Текст книги "Билет в Зазеркалье"

Она подошла к нему – и вдруг (а, вероятно, очень даже не вдруг) поцеловала его в щеку.

А Тимофей вдруг привлек ее к себе и ответил другим поцелуем – в губы. Инна закрыла глаза, чувствуя зарождающееся в теле желание. Господи, что она творит?!

И с кем? И в какой ситуации…

Инна прекрасно понимала, что поступает глупо, опрометчиво, неправильно, но от осознания этого, а также от восхитительных, умелых, возбуждающих ласк соседа Тимофея хотела только большего.

И прямо сейчас.

Тут распахнулась дверь, и на пороге возник Женечка, правда, не сразу, так как открывал дверь спиной, потому что держал на руках Долли.

Этих нескольких мгновений Инне хватило, чтобы отпрянуть от Тимофея, который, в свою очередь, закинув ногу на ногу, сделал вид, что внимательнейшим образом изучает документы.

– Мамочка, у меня живот болит! Сильно! Кажется, я блинов объелся…

Инна, извинившись, вышла из кабинета и занялась сыном. Судя по всему, он действительно объелся блинов, оладий, варенья и прочих сладостей. Неудивительно, что у него заурчало в животе и сделалось плохо.

К лечению Женечки оперативно подключилась Олеся, заявившая, что сегодня никуда не уедет и переночует прямо здесь, на диване в гостиной, и Мила Иосифовна, громогласно заверявшая, что у нее хоть и нет своих детей, однако имеется тринадцать племянников и племянниц и двадцать девять внучатых племянников и племянниц, благодаря которым она прекрасно знает, что надо делать с мальчиками, объевшимися блинов.

На что Олеся заметила, что у нее два диплома, один из которых педагогический, и что она также прекрасно знает, что делать с мальчиками, объевшимися блинов, и что то, что предлагает Мила Иосифовна, полный нонсенс и что…

Тут начало рвать Долли, которая, судя по всему, не без помощи Женечки, также объелась блинчиками, к тому же не привыкла, чтобы ее так долго таскали на руках, и Инна вдруг поняла, что не имеет ни малейшего понятия, что ей делать.

Поэтому была невероятно благодарна тому, что Тимофей взял инициативу в свои руки, мигом привел в чувство и заставил прекратить перебранку Олесю и Милу Иосифовну, самолично натолок активированного угля, который заставил выпить Женечку, сбегал к себе домой, чтобы принести таблетки для Долли, уложил ребенка в постель, дал Долли таблетки и убрал ее «подарки» на полу кухни, заодно вымыв пол до сверкающей чистоты. Снова разнял затеявших очередную свару Олесю и Милу Иосифовну, припугнув их тем, что если они не прекратят, то выгонит их на улицу, где ждет черный фургон, в результате чего обе дамы тотчас замолчали и стали как шелковые, приготовил ромашковый отвар и велел всем, в том числе и Инне, выпить его. Снова убрал за Долли, которую опять вырвало, на этот раз в холле, хотел было вымыть и холл, однако милостиво согласился, когда Олеся и Мила Иосифовна, без малейшего намека с его стороны, исключительно по собственному почину, наперегонки бросились за ведром, желая вымыть пол самолично. Затем он отправил Олесю в спальню Женечки, чтобы няня прочитала мальчику сказку, отправил Милу Иосифовну на кухню, чтобы та убрала грязную посуду, принес так и не выпитый ромашковый отвар Инне, сидевшей в изнеможении на диване и следившей за всеми перемещениями домашних с неподдельным изумлением, вручил ей бокал, принес из кабинета бизнес-план Геннадия и, опустившись не на диван рядом с ней, как тайно рассчитывала Инна, а в стоявшее на солидном отдалении кресло, тоже отхлебнул из своей чашки ромашкового отвара и спросил с еле заметной, даже несколько виноватой, улыбкой:

– Надеюсь, я все сделал правильно и вы довольны?

Инна в священном ужасе только и могла выдать:

– И жена вас бросила?

Тимофей, усмехнувшись, не без горечи заметил:

– Ну ее новый муж, как я сказал, в отличие от меня, реально богатый.

