Текст книги "Призраки страсти"

Глава 13

– Немедленно прекратить! – раздался властный женский голос, отлично известный Наталье. Голос, принесший ей избавление. – Оставьте госпожу Тогобицкую в покое, или вы все дружной компашкой отправитесь за решетку!

Врачиха дернулась, отвлеклась, Генрих Минц повернул голову к двери, а медбратья потеряли бдительность. Наталья извернулась и впилась одному из них в руку зубами. Громила выругался и отпустил ее. Потом она коленкой лягнула врачиху в живот, та охнула, отлетела в сторону, ударилась о прикроватную тумбочку и выронила шприц на пол.

Стоявшая на пороге палаты светловолосая женщина – в чем-то легкомысленно розовом, с соломенной шляпкой на голове и с отличным средиземноморским загаром – ринулась к шприцу с явным намерением поднять его. Но Генрих Минц оказался быстрее. Пальцы женщины уже почти коснулись шприца, а тут ботинок адвоката с хрустом раздавил его.

– Это вам так не сойдет, коллега! – заявила дама в розовом с яростью. – Весь этот спектакль будет стоить вам не только вашей лицензии, но и свободы!

– Ира, Ирочка! – крикнула Наталья, необычайно радуясь тому, что сестра Романа, Ирина, по профессии адвокат, появилась столь вовремя. – Мне хотели вколоть какую-то гадость! У меня отобрали мобильный! Заперли в палате!

С Ириной они никогда не были задушевными подругами, старшая сестра мужа всегда относилась к невестке несколько пренебрежительно, кажется, считая, что ее Ромик заслужил нечто получше. Общались Ирина и Наталья нечасто, но зато в Стасике, своем крестнике, Ирина души не чаяла.

– Ага, да тут, оказывается, целый букет статей Уголовного кодекса! – заявила Ирина. – Не только вы, коллега, сядете, но и ваши пособники!

Она кивнула в сторону притихшей врачихи и санитаров, один из которых тупо рассматривал свою укушенную Наташей пятерню, сочившуюся кровью.

– Инсинуации, клевета и полный бред! – авторитетно произнес Генрих Минц, уже пришедший в себя. – Никто не поверит тому, что вы скажете, поскольку мы в состоянии доказать, что никто госпожу Тогобицкую здесь силой не удерживал. Наоборот, ей предоставили отдельную палату, совершенно, прошу отметить, бесплатно, после того как прошедшей ночью она почувствовал себя плохо и потеряла сознание. Все остальное – якобы запертые двери, отобранный телефон – не более чем ее выдумка! Что же касается инъекции…

Адвокат взглянул на врачиху, и та быстро заявила:

– Всего лишь витамин В₁₂!

– Ничего, мы проверим, – хмыкнула Ирина. – Пусть вы и раздавили шприц, господин Минц, причем намеренно…

– Случайно, случайно! – вставил тот. – Исключительно желал помочь вам, но поскользнулся – и вот неутешительный результат.

– Но это не помешает провести нам токсикологическую экспертизу! – невозмутимо закончила начатую фразу Ирина, расстегивая элегантную сумочку, висевшую у нее на плече, и доставая оттуда пластиковый пакет и пару перчаток из латекса. – Всегда ношу с собой, на всякий пожарный! Осколочки-то мы соберем и независимую экспертизу проведем. Так что, уважаемая, по вашей информации, содержалось в шприце? Витамин В₁₂? Учтите, если вдруг окажется, что там была какая-нибудь психотропная гадость, то загремите по полной программе, я лично позабочусь. Таких, как вы, блондинистых, с виду беззащитных и смазливых, в женских колониях ой как любят! Они там пользуются большой популярностью среди определенного контингента – как заключенных, так и конвоиров.

Лицо врачихи посерело, она прислонилась к стене. Генрих Минц перебил Ирину:

– Не оказывайте психологического давления на свидетелей, иначе вам самой не поздоровится!

