Текст книги "Безупречный парень c Чистопрудного бульвара"

Вика судорожно забарабанила пальцами по телефону, записывая адрес своего короля. Сердце колотилось в груди, как дробилка для камней – трррррррррррррррр! «Он большой начальник, и ему нужна секретарша!», «Нет ничего проще, чем охомутать мужчину во время служебного романа!» – от таких праздничных мыслей в голове Вики стало тесно. В воображении она уже успела устроить с молодым королём свидание, встречу в его предполагаемом дворце на Рублёвке, поездку на Карибы и даже поразмышлять, какой цвет глаз будет у их совместного будущего ребёнка, учитывая, что у отца глаза голубые, а у неё – серо-зелёные.

Молодой король, тем временем, закончил отчитывать по телефону нерадивую собеседницу и вернулся к вину: глаза его глядели на Вику хищно, как глаза голодного ягуара, увидевшего капибару. Дело явно спорилось, но молодой король в этот вечер запланировал свидание не с Викой – в ресторан вошёл бритый господин уголовного вида, с огромным чёрным чемоданом, в который можно было бы при должной ловкости запихнуть труп карлика. Бритый господин явно хотел выглядеть респектабельно – костюм иссиня-чёрного цвета был дорогим, а поверх белоснежной рубашки змеился модный узкий галстук от «Бриони», но всё это накладное золото не могло скрыть оттопыренных ушек и покатого, как у неандертальца, лба. Когда бритый господин заговорил своим хрипловатым баском, пазл сложился окончательно – это был ходячий экспонат из коллекции Чезаре Ломброзо. Однако, Вика, уже дошедшая в своих мечтах до обустройства детской комнаты для будущего сына Владика, на такие детали внимания не обратила и только восхитилась, что у её прекрасного парня и знакомые – мужественные и солидные люди.

– Привет, Валя. Всё благополучно? – спросил молодой король, смачно прихлебнув из бокала.

– Вечер в хату. Всё ништяк. Белки переданы, – глухо пробасил бритый.

– Ну, давай обсудим. Не торопишься? Скоро утку принесут.

– До полуночи свободен. Давай пошелестим. Ух ты, какие у тя котлы, – бритый восхищённо поглядел на часы молодого короля. – Много лавэ отстегнул?

– Пятнадцать гринов. Ерунда. Надеваю для понта, так не ношу, – отмахнулся молодой король. – Ну, ближе к делу…

Они тихо о чём-то заговорили, а Вика принялась поглощать салат в счастливой задумчивости: в её голове составился коварный план по завоеванию молодого богача и принуждению его к безоговорочной капитуляции и длительным отношениям. Для этого она опередит всех возможных конкуренток и напросится завтра к нему в секретарши – она придёт в девять утра, густо облитая духами, и скажет: «Вот моё резюме, а вот я, единственная и прекраснейшая! Забирай меня и увози в Лондон!» Ну, конечно, именно так она не скажет – будет большим успехом, если она вообще не потеряет дар речи, когда окажется с глазу на глаз со с молодым королём, но, если не рисковать в этой жизни в двадцать лет, к тридцати годам вы превратитесь в трусливого зайца.

Вскоре салат был Викой доеден, а молодой король и его ломброзианский собеседник обставились блюдами, как мальчишка – оловянными солдатиками, и явно не планировали завершать ужин, пока желудки не будут забиты под завязку. Однако, Вика теперь знала достаточно, чтобы сменить локацию и ловить удачу в другом месте. Небрежно оставив на столе две тысячи рублей (десять, стало быть, шли официанту на чай – пусть треснет от злости), она изящно удалилась. Гигантским усилием воли, сравнимым лишь с усилием мартышки, разжавшей в кувшине лапу с орехами, она заставила себя не оборачиваться и не глядеть на молодого короля. Но и без этого Вика почуяла затылком, как её сверлит хищным жадным взглядом удивительный парень, который материализовался как будто и из её романтической, и из финансовой мечты.