Инна сочувственно покачала головой, а сосед Тимофей, снова погрузившись в бизнес-план, произнес:

– Ну что же, изучим то, что предлагает вам ваш супруг… Кстати, правильно я понимаю, что это – сам Геннадий Фарафонов?

Инна кивнула, поймав себя на том, что любуется молодым человеком. Неужели она, незаметно для себя самой, стала одной из этих матрон среднего возраста, падких на юных любовников?

– Кстати, может, нам перейти на «ты»? – внезапно спросила Инна.

Тимофей, подняв на нее глаза, улыбнулся и ответил:

– С удовольствием!

Инна, чувствуя себя глуповатой школьницей, спросила:

– Может быть, сделать еще кофе?

Сосед Тимофей расхохотался:

– Нет, кофе, пожалуй, не надо. И блинчиков тоже. Но не откажусь от чая. Однако если разрешишь дать совет – зайди сначала к сыну, он ведь тебя ждет.

Встрепенувшись, Инна оставила Тимофея в гостиной, а сама поспешила в спальню Женечки. И лицезрела следующую картину: Олеся, устроившаяся в кровати рядом с Женечкой, мирно спала, а ее сын, видимо, изъяв из руки няни сборник сказок, шевеля губами, читал.

– Мамочка, тихо! – произнес сын, прикладывая к губам палец и косясь на спящую Олесю. – Она так устала, бедняжка.

Инну разобрал смех – подобные выражения Женечка наверняка почерпнул в сказках, которые обожал. Она опустилась на кровать с другой стороны и, забравшись под легкое одеяло, прижалась к Женечке.

– Тебе почитать на сон грядущий? – спросила она, а сын, мотнув головой, продолжил чтение самостоятельно. Инна, любуясь своим мальчиком, поцеловала его в висок и пригладила непослушные кудри, а Женечка, отодвигаясь от нее, заявил:

– Мамочка, давай без телячьих нежностей! Я уже большой!

Инна сдержала вздох, а ведь сын прав: он в самом деле уже большой. В конце декабря ему исполнится десять.

Что, конечно, не отменяло того факта, что для нее он всегда будет ее маленьким сыночком. А для отца…

Для отца он всегда останется этим уродом.

Шевеля губами, Женечка продолжал чтение, Инна, наблюдая за ним, вдруг поняла, что глаза слипаются: день был крайне суматошный.

Но тут ее привел в чувство вопрос Женечки:

– Он тебе нравится, мамочка?

– Кто? – встрепенулась Инна, а сын, по-прежнему смотря в книгу, уточнил:

– Сосед Тимофей.

Инна вместо ответа снова поцеловала мальчика, на этот раз он не сопротивлялся, удовлетворительно заметив:

– Значит, нравится, мамочка. А он теперь будет моим папой?

Инна, поджав под себя ноги, уселась на кровати, и мягко, но настойчиво забрав у сына книгу, положила ее на одеяло.

– Золотце, у тебя ведь уже есть папа…

Женечка, поморщившись, ответил:

– Но ведь он нас не любит, мамочка? А зачем нам такой? Не лучше ли завести нового?

Вопрос был хороший: в самом деле, не лучше ли? И что, собственно, было препятствием? Как говорится: сорок пять – баба ягодка опять. Только ей вот должно исполниться пятьдесят, но разве это что-то меняет?

Внезапно в голову пришла зловещая мысль о том, как будет звучать эта расхожая залихватская присказка о сорокапятилетней бабе-ягодке на немецком…

– Ну что ты, золотце, – попыталась перевести тему Инна, – родителей ведь не выбирают. Да, наш папа не идеален, это верно, однако его уже не изменишь…

– А зачем он нам тогда такой вообще нужен? – продолжил спокойным, каким-то даже чересчур спокойным тоном Женечка.

Действительно, зачем? Ведь сын прав: пока не поздно, надо было уйти, порвать с этой жизнью, которая никогда, собственно, и не была ее жизнью, а была жизнью Геннадия, и начать свою собственную.

Пусть даже и в пятьдесят.

Главное, с тем человеком, которого полюбит она сама и который полюбит ее. При мысли об этом она почему-то вспомнила поцелуи с соседом Тимофеем в кабинете. Спрашивается только, отчего?