– Угрожаете, господин Минц? – спросила с дерзкой улыбкой Ира, склоняясь над осколками шприца и образовавшейся на линолеуме лужицей. – Угрожаешь, Генрих?

– Ирочка, как можно! – театрально воздел руки к потолку тот. – Никаких угроз, всего лишь призыв к благоразумию. Да и не стоит трудиться, эти так называемые улики никто всерьез не примет. Потому что собирать улики и подвергать их анализу имеют право, конечно же, только члены следственной бригады. А вы кто? Верно, частное лицо! Может, вы потом осколки подмените? Так на них недолго оказаться и цианиду вместо витамина.

Но словесные излияния Минца не произвели должного впечатления на медбрата, укушенного Натальей, и субъект, как носорог, подбежал к Ирине и отпихнул ее в сторону. А затем стал с остервенением прыгать на осколках шприца.

– Прекратите безобразие! – попыталась остановить его Ирина. Но без толку – испуганный медбрат, раскрасневшись, прыгал и прыгал по полу, окончательно уничтожая улики.

– Ну, хватит, это уже перебор, – поморщился Минц. – Немедленно прекратить, я кому сказал!

Медбрат подчинился приказанию и, тяжело дыша, отошел в сторону. Наталья увидела, что на полу осталась лишь пара крошечных осколков, все остальное превратилось в пыль или было разбросано по палате.

– А теперь выйдите вон! – скомандовал подручным Минц. Врачиха вкупе со шкафообразными субъектами ретировались.

Ирина подошла к Наталье, осведомилась, как она себя чувствует.

– Но ты же в отпуске, в Испании! – удивилась та. На что Ирина ответила:

– Как видишь, уже нет! Мне сообщили о том, что Роман попал в аварию, и я первым же утренним рейсом вылетела в Москву.

Роман попал в аварию! Наталья вздрогнула. Господи, она считает себя жертвой, а ведь жертва – ее муж. И… и сын! Женщина перевела взгляд на адвоката Минца. Что тот сказал прошлой ночью? Назвал ее матерью погибшего ребенка?

– Рад вас видеть, коллега! – произнес Минц странным, угрожающим тоном. – Ты же, Ирочка, по моим сведениям, расслабляешься далеко на юге в компании жиголо, который младше тебя почти на двадцать лет!

– Ты ошибаешься, Генрих! Всего на двенадцать! – ответила в тон ему Ирина, бросая взор на чашку, стоявшую на прикроватном столике. – А твоя новая пассия – как ее зовут, Олеся? – кажется, младше тебя на тридцать восемь лет. Кстати, твоя супруга о ней знает?

Минц усмехнулся, осклабившись, и заявил:

– Не ваше дело, коллега, кто что знает! Это шоу вам даром не пройдет!

– То же самое я хочу сказать и тебе, коллега! – парировала Ирина. – Кстати, я являюсь адвокатом семьи Тогобицких, Романа Станиславовича и Натальи Валентиновны. А ты на каком основании находишься здесь?

Минц выпрямился и холодно произнес:

– Я представляю интересы Виктора Денисовича Набоки.

– Ага! – сказала Ирина, и ее глаза превратились в две узкие щелочки. – Тогда, коллега, вам здесь делать нечего. Иначе я могу решить, что вы пытаетесь оказать давление на мою клиентку. Ведь ваш клиент находится, кажется, в частной специализированной клинике? Туда и езжайте! И чтобы я вас здесь больше не видела!

Генрих Минц неожиданно осклабился и сменил тон на приторно слащавый:

– У нас имеется шанс урегулировать все. Предлагаю поговорить и…

– Вон! – воскликнула Ирина. – Генрих, иди к черту! Оба туда катитесь, и ты, и твой клиент Набока! Он понесет ответственность за все, что сделал, я тебе обещаю!

Бледное холеное лицо Минца пошло багровыми пятнами, адвокат процедил:

– Предвзятость – самый ужасный порок адвоката, Ира.

