня поверить ему, и я уже не старался обременять себя вопросами и догадками, а принялся издали рассматривать холст, на котором художник разворачивал какую-то баталию. Контуры ее уже начали прорисовываться и художник неторопливыми, как бы рассчитанными на Вечность мазками, вершил начатое. Мне, знакомому со сражениями не только по книгам и по картинам, было интересно проследить за его фантазией, но художник, словно наперед зная мои намерения, коротко изрек:

– Не спеши, время придет…

Но любопытство мое не угасло, и теперь моим вниманием завладела фигура самого художника. Кто он? – я ведь не видел его лица, а слышал только мудрый, властный голос и это еще больше разжигало во мне страсть случайного познания. Сознание постепенно приходило ко мне, но, как ни странно, мной по-прежнему владело ощущение плавной, спокойной, ни с чем не сравнимой легкости. Казалось, я полностью растворился в тишине этого зала. Длинные волосы, ниспадавшие белым потоком до локтей художника, легкий плащ, облачавший его высокую фигуру, мало о чем говорили. Мне необходимо было видеть его лицо, и это заставило меня покинуть кресло. Художник, однако, не выразил ни одного движения или слова, чтобы остановить меня. Я подошел к высокому, узкому зеркалу, обрамленному затейливым узором, но – странное дело! – не увидел в нем себя. Я был, я ощущал себя и в то же время меня как бы не существовало. Художник, словно заметив мое беспокойство и недоумение, по-отечески успокоил меня: «Не волнуйся, ты есть, пока еще есть».

«Как это есть?» – пытался я осмыслить его слова. – «И кто он, что позволяет мне быть?!»

Смутные подозрения стали пробуждаться во мне, но я никак не мог понять, где нахожусь и кто этот бесстрастный незнакомец. Я чувствовал, что похищен, украден, что там, где я был, меня уже нет. Но «кто это сделал?» и «где я?» – эти вопросы не давали мне покоя.

Безграничное спокойствие и невозмутимость человека, стоящего у подрамника и даже не пытавшегося расспрашивать меня или останавливать, чуть приободрили меня. Полагая, что какие-то расспросы о моей судьбе бессмысленны, я решил пройтись по залу и осмотреться, привыкнуть к новой для себя обстановке. Но первый мой шаг, сделанный к подрамнику, не увенчался успехом. Между мной и художником как бы выросла стеклянная стена. Я ощущал всей своей мыслью его присутствие, видел его, но приблизиться не мог: то ли из-за собственного бессилия, то ли из-за той могучей силы, что исходила от него.

Художник, словно не заметив моей неудавшейся попытки, продолжал свое дело. И мне ничего не оставалось, как повернуть назад. «Я позову тебя, когда придет время» – лишь прозвучало мне вслед. По правде сказать, я не знал, сколько времени мне придется пробыть в новом пристанище. Трудно было понять, что это – заточение, своенравное гостеприимство незнакомого хозяина или еще что-то.

Тогда я двинулся вперед, к выходу. Дивясь великолепию окружающей меня обстановки, я скользил по залам, и меня все больше захватывала мистерия жизни, изображенная на бесчисленных картинах хозяина дворца. Вне сомнения, он был либо искусным и плодовитым мастером, либо неутомимым коллекционером. Но поражала меня даже не тонкость и правдивость его кисти, открывающая в нем гения, а обилие картин – казалось, здесь, в одночасье со мной, оказались вместе коллекции всех известных и неведомых галерей мира. Сотни, а то и тысячи полотен – с портретов за мной наблюдали люди минувших эпох, современники, баталии поражали масштабами безрассудства, природа притягивала к себе свежестью красок, запахов, неуловимой гармонией бытия. Да только ли это можно было увидеть здесь?!..

Поначалу я даже растерялся в водовороте впечатлений и испугался, что потеряю сознание. Но как я ни пытался повернуть назад, мне это не удавалось. Вынужденный идти только вперед, я вновь обрек себя на муки созерцания, но едва переступив порог очередного зала, вдруг увидел художника. Ноги сами несли меня к подрамнику, и когда я очутился рядом, художник не проронил ни слова. Движения его были стремительны – очевидно, он наносил последние штрихи задуманной им баталии. Кисть его поистине была животворной – казалось, каждый мазок отдает жизнью и наполняет линию смыслом. Однако меня поразила сама баталия – ее размах, жестокость, а может, и бессмысленность, сверкавшая в глазах ее участников.

Мне почудилось вдруг, что я все это уже видел, но где? Смутная догадка мелькнула в моем сознании и инстинктивно, вне своего желания, я стал искать на этой картине себя. «Я должен там быть», – твердил я себе, забыв о присутствии художника. Лихорадочно осмотрев полотно, изучив его вдоль и поперек, я действительно обнаружил на нем себя. Положение мое было более чем плачевно…

…Сражение не утихло и к закату, но обе стороны были настроены решительно, не скупясь на оружие, боеприпасы, людей. В одном из полков, участвовавших в нем, находился и я, недавний выпускник корпуса, волею судьбы оказавшийся в тисках этого людского безумия. Вой ны за моими плечами было немного – всего-то пять-шесть месяцев напряженнейшего похода, да ожесточенные схватки с отступающим противником. Увлекшись битвой, наш отряд незаметно оказался в ловушке. Отбиваясь, теперь мы оттягивали время до наступления сумерек.

В пылу схватки я как-то забыл о страхе смерти, сражение целиком захватило меня и азарт разохотившегося вояки взял верх.

Сине-красные мундиры французов мелькали спереди и сзади, слева и справа, и полагаться в этом столпотворении приходилось на Божью милость или собственную шпагу. Натиск противника усиливался, и шаг за шагом нам приходилось отступать к оставленным накануне редутам.

Мы отходили к опушке, туда, где еще на днях были основные наши позиции. Теперь они пустовали и именно там притаились в засаде французы. Хитрость удалась им, и как только мы оказались поблизости, вражеские кавалеристы, выскочив из засады, нанесли нам сокрушительный удар. Заметив, что я пытаюсь собрать вокруг себя пехотинцев, ко мне устремился кирасир, угрожающе обнажив сверкающую саблю. Все это длилось считаные секунды, и я не успел уйти от удара. Толчок мощнейшей силы кинул меня на землю, сабельная тяжесть опустилась на голову и в это мгновение…