Текст книги "Рассказы. 1887"

Ненастье

Впервые – «Петербургская газета», 1887, № 154, 8 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 267–272.

Для собрания сочинений текст рассказа был существенно исправлен: сделаны сокращения и психологически углублен конец. Если в тексте «Петербургской газеты» Квашина всё же беспокоит мысль – как бы жена и теща не нашли у него в карманах чего-нибудь компрометирующего, то в окончательном варианте он спокоен и совершенно уверен в своем праве пользоваться жизненными удовольствиями и «на стороне» и дома.

При жизни Чехова рассказ был переведен на польский язык.

Драма

Впервые – «Осколки», 1887, № 24, 13 июня (ценз. разр. 12 июня), стр. 4–5. Подпись: А. Чехонте.

Вошло в сборник «Невинные речи». М., 1887.

Включено с небольшими изменениями и сокращениями в сборник «Пестрые рассказы», изд. 2-е, СПб., 1891; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. II, стр. 30–36.

Рассказ был окончен в самом начале июня 1887 г. (см. письмо к Н. А. Лейкину от 4 июня 1887 г.).

В «Невинных речах» рассказ был перепечатан почти без изменений.

При подготовке «Драмы» для сборника «Пестрые рассказы» Чехов снял две фразы (описание безмятежно-блаженного состояния Павла Васильевича после завтрака). Несколько поправок было сделано в 6-м и 10-м изданиях сборника.

Включая рассказ в собрание сочинений, Чехов исправил лишь несколько слов.

По свидетельству Н. М. Ежова, сюжет для рассказа дал Чехову В. П. Буренин («Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 516).

В «драме» Мурашкиной Чехов высмеял творческую манеру некоторых писателей того времени. Так, А. С. Лазарев (Грузинский) понял предостережения Чехова не подражать Билибину с его «сентиментально-игриво-старушечьим тоном» как совет не уподобляться Мурашкиной (письмо Лазарева-Грузинского к Н. М. Ежову от 24 октября 1888 г. – ЦГАЛИ, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 19, л. 323).

Рассказ принадлежал к числу особенно любимых Л. Н. Толстым. «„Драму“, „Злоумышленника“, „Холодную кровь“ и другие мелкие чеховские рассказы Лев Николаевич может читать и слушать сколько угодно» (П. Сергеенко. Как живет и работает гр. Л. Н. Толстой. Изд. 2-е, дополн. и испр., 1908, стр. 54; ср.: «Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников». Т. I. М., 1960, стр. 547). Как вспоминал С. Т. Семенов, этот рассказ «до того восхищал Л. Н., что он его рассказывал бесчисленное количество раз и всегда смеялся от всей души» («Путь», 1913. № 2, стр. 38; Чехов в воспоминаниях, стр. 369). Об этом же писал Ежов: «…Л. Н. Толстой, читая ‹…› рассказ „Драма“, от души хохотал и советовал всем прочитать этот чеховский рассказ» («Исторический вестник», 1909, № 8, стр. 503). В частности, Толстой рекомендовал прочесть „Драму“ А. А. Фету. В связи с этим Фет писал С. А. Толстой 2 апреля 1896 г.: «Рассказ „Драма“ Чехова действительно очень забавен; но при дальнейшем чтении мы убедились, что два года тому назад уже читали эту книжку, которую с величайшей признательностью при сем возвращаю» (ГМТ, АСТ. 37681).

При делении лучших рассказов Чехова на два сорта Л. Н. Толстой отнес «Драму» к первому сорту.

П. А. Сергеенко вспоминал о встрече Чехова в 1889 г. в Одессе с известным в то время литератором Сычевским, который восторженно отозвался о таланте Чехова-юмориста и среди рассказов, особенно полюбившихся ему, назвал «Драму» (П. А. Сергеенко. О Чехове. – В кн.: «О Чехове». М., 1910, стр. 180).

Рассказ был замечен и другими современниками. В. Гольцев, сообщая о своих личных неурядицах, писал Чехову 7 ноября 1900 г.: «Помнишь, „присяжные меня оправдали“? Скоро, кажется, и меня оправдают» (ГБЛ, ф. 77, 10. 44).

Н. К. Михайловский, рассматривая произведения 90-х годов, вспоминал и о более раннем периоде, когда Чехов проявлял «изумительную изобретательность по части смехотворных эффектов (трудно даже вспомнить без улыбки, например, „Винт“ или „Драму“)…» («Русское богатство», 1900, № 4, стр. 126–127).

