Текст книги "Фиалок в Ницце больше нет"

Тогда, после схода лавины на Памире, она тоже все дни проводила в кровати или на кушетке.

Но кошмары в реальности, от которых она хотела убежать, продолжали преследовать ее во снах.

Спотыкаясь, Александра поднялась и, ежась от холода, поняла, что, накурив, снова забыла закрыть окно в соседней комнате.

Затворив его, она заметила налетевший в комнату мокрый снег, который осел на паркете. Она судорожно принялась его вытирать, а потом, поскользнувшись и больно ударившись коленкой об пол, уселась и заревела.

Дедушка при смерти, а она занимается черт знает чем. И все для того, чтобы не ехать в это самое НИИ в Купчино и не…

Не провожать дедушку в мир иной!

Может, все обойдется? Хотя наверняка нет: не такие там работают паникеры, чтобы звонить и просить приехать, потому что ситуация ухудшилась. Значит, потеряв в августе родителей, она потеряет в феврале дедушку.

Нет, уже в марте, сегодня же первый день весны…

Бросив мокрую тряпку в угол, Саша принялась одеваться, размышляя о том, как добраться до этого самого НИИ имени Джанелидзе в Купчино.

Тем более в десять часов вечера.

В Купчине она была раз или два: больше как-то не доводилось. Ну да, на метро, как же еще! Хотя могла бы и на такси, но дедушка подобного транжирства ни за что бы не одобрил…

Дедушка, который лежал при смерти в этом самом НИИ.

Поэтому, быстро одевшись, включив сигнализацию и долго провозившись со всеми замками (кто бы мог поверить, что в бронированной двери их было целых пять!), Александра отправилась к метро. Итак, насколько она помнила, ей требовалась станция «Московская», только вот какая это линия и где ей лучше всего пересаживаться?

…Выйдя из метро и поеживаясь на холодном ветру, Саша первым же делом поскользнулась и упала. Хорошо, что ничего себе не повредила, но все равно приятного мало.

Впрочем, о каких мелочах она думает, направляясь к дедушке, который при смерти.

Осмотревшись по сторонам, она не смогла понять, на какой автобус ей надо садиться: все равно никакого поблизости видно не было. Значит, отправится до НИИ пешком, тут надо, конечно, пешарить, и это в гололед, но разве оставалось…

Она снова упала.

Встать ей помог прохожий – симпатичный высокий молодой человек в ушанке.

– Не ушиблись, с вами все в порядке? – спросил он, подавая ей отлетевший по льду портфель. Зачем его Саша прихватила, она и сама не знала. Хотя знала: с вечера собиралась дедушку посетить, купила ему по бешеной цене мандарины…

Вот и тащила их в портфеле, в котором до сих пор лежали чужие, так и не оказавшиеся у своего хозяина конспекты.

– Да, спасибо, – поблагодарила Саша, и прохожий произнес:

– Такой жуткий гололед. И это в марте. Извините за назойливость, но вас, быть может, проводить? Еще раз извините, но, думается, вы надели не самую лучшую обувь…

Он был прав – она натянула легкие осенние туфли, другой своей обуви она в квартире дедушки не обнаружила, а у этой подошва была не для гололеда.

– Нет, спасибо, все в порядке! – заявила Саша, чувствуя, что на глазах выступают предательские слезы.

– Точно? – спросил ее прохожий, и она громко ответила:

– Да, точно! Не смею вас больше отрывать от ваших важных дел!

Симпатичный прохожий в ушанке удалился, а Саша пожалела, что так взъелась на него. Он ей помог, а она его откостерила. Но разве ей мог вообще кто-то помочь?

Она еле ковыляла, чувствуя, что в любой момент снова шлепнется на лед, однако ей требовалось вперед, куда-то туда, по темным улицам, к НИИ, в котором умирал дедушка.

И она во что бы то ни стало дойдет, во что бы то ни стало…

И снова полетела на грязный лед. В этот раз никто ей не помог, и услужливого симпатичного прохожего в ушанке рядом больше не оказалось.

