Текст книги "Крылатый сфинкс, печальный цербер"

И, главное, зачем? Эта мысль билась в голове Натальи как сошедшая с ума птичка в клетке. Если продолжить аналогию с «Собакой Баскервилей» (что, однако, было полным безумием), то ее дом был Баскервиль-холлом, их пруд – Гримпенской трясиной, а она сама? Сэром Генри в исполнении Никиты Михалкова?

Рассмеявшись, Наталья пришла к выводу, что на мэтра российского кинематографа, как ни крути, ничуть не похожа. И даже если отрастит усы, то это не приблизит ее к киношному образу.

Нет, серьезно, если центром всего была она, то, следовательно, у преступников должен иметься мотив. Только не было и не могло быть у них никакого мотива! В отличие от семейства Баскервилей, что в книге, что в кино, у нее не имелось огромного наследства. Хотя…

Да, конечно, у нее были акции. И, не исключено, они стоили в итоге больше суммы, которую выдуманный сэр Чарльз оставил своим наследникам.

У нее не было никаких родственников, ни близких, ни дальних, ни тайных, ни явных, которые бы могли, притворившись другими людьми, увиваться около нее, желая заполучить этот, надо признать, лакомый кусок.

У нее вообще не было никаких родственников, так уж вышло.

Однако имелись, по крайней мере, два человека, которые из кожи вон лезли, чтобы заполучить эти акции – и не допустить, чтобы она передала или продала их конкуренту: Алексей и Феликс.

Какие бы усилия эти двое ни прикладывали, акции им не заполучить. Да и не в акциях дело, не в деньгах, которые у нее имелись, не в ее оставшихся в подмосковном палаццо многочисленных дизайнерских шмотках, не в драгоценностях, которые по-прежнему покоились в сейфе резиденции мужа.

Ее главным и единственным сокровищем был сын.

Так неужели…

До Натальи донесся странный шорох. Как будто наверху кто-то ходил. Подпрыгнув от ужаса, она трясущимися руками вытащила из ящика нож и выскользнула из кухни. Ей было очень страшно, однако там, наверху, спал Кирюша, и она должна была приложить все усилия, чтобы защитить его.

Все усилия!

Скрипнула дверь в конце коридора, и из туалета появился заспанный Кирюша. Шлепая босыми ногами по полу, он потирал глаза и смешно зевал.

Чувствуя себя не просто последней, а распоследней дурой, Наталья ринулась к нему и попыталась обнять и поцеловать.

– Мамочка, а почему ты с ножом? Ты что, зарезать меня хочешь? – спросил, отчаянно зевая, сын, и Наталья вспомнила о том, что действительно держит в руке стальной инструмент. Отшвырнув его, она прижалась к Кирюше. Но тот заявил:

– Мамочка, я спать хочу! И отпусти, а то мне больно. И вообще, на улице так гремит, что я проснулся и понял, что писать хочется.

Он был прав: раскаты грома приближались, похоже, гроза от Москвы смещалась в сторону области и их поселка. Наталья отвела сына в спальню, уложила его в кровать и укрыла одеялом.

Гертрудочка же дрыхла без задних лап – и, судя по тонкому храпу, раздававшемуся с подстилки, без передних тоже.

– Мамочка, мне жарко! А ты можешь отключить гром?

Наталья улыбнулась и, подойдя к окну, распахнула фрамугу. Да, в комнате было очень душно, требовался приток свежего воздуха.

Черное небо то и дело прорезывали фиолетовые и ярко-белые зигзаги, в комнату ворвался свежий ветер.

– А правда, мамочка, что ты меня не любишь? – услышала вдруг Наталья сонный голос Кирюши и резко обернулась. Она бросилась к сыну и опустилась на ковер перед его кроватью.

– Кто тебе такое сказал? Конечно, я тебя люблю! Я люблю тебя больше всего в жизни. Я не могу потерять тебя, не могу!

Однако Кирюша уже спал.

Просидев около его кровати какое-то время и держа сына за руку, Наталья даже задремала. Проснулась она оттого, что у нее из-за не самой удобной позы затекли ноги. Хотя нет, не только от этого, а от особо громкого раската грома, который как будто раздался прямо над их домом.