– Нет, Генрих, – качнула та головой, снимая соломенную шляпку. – Не предвзятость, которую, как я понимаю, ты мне инкриминируешь, а продажность является пороком всех людей, в том числе и адвокатов. Тебе ли не знать!

Минц, бормоча себе что-то под нос, вышел из палаты и оглушительно хлопнул дверью. Едва он исчез, Ирина, словно пантера, метнулась в два прыжка к прикроватному столику, на котором сиротливо стоял поднос с тарелкой еды и чашкой остывающего кофе.

– Генриха я знаю, как облупленного, – произнесла она вполголоса. – А ведь когда-то я была от него без ума… Минц, безусловно, продажная тварь, но, как и все продажные твари, почитает себя образцом морали и законности. И ненавидит, когда ему в лицо говорят, что он – продажная тварь. В таком случае эмоции берут у него верх над разумом. Этого я, собственно, и добивалась, выводя его из себя… Наташа, вставай, нам здесь нельзя долго задерживаться!

Говоря это, Ирина вылила кофе в цветочный горшок, а чашку, на дне которой остался осадок, осторожно положила в пластиковый пакет.

– Не сомневаюсь, что в кофе тоже содержится так называемый витамин В₁₂! – заявила она. – Я же в курсе, как Генрих обрабатывает свидетелей, слухи о его методах ходят давно. Приглашает на чашку кофе, напичканную психотропной дрянью, и свидетель быстро подмахивает бумаги, которые, находясь в здравом уме, никогда бы не подписал. А еще ничего не соображающего человека используют как невольного актера в мерзком фильме, чтобы потом иметь возможность оказать на него давление и заставить отказаться от показаний или изменить их в пользу клиента Минца.

Кофе, конечно же, кофе! Именно кофе предложил ей заботливый адвокат, вспомнила Наталья! А после подсовывал какие-то бумаги. Только она вдруг потеряла сознание и очнулась здесь, в палате.

– Ну, что ты лежишь? Не в санатории же! – рявкнула Ирина, никогда не отличавшаяся тонкой душевной организацией.

Наталья вздрогнула и вскочила с кровати.

Ирина тем временем спрятала упакованную в пластиковый пакет чашку в свою сумочку и, взглянув на ноги Натальи, произнесла:

– Туфли запасные у меня имеются, но в чемодане. Бери вещи и пойдем!

Наталья достала из шкафа свое пальто и сумочку, и женщины покинули палату. Никто не преграждал им путь, никто не пытался задержать. Когда они оказались на первом этаже, в вестибюле, Ирина указала Наталье на стул и велела ждать там.

Тогобицкая осталась одна. Ее трясло. В лифте она засыпала Ирину вопросами, но та не стала отвечать, заявив, что сейчас не время для разговоров. Все же Ира могла быть жесткой, как кремень.

Вдруг мимо женщины прошествовал Генрих Минц. Его лоб был наморщен, к уху адвокат приложил крошечный мобильный. И был увлечен разговором до такой степени, что не обратил внимания на сжавшуюся в комок Наталью.

– Да, Виктор Денисович, я все прекрасно понимаю, но теперь к делу подключилась эта идиотка. Я же вам сразу сказал, что фамилия водителя мне знакома. Еще бы, его сестрицу я отлично знаю – еще та стерва! Таких прямо при рождении надо в выгребной яме топить. У меня с ней свой счет. Ничего, уверяю вас, я все разрулю…

Какого же, однако, лестного мнения Генрих Минц о своей некогда пламенной любви! И вот, оказывается, почему он ввязался в дело… Все он врал, не был он никаким свидетелем ДТП на проспекте Мира! Просто, когда стало известно, что фамилия водителя Тогобицкий и что его сестра – достаточно известный юрист… и бывшая любовница самого Генриха, у продажного адвоката появился свой интерес!