– Ну, понимаешь, лучше все же такой, чем какой-то иной. Ведь новый может оказаться хуже…

Инна сама знала, что объяснение это для идиотов. И пусть у ее сына синдром Дауна – идиотом Женечка не был точно.

– А вдруг он окажется лучше, мамочка?

Да, вдруг? Инна поняла, что ей нечего возразить. Все последние годы, не менее десяти, а, быть может, и все пятнадцать, если даже не двадцать, она, вместе с Геннадием становясь богаче, могущественнее и влиятельнее, с той же поразительной скоростью теряла то, чего раньше, в те времена, когда они ютились в общежитии или, полные надежд, начинали свое первое дело, у нее было в избытке: свободу.

– Ну, может и окажется. Но понимаешь…

Инна смолкла, потому что Олеся повернулась на другой бок, вообще-то, очень хотелось, чтобы эта соня продрала глаза – тогда бы представилась отличная возможность прекратить тягостную беседу с собственным девятилетним сыном под благовидным предлогом.

Но Олеся, промурлыкав, продолжила спать.

– Так что же, мамочка? – произнес Женечка, который умел быть на редкость настырным.

Весь в отца.

– Понимаешь, это не так просто. В особенности когда твои мама и папа так долго живут друг с другом.

И когда у них так много денег, которые надо делить в случае развода.

– А почему не так просто? – задал вполне логичный вопрос сын, и Инна, схватив сборник сказок, заявила:

– Давай я тебе лучше почитаю. На чем ты остановился?

В глаза бросились витиеватые строчки какой-то сказки: «…королева больше не любит короля, поэтому задумала она его отравить и возвести на престол своего брата-колдуна…»

Быстро отложив книжку в сторону, Инна спросила:

– Золотце, а отчего ты завел этот разговор? Разве тебе не хочется, чтобы папа и мама были вместе?

– Хочется, – ответил Женечка, – но ведь вы уже давно не вместе, мамочка, и не собираетесь быть вместе. Так не лучше ли не мучить друг друга?

О, конечно же, лучше – как сын прав!

– И меня, мамочка, тоже не мучить…

Инна в ужасе уставилась на сына. Господи, ведь она все эти годы была уверена, что он… что он ничего не знает, ничего не видит, ничего не понимает. Что он маленький. Что он занят своими детскими проблемками. Что он, в конце концов, не такой, как все, и поэтому не видит очевидного.

А Женечка замечал то, на что нормальные люди часто не обращали внимания…

– Сынок, извини, я не знала… – пролепетала Инна, пытаясь обнять Женечку, но тот снова отстранился и заметил:

– Мамочка, я же сказал – без телячьих нежностей. А скажи, мамочка, что будет, если папа умрет?

– Умрет? – Инна подумала, что ослышалась. – Но почему папа должен умереть?

Сын никогда прежде не говорил с ней о смерти, да и со смертью пока что, слава богу, не соприкасался – даже ни на чьих похоронах не бывал.

И вдруг такое.

– Потому что все умирают, мамочка. Все. И папа тоже умрет. Получается, если он умрет, то мы будем свободны и можем делать все, что захотим?

Если Геннадий умрет… Инна никогда не задумывалась о подобной коллизии. Да и с чего Геннадию умирать – он на полгода был младше ее, что особенно в последние годы постоянно подчеркивал, делая из нее старуху, а из себя – эдакого резвого юнца.

– Так ведь разве будет не хорошо, если папа умрет, мамочка? – продолжил сын, и в этот момент смартфон, который Инна захватила с собой и положила на прикроватную тумбочку, завибрировал.

Как кстати!

Так и не ответив на вопрос Женечки, на который у нее не было ответа, во всяком случае подходящего, Инна взглянула на дисплей, уверенная, что номер будет не определен.

Что будет означать одно: ей опять звонит тот, чьими хозяевами являются братья Шуберт.

Однако вместо этого высветилось: «Супруг».

Именно так, а не «Геннадий» или «Геныч», муж фигурировал у нее в «Контактах».

– Извини, золотце, но мне надо принять звонок. А ты лучше спи. Тебе свет потушить?

Женечка, снова беря книгу в руки, заявил:

– Нет, мамочка, я еще немного почитаю, потом в туалет схожу и лягу спать. А Олесю не буди, пусть тут спит. Она ведь за день намоталась.