Поднявшись и растирая занемевшие икры, Наталья проковыляла к окну и надавила на тугой рычаг, закрывая фрамугу.

Нет, проснулась она не от раската грома. А от звука шагов.

Наталья бросила взгляд на кровать сына, уверенная, что это он опять выскользнул в туалет. Однако Кирилл мирно спал, повернувшись к ней спиной, – пижамка задралась, обнажая его розовую спину.

Она вышла в коридор – нет, не бросилась, и именно что вышла, степенным шагом. В коридоре никого не было. Подойдя к перилам, она посмотрела вниз: на кухне горел свет. Женщина обернулась, заметив, что в туалете тоже по-прежнему горит свет: Кирюша забыл его выключить, когда ходил туда.

Она подошла к двери ванной, и в этот момент оттуда донесся приглушенный резкий звук. Наталья онемела, а затем резко рванула дверь на себя и прошла внутрь. Никого. А потом прикоснулась к задернутой душевой занавеске. На мгновение ей показалось, что за ней что-то клубится.

Ожидая увидеть за ней все что угодно, начиная от злобного призрака и заканчивая вооруженной до зубов Натой, она отодвинула занавеску. Та отъехала с мерзким скрежетом. Однако факт оставался фактом: там никого не было.

Только на полу душевой кабинки сиротливо покоился флакон шампуня, который, видимо, вывалился из висевшей в углу стальной корзиночки.

Наталья подняла его и поставила на место. Выйдя из ванной, она выключила свет и увидела, что соседняя дверь приоткрыта.

Это была дверь, ведущая в угловую комнату со шкафом. Наталья прошла к себе в комнату, вытащила ключ, вернулась, прикрыла дверь и заперла ее на замок.

А затем громко и отчетливо произнесла:

– Я знаю, что это ты ходишь по дому. Тебе ведь это нравится, так ведь? Нравится нас пугать? Да, мы боимся. Точнее, я боюсь. Но учти: сына моего ты не получишь. Ни за что. Так что делаю тебе последнее предупреждение: оставь нас в покое. Иначе я велю сломать шкаф и залить подземелье бетоном. Будь хорошим мальчиком!

Последнее, наверное, добавлять было не надо, тем более если она исходила из того, что беседовала с… с мальчиком мертвым. В красной рубашке. Живущим в шкафу. С белыми волосами и синими-пресиними глазами.

Вдруг в ней проснулась жалость к этому несчастному призраку. Хотя в призраков она не верила и, в отличие от многих друзей и знакомых, воцерковленной себя не считала.

Но не исключено, что призраку было просто страшно и одиноко и он искал свою маму. Ту, которой давно уже не было в живых.

Или же…

– Ты ведь и есть хороший мальчик. Так что докажи нам это. Давай жить дружно!

И с этими словами она отправилась на кухню, выключила свет, в полной темноте поднялась наверх, зашла в свою комнату, легла в кровать – и уснула менее чем через тридцать секунд, ни о чем не беспокоясь и будучи уверенной, что они поняли друг друга.

– Вы можете спуститься вниз? – произнес, вылезая из шкафа, рабочий. – Мы только что дверь вскрыли.

Наталья последовала за ним. Витая каменная лестница была ярко освещена мощными фонарями, которые привезли с собой и установили рабочие.

Наталья решила воспользоваться советом Саши и уехать отсюда. Однако прежде чем это сделать, она дала себе слово, что узнает, что находится за дверью в зашкафье.

Поэтому она и вызвала бригаду рабочих, которые тотчас принялись разбирать кирпичную кладку, а затем принялись за дверь. Наталья специально поинтересовалась тем, сколько стенке и двери примерно лет.

– Ну, не меньше пятидесяти, хотя точно сказать сложно. Может, и больше. Но точно не меньше! – заявил уверенно главный мастер.

– А как-то выбраться из двери через стенку можно? – спросила Наталья, на что тот ответил:

– Тут все на совесть сработано. Один кирпич вот вынут, а остальная кладка на редкость солидная. Так что пробраться сквозь двойную преграду просто невозможно. Для нормального человека, во всяком случае. Ну, если вы только мышь.