Глава 14

Наконец появилась Ирина, принесшая зеленые резиновые шлепки – первое, что ей попалось под руку в чемодане. Наталья сбивчиво рассказала ей, что уловила из разговора Генриха Минца с неким Виктором Денисовичем.

– Даже так? В выгребной яме при рождении топить? – усмехнулась Ирина. – С годами Генрих из романтика, коим был когда-то, превратился в циника. Впрочем, процесс закономерный. Для идиотов. А Виктор Денисович не какой-то, а вполне определенный. Набока его фамилия. Тот самый тип, который находился в «Мерседесе».

Она смолкла и посмотрела на Наталью. Та, уже надев шлепки, встала и твердо заявила:

– Ира, я хочу знать правду! Имело место ДТП, в результате которого Роман и Стасик оказались здесь, в Склифе. Генрих Минц говорил что-то… вчера вечером… ну, вроде…

Наташе никак не удавалось сформулировать мысль. Потому что женщина была не в состоянии выговорить ужасные слова – «мать погибшего ребенка». Погибшего!

Ирина положила ей руку на плечо, буквально вдавливая обратно на сиденье.

– Я могла бы долго и нудно все объяснять, пытаясь обмануть тебя и подать страшную правду в красивой упаковке… Но не буду. Да, «Мерседес» этого Набоки, кстати, далеко не самого последнего человека в бизнесе и политике, въехал в ваш «Фольксваген». В результате Роман и Стасик оказались здесь. У Романа я уже была, он еще спит после операции. С ним вроде бы ничего ужасного – так, сотрясение мозга, перелом ноги плюс повреждения внутренних органов, пришлось даже удалить селезенку. Ничего, люди и без половины мозга живут. Так что Рома выкарабкается.

Значит, с мужем все в порядке. По крайне мере в какой-то степени. Наталья перевела дух – и тут же вспомнила словосочетание «мать погибшего ребенка».

– А Стасик, что с ним? – спросила она, чувствуя, что ужасно боится услышать ответ на свой вопрос. Потому что, в сущности, уже знала, что скажет Ирина. Но еще надеялась на чудо. На то, что время повернется вспять. На то, что сейчас она откроет глаза и поймет – последняя пятница февраля только начинается! И все еще можно изменить!

Ирина отвернулась. До Натальи донесся приглушенный всхлип. Она встала и обняла сестру мужа. Произнесла дрожащим голосом:

– Ну, Ира, не плачь! Скажи же мне, что со Стасиком, прошу тебя!

Ирина повернулась, и Наташа увидела слезы, бежавшие по ее щекам. Никогда она не видела золовку плачущей! Даже в день похорон их с Романом отца! Та всегда была собранной, жесткой, часто даже жестокой. Не выказывала эмоций, во всяком случае, столь интимных.

– Черт побери, Наташа, это неверный сценарий! – воскликнула Ирина, отталкивая от себя сноху. – Не ты меня должна утешать, а я тебя! Дело в том…

И она снова отвернулась, сотрясаемая рыданиями. Глядя на ее вздрагивающие плечи, Наталья все поняла. Итак, Стасика спасти не удалось. Он умер. Ее сын, ее сыночек, ее сынуля покинул этот мир!

Мертв, мертв, мертв… Стасик, ее Стасик, мертв… Вот он жил, а прошла секунда, и все, больше не живет. Так происходило со всеми, так происходит со всеми, так и будет происходить со всеми. И Стасик когда-нибудь, конечно же, тоже умер бы. Вот именно – когда-нибудь! Через много-много лет, через несколько десятилетий! Она сама была бы к тому времени давно в могиле. И не чувствовала бы эту боль, эту опустошенность, этот душевный вакуум.

Да, когда-нибудь ее Стасик обязательно умер бы. Но мальчик умер вчера вечером. В возрасте девяти лет. В последнюю пятницу февраля. Так и не побывав на дне рождения своего лучшего друга Тимы. А она, его мать, продолжала жить…

Мысли роились в ее голове, как смертоносные пчелы. Наталье хотелось заплакать, только слез почему-то не было. В такой ситуации она должна была, нет, просто обязана была плакать, но не могла.

