Текст книги "Дворец, где разбиваются сердца"

– Добрый день, донна Магдалена, – поздоровался юноша. – Вы ведь не возражаете, если я представлю вам двух дам, которые хотели бы снять у вас комнаты?

Магдалена наклонила голову, подошла к Эльке, вперила в нее взгляд. Шрепп поежилась, Магдалена точно читала ее мысли. Колдунья взяла ее за руку и произнесла глубоким контральто:

– Не беспокойся, с твоей кошкой все в порядке.

Шрепп оторопело уставилась на Магдалену. Она ведь на самом деле в тот момент почему-то подумала о своей кошке, которая осталась в Гамбурге под присмотром ее напарника Йохана. Но откуда Магдалена узнала? Или это всего лишь стрела, которая по случайности попала в цель? Ведь Магдалена поняла, что Эльке – иностранка, наобум брякнула про кошку, и шансы, что она смутит незнакомого человека своим якобы пророческим даром, примерно один к двум или даже один к полутора.

Магдалена же тем временем изучала Николетту. Внезапно в лице бабки что-то дрогнуло, она снова улыбнулась, обнажив большие и на редкость крепкие зубы. Магдалена положила Николетте на плечо руку и сказала:

– Ты должна была рано или поздно приехать сюда. Это знак небес. Они тебя ждут!

– Кто? – встрял в разговор любопытный Мигель, но колдунья, повернувшись к нему, гаркнула: – Спасибо тебе, сын мой! Приходи сегодня вечером, я отсыплю тебе тапиоки.

А затем, обращаясь к Эльке и Нико, добавила:

– Проходите, я рада вам. И не беспокойтесь, в моих комнатах нет ос и сороконожек!

Эльке, не понимая, откуда бабка узнала и про это, последовала за Магдаленой внутрь особняка. На улице, где палило утреннее солнце, было жарко, в помещении же царила прохлада. Комнаты располагались на втором этаже: просторные, большие, благоустроенные. К каждой прилегала своя ванная, и Эльке, бросив взгляд на белоснежный кафель, устыдилась мысли о том, что из слива могут вылезти противные сороконожки.

Цена была просто смешной. При этом Магдалена позволила постоялицам пользоваться громадной кухней, расположенной на первом этаже, и все это входило в стоимость комнат. Эльке даже заподозрила, что бабка почему-то хочет, чтобы они остались у нее, но та зыркнула на нее столь сурово, что Шрепп прикусила язык. Та что, телепатка?

– Ключей я вам не даю, – заявила Магдалена, – но они вам и не нужны. Я все время дома, так что можете приходить и уходить в любое время. И запомните: то, за чем вы приехали, ждет вас. Мы ждем вас!

Она повторила загадочную фразу. В сопровождении Мигеля комиссарши покинули дом колдуньи. Портье, которого явно что-то мучило, вдруг спросил:

– А правда, что вы приехали к нам из-за убийств?

И, не дожидаясь ответа, почтительно присвистнул. Заметив в глазах подростка азарт, Николетта ответила:

– Да, и ты – первый подозреваемый!

Портье закашлялся и в смущении уставился на комиссаршу.

Николетта продолжила:

– Ты сослужишь полезную для общества службу, Мигель, если покажешь нам, во-первых, где живет твой хозяин дон Пруденсио Ногера, и во-вторых, – укажешь путь к монастырю.

– А это надо для расследования? – загоревшись, прошептал Мигель. – Как круто, слава богу, что грохнули этих монахинь! И старика Хорхе, говорят, сегодня ночью нашли в луже крови. Вот это да! Прямо как в американском триллере!

Неподдельная восторженность молодого человека, который радовался тому, что Санта-Кларита стала ареной смертоубийств, насмешила Эльке. Что ж, она сама родилась не в городе, а в крошечной деревушке, даже хуторе, в Шлезвиг-Гольштейне на самой границе с Данией. Там даже почетная смерть соседской курицы от старости была событием недели, а улетевшее во время урагана нижнее белье соседей, которое приземлилось на крыше дома родителей Эльке, стало темой для разговоров на весь следующий год.