И вообще никого в этот час и при такой погоде на улице не было. Обернувшись, Саша с тоской посмотрела на станцию метро, от которой она удалилась едва ли метров на сто, хотя была уверена, что прошагала уже километр, не меньше.

Она что, всю ночь и еще половину следующего дня будет идти? Может, все же взять такси?

В этот момент на улицу вывернула черная «Волга», которая, поравнявшись с ней, не собиралась проезжать. Стекла были спущены, и Саша узрела группку молодых типков не самой безобидной наружности.

– Эй, цыпа, куда хиляешь? – спросил один из них, демонстрируя свой золотой зуб. – Может, типа, подвезти?

Ну да, не хватало еще, чтобы ее такие вот молодчики подвозили!

Делая вид, что не замечает обращенного к ней наглого вопроса (тем более, что такое хилять, она не знала, но по контексту догадалась), Саша упорно шла дальше.

– Какая глуховатая цыпа! Шуруй к нам, у нас тепло, хорошо и очень сексуально!

Упорно глядя перед собой, Саша осторожно двигалась по темной улице.

Только бы не упасть, только бы не упасть, только бы не упасть…

Упала.

– У, какая ты, цыпа, неуклюжая! Что, перебрала маленько? Ну, такое бывает!

«Волга» с работающим мотором затормозила, и ее через пару мгновений окружили несколько типков, один из которых, склонившись, прогнусавил Саше в лицо:

– Ну, чего хиляешь невесть куда, поехали с нами! Повеселимся знатно, цыпа! Мы покажем тебе небо в алмазах…

Один из его дружков развязно добавил:

– И трусы в горошек!

Еще один идентично проквакал:

– Что, у цыпы трусы в горошек? А лифчик тоже? Или она вообще не носит? Цыпа может быть очень продвинутой! А давайте, парни, проверим!

Один из типов схватил ее и потянул по льду по направлению к «Волге». Саша, крича, принялась отбиваться, но понимала, что не справится с этими мерзавцами.

Другой схватил ее за брыкающиеся ноги, и субчики принялись засовывать ее в «Волгу». Саша, плача и кусая губы, дала себе слово, что ни за что не дастся в руки этим ублюдкам.

– Отпустите! У меня дедушка умирает! Мне к нему надо!

Зря она, конечно, надеялась, что сможет разжалобить этих субъектов подобным, тем более что они наверняка ее словам не верили, считая это тщетной попыткой избежать предназначенной ей судьбы.

Судьбы жертва группового изнасилования.

– А у меня бабушка рожает! Ладно, цыпа, перестань ерепениться, чего ты уж так? На тебе же написано, что ты хочешь, так что поехали к нам на хату.

Саша впилась зубами в руку одного из мерзавцев. Тот, завопив, ударил девушку. Чувствуя жгучую боль, Саша поймала себя на глупой мысли, что надо было все же не экономить, а взять такси…

Место укушенного типа занял другой, который, скрутив девушку, сумел-таки запихнуть ее на заднее сиденье «Волги».

– Стоять! Что тут происходит? – послышался грозный окрик.

Потом послышались крики и стоны, а через несколько мгновений кто-то рывком вытащил Сашу из «Волги».

Она, закричав, принялась размахивать руками – и вдруг увидела корчащихся на льду своих обидчиков, один из которых плевал кровью, а другой дергал головой.

Перед ней стоял тот самый симпатичный молодой прохожий в ушанке, который помог ей подняться около станции метро.

– Это же ваше? – спросил он, подавая ей портфель с конспектами и мандаринами. И, не дожидаясь ответа, безапелляционно заявил: – Идите за мной! Ну же!

И он протянул ей руку. Саша заколебалась, но в этот момент увидела третьего типчика, который, корчась на льду, доставал складной нож.

Схватив руку безымянного спасителя, Саша последовала за ним. И снова поскользнулась.

Тогда прохожий в ушанке подхватил ее на руки и побежал так быстро, насколько это было возможно с учетом гололеда и тяжелой ноши. Но на прохожем, в отличие от Саши, были валенки, которые позволяли перемещаться быстро и не опасаясь упасть.

– Прошу вас, поставьте меня! – произнесла Саша, крепче, однако, прижимаясь к своему спасителю.