Стасик умер, и все. Вот и именно – все! И никакие слезы, стенания, причитания, молитвы, крики, истерики, богохульства, мольбы, заклинания, бормотания, обращения, призывы, заверения, просьбы, объяснения, требования, намеки, угрозы, вздохи, клятвы, воззвания не помогут. Потому что все перечисленное служит одной цели – облегчить страдания тех, кто остался. А тем, кто умер, это уже не поможет. Стасик умер. Ему ничто не поможет. Ему никто не поможет. Он умер, а она осталась. Он ушел, а ей еще предстоит жить. Он исчез, а она существует.

Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер-Стасик умер…

– Стасик умер! – произнесла, всхлипывая, Ирина, так и не рискнув посмотреть Наташе в лицо. – Понимаешь, умер! Там, на месте ДТП, он потерял много крови. И, собственно, умер еще там, в автомобиле, но его удалось реанимировать. Пока везли сюда, он в вертолете еще два раза умирал. А потом еще четыре раза на операционном столе. На пятый раз стало понятно, что уже ничего не удается сделать. И врачи приняли решение…

Стасик умер не один раз, а целых восемь! Восьмерка, если положить ее на бок, – символ бесконечности. И Стасик ушел в эту самую бесконечность. Перешагнул через порог «Коридора Смерти». И дверь, та самая ДВЕРЬ, услужливо распахнулась перед ним. А затем захлопнулась за спиной, навечно отделяя от мира живых.

Ирина продолжала что-то говорить, объяснять. Наташа не слушала ее. Ее взгляд скользил по серым стенам. Или стены не серые, а зеленые? Или черные? Вдруг они покрылись мелкой рябью, как поверхность пруда осенью. А затем прямо напротив того места, где стояли женщины, образовался черный контур двери. Наталья осторожно обернулась.

Нет, она не спала! Если раньше это видение приходило к ней только ночью, в виде кошмара, то теперь терзало и днем, в состоянии бодрствования. Странно – или наоборот, закономерно? – что никто не видел черного контура. Впрочем, тот уже превратился в дверь, самую настоящую дверь, абсолютно черную, с матовой поверхностью и со сверкающей, словно алмазной, круглой ручкой.

Мимо сновали люди, проходили врачи, провезли пациента на каталке. Никто не видел двери, хотя она была всего в паре метров! Наталья взглянула на Ирину – и поняла, что не слышит ее слов. И вообще ничего не слышит. Тишина, стояла немыслимая тишина. Даже биения собственного сердца она тоже не слышала.

Наталья сделала шаг. Потом еще один. И еще. Оказалась около двери. Осталось только одно – прикоснуться к ручке и зайти туда! Сделать то, чего ей никогда не удавалось в ее снах.

Из-под двери прорывались лучи яркого света. Да, ее Стасик был там. Или нет? Или Стасик, но не ее? Уже не ее? А тот Стасик, которого она видела во сне, – с красными светящимися глазами и раздвоенным языком? Или не было там вообще никого, в том числе и Стасика, и дверь вела вовсе не в иной мир, а в логово Хранителя Коридора, который и пожирал всех, кто попадал к нему?

Наталья ощутила небывалый, животный страх, но все равно протянула ладонь к сверкающей ручке. Она должна узнать! Потому что, не узнав, не будет в состоянии жить. Надо открыть дверь и войти в этот свет. И, если повезет, она найдет там Стасика, ее Стасика…

Ее пальцы коснулись ручки – сейчас почему-то не раскаленной, а прохладной. Еще один шаг, еще одно движение, еще одно мгновение, и…

– Наташа, что с тобой? Ты меня слышишь? Пожалуйста, не молчи! – донесся до женщины голос Ирины. Она ощутила прикосновение к своей руке – сестра мужа сжала ее ладонь.