– Если я могу вам помочь, то говорите, – продолжал Мигель. – Я умею так подслушать, что никто и не заподозрит, что я рядом. Или вот, например, эти американские археологи, или кто там они на самом деле...

Он привел их к большому дому с колоннами, в котором обитал глава местной администрации дон Пруденсио Ногера. Эльке отметила, что особняк выделяется среди прочих своей красотой и размерами. У мэра явно водятся деньги.

– Что за археологи? – спросила Николетта, а Мигель кивнул на параллельную улицу: – Да вот они, собственной персоной. Я многое знаю, меня же, портье, обычно не замечают, а вот я подмечаю многое. Зовут их Саманта и Виланд Бейкеры. Он, кажется, из Германии...

Эльке с любопытством посмотрела на соотечественника и его американскую супругу. Мужчине было порядком за пятьдесят, он, когда-то рыжий, теперь был почти лыс, только за ушами сохранились жалкие пряди огненных волос. Он был облачен в шорты и майку, причем не защищенные от солнца руки и ноги и даже обширная плешь были поразительно багрового цвета. Судя по всему, немецкий археолог склонен сразу же обгорать на солнце, но это его не волновало. Глаза его скрывали зеркальные солнцезащитные очки.

Впереди него, вышагивая, как гренадер, шла хорошо сложенная и красивая дама. Ее можно было бы назвать идеальной, если бы от нее не веяло всезнанием и небрежением ко всем прочим. Да и черты лица у нее были слишком крупные, она походила на кариатиду, внезапно ожившую и покинувшую свое место под фасадом какого-нибудь старинного дома.

Дама повернулась к мужу, что-то крикнула, тот, отстававший, прибавил ходу, не желая вызывать нареканий. Эльке хмыкнула. Сколько раз нечто подобное она видела у себя в Гамбурге: некоторые гуляют с собачками, а кто-то выгуливает мужа.

– Они очень богатые, – сказал с некоторым сожалением Мигель. – Сначала, как и вы, хотели остановиться в гостинице, но даме не понравилась пара безобидных пауков на потолке. Она подняла такой скандалище! Живут в самом центре, сняли пустующую виллу, платят за нее ужас сколько!

– И что они у вас копают? – спросила Эльке, однако Мигель только пожал плечами. Удивительно, но молодой человек был не в курсе!

Затем портье указал им дорогу, что прямиком вела к монастырю Непорочного Зачатия, две монахини которого и стали жертвами убийства.

– Передавайте привет Витансьон, – сказал на прощание Мигель. – Она пока послушница, но скоро должна принять постриг. Она такая милашка! И зачем только в восемнадцать лет заживо хоронить себя в монастыре! Она мне так нравится...

Когда молодой человек, в который раз выразив свою готовность помочь комиссаршам, удалился опять на рабочее место, Эльке и Николетта кратко обсудили, чем сейчас займутся.

– Я считаю, что нам надо разделиться, – сказала Кордеро. – Это сэкономит время и силы. Ты достаточно хорошо говоришь по-испански, чтобы вести разговор. Поэтому нанеси-ка визит милейшему дону Пруденсио, местному алькальду, а я займусь проработкой монастыря. Кто знает, может быть, смерть двух сестер – не более чем сведение счетов между монахинями, ведь если жить вместе долгое время, зависеть друг от друга, то это рано или поздно приведет к взаимным обидам, ненависти и неадекватным поступкам.

На том и порешили. Эльке пошла к воротам особняка дона Пруденсио, а Николетта направила стопы в монастырь. Ей не пришлось долго идти, так как корпус монастыря располагался совсем рядом. Величественное здание, больше похожее на замок, было воздвигнуто из темного гранита, некоторые из флигелей, видимо, позднейшей постройки, из красного кирпича покрылись мхом и лишайниками. Николетта прошла в большой двор. Там суетились две монахини, которые пытались вытрясти гигантских размеров перину. У них ничего не получалось, так как одна, слишком полная, все время роняла концы перины, а другая, слишком худая, плакала и хныкала, жалуясь, что так они не вытрясут перину матушки и до второго пришествия.