– Вам что, плохо? – спросил тот, и девушка поняла: нет, ей хорошо, да так, как уже давно не было.

Они оказались у одного из домов, где прохожий осторожно посадил ее на скамейку.

– Спасибо вам, – произнесла Саша, – вы уж извините, что так вышло. Я даже не знаю, как вас зовут…

– Это взаимно, – ответил прохожий без тени улыбки. – Меня Федор зовут.

Как ее зовут, он не спросил, и Саша, ощущая неловкость, произнесла:

– Спасибо вам огромное, Федор! Даже не знаю, что и сказать…

– Скажите, что не будете шастать по ночам одна!

Саша вздохнула.

– Я с Петроградской стороны. Мне надо в НИИ, к дедушке. Он… умирает.

Она сама не знала, почему рассказывает это неизвестному человеку по имени Федор, который спас ее от бандитов.

Тот, взглянув на нее, произнес:

– Я вас туда отвезу!

Саша, не веря своему счастью, произнесла:

– Но я не могу… Не хочу вас задерживать. Я пойду пешком…

«Похиляю».

Она смутилась, а Федор пояснил:

– Я живу тут неподалеку, и у меня имеется автомобиль. И вы меня не задерживаете, потому что мне некуда спешить.

В НИИ Скорой помощи никак не могли взять в толк, отчего Саша примчалась к ним: дедушке было совсем даже не хуже, наоборот, лучше, он точно не был при смерти, и никто ей, как ее уверяли в один голос, не звонил и приехать не просил.

Саша не могла поверить, что это так, решила, что дедушка, пока она была в пути, умер и от нее это скрывают. И только когда ее, несмотря на то что посетителей уже не принимали, в порядке исключения провели в палату и показали мирно спящего дедушку, Саша окончательно успокоилась.

В холле она наткнулась на Федора (уже без ушанки и без валенок, их он сменил в автомобиле), о котором, с учетом всей сумятицы, к стыду своему, и думать забыла. И увидеть снова была более чем рада, ощутив вдруг внезапное сердцебиение.

И про себя отметив, что без ушанки он еще привлекательнее, чем в оной.

– Значит, с дедушкой все хорошо? – подытожил Федор. – Так ведь это же отлично?

Саша никак не могла понять, кто же ей звонил, вероятно какая-то нерадивая медсестра, что-то напутавшая, однако ее сердце буквально пело.

Во-первых, дедушка был жив и даже, как объяснил ей дежурный врач, шел на поправку.

А во-вторых, она познакомилась с Федором – в ушанке и валенках.

Посмотрев на часы, Саша вдруг поняла, что уже почти половина второго ночи. Ей стало ужасно стыдно – и за сцену в НИИ, где она, кажется, вначале позволила себе несколько резкий тон, и в особенности за эксплуатацию ее спасителя Федора.

– Уже так поздно, вы и так потратили на меня много времени… – произнесла девушка, а Федор заявил:

– Ерунда. Что вы намереваетесь делать? Только не говорите, что поедете на метро, оно все равно до утра не ходит!

Ну да, не оставалось ничего иного, как отправиться обратно из Купчина домой на Петроградскую набережную, и для этого ей требовалось такси.

В этот раз жмотиться она не станет.

– Я вас отвезу домой, – произнес Федор. – Если, конечно, вы согласны…

Саша, которая была более чем согласна, все же заявила:

– Нет, вы что, уже так поздно!

– Тем более если вы отправитесь одна, то я не смогу заснуть и всю жизнь буду терзаться вопросом о том, доехали ли вы в целости и сохранности до дома. Думаете, такие вот молодчики только в Купчине орудуют?

Нет, Саша так не думала.

– Но ваша семья будет против, ваша… жена. Ну или подруга…

Федор усмехнулся.

– Я живу один, жены у меня нет, подруги тоже. Я на юриста учусь, а вы?

Саша выпалила:

– На географическом факультете ЛГУ!

И вдруг поняла, что наврала своему спасителю – это дедушка так страстно желал, чтобы она там училась, а она ведь была студенткой Академии художеств имени Репина.