Я. Абрамов считал, что «„Драма“ – комический и вместе трагический, рассказ, в котором зло обрисован тип „сочинителя“, вечно читающего всем и каждому свои произведения и доводящего невольных, слушателей до полного осатанения…» («Книжки Недели». 1898, № 6, стр. 150).

О верности рассказа жизненной правде писал С. А. Венгеров. В то же время он относил «Драму» к рассказам, в которых «немало анекдотичности и даже прямого шаржа» («Вестник и библиотека самообразования», 1903, № 32, стр. 1329).

При жизни Чехова рассказ был переведен на болгарский, венгерский, немецкий, норвежский, польский, румынский, сербскохорватский и чешский языки.

В мае 1896 г. чешский переводчик Прусик сообщал Чехову: «Масса Ваших маленьких рассказов („Драма“ и др.) в переводе баронессы Билы появились в еженедельных газетах „Narodni Politika“ и „Hlas Nбroda“ и др. Вообще будьте уверены, многоуважаемый господин писатель, что так, как Вас, мало кого у нас любят из современных русских писателей» (ЛН, т. 68, стр. 750). В. Д. Чайльдс писал 20 апреля 1898 г., что он перевел несколько рассказов Чехова на английский язык, и среди них называл «Драму». В следующем письме от 19 июня того же года он сообщал, что издательство не нашло возможным их напечатать (ГБЛ).

Один из многих

Впервые – «Петербургская газета», 1887, № 161, 15 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Вошло в сборник «Невинные речи», М., 1887.

Печатается по тексту сборника с исправлением по «Петербургской газете»:

Стр. 232, строка 1: ноет и куксит – вместо: поет и куксит.

Включая рассказ в сборник «Невинные речи», Чехов сократил две фразы.

В 1889 г. на основе этого рассказа он написал одноактный водевиль «Трагик поневоле».

Рассказ был замечен читателями, о чем свидетельствует, в частности, письмо к Чехову Н. А. Возницына, родственника О. Л. Книппер. Возницын, не найдя «Одного из многих» в марксовском издании, писал Чехову 26 ноября 1901 г.: «Позвольте, многоуважаемый Антон Павлович, мне лично от себя и от лица моих товарищей и добрых знакомых обратиться к Вам с просьбой не отказать включить в число рассказов, имеющих быть напечатанными Марксом в 10 томе, Ваш рассказ „Один из многих“, напечатанный раньше в „Невинных речах“, изд. журнала „Сверчок“, 1887 г. и не вошедший в 9-ть уже вышедших из печати т‹омов› изд. Маркса. В этом рассказе столько юмору и жизни, что мы все очень жалеем, если его не будет в новом симпатичном издании Маркса» (ГБЛ). Чехов ответил Возницыну 1 декабря 1901 г.: «Рассказ мой „Один из многих“ есть не что иное, как сокращенный водевиль „Трагик поневоле“. Водевиль этот был напечатан в „Пьесах“ изд. Суворина, а теперь его можно найти в VII томе изд. Маркса».

В 1890 г. рассказ был переведен на словацкий язык.

Скорая помощь

Впервые – «Петербургская газета», 1887, № 168, 22 июня, стр. 3, отдел: «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Невинные речи».

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. I, стр. 258–264.

В сборник «Невинные речи» рассказ вошел лишь с одной поправкой.

Для собрания сочинений Чехов несколько сократил текст и внес многочисленные изменения. Была подчеркнута комичность всей безуспешной помощи «утоплому человеку», особенно явственная в поведении писаря – лица официального, облеченного властью. В его речи появились строгие, но нелепые вопросы, приказания и заключения. В речи мужиков были усилены черты добродушного комизма, введены характерно народные обороты.

Как вспоминал М. П. Чехов, в рассказе отразились впечатления Чехова от пребывания в Бабкине (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 33).

В письме к Н. А. Лейкину из Воскресенска от 27 июня 1884 г. Чехов рассказывал об одном случае из своей медицинской практики, некоторые подробности которого чрезвычайно близки описанному в рассказе «Скорая помощь».

По словам С. Т. Семенова, Л. Н. Толстой, высоко ценивший талант Чехова-юмориста, некоторые из его юмористических рассказов, например «Скорую помощь», считал непонятными («Путь», 1913, № 2, стр. 38; Чехов в воспоминаниях, стр. 369).

В рецензии на первый том сочинений А. П. Чехова А. Басаргин упоминал рассказ «Скорая помощь», который, по словам критика, «рисует беспомощность нашего крестьянина в отношении санитарно-медицинском…» («Московские ведомости», 1900, № 36, 5 февраля).