– Не богохульствуй! – прикрикнула на нее здоровенная монахиня, в который раз уронив свой край перины на землю. – Что за наказание, прости Иисусе, и почему, когда надо трясти перину матушки, всегда на очереди мое имя?

Николетта подошла к монахиням, которые, увлеченные своим занятием, ничего вокруг не замечали. На зов Кордеро откликнулась корпулентная особа, которая оказалась сестрой Амарантой. Ее товарка, хилая сестра Миранда, притихла, слушая то, о чем говорит Николетта с Амарантой.

– Вы хотите видеть матушку-настоятельницу? – спросила полная монахиня. – Она наверняка занята, однако если это срочно...

– Я – комиссар полиции Николетта Кордеро, – сказала Нико. – И прибыла в ваш городок, чтобы выяснить причины гибели сестры Фернанды и сестры Пилар.

Нико решила действовать напролом, желая посмотреть, какой эффект произведут ее слова. Сестра Амаранта, скрестив руки на животе, ничего не ответила, только мускулы лица у нее напряглись, а вот сестра Миранда пискнула, и только что вытрясенная перина упала целиком на пыльный двор.

– Вы хотите поймать убийцу! – прошептала Миранда. – Он лишил жизни двух наших сестер! Какой ужас! Какой ужас!

Но словам сестры Миранды не хватало страсти и энергии. Она твердила их как заученную фразу. Амаранта рявкнула на Миранду:

– Голубушка, сестра, придется тебе одной вытрясать перину матушки, это ты виновата в том, что она снова в пыли!

Оставив Миранду один на один с периной, сестра Амаранта вызвалась проводить Николетту в кабинет к настоятельнице.

– Наша аббатиса, матушка Августина, добрейшей души человек, – вещала она, пока они поднимались по витой лестнице. – Она была ужасно шокирована этими убийствами! Ведь кто-то, как вам известно, похитил, помимо всего прочего, и дароносицу с гвоздем из голгофского креста! Какое святотатство! И все это накануне приезда...

Она осеклась, видимо, не желая выбалтывать главный секрет о приезде папы римского. Они оказались в приемной матери-настоятельницы. У Нико имелась информация касательно аббатисы: мать Августина, в миру Альберта Формоза, происходила из именитой, но бедной семьи. В возрасте двадцати пяти лет, почувствовав внезапное призвание служить Богу, Альберта ушла в монастырь. За тридцать лет она сделала хорошую карьеру, пройдя путь от рядовой монахини до настоятельницы монастыря Непорочного Зачатия.

Николетта не представляла себе, что у аббатисы, как и у министра, имеется своя приемная, в которой на телефоне сидит монахиня-секретарь. Более того, ее поразило то, что приемная оборудована по последнему слову офисной техники – плоский монитор бесшумно работающего компьютера, лазерный принтер, факсовый и копировальный аппараты, даже машинка для уничтожения бумаг. Все это резко контрастировало со средневековым обрамлением: каменные стены толстой кладки, строгое распятие из слоновой кости.

– Сестра София, – сказала Амаранта, с робостью входя в приемную. – Это госпожа комиссар из столицы, она приехала для расследования убийств несчастной Фернанды и Пилар. И она хотела бы встретиться с матушкой...

Сестра София, личный секретарь аббатисы, подняла глаза на Нико. Софии было чуть за тридцать, она отличалась несомненной красотой, а светлые глаза лучились умом и проницательностью. «Что привело ее в монастырь?» – подумала Николетта. Наверняка она могла бы сделать отличную карьеру в адвокатской фирме или рекламном агентстве. Но пути господни, как известно, неисповедимы....

– Можете быть свободны, сестра Амаранта, – доброжелательным, но арктически-ледяным тоном проронила София. Она явно держала себя выше других монахинь, и, как отметила Николетта, им это не нравилось. Амаранта, что-то пробормотав, исчезла. София, поднявшись из-за стола, протянула Николетте руку.