Глава 4

Софья не могла назвать себя невезучей девушкой, но в метро ей постоянно наступали на ноги, точно на спине у неё висела табличка: «Вытри ботинки об меня». В хорошие дни дело ограничивалось какой-нибудь лёгкой бабушкой, в плохие на ней могли потоптаться два-три здоровенных амбала. Сделать с этим было ничего нельзя, она перестала воевать с судьбой на этом направлении ещё в девятом классе и только громко вздыхала, когда очередная чужая ступня припечатывала её туфельку к земле, а потом хозяин этой ступни разворачивался и изрекал: «Ах!.. Это ваша нога? Простите, я случайно». Вот и сегодня какой-то очень приличный на вид мужчина в очках оказался оборотнем – так придавил правую ногу Софьи, что пальцы у неё хрустнули. Хромая, как серая шейка, она доковыляла до университета, завернула в столовую и, в виде самоутешения, купила шоколадку. Дремавшая совесть из-за этой покупки встрепенулась и укоризненно проворчала, что если Софья каждый день будет из-за ногодавов покупать по шоколадке, диета и фигура вскоре пойдут в интересное интимное путешествие. Тем не менее, кофеин, флавониды и сахар, содержащиеся в шоколаде, достаточно быстро вернули Софье бодрость и терпимое отношение к этому несовершенному миру. Она прошла из столовой мимо нескольких аудиторий и только-только миновала деканат, как услышала позади себя грубоватый мужской голос:

– Тупая овца!

Софья вздрогнула, как вздрагивает человек, к затылку которого приставили ужасно холодное и ужасно осязаемое дуло пистолета. Клокоча от возмущения и жаждая мести, она обернулась и обнаружила сидящего на полу напротив деканата крепкого короткостриженого парня лет двадцати.

– Вы это мне?! – уточнила Софья с шипящими нотками в голосе.

– Что? Нет, конечно. Я про доцента Сикорскую.

– А, тогда согласна. Доцент Сикорская – тупая овца!

Софья присмотрелась повнимательнее к человеку, с которым у неё неожиданно нашёлся общий взгляд на вещи: это был здоровый пацан совершенно неинтеллектуального вида – где-нибудь в качалке или на поле для регби парень был бы в своей стихии, но рядом с деканатом юрфака он, со своими огромными руками и ногами выглядел тигром, которому позволили гулять по городу без привязи. Брюки и пиджак смотрелись на парне так, словно он отжал их у интеллигента в подворотне, самой лучшей одеждой для него были бы – шорты и безрукавка. Софья не преминула ему об этом заметить:

– Ты так забавно выглядишь в костюме. Точно на пляж в шубе пришёл.

Парень секунды две соображал, что это значит, а потом нахмурился:

– И ты туда же. Сикорская тоже говорит, что с моей внешностью только в охрану идти.

– Всё нормально. Наоборот, мне нравятся сильные парни. А то большинство московских студентов выглядят так, словно у них рецидивирующий рахит. В спортзал ходишь?

– Ещё бы я не ходил. Работаю фитнес-инструктором по вечерам. Я прошлым летом вернулся из армейки, это всё – оттуда, – сказал парень, показывая на свои мускулы.

– Ого. Воевал?

– Да, воевал с одним фашистом – прапорщиком Рябининым. В остальном в части были нормальные люди.

Парень улыбнулся – улыбка была искренней и Софье неожиданно понравилась: даже боль в ноге притихла, чтобы не портить своим заунывным присутствием прелести момента.

– Меня зовут Софья, я на третьем курсе учусь. Только не говори мне, что это бабушкино старомодное имя, я и так сегодня расстроена. Лучше зови меня Софи, как друзья.

– Не проблема, Софи. Отличное имя, кстати. Приятно познакомиться. Меня зовут Дима.

Дима по-военному резким движением сунул ей руку для пожатия.

– Здравия желаю, хи-хи, – прыснула Софья, пожимая эту руку. – Но только с девочками так не знакомятся.

– Я старый солдат, донна Роза, и не знаю слов любви, – в свою очередь засмеялся Дима. – Ну, хорошо, тогда вот так…

Прежде, чем Софья успела что-то сообразить, Дима сгрёб её в охапку, как тряпичную куклу, и трижды поцеловал – в щёку, в ухо и в губы. Когда дело дошло до попытки сильного солдатского языка исследовать её невинный, не привыкший к внезапным вторжениям рот, Софья попыталась вырваться, но тут же поняла, что сопротивление бесполезно. Дима был сильнее её раз в десять: при желании он мог бы прихлопнуть среднестатистического студента насмерть одной ладошкой.