– Или призрак! – добавил его коллега, и мужчины рассмеялись. Наталья зябко поежилась и ничего не ответила.

Дверь уже сняли с петель, вернее, срезали при помощи циркулярной пилы. Наталья шагнула куда-то вниз, едва не ударилась головой о низкий полукруглый свод – и оказалась в просторном помещении.

Помещение было абсолютно пустым. Следовавший за ней бригадир произнес:

– Вот, собственно, что скрывается за дверью. Наверное, старый подвал, который когда-то решили отчего-то закрыть и замуровать.

Наталья обошла помещение по периметру и проговорила:

– А вы уверены, что здесь больше нет какой-либо скрытой двери? Тайного прохода? Пустот в стенах?

Бригадир свистнул своих товарищей, и те принялись простукивать стены. В одном месте раздался подозрительно гулкий звук.

– Похоже, там что-то имеется, – подвел итог бригадир, – однако вряд ли тайный ход. Если хотите, мы можем сломать стену, однако в этот раз не получится, у нас сегодня еще второй заказ имеется.

– Завтра? – спросила Наталья, а бригадир качнул головой:

– Не раньше середины августа.

– Но сегодня только второе июня! – ахнула Наталья, а собеседник пояснил:

– Да, но лето, у нас заказов тьма-тьмущая. Мы к вам приехали, потому что Саша за вас словечко замолвил, а так бы только в августе и вышло. Так что сломать вам стену я смогу только через шесть тире восемь недель. Уж не обессудьте!

Уж не обессудьте! И это все, что он мог ей сказать? Наталья не стала настаивать – что же, если эти не могут, то она найдет других. Конечно, она могла бы попросить Сашу, однако уже несколько дней они общались исключительно посредством коротких телефонных звонков и сообщений по вацапу. Он снова предлагал помощь своей сестры Наты. Она же, заверив его, что пока никакая помощь не требуется, вежливо, но твердо отказалась.

Только вот Наты ей еще для полного счастья и не хватало!

Она поднялась вместе с рабочими наверх – и обнаружила там Кирюшу, который с неподдельным восторгом смотрел на то, как из недр шкафа, вернее зашкафья, один за другим, словно по мановению волшебной палочки, появляются рабочие, а вслед за ними и Наталья.

– Мамочка, я тоже хочу посмотреть! – заявил он, ринувшись к проему, и Наталье стоило больших трудов удержать его.

– Нет, тебе там делать нечего, – заявила она твердо, и сын сразу же раскапризничался и заканючил:

– Значит, тебе можно, а мне нельзя? И почему всегда так, мамочка?

Бригадир, похлопав мальчика по плечу, заявил:

– И со мной дома такая же петрушка, братан. На работе двумя десятками мужиков помыкаю, а как только домой возвращаюсь, то моя старуха меня сразу за хлебом отправляет!

– Судьба-с! – сострил один из рабочих, но Кирюша явно не понимал переходящую в сарказм иронию.

– Но почему нельзя, мамочка, тебе же можно! Давай вместе!

Наталья, оттащив сына из комнаты в коридор, к перилам, тихо произнесла:

– Раз нельзя, значит, нельзя! Я так говорю! А я – твоя мама!

– А Ната бы разрешила! – не унимался мальчик. – Лучше бы она была моей мамой, а не ты! А ты плохая и се-бя-лю-би-ва-я!

Последнее слово Кирюша произнес тщательно, по слогам, как будто долго заучивал. А может, в самом деле заучивал?

Надо же, какие слова знает ее пятилетний сын! Весь вопрос: откуда. Вернее, конечно, от кого. И Наталья отчего-то не сомневалась, что от Наты. Интересно, что такого эта чудо-педагог наговорила Кирюше про родную мать в то время, как эта самая родная мать пребывала с братом Наты в местном ресторане?

Или не с братом?

– Это тебе Ната сказала, что я такая? – вырвалось у нее, но Кирюша явно не хотел вести об этом речь, а все ныл:

– Мама, мамочка, позволь мне, пожалуйста, позволь! Я хочу, очень хочу! Ведь вы за дверью были?