Того самого Репина, который нарисовал портрет бабушки ее дедушки.

Чувствуя, что краснеет, Саша заявила:

– Ой, извините, я все напутала, я учусь на искусствоведа, в Академии художеств имени Репина…

Еще раз усмехнувшись, Федор сказал:

– Ну, пока вы будете решать, где именно вы учитесь, на географа в ЛГУ или все же на искусствоведа в Репинке, я прогрею мотор. Вы ведь с Петроградской, как вы сказали?

И тут Саша поняла, что до сих пор не соизволила сообщить своему ироничному спасителю, как ее зовут.

– Александра… То есть Саша… Фамилия – Каблукова…

Федор, кивнув, ответил:

– Что же, Александра-Саша, думаю, поедем?

Когда автомобиль подкатил к дому, Саша, разомлевшая и даже немного задремавшая в теплом салоне, зевнула. Федор назидательно произнес:

– Вам теперь горячего чаю – и в постель. Что же, было приятно познакомиться, всего вам доброго. И берегите себя и дедушку!

Саша с готовностью согласилась:

– Да, да, горячий чай – то, что надо. С клюквенным вареньем. Вы ведь не откажетесь, прежде чем поедете к себе домой?

Федор, выключая мотор, произнес:

– Не откажусь!

Около двери квартиры пришлось повозиться, и когда они наконец попали внутрь, Федор, кашлянув, заметил:

– Сколько у вас, однако, замков…

Вводя код в сигнализацию (благо, что дедушка когда-то ей его сообщил), Саша смущенно ответила:

– Ну да, дедушка – человек со своими представлениями. А вы проходите, проходите…

И включила свет.

Федор, внимательно наблюдавший за ней, присвистнул, уставившись на стены, завешанные картинами.

– Ну, у вас тут прямо музей, частное слово! Это ведь все копии, не так ли?

Саша уклончиво заявила:

– Ах, я в этом не особенно разбираюсь, это все равно все дедушкино…

А если дедушка умрет, то станет, выходит, ее? Но дедушка ведь умирать не собирался, а, что просто превосходно, пошел на поправку!

И вообще, наверное, в искусствоведы она подалась именно потому, что с самого детства завороженно рассматривала дедушкину коллекцию.

Ну и потому, что становиться, как дед и отец, геоморфологом она явно на намеревалась.

– Мы на кухне чай выпьем, вы ведь не возражаете? – произнесла Саша, заметив, как Федор замер перед стеной с картинами.

– Это что, Кандинский? – произнес он недоверчиво. – Точнее, копия, ведь так? А это Марк Шагал?

Ну да, в дедушкиной коллекции были ранние работы и того и другого, причем и того и другого несколько. А также Кузьмы Петрова-Водкина, Бориса Григорьева, Эля Лисицкого, Владимира Татлина, Михаила Ларионова, Алексея Явленского, Натальи Гончаровой, Марианны Веревкиной…

Ну и Репина с Пикассо – так сказать, на десерт.

– А вы что, в искусстве разбираетесь? – ответила она вопросом на вопрос.

Если не считать бригады «скорой помощи», Федор был первым за годы, если не целые десятилетия, чужим человеком, попавшим в дедушкину квартиру. Но не могла же она посреди ночи оставить своего спасителя на улице или не чаю хлебавши отослать его обратно в Купчино.

– Немного, – признался он, – на уровне иллюстраций в «Крестьянке» и «Огоньке». Это ваш дедушка собрал?

Усадив гостя за стол на просторной кухне (стены которой также были в картинах), Саша стыдливо убрала плетеную корзиночку с давно окаменевшими пряниками: никаких других сладостей, кроме банки засахарившегося клюквенного варенья, у дедушки не было, а сама она пока что ничего купить не удосужилась, все последние дни провалявшись в постели.

– Интересно у вас тут, – произнес Федор, улыбаясь. – Как будто в музей сходил!

То ли от волнения, то ли от усталости у Саши из рук вылетела чашка и, приземлившись на пол, разлетелась на мелкие части.