– Вот это да. Вы мне нравитесь, поручик, – восхищённо сказала Софья, оказавшись, наконец, на свободе. – Надеюсь, ты такому штурму не в казарме ночью научился.

– Нет, ночью в казарме можно обниматься только с матрасом.

– Хорошо, поверю на слово. А что у тебя за проблема с Сикорской?

– Тупая овца угрожает мне отчислением, если я не пересдам экзамен по её предмету. Я же не виноват, что эти идиотские средневековые законы так неинтересно учить, – сердито сказал Дима, и по его волевому лицу было видно, что он с радостью пошёл бы штурмовать Измаил, лишь бы его избавили от сдачи истории государства и права зарубежных стран.

– Бедняжка. А когда пересдача?

– Послезавтра, – вздохнул Дима. – И нет никаких шансов, что я это смогу. Она меня так ненавидит, что даже взятку не берёт!

– Хм. Дай подумать… По-моему, всё можно устроить. Жди меня здесь.

Софья решительно постучалась в кабинет декана, вошла в это страшное место, пугавшее Диму больше, чем десять прапорщиков Рябининых, и пробыла там минут пять. Когда она, наконец, вышла, то выглядела такой загадочной, точно собрала в покере флэш-рояль.

– Ты спасён, – объявила она. – На твоё счастье, я в отличных отношениях с Сикорской. Да, ей палец в рот не клади, и вообще она могла бы подрабатывать продажей змеиного яда, но это учёная змея. Её можно очаровать интеллектуальными аргументами.

– Например?

– Я дала слово, что буду гонять тебя по всем билетам, как скакуна по степи, и послезавтра ты сможешь сдать экзамен хотя бы на тройку. Даже так – если сможешь ответить хотя бы на один вопрос из любого билета, экзамен ты сдашь. Гарантирую.

– Но как? Я же говорю – я вообще не знаю её предмет!

– У нас впереди два вечера и две ночи, – пожала плечами Софья. – Заучиваешь вопрос – получаешь поцелуй в награду. Идёт?

– Даже не знаю, до такой ли степени ты мне нравишься, – оценивающе оглядев её, сказал Дима. – Но идёт. Если вылечу из университета, папа получит второй инфаркт. А этого я уж точно не допущу.

– Заниматься будем у меня дома. Одетые! – Софья строго погрозила пальчиком Диме.

Дима возвёл глаза к небу.

– Буду вести себя, как праведник. Кстати, есть отличная группа «Оргия праведников» – слышала?

– Я предупредила вас, поручик. Думаю, вы отлично дерётесь, но имейте в виду – я ещё лучше царапаюсь.

– Ну уж и помечтать нельзя. Хорошо, понял – только поцелуи.

Молодые обменялись номерами телефонов, и Вика назначила нежданному кавалеру встречу у неё дома в пять часов.

Некоторые читатели подумают про себя: «Ну и нравы у этих молодых людей! Возмутительно!» – и окажутся совершенно правы. В наше время, когда у каждого молодого человека есть смартфон, а в смартфоне есть «Тиндер», секс начинается без предварительных свиданий, а часто – даже без знакомства друг с другом по имени, но Софья и Дима были воспитаны в строгости и придерживались старомодной, довольно смешной для современных читателей традиции, согласно которой перед первым сексом надо хотя бы выпить чаю и поболтать.

Итак, до пяти часов наши герои занимались решением мелких, недостойных пристального внимания проблем, а ровно в назначенное время (вот что значит военная пунктуальность) Дима стоял у подъезда Софьи в Бибирево и удивлялся, как такая хорошая девушка может жить в таком суровом районе, как будто перенесённом в реальность из компьютерных игр про постапокалипсис. В руках Дима держал букет из одиннадцати роз, лично перевязанный розовой ленточкой – подарок скорее не для Софьи, а для её родителей. Дима прекрасно знал, что его брутальная внешность вызывает у лиц старшего возраста желание срочно вызвать полицию, но кому придёт в голову пугаться парня с букетом роз и, может быть, грубоватой, но честной улыбкой?