Наталья, устав от завываний Кирилла, который умел быть несносным и доводить своими закидонами до белого каления, тряхнула мальчика как следует и крикнула:

– Я задала тебе вопрос, так что изволь дать мне ответ, Кирилл! Это Ната тебе такое про меня рассказала?

Кириллом она сына называла в исключительных случаях, например, когда вела с ним серьезный разговор. То есть как в этот раз.

– Скажу, если позволишь туда спуститься, мамочка! – заявил мальчик. – И вообще, я тебе ничего не обязан говорить! У нас демократия!

Наталья начала нервно смеяться, чувствуя, что на глазах наворачиваются слезы. Ну как можно было не любить такого сорви-головастика?

– Хорошо, Кирилл, я обещаю, что подумаю над гипотетической возможностью того, чтобы мы вдвоем спустились туда, вниз, – произнесла Наталья, в очередной раз кляня себя за то, что слишком бурно отреагировала на хитрость Кирюши. – Ты знаешь, что такое гипотетическая возможность?

Проходивший мимо рабочий, тащивший извлеченный из подземного хода кабель, произнес:

– Это значит, приятель, что ни хрена тебе не обломится. Ой, извините, барышня!

Под барышней он подразумевал, видимо, Наталью. Та, метнув в не в меру разговорчивого типа испепеляющий взгляд, продолжила:

– Так вот, Кирилл…

– Так вот, мамочка, – заявил мальчик, копируя ее, – ты меня снова обманешь! Потому что ты взрослая, а я ребенок. А взрослые всегда обманывают детей!

– Это тебе тоже Ната сказала? – выпалила изумленная Наталья, а мальчик с гордостью пояснил:

– Этому научил меня житейский опыт, мамочка!

Наталья снова нервно усмехнулась и, чувствуя, что гнев на сына полностью улетучился, заявила:

– Ага, твой житейский опыт… Пятилетнего карапуза…

– Никакой я не карапуз, мамочка! – с жаром заявил Кирюша. – И вообще, Ната бы меня так никогда не назвала. А ты называешь. И это нехорошо, мамочка!

Сын был прав: это было нехорошо. Однако Наталья не желала, чтобы ей в который раз в пример ставили эту самую Нату. Будь она неладна!

– И что еще она говорила? – спросила она, а сын простодушно ответил:

– Что ты се-бя-лю-би-вая. И что все скоро будет хорошо. Мамочка, мне больно!

Наталья, сама того не замечая, стиснула плечо сына.

– И что еще?

Мальчик испуганно произнес:

– Мамочка, она не знает, что я это слышал! Она по телефону с кем-то говорила, думая, что я с Гертрудочкой по саду носюсь.

– Ношусь, – автоматически поправила мальчика Наталья. – Что еще?

– Но потом она обернулась и меня увидела, и сразу голос понизила. И мы с Гертрудой убежали.

Ага, вот, оказывается, какую она давала ей характеристику, ведя с кем-то телефонный разговор. Интересно узнать, с кем именно. Нет, не с Сашей: за время их поездки в ресторан он ни разу никому не звонил и не принимал звонка.

Получается, что Ната обсуждала ее с кем-то еще? Господи, да ей косточки перемывает целый поселок, что ли?

Наталья посмотрела на сына и произнесла:

– И отчего ты так ее любишь, Кирюша?

Тот, словно оправдываясь, затараторил:

– Мамочка, я не люблю ее. Просто с ней весело. И она такие страшные истории рассказывает! И смешить умеет. И еще она разрешила мне…

Тут он запнулся, и Наталья, взяв мальчика за подбородок, произнесла:

– Так что она разрешила тебе?

Ребенок скривил личико:

– Мамочка, только не сердись, пожалуйста. Ты обещаешь?

Наталья, предчувствуя что-то нехорошее, вздохнула и, проводив очередного рабочего, сносившего вниз оборудование, проговорила:

– Даю слово, что не буду сердиться. Так что она тебе позволила?

Кирюша, набрав в легкие воздух, закрыл глаза и на одном дыхании выпалил:

– Она разрешила мне зайти в комнату со шкафом, мама! И даже открыла его. И сказала… И сказала, что мальчик, который там живет, скоро придет за мной!