Подойдя к ней, Федор произнес:

– Хоть я и гость, но разрешите мне похозяйничать у вас. Вы, вижу, устали…

Саша в самом деле чувствовала, что последние дни выбили ее из колеи и накопившаяся усталость вдруг разом навалилась на нее.

Усадив ее на табуретку, Федор произнес:

– Да вы вся горите! Как бы у вас простуды не было. Вы разрешите?

И приложил к ее лбу тыльную сторону своей ладони. Та была крепкая и прохладная – и Саше вдруг сделалось невероятно приятно.

Ей бы так хотелось, чтобы это длилось вечно, но вопрос Федора застал ее врасплох:

– А градусник у вас есть?

Был ли у дедушки градусник, Саша понятия не имела: наверное, да, но только вот где?

– Вам бы хорошо чайку с лимоном, однако, смотрю, у вас его нет…

В холодильнике у дедушки было хоть шаром покати: закупался он обычно по вторникам сразу на всю неделю, но именно во вторник с ним и приключился инсульт…

И чая не пил, уважая крепчайший черный кофе. Лимонов у него Саша отродясь не видела.

– Думаю, вам надо прилечь, причем немедленно! И не возражайте! На кухне я у вас разберусь и чаю приготовлю…

Ну да, если вообще найдет тут чай, что будет не так уж просто.

– Спасибо вам, Федор… – прошептала Саша и вдруг вспомнила, как он, подхватив ее на руки, уносил от хулиганов.

И вдруг произошло именно то, о чем она втайне мечтала: он снова подхватил ее на руки и сказал:

– Я отнесу вас на кушетку или софу, вы только говорите куда.

Схватив его за шею, Саша закрыла глаза. И, кажется, даже на мгновение прикорнула – во всяком случае, так Федору ничего и не ответила и пришла в себя от того, что молодой человек осторожно опустил ее на кушетку в кабинете дедушки.

Накрывая ее пледом, он произнес:

– Отдыхайте, я мигом!

Саша слабо запротестовала:

– Нет, так не пойдет, я вас на чай пригласила, а сама спать улеглась…

– Пойдет, – уверил ее Федор, – конечно же, пойдет! А теперь отдыхайте…

В себя она пришла, когда он нежно затормошил ее за плечи – в руках у него была большая чашка ароматного чая. Отыскал-таки дедушкины стратегические запасы в недрах кухонного шкафчика!

– Вот, давайте выпейте, только осторожно, маленькими глотками, он горячий…

Быстро глотая обжигающую жидкость, Саша, полусидевшая-полулежавшая на кушетке, вдруг поняла, что никогда в жизни не пила ничего вкуснее.

– Спасибо вам большое, Федор! Только мне так неловко, пригласила вас на чай, а сама… Вы хоть сами выпили?

Молодой человек совершенно серьезно ответил:

– Не думайте о таких мелочах, а лучше пейте…

И пока она отхлебывала невероятно вкусный, ибо был приготовлен ее спасителем, чай, Федор снова приложил к ее лбу тыльную сторону ладони.

– Кажется, жар уже спал. Наверное, не простуда вовсе, а просто волнение и усталость. Только вы до дна пейте!

Быстро осушив чашку, Саша заявила:

– А еще можно?

Федор усмехнулся:

– Конечно, можно. Тогда я приготовлю и вам, и себе…

Но остался сидеть на кушетке рядом с ней, и Саша вдруг ощутила, что счастлива. Ну да, у нее дедушка с инсультом в НИИ Скорой помощи, а ее просто трясет от счастья. А ведь в самом деле трясло – и именно что от счастья.

Когда она была в последний раз счастлива? Девушка даже и не помнила. Наверное, когда стало ясно, что отец и дедушка прекращают попытки переубедить ее и соглашаются с тем, чтобы она поступила в Репинку, отметая вариант с географическим факультетом ЛГУ.

А потом родители отправились в свой традиционный отпуск в горы…

Глаза у Саши начали предательски слипаться, она принялась зевать, ощутив внезапно накатившую слабость.

– Ой, можно я прилягу, всего на пять минут? Мне так жаль…

Федор что-то ответил, но Саша уже не слышала, потому что, едва донеся до подушки голову, погрузилась в сон.