Телефон, зажатый в руке, продолжал вибрировать, а Инна все медлила.

– А разговор мы с тобой продолжим позднее, золотце. Ты не думай, что я не хочу говорить с тобой на эту тему, но…

Вот именно: но.

– Хорошо, мамочка. Спокойной ночи!

Женечка уткнулся в книгу, а Инна, разрываясь между тем, чтобы снова опуститься на кровать и продолжить диспут с собственным ребенком и ретироваться, но предварительно его поцеловав, вышла в итоге в коридор, так и не поцеловав сына («к чему эти телячьи нежности, мамочка!») и не завершив с ним беседу.

Беседу, которую нельзя было завершить.

Инна посмотрела на дисплей телефона, желая наконец принять звонок, однако сигнал больше не шел. Вздохнув, она осторожно притворила дверь в спальню сына, какое-то время наблюдала за ним, сосредоточенно читающим свою страшную сказку, в щелку, а потом проследовала в комнату для гостей, где расположилась Мила Иосифовна.

Бухгалтерша, несмотря на шок, вызванный похищением, а скорее всего под влиянием большого количества блинчиков и оладушек, уже спала, распластавшись во всю свою стать на кровати и громко храпя.

Улыбнувшись, Инна притворила дверь, на этот раз щелочки не оставив, и вернулась в гостиную.

Тимофей, сосредоточенно просматривая бизнес-план, даже не встрепенулся, когда Инна опустилась около него.

А ведь Женечка прав. Все умирают. И папа. И мама. И дети. Конечно, и она сама когда-то умрет, и если принимать в расчет существование подобных типов, как братья Шуберт, то это может произойти намного раньше, чем хотелось бы.

И что она увидит от жизни?

Инна пристально смотрела на Тимофея, отмечая, что тот, как и ее сын, читает, шевеля губами.

Но, заметив присутствие Инны, он встрепенулся и произнес:

– Что же, должен сказать, что план вашим супругом разработан весьма изящный. Я бы изменил кое-что, однако схема в целом заслуживает доверия, и я могу с чистой совестью рекомендовать вам, извини, тебе согласиться на…

Но Инна решительно прервала его, накрыв рот поцелуем.

Банковский аналитик сосед Тимофей не сопротивлялся.

Когда они уже вовсю предавались ласкам на диване в гостиной, Инна вдруг замерла и, полуголая, соскользнула на пол. Тимофей, глядя на нее затуманенным взором, прошептал:

– Что-то не так?

Инна, собрав скинутую в порыве страсти одежду, поманила его за собой. Они на цыпочках проследовали в кабинет. Там, швырнув вещи в угол и заперев дверь изнутри на ключ, Инна произнесла:

– Так-то лучше! Извини, не хотелось бы, чтобы сын или кто-то из наших дам появился в самый неподходящий момент и…

На этот раз Тимофей решительным жестом притянул ее за шею к себе и накрыл ее рот поцелуем.

Инна не могла сказать, как долго они любили друг друга. Да, именно любили – потому что это был не просто секс, сладостный и восхитительный, а нечто большее. Какая-то феерия чувств, симфония страсти.

И теперь она прекрасно понимала, отчего ее ровесницы заводят себе молодых любовников – по сравнению с тем, что у нее было последний раз, два года назад, с Генычем, это было даже не небо и земля.

А скорее рай и ад.

Внезапно Инна ощутила, что по щекам у нее текут слезы – нет, она была не настолько сентиментальна, чтобы реветь из-за отличного секса.

Хотя не исключено, и из-за этого тоже.

Она не хотела плакать, но слезы текли, потому что все смешалось в доме Фарафоновых: и внезапное блаженство; и осознание того, чего она была лишена многие годы, не исключено, всю жизнь, причем отчасти и по собственной вине; и семейные проблемы с Генычем, его параллельная семья, его скотское отношение к сыну и его любовь к своим двум младшим дочуркам от второй Инны; и недавние, не по ее вине возникшие коллизии с братьями Шуберт, похищение Женечки, его возвращение…

И даже то, что ей меньше чем через месяц должно стукнуть пятьдесят.