Наталья попыталась сохранить спокойствие. Нет, вот ведь дрянь! Значит, как она и подозревала, Нате была известна история о мертвом мальчике из шкафа, хотя она это напрочь отрицала. И она использовала эту страшилку для запугивания ее сына.

– И что еще? – спросила она, и Кирилл прошептал:

– Она сказала, что мальчик хороший. И что он будет мне настоящим другом.

Точно, дрянь и мерзавка! Нет, она это дело так не оставит, а выбьет из Наты всю правду – даже если ей придется сделать это не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, причем собственноручно.

Она никому не позволит запугивать своего сына. И уж точно не этому горе-педагогу. О, со своими связями она добьется, что эту Нату на пушечный выстрел больше не подпустят к детям. Она нашлет на нее лучших столичных адвокатов, она закатает эту особу в асфальт.

Интересно, а Саша был в курсе козней своей, гм, сестры?

– Не верь ей, это все бред! Никакого мальчика нет и в помине! – заявила она, а сын вдруг произнес:

– Но, мамочка, мальчик же существует. Я с ним много раз играл. И… – Он потупил взор и произнес: – А потом Ната ушла говорить по телефону, а мальчик ведь все время нас подслушивал и вышел из шкафа. А потом, когда Наточка должна была вернуться, он просто ушел, и все. И я стал играть с Гертрудочкой.

Чувствуя, что ее нервы на пределе, Наталья закричала:

– Ты говоришь правду или выдумываешь, Кирилл? Ответь мне, прошу! Это правда или твои выдумки?

– Мамочка, а чем правда отличается от выдумок? Они ведь тоже правда. Только, может, не у нас. А там…

Он ткнул в сторону комнаты со шкафом, из которой рабочие выносили фонари.

– Там, в зашкафье…

– Вас можно на минуточку? – послышался голос бригадира, и Наталья отпустила сына.

После того как рабочие ретировались, женщина вышла на террасу, наблюдая за тем, как Кирюша носится по саду, пытаясь, как он выражался, дрессировать Гертрудочку. Та была от этого в диком восторге.

Попивая кофе, который приготовила себе, потому что хотела спокойно обдумать сложившуюся ситуацию, Наталья наблюдала за сыном.

Итак, Ната. Но что этой особе нужно? И, главное, почему? Проще всего было задать этот вопрос самой Нате, но Наталья решила пока что не спешить. Иначе, не исключено, она спугнет добычу.

Обращаться к адвокатам она раздумала. Потому что все равно доказать, что Ната сказала те или иные вещи Кирюше, будет задачей практически нереальной. Ната будет просто все отрицать, а кто поверит показаниям пятилетнего мальчика?

Да и существовала, хотя и мизерная, возможность того, что Кирюша что-то выдумал. Но он мог выдумать что-то, но не все!

Нет, не мог. Значит…

Значит, одно из двух: или кто-то намеренно, точнее, злонамеренно вложил ему в голову эту дикую фантазию о мертвом мальчике, или мальчик в самом деле существует и Кирюша с ним играл!

В красной рубашке. С белыми волосами и синими-пресиними глазами. И, что ужаснее всего, мертвый. Живущий в зашкафье.

Ее тянуло позвонить Саше и потребовать от него объяснений, однако она решила не делать этого. Если он с сестрой (или кем она ему там приходится) заодно, то это только даст им понять, что она в курсе их подлой игры.

А если нет… Если нет, и на это Наталья искренне надеялась, то он тоже не сумеет сообщить ей ничего нового, а только сам спугнет Нату – и, не исключено, попадет из-за этого в передрягу.

Заметив, что сын увлечен игрой с Гертрудочкой, Наталья быстро зашла в дом и прошествовала в комнату со шкафом. Она манила ее так же, как и Кирюшу. Закрыв за собой дверь, Наталья выглянула через грязное окно в сад – сын по-прежнему носился как угорелый в компании с весело потявкивающей таксой.

Наталья распахнула дверь и привела в действие заднюю панель. А затем, прихватив лежавший в шкафу фонарь, который, видимо, остался от одного из рабочих, начала спускаться вниз.