У Софии было крепкое, почти мужское рукопожатие, и неизвестно почему Нико подумала – а не могли ли такие же руки, руки сильной молодой женщины, обвить бельевой веревкой горло сестры Фернанды, затем удержать под водой городского фонтана голову сестры Пилар и наконец обрушить на затылок пожилого дона Фабидо бронзовую статуэтку?

– Рада с вами познакомиться, комиссар Кордеро, – сказала София. Николетта отметила, что та уже знает ее фамилию. Интересно, но когда Амаранта представляла ее, то не произнесла имени, а только должность. Или руководство монастыря уже оповещено о ее визите? Странно, странно...

– Правильно ли я вас понимаю, что вы желаете говорить с матушкой? – продолжила София. Николетта ответила согласием.

– Увы, в данный момент матушка занята крайне важным разговором с нашим священником, падре Теренсио. Однако, разумеется, она изыщет время, чтобы принять вас. Вы же знаете, что в ближайшие дни в наш городок приедет с визитом его святейшество. Это безусловная честь, тем более что Ватикан сообщил: папа желает во что бы то ни стало нанести визит в Санта-Клариту, дабы лицезреть хрустальную Деву Марию, которая уже много десятилетий источает сама собой слезы. А после убийств и похищения дароносицы его визит оказался под вопросом...

Сестра София любезно предложила Николетте присесть. Кордеро опустилась не на жесткий стул, стоявший у стены (видимо, он предназначался для монахинь), а в мягкое кожаное кресло, которым, скорее всего, могли пользоваться прочие посетители аббатисы.

– Матушка примет вас в течение получаса, – сообщила приветливо София. – Хотите чего-либо прохладительного? Или, быть может, кофе?

Николетта попросила кофе с молоком, сестра София, извинившись, покинула свой пост. Воспользовавшись моментом, Кордеро оказалась в ее вертящемся кресле, открыла ящики стола. Бумаги, бумаги, бумаги. Несколько молитвословов, Библия. Ага, аббатиса ведет переписку со многими инстанциями. А вот это уже занимательно...

Какие-то экономические подсчеты, а внизу таблицы итоговая сумма – двадцать миллионов долларов. И откуда в провинциальном монастыре такие суммы? Затем, все время оглядываясь туда, где скрылась сестра София, Николетта вчиталась в текст письма, которое набирала для матушки ее секретарша. Кажется, все безобидно, какие-то внутрихозяйственные дела.

Едва Нико уселась в свое кресло, как показалась сестра София с подносом, на котором были чашка с кофе и тарелочка с печеньями. Кордеро поблагодарила Софию, та снова разместилась за компьютером. Николетта увидела, что София как-то странно посматривает то на нее, то на монитор. Или София поняла, что гостья копалась в документах и содержимом компьютера? Судя по всему, эта сестра София – не промах, ее просто так не проведешь.

Чтобы как-то сгладить неловкость, Николетта задала вопрос:

– Сестра София, а что вам известно об убийствах? Есть ли у вас предположения, кто мог совершить их? И каковы были эти погибшие монахини, из-за чего кто-то мог желать их смерти?

София, улыбнувшись, заметила:

– О, я понимаю, вы как истинный детектив должны задать вопросы свидетелям или подозреваемым. Эти смерти – пятно на репутации нашего монастыря, неслыханное и мерзопакостное злодеяние сатаны! Сестра Фернанда была ответственна за монастырскую библиотеку, сестра Пилар являлась ее помощницей. Кто мог поднять на них руку, остается для меня загадкой. Быть может, сестра Фернанда была чуть остра на язык, а сестра Пилар нудновата, но это не повод, чтобы лишать их жизни.