Неприятная история

Впервые – «Петербургская газета», 1887, № 175, 29 июня, стр. 3, отдел «Летучие заметки». Подпись: А. Чехонте.

Сохранилась писарская копия с авторской пометой: «NB. В полное собрание не войдет. А. Чехов» (ЦГАЛИ).

Печатается по тексту «Петербургской газеты».

В. В. Виноградов в книге «О языке художественной литературы» (М., Гослитиздат, 1959, стр. 345–354) рассматривает «Неприятную историю» как характерный пример неисправности, «поддельности» или искаженности авторского текста. Он утверждает, что конец рассказа, начиная со слов: «Он глядел на мутное небо…», «и с стилистической и с эмоционально-идейной точек зрения» никак не связан с предшествующим развитием сюжета. «…Весь рассказ, не считая концовки, написан в водевильно-комических тонах», что, по мнению автора книги, противоречит серьезному, даже «морализирующему, дидактическому тону» концовки. Виноградов отметил и путаницу имен – Жиркова в рассказе называют то Дмитрием Григоричем (Дуняша), то Степаном Андреичем (Надежда Осиповна). Виноградов высказал предположение, что в данном случае, как и при публикации ранних рассказов периода сотрудничества Чехова в «Осколках», могло произойти искажение текста при его сокращении редактором.

Эту точку зрения разделяет и писатель С. Антонов, отметивший «несоответствие тощего морализующего заключения юмористическому тону всего рассказа». Путаницу имени и отчества Жиркова в речи Дуняши и Надежды Осиповны С. Антонов объясняет «амурным опытом барыни». Антонов предполагает, что «рассказ кончался словами: „Жирков тоже пожал плечами и пошел за Надеждой Осиповной“. „Все, что идет дальше, приписано без ведома Чехова ‹…› либо издателем „Петербургской газеты“ Худековым, либо его сотрудником Лейкиным“ (С. Антонов. Я читаю рассказ. М., «Молодая гвардия», 1973, стр. 98–99).

Однако никаких данных о том, что в 1887 г. рассказы Чехова перерабатывались и сокращались в «Петербургской газете», редактор которой С. Н. Худеков очень дорожил сотрудничеством Чехова, нет. Возможно, отмеченное Виноградовым и Антоновым нарушение логической и временной связи вызвано тем, что в тексте рассказа по условиям газетного набора был не учтен авторский знак (отступ в тексте, отточие, отбивка) перед словами: «Он глядел на мутное небо…» В ряде рассказов Чехова, таких, как «Исповедь» (1883), «Русский уголь» (1884), «Не судьба!» (1885), «Тайный советник» (1886), «Из записок вспыльчивого человека» (1887) и др., в тех случаях, когда в повествовании имеется перерыв во времени, какие-то эпизоды или сцены опускаются (часто перед фразами, начинающимися словами: «Через час…», «Через месяц…», «Вечером того же дня»), это обычно отмечается в тексте. Например, в рассказе «Месть женщины» (1884) в аналогичной ситуации сцена интимного характера также отсутствует, а после отбивки в тексте говорится о последовавших затем переживаниях героя: «Через час доктор выходил из квартиры Челобитьевых. Ему было и досадно, и совестно, и приятно…»

Что касается перехода от водевильно-комической, банально-пошлой ситуации к серьезному тону, к раздумью героя, то такой переход характерен для прозы зрелого Чехова. И «Неприятная история» – сравнительно ранний рассказ в ряду многих произведений Чехова, герои которых под влиянием тех или иных жизненных впечатлений, потрясений, открытий приходят к трезвой оценке окружающего.

Беззаконие

Впервые – «Осколки», 1887, № 27, 4 июля (ценз. разр. 3 июля), стр. 4–5. Подпись: А. Чехонте.

Включено в сборник «Невинные речи», М., 1887, а также во второе (СПб., 1891) и последующие издания «Пестрых рассказов».

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. III, стр. 159–164.

Включая рассказ в сборник «Невинные речи», Чехов снял несколько фраз. Небольшие изменения были сделаны в 1891 г. для второго издания «Пестрых рассказов». При подготовке собрания сочинений в рассказ было внесено лишь несколько стилистических поправок.

Л. Н. Толстой относил «Беззаконие» к числу лучших рассказов Чехова.

При жизни Чехова рассказ был переведен на венгерский, немецкий, румынский и сербскохорватский языки.

Перекати-поле

Впервые – «Новое время», 1887, № 4084, 14 июля, стр. 2–3.