Ее симпатичный спаситель (тот самый, в ушанке и валенках) задумчиво посмотрел на спящую перед ним девушку, встал, заботливо укрыл ее пледом, а потом щелкнул перед лицом и над ухом Саши пальцами, несколько раз и крайне громко.

Никакой реакции не последовало, внучка академика спала, причем беспробудно и крепко – ну, наверное в самом деле стресс, а также таблетки, которые он добавил ей в чай, старательно размешав получившийся порошок с большим количеством обнаруженного в шкафчике варенья.

Вообще-то надо было дать две таблетки, однако он добавил только одну: с учетом состояния девицы вполне хватит: продрыхнет, как суслик, до самого утра.

Которое, если уж на то пошло, было не за горами. Взглянув на наручные часы, молодой человек убедился, что уже начало пятого. Усталости не было, он, наоборот, чувствовал необыкновенный азарт и легкое волнение.

Еще раз поправив шотландский плед, он поднялся и приблизился к стене, увешанной картинами. Да, наводка была, что ни говори, верная: тут в самом деле целый музей, причем частный! Не исключено, что самая потрясающая частная картинная коллекция в Ленинграде, а то, кто знает, и во всей стране!

Он помнил инструкции, данные ему: после того как окажется на квартире у объекта, никаких попыток к сближению, особенно сексуального характера, не предпринимать. Впрочем, девица и не пыталась, хотя сразу было понятно, что она млела, когда он к ней прикасался и носил на руках. Впрочем, девицы всегда млели, когда он к ним прикасался и носил на руках: о том, что он многим нравится, молодой человек был прекрасно осведомлен.

Поэтому его и выбрали для этой миссии: требовался кто-то привлекательный, но не смазливый, внушающий доверие, а не сорвиголова, тот, на кого можно положиться.

Вспомнив, как девица, теперь спящая на кушетке, льнула к его груди, он усмехнулся: она и положилась.

Наверняка девственница.

Вынув из кармана крошечный портативный японский фотоаппарат, он стал делать снимки полотен, заодно стараясь подсчитать, сколько же их всего в квартире академика Каблукова.

Ну да, тетка-наводчица со «скорой» не соврала, это подлинный маленький Эрмитаж – или даже не такой уж и маленький. И ведь, если на то пошло, все подлинники, а никакие тебе не копии.

Фотодокументация коллекции заняла больше времени, чем молодой человек намеревался на нее потратить.

Щелкал он не все, потому что не хватило бы пленки, которую он и так менял два раза, и это несмотря на то, что быстро отказался от идеи делать снимки отдельных картин, фотографируя уже целые завешанные холстами стены.

И все равно все запечатлеть не удалось, а ведь ему требовалось еще сделать фото сигнализации и дверных замков.

Повезло, что девица, вводя четырехзначный код сигнализации, вообще не таилась и ему безо всякого труда удалось запомнить комбинацию: 6104. Даже записывать не пришлось.

Замки, конечно же, в двери стояли потрясающие, этот самый дедушка, которого шандарахнул инсульт, был личностью более чем осторожной.

Такие просто так не вскрыть. Точнее, вскрыть все можно, только за какой временной промежуток. А много времени не будет, с учетом того, что в квартире несколько сотен полотен.

И каждое из них – шедевр. Так что брать надо все сразу и всем скопом, ничего не оставляя.

Ну да, как можно не взять, к примеру, вот этого Кандинского или Шагала? Рядовому советскому гражданину эти имена мало что говорили, а вот тем, кто разбирался…

И в стране, и в особенности за рубежом имелись солидные и очень солидные люди, готовые отвалить за эти имена очень серьезные деньги.

Очень серьезные.

Картины, конечно, это тебе не наличка, золотишко или брюлики: сбагривать надо с умом.

Хорошо, что коллекция частная, вероятно, нигде, за исключением записей самого старика, дедушки девицы, которая дрыхла на кушетке, не учтенная. Одно дело все же раритет из музей дернуть, и совсем другое – из не существующей для компетентных органов частной коллекции.