Наваждение сгинуло. ДВЕРЬ пропала. Наталья увидела, что находится около стены – гладкой стены, в которой, естественно, не было никаких просветов. И все же, не удержавшись, Наталья прикоснулась к ней. В надежде, что вот-вот возникнет ДВЕРЬ. Что она сможет взяться за ручку и открыть ее.

Однако ничего не произошло. Стена оставалась стеной. Наталья обернулась и заметила заплаканное лицо Ирины. Та в недоумении наблюдала за действиями снохи. Со стороны это наверняка выглядело более чем странно – словно в трансе, женщина подходит к стене и начинает трогать ее, как будто что-то ища.

– Со мной все в порядке, – ответила Наталья тихо, понимая, что произносит полнейшую чушь. Нет, с ней все в полном непорядке. Стасик умер, а она продолжала жить. И почему, почему так случилось? Она бы все отдала за то, чтобы поменяться с сыночком местами, чтобы самой перешагнуть порог бытия, чтобы все изменилось. Но это были всего лишь несбыточные мечты…

– Не говори так! – заявила Ирина, вытирая глаза салфеткой, которую вытащила из сумочки. – С тобой не может быть все в порядке! И не надо пытаться изображать из себя сильную женщину, Наташа!

Наталья снова взглянула на стену, надеясь, что там снова возникнут контуры ДВЕРИ. Отчего зависят ее видения? Имеется ли у них определенный цикл? Может ли она вызвать видение сама? Как бы ей хотелось знать все это!

– Ты хочешь его увидеть? – Вопрос Ирины окончательно вернул Наташу в реальность. Сначала она пыталась сообразить, кого та имеет в виду, а потом поняла: конечно же, Стасика. Золовка вела речь о Стасике. О Стасике, который был мертв!

– Да! – произнесла Наталья, поворачиваясь к стене спиной. Дверь, как поняла она, больше не возникнет. И ей нечего надеяться на чудо. Потому что чудес не бывает. В особенности если место твоего обитания – кошмар.

– Тогда пойдем со мной, – кивнула Ирина. – Какой ужас, Наташа! Я и представить себе не могу, что ты чувствуешь сейчас. Стасик умер вчера вечером…

Глава 15

Потом последовала встреча с одним из врачей. Долгие, нудные, стандартные фразы о том, как велика ее потеря… Медицинские термины и описание того, что случилось в операционной… Соболезнования и увещевания…

Наталья видела, что Ирина поражена ее выдержкой. На лице Натальи не дрогнул ни мускул, по ее щекам не скатилось ни слезинки. Наверное, все думали, что она находится в состоянии ступора. Или что она абсолютно бесчувственная особа, которая не принимает близко к сердцу даже гибель единственного сына.

Однако в душе у Натальи бушевал подлинный пожар. Больше всего она боялась, что окажется сейчас перед столом, на котором лежит ее Стасик, и… Что произойдет дальше, она и представить себе не могла. Хотя знала – это будет уже окончательно. Это будет бесповоротно. Это будет смертный приговор – ей самой!

К врачу присоединился его коллега, оказавшийся заведующим отделением. И снова последовали стандартные фразы, паузы, вздохи, взгляды. Наташе хотелось одного – чтобы все как можно быстрее закончилось, чтобы ее оставили в покое.

Наконец они оказались в морге. Наталья плохо помнила, как они туда попали: в памяти отложились только длинные, извилистые коридоры. Или коридоры, по которым они шли, коридоры, походившие на лабиринт, которые никак не желали закончиться, коридоры, которые были плодом ее воображения? Потому что она надеялась, желала, буквально требовала всем своим существом того, чтобы в конце коридоров оказалась ДВЕРЬ.

И дверь там оказалась. Но – самая обыкновенная, та, что вела в морг. А ей требовалась дверь из ее ночного кошмара, дверь, постоянно меняющая форму, дверь, из-под которой наружу рвется яркий свет. Та, за которой, в чем Наталья теперь была уверена совершенно точно, находился Стасик.