Ну и, конечно же, восхитительный, неподражаемый, классный секс. Точнее, не секс, а момент любви. Ах, об этом она уже подумала…

– Ты почему плачешь? – произнес, нежно трогая ее за шею, Тимофей. В его голосе звучала тревога. Он приподнялся на локте, демонстрируя свои превосходные, созданные в течение долгих занятий с личным тренером, мускулы. – Тебе что, было со мной так… плохо?

Смеясь и все еще плача, Инна повернулась к нему лицом, поцеловала Тимофея в нос и заявила:

– Плачу, глупыш, потому что мне так хорошо! Спасибо тебе, сосед Тимофей!

Молодой человек расплылся в улыбке:

– Тогда давай повторим?

Но едва они приступили к повтору, около двери послышалось ворчание, урчание и скуление. Кто-то крайне активно царапал когтями дверь, желая обратить на себя внимание.

– Долли! – подскочил на диване, демонстрируя свои исключительно спортивные формы, Тимофей. И виноватым тоном добавил: – Я о ней забыл, а она женщина капризная, ты уж извини… К тому же привыкшая, что вечером я с ней на прогулку выхожу.

Инна, потянувшись, хрустя косточками (и подумав о том, что неплохо бы снова подыскать личного тренера – занятия фитнесом она забросила еще года два назад, вскоре после последнего секса с Генычем), добродушно произнесла:

– Ну хорошо, так и быть, я готова делить тебя с этой капризной красоткой. Но только с ней!

С удовольствием наблюдая, как Тимофей сноровисто одевается, Инна вдруг вспомнила то, что ни в коем случае нельзя было забывать. И, подскочив, тоже принялась быстро одеваться.

– Я с тобой. Потому что там, не исключено, люди братьев Шуберт ждут…

Затягивая ремень вокруг идеально плоского живота, молодой человек ответил:

– Вполне даже допускаю. Именно поэтому оставайся в квартире и не выходи. Тут вы в относительной безопасности – безопасности абсолютной в данной ситуации, увы, не существует. Пока что не существует…

Инна понимала, что сосед Тимофей прав, но проводила его с тяжелым сердцем. А что, если похитят его? Или Долли? Или их обоих?

Как странно, еще несколько часов она и здороваться с соседом не намеревалась, а теперь Тим был для нее роднее и милее собственного супруга.

Вспомнив о звонке мужа, Инна отыскала мобильный, который, будучи поглощенной водоворотом страсти, оставила на подлокотнике дивана в гостиной.

Шесть пропущенных звонков от контакта «Супруг» за последние полтора часа (те полтора часа, в которых она из недр ада воспарила к вершинам рая), а также несколько сообщений по различным чатам, сводившиеся к одному: «Позвони мне, позвони!»

Что Инна и сделала, убедившись, что все давно спят – и Женечка в одной кровати с Олесей, и продолжавшая насыщать воздух спальни для гостей громогласным храпом Мила Иосифовна.

Погасив в комнате сына свет, поправив одеяло, поцеловав его в лоб и поправив кудряшки, Инна вернулась в кабинет и, опустившись в кресло, набрала номер мужа.

Было семь минут третьего ночи – самое время для серьезных разговоров.

Геннадий отозвался практически сразу, как будто ждал ее звонка – а ведь наверняка ждал.

– Нинка, где ты была? Не могу до тебя дозвониться! – сердито воскликнул он.

«О, если бы ты знал, милый, где я была!»

– Там, куда тебе путь закрыт, – ответила Инна спокойно. – Добрый вечер, Геныч. Так в чем дело?

– В чем дело? – завопил он. – Эти мерзавцы Шуберты пытались похитить моего сына, а ты мне и сообщить не соизволила?

Кто же успел ему донести?

– И я узнаю это от какого-то велеречивого хлыща, который трезвонит мне по поручению этих мерзавцев?

Ага, кажется, понятно кто.

– Не пытались, Геныч, а похитили, – проговорила Инна, отыскивая в ящике стола завалявшуюся там пачку сигарет и зажигалку. Зажгла сигарету, с наслаждением затянулась. Курила она в последний раз тоже года два тому назад – черт побери, до, после или, не исключено даже, во время последнего секса с Генычем – и, опять же, черт побери, отчего у нее все события группируются вокруг последнего секса с Генычем – это что, своего рода сингулярное явление наподобие Большого взрыва? Подобно ковбоям из дешевых вестернов, она положила голые ноги на стол, отметив, что ноги у нее для пятидесятилетней тетки идеальные.