Оказавшись в подземном помещении, она попыталась отыскать место, где при простукивании была обнаружена пустота. Найдя его, Наталья осветила цементную стену лучом фонаря. Так и есть, судя по всему, и об этом свидетельствовал несколько иной оттенок цемента, здесь раньше что-то было, что позднее залили цементом.

Только вот что? Не говоря уже о том, кто это сделал.

Все это были вопросы, на которые у нее не имелось ответов. Во всяком случае, пока что. Потому как Наталья была полна решимости ответы эти заполучить. От кого? Да хотя бы от Наты, которая, по всей видимости, была вовлечена в эту историю – не зря же она нарисовалась у них в доме.

А ведь ее привел Саша!

О роли Саши она размышлять не хотела. Наталья задумалась, потом быстро поднялась наверх и стала собирать по комнатам удлинители. Составив из них длиннющую цепочку, она опустила удлинители вниз, в тайную комнату, предварительно воткнув самый первый в розетку. А затем притащила вниз несколько ламп.

Теперь тайная комната была более-менее прилично освещена, и Наталья снова приступила к изучению странного, выделявшегося цветом пятна на том месте, где была выявлена полость.

Можно, конечно, вызвать новых рабочих, но зачем связываться с незнакомыми людьми. Тем более никто не мог дать ей гарантии, что эти люди не связаны с Натой или с теми, с кем связана сама Ната.

Она ведь говорила о Наталье с кем-то по телефону, называя мать хозяйского сына себялюбивой, и этим кем-то был явно не Саша.

А можно и не вызывать. И сделать все самой. Тем более что в садовом павильончике она обнаружила старые инструменты, в том числе мотыги: молотки и кирки, оставшиеся от предыдущих владельцев.

И это можно рассматривать как необходимую физическую нагрузку, ведь из-за бегства из подмосковного палаццо тренажерку пришлось забросить.

Полная решимости, Наталья двинулась к лестнице – и вдруг увидела спускающегося по ней мальчика. На мгновение – всего на мгновение! – ей показалось, что это тот самый мертвый мальчик с белыми волосами и синими-пресиними глазами, но блажь быстро прошла: это был Кирюша.

– Я же не разрешала тебе, – начала Наталья, однако смолкла – не тащить же сына по лестнице обратно! Наверное, лучше пусть осмотрит это место один раз – и на этом все закончится. Тем более что после того, как она выяснит, что же за гнусная игра ведется с ней и ее ребенком, они тотчас покинут этот странный дом.

Раз и навсегда.

– Мама, мамочка, он мне говорил об этом месте! – заявил возбужденно мальчик, и Наталья не стала спрашивать, кто именно. Однако она не могла поверить, что Ната заставила ее сына утверждать, что его посещает мальчик в красной рубашке, с белыми волосами и синими-пресиними глазами. Кирюша верил, что так и было, да и говорить об этом он стал до того, как на горизонте появилась Ната.

– И что же он говорил? – спросила Наталья, позволяя сыну подойти к стене, в которой они обнаружили полость.

– То, что он живет здесь! Да, прямо здесь! Вот тут! С тех пор, как его убили и там похоронили!

И он ткнул пальцем в стену, причем в то самое место, в котором имелась полость.

– Мамочка, но я не хочу! И почему ты такая жестокая! – кричал Кирюша, отчаянно сопротивляясь попыткам Натальи выпихнуть его из шкафа. Ей наконец удалось сделать это, и, закрыв шкаф на ключ, она строго сказала:

– Хорошо, ты должен мне сказать, кто велел говорить тебе, что в этом, как ты выражаешься, зашкафье живет мертвый мальчик. Кто? Ната? Саша? Еще кто-то?

При этом она подумала о недавнем визите Феликса. Нет, этот-то со всей историей не связан. Но, собственно, почему она отметает его кандидатуру? Ведь если, как и в «Собаке Баскервилей», кто-то охотится за ее деньгами, точнее, за акциями, то этому кому-то выгодно свести ее с ума! Например, при помощи этой ужасной истории о мертвом мальчике!

– Мамочка, клянусь, мамочка, что я его видел! Он был тут! И говорил мне все это! Поверь мне, мамочка!

Наталья вывела сына из угловой комнаты, отвела Кирилла в его комнату, посадила на кровать и сказала:

– Посиди тут и подумай! Я запрещаю тебе покидать твою комнату, пока ты не расскажешь мне, кто подучил тебя говорить мне такие жуткие вещи.