Она подошла к длинному столу, покрытому клеенкой. Тучный бородатый субъект в грязноватом балахоне, прозектор, спешно дожевывал что-то, смахивая крошки с жирных алых губ. На стоявшем в углу письменном столе Наталья заметила пакет кефира и кулек с недоеденным беляшом. Там же лежал спешно прикрытый мужчиной журнал с гологрудыми девицами.

Басок патологоанатома влился с сонм голосов, окружавших Наталью. Врач принялся что-то бубнить, то ли выражая свое сочувствие, то ли объясняя. Наконец он приподнял клеенку – и Наталья увидела лицо своего мальчика.

Да, это был ее сын, никакой ошибки не произошло. Стасик походил на ангелочка – светлые волосы, очень бледная матовая кожа, губы, сложенные в легкую полуулыбку. Наталья осторожно прикоснулась к его лбу.

Кожа была ледяная. Конечно, ведь Стасик мертв. Хотя создавалось впечатление, что он спит. Наталья, словно зачарованная, долго стояла и смотрела на сына. Тут ее внимание привлекло что-то темное на его шее, торчащее из-под клеенки. Она протянула руку к клеенке, но патологоанатом отстранил ее ладонь, снова что-то бубня. Наталья не понимала ни слова.

Ирина, находившаяся тут же, шепнула снохе на ухо:

– Наташа, прошу тебя, не надо! Ты же сама понимаешь… в таких случаях необходимо… Да и нам поможет, чтобы прижать к ногтю мерзавца Набоку…

– Что? – спросила глухо Наталья, думая о своем и не понимая, о чем речь. Что там за шнур? Он ведь мешает Стасику! Пусть ее сынок мертв, но все равно, он не должен так выглядеть.

– Наташа, я веду речь о вскрытии. Его избежать не удалось. Поэтому не трогай клеенку. Пусть Стасик останется в твоей памяти таким, каким был при жизни!

Вскрытие? Какое вскрытие? О чем говорит Ирина? И вдруг Наталья поняла, что означает короткое, но такое страшное предложение: Стасик мертв. Ее сына перевезли из операционной сюда, в подвал. И разрезали его, выпотрошили ее мальчика, превратили его в мумию!

Наталья дотронулась до нежного ушка сыночка. Потом склонилась над столом – и ощутила резкий запах каких-то препаратов, которыми был пропитан воздух морга. А затем резким движением сорвала клеенку.

То, что предстало ее глазам, было хуже любого ночного кошмара. Они использовали ее сыночка как подопытного кролика! Ему сделали больно! Они убили его!

Наташа отчаянно закричала, оседая на пол. Ирина бросилась к ней, прижимая к себе, гладя по спине, успокаивая. Даже флегматичный патологоанатом поежился и попытался врывать у женщины из рук клеенку. Ничего не вышло.

Да, Стасик мертв. Приговор жестокий и окончательный. И обжалованию не подлежащий. И она сама убедилась в этом только что!

Патологоанатом сунул Наталье под нос склянку с нашатырем. Та замотала головой и выпустила наконец клеенку. Толстяк подхватил ее и накрыл тело Стасика.

Женщина повернула голову – и заметила на соседнем столе нечто черно-красное, похожее на огромную половинку грецкого ореха. Это был череп со снятой верхушкой! Поддерживаемая Ириной, Наташа поднялась и заявила неожиданно твердым голосом:

– Я требую, чтобы вы это прекратили! Я не хочу, чтобы вы… чтобы вы резали моего сына! Но вы уже сделали это! Не трогайте хотя бы его голову…

Еще до того, как патологоанатом что-то ответил, Наталья ощутила дурноту и потеряла сознание.

За тот короткий промежуток, пока ее перенесли на кушетку в комнатке патологоанатома, примыкавшей к моргу, Наталье привиделся сон. Она не помнила мотива, не помнила действующих лиц. Осталось только ощущение – неприятное, клокочущее, окончательное.