Ладно, пока еще для сорокадевятилетней – не следует увеличивать собственный возраст без особой на то необходимости.

– Почему ты мне даже не позвонила? – закричал муж, как будто сын для него был светом в оконце, а не этим уродом.

Хотя понятно – речь шла вовсе не о похищении Женечки, а о том, что нанесен первый чувствительный удар. И именно это так завело Геныча – именно это, потому что задать ей элементарный в подобной ситуации вопрос о самочувствии сына он и недодумался.

Собственно зачем?

– Была занята, – ответила кратко Инна, совсем даже не дезинформируя супруга. Она в самом деле была занята.

А вот чем, знать Генычу было вовсе не обязательно. Да, впрочем, он и этим не интересовался.

– Занята! – фыркнул супруг. – А ты знаешь, что это означает?

Напрасно ждать вопроса о том, все ли в порядке с сыном.

Геныча сын не занимал. Не «этот урод». И не она – «очередной унылый бабец». А исключительно холдинг и собственные капиталы.

Как все просто в этом подлунном мире – и как все противно. Особенно если имеешь дело с Геннадием Эдуардовичем Фарафоновым.

– Занята, значит, что у меня не было времени на то, чтобы поставить тебя в известность, Геныч. Или ты в самом деле не знаешь значения слова «занята»?

Разумеется, он спросил у нее не это, но какая разница, что он спросил – все дело было в том, что она хотела ответить.

И ответила.

– Нинка! – судя по тону, муж вышел из себя и был в ярости. – Дурака-то ты из меня не строй! Я тебе не даун какой-нибудь…

Он даже не заметил, что сморозил глупую пошлость – или пошлую глупость. Поминая «дауна какого-нибудь», он – Инна могла дать руку на отсечение – о сыне не думал.

Потому что Геныч вообще никогда не думал о сыне.

Во всяком случае об их сыне. Ведь, не исключено, что у него скоро появится параллельный…

– Я имею в виду, Нинка, понимаешь ли ты, что эти немецкие черти перешли в наступление? Идет игра без правил! Игра и до этого была без правил, но они придерживались хотя бы каких-то приличий. А теперь прут напролом, как «Т-тридцать четыре»…

– В данном случае, Геныч, я бы все же сравнила их наступление с «Леопардом». Или как там назывался знаменитый немецкий танк времен Второй мировой?

– Ты это о чем? – растерялся Геннадий, и Инна вздохнула: иронии муж никогда не понимал. И сарказма, вообще-то, тоже.

– Что ты хочешь от меня, Геныч? – спросила она.

– Ты соображаешь, что они пойдут и дальше? А если они похитят тебя? Или, к примеру, мою Инну? Или моих нормальных детей?

Нормальных детей… Это выражение полоснуло Инну по сердцу. Как будто Женечка был ненормальным. Ну да, для родного отца и был – этим уродом.

Так вот почему Геннадий внезапно задергался: понял, что если опасность со стороны братьев Шуберт угрожает его первой семье, то вполне может угрожать и второй.

– Соображаю. Не даун! – с вызовом заявила Инна и выпустила кольцо дыма в потолок. Как же хорошо-то затянуться сигаретой после двух лет никотинового воздержания!

Черт побери! Она ведь точно в последний раз курила после их последнего секса с Генычем. Чтобы избавиться от стресса, что ли?

Инна хмыкнула, а муж принял это на свой счет (вообще-то правильно, но в совершенно ином контексте) и заявил:

– Это что, смешно?

– Нет, – честно ответила Инна и выпустила в потолок еще одно кольцо.

– То-то и оно, – Геннадий смягчился. – Просто надо немедленно действовать! Ты приняла решение?

– Еще нет, – ответила Инна. – Была занята.

Воцарилось молчание, и наконец супруг произнес:

– Ладно, продолжай тянуть, Нинка. Просто следующее нападение на твоего сына или моих дочерей будет уже на твоей совести. Это хоть, надеюсь, понятно?

Твоего сына – и моих дочерей… Как же у Геныча все было просто! Как у мужчин все было просто!