Выпихнув так некстати путавшуюся под ногами Гертрудочку в коридор, что таксе крайне не понравилось, Наталья закрыла снаружи комнату сына и положила ключ в карман джинсов.

– Мама, мамочка, не будь ко мне так жестока! – раздался из-за двери голос Кирилла. – Мамочка, открой дверь! Иначе я уйду от тебя! Я не хочу больше быть с тобой, мамочка!

– А придется! – заявила в сердцах Наталья и, отпихнув Гертруду, направилась в садовый павильон.

Прихватив оттуда лопату, кирку и несколько молотков, она вернулась в дом, поднялась в угловую комнату и спустилась оттуда в тайную комнату. Садовых перчаток она, правда, так и не нашла.

– Что же, дорогой сынок, – произнесла она вслух, – доказать то, что здесь никакой мальчик не живет, и уж точно не мертвый, можно только экспериментальным путем!

И, выбрав молоток поувесистее, нанесла по стене первый удар.

Лопата ей и не понадобилась, потому что она уже молотком смогла прорубить достаточно тонкий слой цемента, остатки которого она счистила при помощи кирки. И поняла – это же камин! Ну конечно, потайная комната, может, и была потайной, но явно жилой. Во всяком случае, когда-то. Или планировалась как жилая – иначе бы здесь не сделали камин.

Подняв голову наверх, Наталья увидела, что дымоход заделан кирпичами. Женщина поковыряла их, и в глаза тут же посыпался песок. Наталья решила оставить затею разбирать камин. Если на то пошло, пусть этим занимаются рабочие.

Странно, но в камине ничего не было. А что она, собственно, ожидала найти – стол с чайными приборами, за которым восседает мертвый мальчик в красной рубашке?

Бред, да и только. Бред, бред, бред!

Однако замаскированный кем-то камин не был ни бредом, ни плодом ее воображения. Но зачем это кто-то сделал? И для чего закрыл комнату металлической дверью и заделал кирпичной стеной?

Наталья потопталась – и вдруг поняла, что все время смущало ее. Камин создан для того, чтобы в нем разводили огонь, соответственно, должно иметься некое углубление – хотя бы для дров.

Но поверхность дна камина была не только не ниже пола комнаты, но даже значительно выше. Как будто…

Как будто кто-то залил первоначальный, низкий, пол камина цементом!

Наталья взяла в руку кирку и только сейчас заметила, что, работая без перчаток, натерла себе мозоли.

Нечто темное зацепилось за лезвие кирки на третьем ударе. Вытащив это, она присмотрелась – и окаменела. Это был обрывок ткани, некогда, видимо, красной. И похожей на полуистлевший клочок рубашки. Детской.

Дальше она стала работать молотком, откалывая куски цементного панциря. Когда, перевернув один из кусков, она увидела с обратной стороны белую кость, женщина вздрогнула.

Ей было страшно, да еще как, однако не из-за того, что она ожидала появления призрака, а потому что поняла: кто-то использовал камин в качестве могилы. Детской могилы. И, судя по всему, для мальчика в красной рубашке.

И, как убедилась она несколько ударов спустя, с белыми волосами. Они впечатались в цемент, обрамляя размозженный еще давно, видимо, в момент убийства или, не исключено, сразу после, маленький череп.

Словно одержимая, Наталья принялась скалывать пласты цемента, обнажая новые и новые детали смертельного пазла. Наконец она отбросила последний кусок – и увидела перед собой лежавший на правом боку, с чуть подогнутыми ногами детский скелет. Он вполне мог принадлежать мальчику лет пяти-шести, облаченному некогда в темные штаны и красную рубашку. Мальчику с белыми волосами и, кто знает, синими-пресиними глазами.

Выбравшись из камина, Наталья ощутила, что с нее градом течет пот, саднит ладони и ломит поясницу: всего этого она, захваченная поисками, просто не замечала.

Да, Кирюша не лгал: мальчик существовал на самом деле, и он действительно обитал в зашкафье. И он был уже давно очень и очень мертвый.