В себя Наталья пришла от того, что кто-то хлестал ее по щекам. Ирина прикрикнула на толстого патологоанатома, чтобы тот прекратил. Тут в каморку кто-то заглянул, и патологоанатом, даже не извиняясь, попросту исчез.

– Наташа, ну зачем ты так поступила? – укоризненно покачала головой Ирина. – Ты теперь навсегда запомнишь Стасика таким.

Странно, но Ирина ошибалась. Наталья не помнила ничего из того страшного и очень, очень неприятного, что видела несколько минут назад.

– Я хочу побыть со Стасиком наедине… – произнесла, вернее, прошептала она, предпринимая попытку подняться с продавленной кушетки.

Ирина остановила ее.

– Нет, ничего такого я тебе, конечно же, в твоем нынешнем состоянии не позволю! И потом тоже! Я сама обо всем позабочусь!

Наталья хотела возразить, крикнуть Ирине в лицо, что та всего лишь тетка, не более чем крестная, что у нее нет никаких прав на Стасика. Однако сообразила: так она до глубины души оскорбит золовку. И промолчала.

– Я приложу все усилия и добьюсь, чтобы Стасика не уродовали. Однако не забывай, Наташа: нам предстоит охота на его убийцу. И здесь важна каждая мелочь. А заключение судмедэксперта, конечно же, не мелочь! Потому что Набока нанял Генриха Минца, наймет и подкупит еще десяток, а если понадобится, и сотню человек. И все для того, лишь бы представить виновником ДТП Рому.

Ирина говорила и говорила что-то еще, увещевая Наталью, а та смотрела в противоположную стену. Дверь, как же ей найти дверь? Хотя, похоже, видения функционируют по своим собственным, странным законам. И если она будет искать дверь, то точно никогда не наткнется на нее. Дверь сама найдет ее. Дверь. ДВЕРЬ!

– Что ты сказала? – Ирина остановилась на полуслове. – Какая дверь? Наташа, что ты имеешь в виду?

Наталья мотнула головой, и Ирина продолжила:

– Причем, как уже смогли выяснить сотрудники моей фирмы, это далеко не первое ДТП с участием «Мерседеса» Набоки. В первую очередь надо узнать, по какому такому праву на его автомобиле установлена «мигалка». Предполагаю, миллионер ее себе по линии министерства обороны пробил, потому что Набока там числится в каком-то якобы очень важном совете, хотя, не сомневаюсь, на заседаниях ни разу не бывал. Проблесковый маячок ему понадобился, чтобы разъезжать по столице, не обременяя себя соблюдением правил дорожного движения. Но ничего, мы выведем его на чистую воду! Слышишь, Наташа? Мои сотрудники делают все возможное. А я ради Стасика и Ромы сделаю и невозможное!

Наталья взглянула на золовку – та давно уже не плакала, слезы просохли. Перед ней стояла Ирина, которую она всегда знала: целеустремленная, неимоверно работоспособная и несгибаемая.

– Итак, мы должны понимать, Наташа, что за Набокой стоит миллиардный концерн. Еще бы, ведь он – основатель и бессменный президент «Русского Парацельса». А это – самое крупное на территории бывшего Союза фармацевтическое предприятие…

Ну конечно! Наталья вспомнила, где слышала эту фамилию – Виктор Набока. Как она могла его забыть? Фармацевтический олигарх, подмявший под себя большую часть медицинского бизнеса в России и ближнем зарубежье! Как-то, пару лет назад, на одном приеме Наталья столкнулась с ним. Крайне неприятный субъект. Хотя ужасно богатый. А смешнее всего то, что она знала его и раньше, еще в советские времена, в последний год существования «красной империи». Хотя что значит – знала? Так, мимолетная и весьма забавная сцена в гостях у одной из тогдашних подруг. Наталья как раз поступила в медицинский, училась на первом курсе, сдала уже первую сессию, но была совсем еще «зеленой».