Есть множество парней, смелых как львы, когда дело касается драки, публичного выступления, просьб взять двести тысяч в долг, но превращающихся в перепуганных зайцев, если нужно прийти на первое свидание. Ноги у них становятся ватными, они несут чепуху, краснеют, бледнеют и вообще выглядят как гипертоники в кризе. Дима к их числу не относился: он позвонил в дверь с хладнокровием Юрия Гагарина, и если не сказал в домофон «Поехали! Моя ракета стоит на двенадцать часов!», то только потому, что обещал вести себя хорошо. Софья, как и подобает приличной девушке, заставила кавалера чуть ее подождать, ответив лишь после третьего гудка.

– Заходи, я как раз готовлю обед, – сказала она небрежно.

Мужчин в разном возрасте могут привлекать в женщинах разные вещи: обладание игрушечным мишкой, косичка, за которую можно дернуть, грудь, глаза, ноги, запасная палочка для ходьбы, но едва ли найдется голодный мужчина любых лет, который откажется вкусно покушать.

Войдя, Дима приготовился втянуть носом чарующий запах щей и отбивных с запеканкой, но, глубоко вдохнув, позеленел – в квартире пахло ацетоном, как на лакокрасочной фабрике.

– Что за запах? – спросил он.

– Это борщ.

– С керосином?

– Нет, с телятиной. А! Ты про другой запах. У нас ремонт, немножко красочкой пахнет.

– Немножко? Да тут можно тараканов травить.

– Ой, а я уже притерпелась и не чувствую.

Софья стояла с половником в руке, в халатике с пятнами на рукавах, в беспощадно заношенных тапочках, но на Диму этот вид произвел неожиданно благоприятное впечатление – он подумал, что так, наверное, и выглядит домашний уют.

– А ты у нас хозяюшка, – одобрил он.

– Станешь тут хозяюшкой, когда мать полжизни в командировках.

– Она у тебя кто?

– Архитектор. Может слепить все что угодно – коттедж, мост, собачью конуру – но не котлеты. Котлеты в этом доме леплю только я.

Дима сел за стол и получил полтора половника аппетитного варева, после чего, с присущим мужчинам эгоизмом, потерял на некоторое время интерес к Софье и только уминал борщ так, что за ушами трещало.

– Ты знаешь, мне нравятся эти занятия на дому. Я бы даже сделал их постоянными, – сказал он наконец, облизывая ложку.

– Не увлекайтесь, поручик. Мы здесь по делу. Пойдем в мою комнату.

Комната Софьи оказалась типичным девчачьим заповедником – тут был меховой пуфик, три розовых подушки, коврик для ног цвета «взрыв красок» и ночник в форме лилии, со стеклянными лепестками. Письменного стола не было.

– Садимся на диван? – радостно уточнил Дима, подразумевая, что через некоторое время можно на нем и полежать.

– На диван сажусь я, а ты садишься на пуфик и берешь в руки конспект, – строго сказала Софья.

Дима присел на пуфик и недовольно начал на нам ерзать:

– Но он мал для меня. А на диване мы вдвоем отлично поместимся.

– Диван просил передать, что вы еще не заслужили на нем разместиться. Первый вопрос: «Государство и право Древнего Египта». Читай вслух, потом закрываешь конспект, и я тебя допрашиваю с пристрастием. Хорошо отвечаешь – получаешь поцелуй.

– Эх, если бы по всем предметам так учили, я бы, может, уже Ломоносовым стал, – сказал Дима, открывая пухлый конспект и глядя в ненавистные даты и термины.

Древние египтяне, несмотря на обещанную Софьей награду, пошли очень туго: негодяи с берегов Нила оставили после себя одни пирамиды, но никаких законов, и Диме пришлось заучивать какую-то дичь – например, чем «неджесы» (крестьяне-торговцы) отличаются от «немху» (крестьян-хозяйственников). Если учесть, что историки сами спорили о значении этих терминов, и двое видных авторов с жаром доказывали, что немху – это не хозяйственники, а совсем наоборот, просто тут неправильно прочли иероглиф, у бедного Димы, который привык думать про футбол, мозги совсем вскипели. Какие там неджесы, какие там немху, пропади они пропадом. Тем не менее, упорство – дрель, которая сверлит гранит науки насквозь. Через полчаса древний туман развеялся, и Египет со всей своей историей расстилался перед Димой как на ладони, понятный от края до края. Софья отметила успехи своего ученика, трижды хлопнув в ладоши и сказав:

– Ну, ладно, подсаживайся ко мне на пять секунд и целуй. Ты заслужил. Только недолго!