Так что тяга к таинственности, столь характерная для старика-академика, была молодому человеку и его подельникам только на руку.

Завершив серию фотографий дверных замков и системы сигнализации, Федор прикоснулся к лежавшей на резной тумбочке в коридоре связке ключей.

А потом извлек из прихваченного с собой на чай «дипломата» коробочку с пластилином и принялся делать оттиски с каждого из ключей – сноровисто и весьма профессионально.

То, что подобраться к коллекции деда можно исключительно через девчонку, было понятно сразу. Тем более что старик теперь в больнице. Вроде бы и лезть в квартиру никто не мешает, но тут надо с умом действовать. Потому что какой смысл соваться в эту берлогу, если тут масса хитроумных запоров и к тому же сигнализация?

Поэтому требовался предварительный доступ к квартире, чтобы иметь возможность изучить сигнализацию и снять слепки с ключей, дабы в нужный момент вынести не просто самые раритетные образчики дедушкиной коллекции, а все подчистую.

Ибо тут все было раритетным, даже творения художников второй и третьей величины. Старик, похоже, знал толк в живописи и абы что не собирал…

Поэтому задание получил именно Федор – голой силы тут не требовалось, надо было делать ставку на хитрость, а также обаяние и шарм.

Ну и на физическую привлекательность.

Понятно, что посылать на такую щепетильную миссию этих чудиков, которые изображали из себя насильников на черной «Волге», было бы нелепо: эта утонченная девица из высшего советского общества на них не повелась бы.

Да и никто из этой гопоты не сумел бы изобразить спасителя юной девственницы более или менее правдоподобно.

А в том, что девица была еще девственницей, Федор после знакомства с ней ничуть не сомневался.

Нет, эти играли тех, кем являлись на самом деле: мелких хулиганов и туповатых уркаганов. Причем играли, надо отдать должное, более чем достоверно и вдохновенно: ибо таковыми, по сути, и являлись.

И наверняка, дай им волю, действительно изнасиловали бы девицу, причем для этого ни на какую хату не повезли бы, а прямо в «Волге» бы это и осуществили.

Все было рассчитано на то, что девица особо присматриваться не будет, поэтому разыграли спектакль и с выбитыми зубами на льду, и с театральными стонами и ахами, и даже с кровью на асфальте – самой что ни на есть настоящей.

Хотя вмазал им Федор, надо сказать, не то чтобы так уж мало: приложился будь здоров, потому что эти идиоты его ужасно раздражали, и когда он, получив сообщение, что девица после нужного звонка, как и ожидалось, покинула квартиру на Петровской набережной и мчится в НИИ к дедушке, обсуждал с ними в той же черной «Волге» сценарий предстоящих действий, придурки только гоготали, обменивались скабрезными шуточками и веселым матерком.

Поэтому он получил колоссальное удовольствие, отметелив эту шпану: не то чтобы уж по-настоящему, но и не совсем, как договаривались, понарошку.

И девица, конечно же, не могла не поверить. Мизансцена около станции метро в поздний час, причем в такую мерзкую погоду, была разыграна более чем подходящая, да она и видеть ничего особо не могла, озабоченная сохранением своей девственности.

Так что все было проще пареной репы: появиться в самый драматичный момент, легонько начистить морды этим гадам, спасти принцессу-девственницу от дракона – ну а остальное дело техники.

Техники неявного обольщения, доброй улыбки и пронзительных взоров.

Девица ошалела от вести о том, что дедушка вовсе не при смерти, а даже наоборот, в душе она ликовала, что удалось спасти свои трусики от посягательств мерзких бандитов, время было позднее, НИИ находилось в Купчине, сама барышня обитала в квартире элитного дедушки на Петроградской стороне, во Втором доме Ленсовета, метро не работало, а под рукой был скромный спаситель с героической внешностью – и все остальное прошло без сучка без задоринки.

Ну и таблетка, добавленная в чай, возымела свое действие, и он смог навести в квартире академика Каблукова тщательный шмон.

В принципе, можно было, прихватив того же самого Кандинского и Шагала, удалиться прочь. Но больше пары-тройки картин за раз он все равно унести не мог, а брать надо было все.