В словах сестры Софии Николетта не слышала интонации скорби, только отчаяние по поводу урона репутации монастыря Непорочного Зачатия. Сколько раз, проводя расследование среди сотрудников крупной фирмы или преуспевающего банка, она убеждалась – мало кто в действительности убивался по поводу смерти коллеги, все заботились об одном: выгородить себя и сохранить статус-кво. Монастырь – это тоже своего рода большое предприятие, тут полно своих тайн, которые кто-то любой ценой хочет сохранить в неприкосновенности.

– Значит, вы не можете сказать, кто бы мог желать их смерти? – протянула Николетта.

Сестра София парировала:

– Ведь вы для того и приехали к нам, чтобы выяснить это, не так ли? Я не собираюсь отбирать у вас ваш хлеб, госпожа комиссар. Сестру Фернанду могли убить как свидетельницу ограбления, ведь в ночь ее смерти из капеллы исчезла драгоценная дароносица, усыпанная самоцветами. Сестра Пилар могла стать жертвой как свидетельница, после убийства сестры Фернанды она ходила как в воду опущенная, у меня было такое впечатление, что она что-то знает, но не решается сказать... На теле сестер ведь не было обнаружено следов... следов непристойных мужских действий?

Николетта, понимая, что так София хочет выяснить, не стали ли монашки жертвами сексуальных преступлений, ответила отрицательно:

– Нет, сестра, тот, кто убил их, не покушался на их честь. За этим стоит что-то другое!

Дверь в кабинет матери-настоятельницы распахнулась, на пороге возникла моложавая дама, облаченная в монашеское одеяние. Аббатиса Августина отличалась аристократической красотой и старомодными, чуть вычурными манерами. На носу у нее сидели очки в тонкой стальной оправе. Мелодичным голосом она спросила, обращаясь к Николетте:

– Госпожа комиссар Кордеро? Я рада вас приветствовать под сенью нашей божеской обители. Приношу свои самые искренние извинения, что заставила вас ждать. Прошу вас!

Она протянула Нико руку, рукопожатие аббатисы было мягким, не то что у ее секретарши. Вряд ли эти холеные, не знающие физического труда ладони могли удержать под водой голову старой монахини.

Кабинет матери-настоятельницы был небольшим, но очень уютным и в то же время строгим. Большое окно выходило в монастырский сад, причем это позволяло не только наслаждаться живописным видом, но и держать под неусыпным контролем работу сестер-монахинь: кто и как полет огород, поливает деревья, кормит кроликов.

Николетту приветствовал пожилой худой священник с грустным выражением лица, отец Теренсио. В кабинете аббатисы было множество книг, в основном духовной и теологической тематики, а на столе возвышался ноутбук. Надо же, прогресс проложил свой путь даже в кельи отдаленного монастыря в Санта-Кларите!

– Прошу вас, – пригласила ее жестом в кресло настоятельница Августина. – Итак, госпожа комиссар, вы прибыли из-за смерти несчастных сестер Фернанды и Пилар? Я хочу во что бы то ни стало найти того нечестивца, который лишил жизни сих овечек Божьих! Он понесет и Божеское наказание, ведь, пойдя на убийство, он отринул Божьи заповеди. Но он должен предстать и перед человеческим судом, чтобы испытать на себе всю тяжесть собственной вины!

– Он – или она, – сказала Нико, и аббатиса вздрогнула. К чему эта речь – или Августина хочет сделать акцент на том, что убийца – мужчина и соответственно женский монастырь и его обитательницы не имеют к преступлению никакого отношения?

– О, я не думаю, более того, я уверен, что никто из монахинь не мог пойти на такое жуткое злодеяние, – подал голос отец Теренсио. – Насколько я в курсе, способ убийств исключает причастность к ним женщин.

– Я еще не говорила об этом с экспертом, – честно призналась Кордеро. Похоже, в монастыре все заодно и придерживаются единой линии: преступление совершил пришелец извне, монахини к нему не причастны.

– Кроме того, кто-то похитил дароносицу, – продолжила мать Августина. Она подошла к сейфу, вынула из него несколько цветных фото. На них Николетта увидела золотой ковчежец, украшенный сияющими камнями белого, зеленого, красного и синего цветов.