Дима блаженно улыбнулся, снял с себя пиджак, провёл рукой по волосам и присел на диван рядом с Софьей. Вот он закрыл глаза, вот приблизил свои губы к её губам, уже чувствуя тепло её кожи, как вдруг… ДЗИНЬ-ДЗИНЬ!.. Раздался неприлично оглушительный и неприлично несвоевременный звонок в домофон.

– Кто это? – со стоном спросил Дима, мучительно разлепляя глаза, как после жестокого похмелья.

– Тук-тук, это закон подлости стучится в дверь, – пожала плечами Софья. – Родители, наверное. Притащили еще ведро краски и три рулона обоев.

– А почему звонят в домофон?

– Ну как же. Хотят, чтобы я помогла дотащить все это на шестой этаж. Лифт ведь не работает.

Домофон продолжал надрываться, как сигнализация. Дима с заупокойным лицом, словно на дворе было утро понедельника, слез с дивана и предложил:

– Я с тобой. Если ты одна будешь таскать краску и обои, потом родители подумают: «Доченька надрывается, а в спальне лежит на диване здоровенный спортсмен и чешет пятку». Ну уж дудки!

– Хорошо, я буду тебе за это должна еще три поцелуя, – рассмеялась Софья и быстро, сверкая пятками, побежала к двери. Схватив трубку, она услышала громкий мужской бас:

– Доча, эт я! Мы тут с мамулей так удачно в магаз зашли – купили не только краску, но еще и шкаф и два кресла, и еще кой-чего по мелочи! Вот какие мы! Хо-хо-хо. Эээ… ты нам поможешь? Мы вдвоем не управимся, надо ведь добро сторожить, чтоб пролетарии не растащили.

– Уже бегу!

Софья шмякнула трубку на место, огляделась и задумчиво протянула:

– Хмм, что бы мне надеть?

– Иди в чем есть, – удивился Дима. – Тебе же надо краску наверх принести, еще запачкаешься.

– Ну вот еще! Вдруг кто-нибудь сфоткает, как я в старом халате на улицу выхожу? Позор навеки. Несмываемый!

– Да ладно. Я мусор вообще хожу в трусах выбрасывать.

– Мужчина в трусах остается мужчиной. А женщина в старом халате превращается в свинью, – наставительно сказала Софья.

Дима пожал плечами и стал не без интереса наблюдать за тем, как Софья прыгает по комнате, пытаясь одновременно надеть юбку и кроссовки. В разгар этих акробатических этюдов послышался вкрадчивый скрежет ключа в замке, и входная дверь в квартиру открылась. На пороге вырос крупный лысый мужчина с аккуратным пивным животиком, очень идущим к этому животику лунообразным лицом и двумя банками краски под мышками.

– Эх, и тяжко тащиться с этим на шестой этаж, весь запарился! А ведь в былые времена по десять километров бегал, как гнедой рысак! Кто теперь поверит! Ты, дочура, не видела, но… – отец Софьи, а это был именно он, поперхнулся на полуслове – только теперь он заметил, что его дочь стоит посреди комнаты вся растрепанная, в полунадетой юбке, а рядом с ней стоит неизвестный спортсмен в расстегнутой рубашке.

– Так-так-так! Ха-ха! Ха-ха-ха! А ты, дочура, я смотрю, времени не теряешь! Уже внуков нам с мамулей делаешь, а? – расхохотался отец. От его сочного раскатистого хохота, казалось, трясутся стены.

– Папа, – запунцовела Софья, – все совсем не так, как выглядит на первый взгляд. Мы готовились к экзамену.

– Ха-ха! Раздетые?

– Нет, я была в халате, но решила переодеться.

– Зачем? Все равно же пачкаться.

– Затем, что из дома в халате не выходят.

– Ха-ха! Да я вообще мусор в одних трусах выбрасывать хожу!

– Тьфу! Да вы сговорились! – сердито топнула ножкой Софья.