Именно так и собирались поступить те серьезные люди из криминальных кругов, которые и направили его на это задание.

Кроме того, уйди он с парой полотен, немедленно стало бы понятно, кто именно обокрал дедушку, а Федор, понимая, что таскает для своих гоповатых друзей со связями с ОПГ (точнее, и являвшимися ОПГ) из огня каштаны, вовсе не собирался проводить последующие несколько лет в колонии строгого режима – и без благ и бенефиций, которые ожидают того, кто выгодно толкнет дедушкины картины.

А у него была одна хорошая знакомая из Русского музея – еще та штучка, пусть и кандидат искусствоведческих наук, защитившая докторскую по русскому авангарду.

Нет, он был мальчиком из бедной семьи, который поступил на юридический по той простой причине, что его туда пристроили важные люди, те самые, которых он знал с самого детства и у которых в отношении умницы Федора были иные планы, нежели, к примеру, в отношении всей этой шпаны, которую он сегодня со вкусом отметелил.

Потому что на Федора планы имелись долгоиграющие – всем требовался и свой человек в органах, и толковый адвокат, а он мог стать и тем и другим.

Иллюзий Федор не питал, понимая, что им, мальчиком из ленинградской коммуналки, из бедной советской семьи, с потрохами владеет теперь мир криминала. Но он не был одним из этих карикатурных представителей преступного мира, шестеркой, которая корчила из себя туза, распальцованным братком или златозубым сидельцем под шконкой в местах не столь отдаленных.

Мать его умерла от паленой водки, отец мотал срок, воспитывала пацана бабка – старая пьянчуга, которую он ненавидел. Федор был примерным комсомольцем, круглым отличником, призером Олимпиад, обладателем черного пояса по карате, любимцем преподавателей и кумиром девиц и женщин постарше – и надеждой и ценным проектом человека, который заменил ему отца (собственный, еще живой, должен был вернуться лет эдак через девять) и который, в отличие от множества представителей криминала, обладал тем, что называлось стратегическим мышлением, ну или, как принято говорить в подобных кругах, воровской чуйкой.

Поэтому, узнав, что ему предстоит раскрутить юную девственницу, Федор сам предложил приемному отцу сыграть спасителя внучки академика от группки плохишей, сам разработал не то чтобы очень хитроумный, но, как показала практика, действенный сценарий, сам все срежиссировал и воплотил в жизнь.

Вышло не так уж плохо, раз он попал в итоге в квартиру, увешанную драгоценными картинами.

Сделав последний снимок (больше запасной пленки не было), Федор прошествовал на кухню и, заварив себе крепкого кофе из стариковского запаса, с наслаждением выпил его.

На все про все ему понадобилось около двух часов, однако он не сомневался, что задокументировал не только коллекцию старого академика, но и устройство сигнализации и дверных замков. Он даже набросал на листке план квартиры, отметив крестиками, где и что надо брать в первую очередь.

На тот случай, если придется ретироваться раньше времени и не получится унести все.

Ну да, правильно его приемный отец решил и послал Федора, а не одного из своих гопников. Те бы не только к девчонке подобраться не сумели (их, даже если бы они спасли ее от других гопников, она и на порог дедушкиной квартиры точно не пустила бы), тем более они бы не смогли понять, что вот эти парящие над городом, словно в волшебном сне, фигуры – работа Марка Шагала, а вот эти цветные завихрения – Василия Кандинского.

Да и чай для внучки академика они, предпочитающие водяру, вряд ли сумели бы приготовить.

Чувствуя себя все еще как в музее, Федор, попивая отличный черный кофе, замирал то у одного, то у другого полотна.

Нет, что ни говори, а он попал в затерянный мир, и жаль, конечно же, было его разрушать, однако ничего другого не оставалось.

Впрочем, он бы мог жениться на внучке академика, и когда тот скорее рано, чем поздно, окочурится, завладеть всем этим вполне официально.

Идея была заманчивая, однако Федор не хотел ждать: ему требовалось все и сейчас. Конечно, он получит не все, зато сейчас: ну, после того, как из квартиры во Втором доме Ленсовета изымут все картины.