– Ее сделал наш местный ювелирный гений, Альваро Мендоза, – сказал внезапно заерзавший в кресле отец Теренсио. – Так сказать, Леонардо да Винчи нашего городка. Он жил в девятнадцатом веке...

– Но самое страшное, что дароносица хранила в себе гвоздь животворного креста с Голгофы, которым был распят Иисус, – вздохнула Августина. – На что только не пойдут коллекционеры, чтобы заполучить подобные сакралии. Но следуя за золотым тельцом, они ввергают себя в руки искусителя рода человеческого!

Отец Теренсио тяжко вздохнул и прибавил:

– Да, сейчас времена изменились, ради денег каждый готов пойти на все. И задаешься поневоле вопросом – не настал ли час расплаты, не грядет ли Страшный суд?

Монашки в саду трудились не покладая рук, видимо, они знали, что мать-настоятельница, аки Цербер, стережет их. Августина изъявила полную готовность помочь расследованию и не имела ничего против того, чтобы Николетта осмотрела кельи погибших монахинь, их рабочее место – библиотеку и капеллу, откуда была похищена дароносица.

Первым делом они направились в капеллу, где и располагалась святыня городка – хрустальная статуя Девы Марии. У Николетты сложились неодназначные отношения с Богом и с религией. Она не посещала церковь, не соблюдала обряды и, насмотревшись во время своей работы на множество человеческих трагедий, разуверилась в том, что кто-то, великий и милосердный, мог бы допустить такие страсти и равнодушно взирать сверху на мучения и ошибки чад, созданных по подобию своему. И все же...

И все же иногда в ней вспыхивала мысль – может быть, вопреки здравому смыслу и логическим рассуждениям все правда, о чем говорит церковь? Но порыв быстро проходил, и Николетта снова погружалась в пучины неверия.

Однако это не мешало ей восхищаться красотой, созданной руками человеческими во славу Божию. Войдя в капеллу, она попала с яркого света во тьму. Глазам понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть к полумраку. Где-то по бокам горели мириады свечей. А впереди, в скальной нише возвышалась она – Дева Мария.

Словно зачарованная, Николетта медленно шла к статуе. Небольшая, размером не более метра, она словно парила в сгустившемся свинцовом воздухе. Фигура была сделана из единого кристалла горного хрусталя и изображала светящуюся от радости мать, держащую на руках новорожденного. Мастерство неизвестного ваятеля было безграничным, ему удалось передать одновременно человеческие эмоции и нечеловеческий, божественный свет, идущий от лица той, что подарила миру Спасителя.

– Это ведь чудо, не так ли? – раздался приглушенный голос матери Августины. – Я столько раз на дню спускаюсь сюда на протяжении уже двадцати лет и каждый раз испытываю восторг!

Николетта присмотрелась. По щекам статуи в самом деле струились слезы. Хрустальная Дева плачет! И это верующие почитают чудом и доказательством бытия Божия. Николетта бросила взгляд на некое подобие алтаря, возвышающегося перед нишей со статуей. Подоспевший отец Теренсио сказал:

– Тут и стояла дароносица. А тело сестры Фернанды нашли на выходе из капеллы. Как страшно, ведь так?

Экстаз прошел, Николетта принялась за осмотр места преступления. Мать Августина, сославшись на срочные дела, удалилась, обещая прислать одну из монахинь, которая проводит Николетту в кельи убиенных. На полу капеллы все еще сохранился меловой след тела удушенной монахини. На Фернанду напали сзади, кто-то набросил ей на шею кусок бельевой бечевки, затянул – и лишил сестру жизни. Сделать это было не так сложно. Эксперт, исследовав микроволоски на шее жертвы, неопровержимо установил, что та, которой пользуются монахини для развешивания белья в монастыре, и бечевка, которая захлестнулась на шее сестры Фернанды – одинаковые. Кто-то отрезал от мотка веревки кухонным ножом примерно полтора метра и использовал это для бесчеловечного акта насилия.