– Только не ссорьтесь, – вмешался Дима. – Тебе не надо выходить на улицу, я сильный и сам все дотащу. Кстати, рад познакомиться. Дмитрий!

– Вадим Петрович! – отец Софьи протянул свою огромную и волосатую, почти медвежью лапу. – Так что же, молодой человек? Как вам моя дочь?

– Хорошая девушка, – ответил Дима и, подумав, добавил: – Нельзя пожаловаться.

– Отлично готовит, правда?

– Хорошо готовит. Нельзя пожаловаться.

– И умная, правда?

– Очень умная. Нельзя пожаловаться. А почему вы спрашиваете?

– Просто имейте в виду – я в молодости был кандидатом в мастера по боксу. А с боксом, молодой человек, та же ботва, что с катанием на велосипеде – разучиться нельзя. Если я когда-нибудь увижу дочуру в слезах по вашей вине, то не обессудьте… Ха-ха! Ха-ха-ха!

– Папа! – выпалила Софья.

– Что, дочура? Помнишь, как я классно отделал твоего прежнего? Три недели в гипсе ходил! А мог бы вообще, как Венера Милосская, без рук и яиц…

– Папа! Я сейчас из дома сбегу!

– Уже и слова сказать нельзя. Эх, молодость! Пойдем тащить шкаф, Дима. Любишь кататься, люби и саночки возить, да. Закон природы!

Дима и Вадим Петрович исчезли в дверном проеме, оставив Софью прыгать по комнате – она обратно переодевалась из юбки в халат.

Через три минуты мужчины вернулись, держа в руках кресло: Вадим Петрович продолжал трещать во время переноски, как ди-джей утреннего радиошоу, репертуар уже навяз у Димы в зубах, и он бы с удовольствием треснул по ушастому приемнику кулаком, если б это было возможно. О том, что сам Дима является не кандидатом, а целым мастером спорта по боксу, он предпочел при знакомстве умолчать. Когда кресло было задвинуто на положенное место, в угол комнаты, Вадим Петрович вдруг учуял сквозь ацетон запах борща, и ноги понесли его на кухню.

– О, какой аромат! Какое благоухание! Ммм, колдунья. Солнце моё, если ты будешь варить такие борщи, я никогда не отпущу тебя замуж! О, мой бедный желудок, какое испытание!

Вадим Петрович открыл крышку кастрюли и притворно схватился за сердце:

– Не могу! Мочи нет терпеть такую прелесть. Кулинарный апокалипсис! Так будет выглядеть смерть моя – три всадника везут блюда с твоей стряпнёй, а впереди, главный, бледный, несёт кастрюлю с борщом… И я падаю замертво с сердечным приступом!

Софья отняла у Вадима Петровича крышку от кастрюли и сердито водрузила её на место:

– Сперва принесите всю мебель, не заставляйте маму ждать у подъезда. И вообще, тебе много борща нельзя – видал свой живот? Тем более никаких отбивных и блинов. Для тебя я салат из морковки и свёклы нарежу! Там нет ни жира ни холестерина.

– Какой холестерин? У меня сосуды как у новорождённого, можно в Кунсткамере показывать! – обиженным голосом заявил Вадим Петрович.

– Парня своего накормила, неужели бедного отца не накормишь?

– От каждого по потребностям, каждому по труду! А ты у нас в избыточном питании не нуждаешься и лентяй!

– Один половничек, дочура.

– А кто работать будет?

– Как кто? Посмотри, каков у тебя молодец. На нем пахать можно!

Дима вздохнул и сокрушенно посмотрел на свои дорогие брюки, в которых пришел заниматься – им угрожала досрочная химчистка. Но Вадима Петровича теперь было не отодрать от кухонного стола даже подъемным краном: он сидел, поскуливая, как щенок корги, и умильно глядел в глаза дочери.

– Дима, мне придется накормить этого голодного барбоса, – сдалась Софья.

– Да, разумеется. Там немного таскать – всего-то пара шкафов, кресло и еще чуток мебели, – вымученно улыбнулся он. – Ну, еще краски, инструменты, две картины, но это же мелочь.

– Еще кисти и гвозди, их тоже не забудь, – пробубнил Вадим Петрович с набитым ртом: он уже вовсю наворачивал борщ. – Знаешь, сколько я в твои годы вещей перетаскал? Я в студенческие годы грузчиком подрабатывал, так-то. Все, иди, иди!..