Подпись: Ан. Чехов.

Включено в сборник «Рассказы», СПб., 1888; перепечатывалось в последующих изданиях сборника.

Вошло в издание А. Ф. Маркса.

Печатается по тексту: Чехов, т. IV, стр. 40–58, с исправлением по «Новому времени» и сб. «Рассказы» (изд. 1—13):

Стр. 256, строки 11–12: не мог ни понять, ни вспомнить – вместо: не мог понять, ни вспомнить

Стр. 267, строка 8: взглянув на меня в последний раз – вместо: взглянул на меня в последний раз

Включая рассказ в сборник, Чехов несколько сократил его: снял разъяснение о выселенцах из Таврической губернии, данное в сноске, и некоторые фразы, содержащие прямую авторскую оценку личности и поведения Александра Ивановича, а также отдельные бытовые детали. При подготовке собрания сочинений в рассказ было внесено лишь несколько стилистических поправок.

Рассказ отразил впечатления Чехова от поездки на юг и в Святые горы на реке Северный Донец. 6 мая 1887 г. он выехал из Славянска на извозчике в Святогорский монастырь, а 11 мая послал родным его описание, которое почти буквально передано в рассказе. В том же письме Чехов сообщал, что он «участвовал в крестном ходе на лодках».

Возвратившись в Таганрог, Чехов писал Н. А. Лейкину 14 мая 1887 г.: «Недавно я вернулся из Святых гор, где при мне было около 15 000 богомольцев. Вообще впечатлений и материала масса…»

17 октября 1887 г. Чехов писал Г. М. Чехову: «В „Новом времени“ я описал Святые горы. Один молодой человек, архиерейский племянник, рассказывал мне, что он видел, как три архиерея читали это описание: один читал, а двое слушали. Понравилось. Значит, и в Св‹ятых› горах понравилось».

Описанный в рассказе Александр Иванович – реальное лицо. В Чеховской комнате Таганрогского музея до Великой Отечественной войны хранились воспоминания А. Сурата (в комментариях к Собранию сочинений А. П. Чехова под ред. А. В. Луначарского и С. Д. Балухатого, 1930–1933, т. 6, стр. 436, есть ссылка на эти воспоминания. В настоящее время подлинник утерян, однако сохранилась копия воспоминаний, сделанная в 1929 г. учителем г. Таганрога В. А. Образцовым и хранящаяся ныне у его дочери, Н. В. Образцовой). А. Сурат рассказывает о знакомстве с Чеховым в монастырской гостинице: «Очутившись наедине с незнакомым человеком, я страшно смутился и стал неуверенно около дверей, не зная, что делать дальше и куда положить мой малюсенький узелок. Незнакомец, видя мое смущение и нерешительность, заговорил со мной очень приветливым тоном и посоветовал, как устроиться. Он сказал мне, что он доктор и приехал посмотреть Святые горы и окружной сосновый лес как место для дачной жизни.

Не знаю хорошо, благодаря ли моей потребности отвести с кем-нибудь душу, благодаря ли необыкновенно теплому тону его разговора и терпимости, с которой он выслушивал меня, ласковости его обращения, но в тот же вечер я рассказал ему о себе всё пережитое, поделился, как с родным, всеми своими горестями, сомнениями и надеждами.

Я как-то сразу почувствовал к Антону Павловичу (в дальнейшем буду его называть его именем) доверие, как к близкому родному. Что он писатель, об этом я не имел ни малейшего понятия, и он ничего не сказал об этом». Сурат подтверждает подлинность описанного в рассказе эпизода со штиблетами, подаренными ему Чеховым, отмечает точность в передаче Чеховым его душевного состояния, но также и некоторые расхождения между текстом рассказа и своей биографией (в частности, он пишет о том, что падал не в шахту, а в глубокий колодец). Чеховский рассказ в какой-то мере в дальнейшем определил судьбу Сурата: инспектор народных училищ в Новочеркасске, читавший «Перекати-поле», принял в нем участие и дал ему место учителя в приходском училище.

В книге Т. Ардова (В. Тардова) «Отражения личности» (М., «Сфинкс», 1909) есть очерк «Живой оригинал „Перекати-поле“», в котором автор рассказывает о своей встрече с Суратом, называя его Александром Ивановичем.

В газете «Утро юга», 1914, 2 июля, № 151, помещена статья Г. Зарницына «Один из персонажей А. П. Чехова (Беседа с прототипом „Перекати-поле“». Содержащиеся в ней сведения не противоречат сказанному в книге Ардова, но прототип чеховского героя назван Алексеем Николаевичем Сур – овым.