– Сестра Фернанда была такой работящей, – говорил тем временем отец Теренсио, стоявший неподалеку. – В монастыре, несмотря на радостное ожидание визита его святейшества, царит атмосфера страха и подозрительности.

– А вы, святой отец? – задала вопрос Николетта. – Что вы думаете по поводу убийств? Кому бы я ни задавала этот вопрос в монастыре, все пытаются свалить вину за преступления на нечистого. Не знаю, демонология – не моя специализация, но убийства совершил человек, пускай и подгоняемый внутренними бесами.

Священник снова тяжело вздохнул и ответил:

– Я не знаю, кому могла повредить сестра Фернанда. Видимо, она в самом деле стала жертвой богохульника, который украл дароносицу. Наверняка эта драгоценность стоит баснословных денег, а реликвия, которая хранится в ней – гвоздь от Креста Господня, – вообще бесценна. Но если вы намекаете на распри между сестрами... Не буду скрывать, сорок женщин, которые изо дня в день живут бок о бок почти двадцать четыре часа в сутки и не имеют практически никаких контактов с внешним миром, подчас склонны затаивать мнимую обиду. Но я не думаю, что кто-то из монахинь решился бы на такое. Я знаю каждую из них, многих не первый год, и могу вас уверить, никто бы не посмел нарушить заповеди.

Они вышли тем временем наружу и оказались на территории небольшого кладбища. Кордеро увидела строгие кресты и могильные плиты, под большинством из которых покоились бывшие обитательницы монастыря Непорочного Зачатия. Ее внимание привлекло необычное захоронение – вместо плиты или креста над землей возвышалось некое подобие египетской пирамиды, только в сильно уменьшенных размерах.

Николетта отметила, что священник был рад сменить тему. Ну что же, она тоже понимает: вряд ли женщина совершила три убийства, каждое из которых требовало определенных физических усилий. А вот мужчина? Но подозреваемыми были монахини, из их числа происходили и две первых жертвы. И как это упустили из виду, что в монастыре есть все же мужчина, а именно отец Теренсио. Он здесь не живет, однако наверняка знает все тайны и местные сплетни. Священник вполне мог поссориться с монахинями, или те могли случайно стать свидетелями того, что для их глаз не предназначалось. Во всяком случае, падре вполне силен, чтобы удушить или утопить беззащитную монашку, а также опустить на череп старику бронзовую статуэтку.

Кордеро в сопровождении священника остановилась перед захоронением. Николетта напрягла зрение. На позеленевшей грани пирамиды было начертано: «Здесь покоится Альваро Мендоза, появившийся на свет 13 сентября 1800 года и призванный Создателем в Пасхальное воскресенье года 1874-го. Он был изобретателем, поэтом и добрым католиком. Все свои секреты он унес с собой в могилу».

– Альваро Мендоза, наш провинциальный гений, – сказал священник. – И что самое удивительное, каждое слово в этой эпитафии, которую он выдумал для своей могилы, соответствует действительности. Он был изобретателем, именно он изготовил, например, ту самую дароносицу, которую украли из капеллы, а также еще кое-какие драгоценные безделушки. Способствовал проложению первого в Санта-Кларите водопровода, выступал за введение всеобщего школьного образования, в том числе и для негров, которые были тогда рабами. Помогал церкви как мог, после разрушительного пожара монастырь был восстановлен именно по его чертежам.

Николетта в задумчивости посмотрела на гранитную пирамиду. У нее мелькнула смутная мысль, но она так и не могла понять, в чем же дело. Как будто лицо ей овеял ветерок...

– Вам же известно, во времена гражданской войны и правления императора Сильвио нашей стране пришлось многое пережить, годы были неспокойные, – вещал священник. – И монастырь оказался в самом эпицентре событий. Ах, ну эти поросшие паутиной истории годы никому сейчас не интересны. Впрочем, вот и сестра Урсула, наш добрый ангел!

К ним спешила низенькая сдобная монашка, которая доставала Николетте, и так не особо рослой, едва до плеча. От нее веяло оптимизмом и уверенностью.