Дима, испытывая острое желание когда-нибудь проверить на прочность лысую макушку прожорливого софьиного папаши, отправился за очередной партией товара. Когда он через полчаса внес в квартиру разборный шкаф, стулья, кресла и картины, Вадим Петрович переключился с борща на десерт – он макал в малиновое варенье блины, поднимал голову и проглатывал угощение целиком, как тюлень в цирке. Время от времени он хвалил Софью за кулинарное мастерство и почесывал себе пузико.

– В наше время редко встретишь такого трудолюбивого парня, – с трудом оторвавшись от блинов, заметил он. – Теперь все любят только пожрать да от работы отлынивать! Где ты, моя молодость?

Ну что, гвозди принес?

– Вот, держите, – Дима передал Вадиму Петровичу коробку с гвоздями.

– Ага! Сейчас, дочура, ты увидишь, что такое настоящий работник! Сейчас я возьму в мозолистые руки молоток, гвозди и буду прибивать эти две картины к стене! – провозгласил Вадим Петрович так пафосно, точно отправлялся в последний бой с полчищем Чингисхана. – Как ты думаешь, что повесить в комнату – пейзаж или картину с попугаями? Я думаю, что попугаев мы повесим на кухню. Ведь попугай – это почти курица, а курица всяко имеет отношение к еде! Ха-ха-ха!

Дима развернулся и, не дожидаясь повешения попугаев, отправился за оставшимися рулонами обоев.

Наконец, все покупки были перетащены Димой в прихожую и он, отдуваясь, обозрел их: складывалось впечатление, что в квартиру Софьи переехал в полном ассортименте хозяйственный магазин. Внутренне содрогнувшись, Дима подумал, что теперь его попросят все это добро еще и расставить. Рядом с ним, улыбаясь, щебетала мадам Пирожкова, мама Софьи:

– Какой прекрасный юноша! Сделал столько работы и не просит ни копейки денег. Да еще молча, без этих плебейских «Жеваный крот!», «Разрази меня гром!» и прочего. Ах, меня так угнетает, когда мужчины ругаются! Но вы… вы просто чудо что за парень. Буду иметь вас в виду, если потребуется грубый физический труд! Софья, где ты его нашла?

– Эм, в вузе познакомились. Помогаю Диме готовиться к экзамену.

– Когда я вошел, она помогала ему готовиться к экзамену без юбки, – подмигнул Вадим Петрович.

– Папа! Ты опять! – вспыхнула Софья.

– Ой, по мне, готовьтесь сколько хотите, – отмахнулась мадам Пирожкова, смеясь. – Главное – предохраняйтесь.

– Ну, раз никто не против, мы пойдем в мою комнату, – объявила Софья.

– Так точно, – подтвердил Дима.

– Так точно? Погоди-ка! Так ты что же, пострел, в армии служил? – поднял брови Вадим Петрович.

– Служил. В спецназе в Новосибирске, – осторожно подтвердил Дима.

– А-ха-ха! Вот это мальчик! Ну, дочура, у тебя глаз алмаз! Погоди со своими экзаменами пока что. Сейчас мы, два бравых солдата Швейка, сядем за стол и раздавим бутылочку красненького в честь знакомства.

– Вадим, ну, может, им правда надо, – подала голос мадам Пирожкова.

– Цыц! Без баб разберемся. Идите в большую комнату, займитесь обоями, – категорично заявил Вадим Петрович. – Ну-с, молодой человек, где тут у нас бутылочка Ля Шаблизьена? Вот она, родимая. Сейчас мы ее вскроем.

Дима посмотрел на Софью: в ее круглых взбешенных глазах читалось: «Когда-нибудь сбегу из дома».

– Ух, какие мы сделали большие страшные глаза! – передразнил Вадим Петрович. – А я ещё страшнее умею! Вот, смотри!

Вадим Петрович растянул руками рот, вытаращил глаза так, что они вылезли из орбит, и высунул язык, как покойник. Софья крикнула: «Дурак!» и ушла в свою комнату, хлопнув дверью. Дима присел за стол и, вздохнув, придвинул к себе бокал. Вечер обещал быть долгим.