В ГБЛ (ф. 356, к. 3. 20) сохранилось письмо А. Н. Сурата к А. Б. Дерману от 7 апреля 1935 г. По словам Сурата, Чехов спрашивал у него, какие писатели наиболее любимы молодежью на юге.

Б. А. Лазаревский в своих воспоминаниях сообщает, что в январе 1903 г. он разговаривал с Чеховым о рассказе «Перекати-поле», и Чехов сказал ему, что описанный в рассказе его сожитель по монастырской гостинице оказался приставленным к нему сыщиком («Журнал для всех», 1905, № 7, стр. 427). Об этом же пишет М. П. Чехов (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 39).

К. И. Чуковский в статье «Ляпсусы» («Литература и жизнь», 1960, 17 января, стр. 3), ссылаясь на людей, хорошо знавших Сурата, утверждает, что прототип чеховского героя никогда не был сыщиком. Сурат тотчас после встречи с Чеховым ушел в учителя, затем, уже в пожилых годах, опять сменил несколько профессий, был, в частности, работником прогрессивного издательства «Донская речь». По свидетельству Чуковского, отчество Сурата – Николаевич.

Отзывы критики о рассказе были разноречивы. В рецензии на сборник «Рассказы», опубликованной в «Новом времени» (1888, № 4420, 20 июня), говорилось о типичности героев таких произведений, как «Степь» и «Перекати-поле»: «…типы ‹…› живы и реальны, как будто нарисованы с натуры».

К. Арсеньев отнес «Перекати-поле» к тем рассказам, которые «слишком бедны и содержанием и отдельными красотами, составляющими иногда главную силу очерков г. Чехова» («Вестник Европы», 1888, № 7, стр. 261).

А. А. Александров в статье 1888 г. «Молодые таланты в русской беллетристике. Антон Чехов» (ЦГАЛИ, ф. 2, оп. 1, ед. хр. 35, стр. 5) тоже писал о гуманизме Чехова: «В очерке „Перекати-поле“… он очень человечно отнесся к судьбе Александра Ивановича, вечно кочующего молодого новообращенного еврея».

К. М – ский (К. П. Медведский) в статье «Жертва безвременья (Повести и рассказы Антона Чехова)» («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 279–293) упрекал Чехова за то, что он не разрешил вопросов, поставленных в рассказе: что такое скитальчество, чем оно обусловлено.

На рассказ «Перекати-поле» ссылались критики, затрагивая модный в то время вопрос о пессимизме и пантеизме Чехова. В. Гольцев отмечал пантеизм «степных» произведений Чехова и писал о том, что у Чехова человек – «одно из множества явлений, равноправных с другими» («Русская мысль», 1894, № 5, стр. 47). Для доказательства своей мысли он приводил слова из рассказа «Перекати-поле» – о том, что жизнь скитальцев «так же мало нуждается в оправдании, как и всякая другая».

В. Альбов утверждал, что Чехов-юморист стал со временем пессимистом, и в его творчестве появилось много рассказов о бесцельности, бессмысленности жизни. Один из таких рассказов, с его точки зрения, – «Перекати-поле» («Мир божий», 1903, № 1, стр. 88).

Ф. Е. Пактовский, говоря о герое рассказа «На пути», не давшего своими страданиями «ничего положительного для жизни», обращался и к «Перекати-поле». «Еще менее даст этой жизни маленький искатель жизненной правды, выведенный Чеховым в рассказе „Перекати-поле“», – писал Пактовский (Современное общество в произведениях А. П. Чехова. Казань, 1901, стр. 18).

Г. Качерец в книге «Чехов. Опыт» (М., 1902), грешащей резкостью тона, уже редкой в критических отзывах начала 900-х годов, упрекал Чехова в непоследовательности, нелогичности и для доказательства привлекал «Перекати-поле». Качерец полагал, что страсть Александра Ивановича надо бы назвать «стремлением к просвещению». Чехов же, с точки зрения критика, не делает этого из оригинальности и потому, что «в словах „стремление“, „просвещение“, как они ни избиты, есть что-то крылатое и чистое, возвышающееся над серой пошлостью обыденного существования. А человека, побуждаемого чем-нибудь хоть сколько-нибудь высоким, сильным, г. Чехов не может нарисовать, чтобы тотчас же, повинуясь какому-то странному инстинкту, не обесценить его побуждений и не низвести его этим до уровня заурядности» (стр. 21–22).

При жизни Чехова рассказ был переведен на словацкий и французский языки.