– Ах, прошу прощения, – всплеснула она руками. – Вы уже заждались меня? Матушка сказала мне, что вы хотите осмотреть кельи сестры Фернанды и сестры Пилар. Конечно же, я покажу вам их комнаты!

– Без сестры Урсулы, которая заведует хозяйством в монастыре, мы бы давно потерпели крах, – сказал падре Теренсио. – И как это у вас только получается, сестра, одновременно проводить экскурсии, следить за приготовлением обеда, заглянуть в прачечную, надзирать за огородом, позаботиться о кроликах и... И уж не знаю, что еще!

Сестра Урсула рассмеялась, лучистые морщинки появились у нее в уголках глаз.

– Святой отец, вы мне льстите, а лесть, как вы знаете, есть оружие нечистого! На все у нас Божий промысел. Я делаю то, что в моих силах!

Они оказались в монастырских стенах, поднялись на второй этаж, прошли в отдаленное крыло, где жили монахини. Николетта подумала, что обстановка и антураж келий больше походят на тюремные камеры. Кордеро знала – после обнаружения тел монахинь кельи уже обыскали, однако ничего не нашли. Впрочем, и в фонтане тоже ничего не нашли, а Эльке выудила оттуда запонку.

Нико осмотрела немногочисленный скарб сестры Пилар и сестры Фернанды. Несколько пар заштопанного чистого белья, непременная Библия. У сестры Фернанды имелось еще несколько книг. Все на философские темы. Странно, а что делает среди них справочник-каталог по церковным раритетам? Он был явным диссонансом в по-спартански обставленной келье пожилой монахини.

Кордеро открыла справочник, тот развернулся посередине, видимо, эту страницу часто смотрели, книга даже выгнулась. Ого, изображение той самой дароносицы, которая была похищена в ночь убийства сестры Фернанды. И на ней стоит крестик.

Николетта пролистала каталог, обратив внимание, что он – не из монастырской библиотеки, которой заведовала сестра Фернанда, а из городской библиотеки Санта-Клариты. Очень занимательно, необходимо сейчас же навести справки, чем еще интересовалась убитая монахиня.

Она обнаружила еще три фотографии, которые были помечены крестиками. Распятие, чаша и ларец. Добрая сестра Урсула, слава богу, удалилась, сказав, что ей надо спуститься в подвал и проверить, как идет починка канализационных труб, поэтому Николетта могла и не спешить.

Вслушиваясь в отдаленный шум, Кордеро опустилась на застеленную белой простыней кровать. Странно, ощущение такое, как будто хозяйка сейчас войдет. А на самом деле сестра Фернанда мертва, кто-то придушил ее обрезком бельевой веревки.

Николетта попыталась найти то, что объединяет все эти четыре предмета. Дароносица сделана из золота, украшена разнообразными драгоценными камнями и до недавнего времени находилась в капелле монастыря. Распятие изготовлено из серебра, слоновой кости и оникса, находится в частной коллекции, как гласит текст под фотографией. Чаша сработана из золота и серебра, украшена библейскими мотивами, в данный момент выставлена в экспозиции в столичном музее. И ларец: золото, платина, эбеновое и черное дерево, эмаль, лазурит и амазонит. В частном владении без фамилии хозяина.

И все же один общий момент был: все четыре предмета изготовлены в конце шестидесятых – начале семидесятых годов девятнадцатого века одним и тем же мастером. Тем самым, который покоится под пирамидой на монастырском кладбище, – Альваро Мендозой.

Что же получается, думала Николетта, кто-то охотится за предметами, сделанными золотых дел мастером и изобретателем из Санта-Клариты? Зачем? Но есть же чокнутые коллекционеры, которые готовы выложить любые деньги за возможность обладания тем или иным шедевром. Ваяния Мендозы, безусловно, ценны, они сделаны из дорогих материалов, однако по большому счету это не такой уж раритет, кроме того, они не такие уж старые, им нет и полутораста лет, и изготовил их не всемирно знаменитый ювелир, а малоизвестный провинциальный чудак.