– И ты звонишь мне, чтобы сообщить эту потрясающую новость? – спросила Инна. – Если да, то считай свою миссию выполненной…

– Нинка… Ну не будь такой! Понимаю, что между нами все кончено, но думаешь, что ты мне безразлична?

Инна почувствовала, что в который раз за последние часы на глаза наворачиваются слезы. Да что же это такое! Ей ужасно не хотелось, чтобы Геннадий услышал ее рыдания, поэтому держалась изо всех сил.

Муж тем временем продолжал:

– Конечно же, нет, Нинка. Ни ты, ни Женечка мне не безразличны. Может, я и перегибаю палку, может, ты считаешь, что я оказываю давление, но, поверь, промедление смерти подобно. Смерти, Нинка! Эти Шуберты на все способны!

Он, конечно же, был прав.

– Так что давай, Нинка, изучай вопрос, и дай мне знать. И если тебе нужна помощь…

Да, ей нужна была помощь – однако она не собиралась обращаться за ней к Генычу. Потому что… Ну, потому что у нее был теперь Тимофей!

– Так договорились, Нинка? – Голос супруга звучал примирительно.

Инна, выпустив в потолок еще одно кольцо дыма, ответила:

– Договорились, Геныч. Только не дави на меня. Я понимаю, что ситуация не самая радужная, однако я приму решение, как только смогу. Или думаешь, что мой сын мне безразличен?

Вот и она назвала Женечку своим сыном. Ну да, он ведь и был ее сыном, а для собственного отца являлся не более чем этим уродом.

– Вот и хорошо, – ответил Геннадий. – Кстати, прислать тебе людей из службы безопасности холдинга? Они могут и около квартиры вахту нести, и, в случае чего, прямо в квартире подежурить.

Этого ей только не хватало! И не только потому, что Инна считала эту идею плохой, нет, идея была очень даже ничего. Однако ей не хотелось, чтобы люди мужа, а в итоге и он сам стали в курсе ее отношений с соседом Тимофеем.

Очень не хотела.

– Нет, благодарю, Геныч. Мы уж как-нибудь сами. Шуберты ведь пока что предпринимать ничего не будут, они дали мне до понедельника время на размышления.

– Нинка! – воскликнул супруг. – Может, мне приехать к вам? Я останусь с тобой столько, сколько нужно. Нинка, ты только скажи!

Инна не сомневалась, что Геныч говорит на полном серьезе и что он готов примчаться к ней по первому зову – только вот ей он тут не требовался.

– Я же сказала нет, Геныч. Но спасибо, учту на будущее.

На языке вертелась фраза о том, что как же он может поселиться со своей первой семьей, если его вторая семья будет категорически против этого.

Категорически.

Однако она сдержалась – зачем напрасно обижать супруга? Зачем его вообще обижать? Быть может, потому, что он в течение последних лет только и делал, что обижал ее?

– Ну хорошо, Геныч, думаю, мы обсудили все, что требуется, – заторопилась Инна, услышав стук в дверь – это наверняка вернулся Тимофей, специально не взявший с собой ключей от ее квартиры: мало ли что могло ожидать его на улице.

– Спокойной ночи! – произнес Геннадий устало и отключился.

Инна, быстро затушив сигарету, вышла в холл и подошла к двери. Положив ладонь на ручку двери, она вдруг подумала о том, что за дверью вполне могут находиться люди братьев Шуберт, а вовсе не Тимофей…

Однако до нее донеслось знакомое потявкивание, и, посмотрев в глазок, Инна увидела Тимофея с Долли на руках.

Быстро распахнув дверь, она впустила молодого человека.

– Все в порядке? – спросила она, закрывая дверь на замок и тщательно проверяя.

– Ну, кажется, с Долли все в порядке, – ответил Тимофей. – Ее больше не тошнит…

– Я не об этом, – прервала его Инна и выразительно замолчала.

Тимофей усмехнулся:

– Никого подозрительного я в парке не заметил, однако это не значит, что там никого нет. Думаю, что они ведут наблюдение, но с этим придется мириться…

Долли первой побежала в гостиную, а когда Инна с Тимофеем прошли туда, то застали ее уже свернувшейся калачиком в кресле.