Поднявшись наверх, Наталья вдруг заплакала. Бедный ребенок! Даже если он стал призраком, то не по своей воле! Его кто-то убил, а потом замуровал в камине потайной комнаты.

Но кто? И когда? И кем был этот мальчик?

Даже не смывая с себя цементную пудру, которая скрипела на зубах и жгла глаза, Наталья бросилась в комнату сына. Нет, как она могла вообще в качестве наказания запереть его там? Что она за мать тогда?

Однако дверь комнаты Кирюши была приоткрыта, а сына там не было. Косяк был выщерблен – Кирюша явно приложил усилия, чтобы выбить закрытую на замок старую дверь, на что, однако, в итоге хватило и усилий пятилетнего мальчика.

– Сынок! – крикнула она изо всей силы, однако ей никто не ответил. – Сынок!

Она выбежала в сад – и заметила там прикорнувшую на террасе Гертрудочку.

– Где Кирюша? – спросила Наталья в отчаянии, словно ожидая ответа от таксы. Та, становясь на ножки, тявкнула и отряхнулась.

В саду его не было. В доме, похоже, тоже. Он ведь так любил играть в прятки… И заявил, что уйдет от нее, потому что она плохо отнеслась к нему. А она в самом деле плохо к нему отнеслась.

Неужели он претворил свою угрозу в жизнь и решил уйти? Наталья метнулась к воротам – те были настежь распахнуты. Но ведь она их закрывала… Однако так увлеклась археологическими работами в подземной комнате и судьбой мальчика мертвого, что полностью упустила из вида мальчика живого – своего собственного сына!

– Кирюша! – крикнула она во все горло и выбежала на улицу. Но его нигде не было. Наталья бросилась вверх по улице – и заметила ту самую особу, собачницу с черным бульдогом, которая приставала к ней несколько дней назад и которую она хоть и изобретательно, но высокомерно отшила.

Ринувшись к ней, как к родной, Наталья заметила, как у той глаза на лоб полезли: после работ в подвале видок у нее наверняка был соответствующий.

– Мой сын… Кирюша… Мальчик… вы его не видели? – выпалила она. Рожица бульдога, и без того кислая, сделалась еще более печальной. А особа ответила:

– Да, видела. Так это ваши?

Не веря своим ушам – и готовая, в случае необходимости, расцеловать и владелицу черного бульдога, и самого черного бульдога в обе щеки, – Наталья вдруг совершенно успокоилась. Ну вот, она видела Кирюшу, решившего сбежать из дома. Сейчас она скажет, куда он пошел, а далеко он уйти не мог, Наталья его найдет, и все закончится благополучно.

Наталья подумала о мальчике в подвале. Для него его последняя прогулка закончилась явно не столь благополучно.

– Туда пошли, туда! – Хозяйка бульдога махнула рукой в противоположном направлении. – Что, убежали мальчишки?

– Мальчишки? – спросила Наталья. И особа с готовностью подтвердила:

– Ну да, их двое было. Один ваш, я же уже к вам пригляделась, шустрик такой, вихрастый, в желтой маечке и белых шортиках.

Да, это был Кирюша. Но почему двое?

– А другого я тут не видела еще. И чудной он, этот второй, который вашего за руку вел. Они туда пошли, на перекресток, завернули направо – и все.

– И все? – спросила в ужасе Наталья, не решаясь задать вопрос, который терзал ее более всего. И все же задала:

– А этот мальчик, другой, он какой был из себя?

И хозяйка черного бульдога, который, вывалив малиновый язык, безразлично взирал в направлении, в котором простиралась костлявая длань его хозяйки, просветила ее, разом лишая всех надежд и заставляя ощутить себя на грани обморока:

– Да такой, в темных, что ли, штанах. Таких старомодных, я бы сказала. И красной рубашечке… Тоже не нового фасона. И волосы у него такие, знаете ли, странные, белые-белые, словно у этих… ну, альбиносов! Я им вслед смотрела, и он словно это почувствовал и обернулся. И я аж содрогнулась, у него глаза были такие синие-синие, я таких синих в своей жизни еще не видала. И знаете, что он сделал?

Наталья ничего не сказала, но ее реакция собеседнице и не требовалась.