– Долли! – сердито произнес Тимофей, явно желая согнать собачку оттуда, а Инна улыбнулась:

– Оставь, пусть там спит, ей же удобно…

Тимофей, подобрав разбросанные по дивану и полу листы бизнес-плана, произнес:

– Ну, я продолжу чтение…

Инна подошла к нему, взяла за руку.

– А ведь мы хотели продолжить кое-что иное…

Прозвучало пошло и глупо, Инне самой стало стыдно. Тимофей кивнул:

– Да, конечно… Только дай мне пять минут. Я хотел закончить изучение одной схемы, предлагаемой твоим мужем.

– Конечно, – ответила несколько холодно Инна. – А я пока что приготовлю нам чай…

Когда минут через десять она вернулась в гостиную, то застала Тимофея, распластавшегося на диване и мирно спавшего – на его мощной груди вздымался так до конца и не прочитанный бизнес-план Геныча.

Усевшись в кресло рядом, Инна сделала глоток чая, а вторую чашку, предназначенную Тимофею, поставила на пол.

Ей нравилось сидеть и смотреть на Тимофея.

«А если это любовь?»

Улыбнувшись заезженной фразе, Инна решила, что загадывать не будет. Если любовь, значит, это любовь. А если нет, то, стало быть, нет…

Внезапно Инна поняла, что тоже ужасно устала. Усталость лавиной обрушилась на нее. Она знала, что необходимо подняться, принять душ, почистить зубы, пройти в свою спальню…

Но закрыла глаза, решив, что вздремнет – «только на пять минут».

Инна проснулась от того, что в гостиную через незанавешенные окна лился яркий солнечный свет. От неудобной позы, в которой она спала, ломило все тело, Инна поднялась из кресла, потянулась и первым делом взглянула на мобильный – половина шестого утра.

И только потом посмотрела на диван. Соседа Тимофея на диване не было. Собачка Долли тоже исчезла из кресла.

А что, если он решил уйти – и больше никогда не возвращаться?

Тут до нее донесся приятный запах яичницы, смешанный с ароматом кофе. Растирая затекшее плечо, Инна направилась на кухню и застала идиллическую картину: Тимофей готовил яичницу, а около него прыгала, виляя хвостиком, Долли.

– Доброе утро! – произнес он, улыбаясь, когда заметил Инну. – Решил тебя не будить и не переносить в постель. Кофе с яичницей будешь?

Инна кивнула, есть очень хотелось. Она села за стол и получила большую порцию.

Плечо все еще давало о себе знать, и Тимофей, заметив, как она морщится, подошел к ней, положил руки на плечи.

– Дискомфорт? Болит?

Его пальцы запорхали над ее затылком, шеей и плечами.

– Тебе срочно необходим массаж, – вынес вердикт Тимофей. – Хочешь, сделаю?

Инна хотела, и после импровизированного завтрака они направились в кабинет. Тимофей велел ей лечь на диван, а сам, усевшись сверху, стал массировать ее спину.

Инна почти сразу же почувствовала облегчение – и желание. И не удивилась, когда несколькими минутами позже ощутила горячее дыхание Тимофея у себя на шее.

– У тебя спина такая возбуждающая, ты это знаешь? – шепнул он.

Ну да, не только возбуждающая, но еще и не без проблем – что же, ей ведь исполнится пятьдесят…

Тимофей поцеловал ее в затылок, а она перевернулась и привлекла его к себе.

К черту эти ненавистные пятьдесят! К черту братьев Шуберт! К черту Геныча! Ей требовался он – сосед Тимофей.

И он был с ней. Разве можно желать чего-то еще?

Они страстно любили друг друга, а затем Инна отправилась в душ, а Тимофей на кухню, доделывать завтрак, на этот раз для всех.

Выйдя из ванной, вытирая мокрые волосы, Инна обнаружила в комнате облаченного в пижаму Женечку, лежавшего в ее постели.

– Доброе утро, мамочка! Ты что, здесь не спала?

Постель, в самом деле, была заправлена.

Инна смешалась, не зная, что ответить на откровенный и одновременно столь наивный вопрос сына, но тут в дверь постучали.

– Доброе утро, Инна Евгеньевна! – раздался голос Олеси. – А Женечка у вас?