Текст книги "Натуральные обязательства в российском гражданском праве. Монография"

Ю. С. Гамбаров указывал: «Между полной недействительностью и полной силой сделки стоят смягченные формы недействительности и ослабленной силы действительности, таковы, например, сделки, по которым не дается иска, но оставляется возможность осуществления другими способами юридической защиты»^[180].

Справедливость данного вывода наглядно подтверждается историей возникновения и развития института натуральных обязательств.

Как уже указывалось ранее, obligationes naturales появились как обязательства рабов и подвластных детей, т. е. неправоспособных лиц. Подвластные лица, выступая в обороте от имени господина (домовладыки), могли принять обязательство без его разрешения, злоупотребить предоставляемым им доверием. Римское право охраняло собственников от таких несанкционированных действий. Однако поскольку в правовом порядке воздействовать на неправосубъектных лиц (рабов и детей) оно не могло, все негативные последствия ложились на их неосмотрительного контрагента. Сделки рабов и подвластных детей вплоть до классического периода вообще не признавались правом, а затем, если и допускались, то либо в качестве редких исключений, либо как основания «полудействительных» натуральных обязательств – но уже обязательств не господина или домовладыки, а самих подвластных лиц^[181].

Отсутствие иска по требованиям, вытекающим из пактов (неформальных соглашений), традиционно объясняется крайним формализмом древнего римского права, направленным на обеспечение стабильности, «правильности и устойчивости» гражданского оборота^[182]. Цивильное право негативно оценивало заключение договора в упрощенной форме, поскольку этими действиями подрывался установленный порядок, что и влекло непредоставление кредитору иска по такому обязательству. Римское pactum nudum, соглашение, не являющееся одним из цивильных контрактов классической эпохи, не снабженное в связи с этим иском (преторский эдикт давал pactum nudum лишь эксцепцию), однако не лишенное юридического значения, большинством исследователей называется в качестве одного из случаев натуральных обязательств. На это указывали, в частности, Машеляр, Ван-Веттер, Вебер, Хельманн^[183], Савиньи^[184], Дернбург^[185], Голевинский^[186], Азаревич^[187].

Что примечательно, в законодательстве ряда зарубежных стран в отличие от российского права сделки несовершеннолетних, совершенные без согласия их законных представителей, а также неформальные договоры и в настоящее время признаются основаниями натуральных обязательств^[188].

На первый взгляд заключение договора с несовершеннолетним или несоблюдение установленной законом формы не может считаться чем-то предосудительным или нежелательным. Принцип равенства субъектов гражданского права является одним из основополагающих, поэтому положение контрагентов несовершеннолетнего и совершеннолетнего лица не должны отличаться. Излишний формализм объективно препятствует развитию оборота, «выражая собой некоторую неразвитость мысли»^[189], в силу чего лишение иска притязаний из неформальных договоров может показаться излишне строгим. Кроме того, в приведенных случаях права должника могут и не нарушаться.

Вместе с тем стоит обратить внимание на то, что одной из целей правового регулирования является защита интересов «слабого» участника отношения, не обладающего должным уровнем опытности и юридической грамотности. Именно этим следует объяснить то, что в определенных случаях контрагенту такой «слабой» стороны законом предписывается указывать в письменном документе все условия обязательства, а иногда и обеспечивать нотариальное удостоверение сделки.

В первом случае это делается для того, чтобы «слабая» сторона могла, не обращаясь к тексту закона, определить свои права и обязанности, во втором – чтобы законность сделки могла быть проверена уполномоченным лицом.

При наличии сомнений в возрасте контрагента, лицо, действующее разумно и осмотрительно, должно либо убедиться в его полной дееспособности либо при необходимости получить согласие его законного представителя, который должен проверить выгодность условий сделки для его подопечного.

Установление данных правил позволяет осуществить ex ante (предварительный) контроль договорных условий и способствует обеспечению справедливости в отношениях сторон с неравными возможностями. Их несоблюдение создает угрозу включения в договор несправедливых условий и в связи с этим, разумеется, является нежелательным с политико-правовой точки зрения.

Мысль о том, что причиной лишения требований из натуральных обязательств принудительной силы является неодобрение со стороны правопорядка действий кредитора по таким обязательствам, подтверждается и на примере «задавненных» требований.

В литературе указывается, что установление норм об исковой давности имеет целью устранение проблем, связанных с доказыванием в случае инициирования спора спустя значительное время после нарушения права. Европейский Суд по правам человека так охарактеризовал назначение исковой давности: «… сроки давности устанавливаются в целях достижения правовой защищенности, поскольку право на защиту своих прав в суде было бы скомпрометировано, если бы суды выносили решения, основываясь на неполной в силу истекшего времени доказательственной базе»^[190].

Кроме того, исковая давность стимулирует участников гражданско-правовых отношений к своевременному осуществлению принадлежащих им прав, что исключает состояние неопределенности, и, следовательно, укрепляет оборот^[191].

Однако нетрудно заметить, что общепревентивная цель института исковой давности (дисциплинирование и стимулирование хозяйствующих субъектов) не может реализоваться иначе, как путем «наказания» кредитора за «нерадение» по отношению к собственным интересам^[192] (частная превенция).

Таким образом, стремление законодателя к обеспечению справедливости судебного разбирательства и укреплению гражданского оборота объясняет признание нежелательными действий, связанных с несвоевременной реализацией права на защиту, и установление санкции за их совершение.

Непредоставление кредитору по «игровым» обязательствам права на принудительное осуществление принадлежащего ему притязания также связано с негативной оценкой действий, связанных с участием в игре (пари). Лишение исковой защиты требований из игры обычно объясняется отсутствием «серьезности в их содержании и ничтожности интереса, представляемого ими для жизни общества»^[193], отсутствием у азартных игр «общеполезной цели»^[194], отрицательным отношением «современного общества к нетрудовым способам обогащения»^[195]. Н. П. Василевская напрямую пишет об обязательствах из игры как об отношениях, не соответствующих требованиям публичного порядка^[196]. Следовательно, неодобрительное отношение правопорядка к отдельным видам игр и пари налицо.

Высказанный выше тезис о причинах лишения obligationes naturales принудительной силы без труда может быть доказан и на других примерах обязательств, признаваемых натуральными, как в римском праве, так и в зарубежном законодательстве.

Его справедливость подтверждается также нормами действующего российского права. По общему правилу, сделка, не соответствующая закону или иным правовым актам, является оспоримой (ст. 168 ГК РФ). Однако непосредственно в ст. 168 ГК РФ названы два исключения: первое – если она посягает на публичные интересы либо права и охраняемые законом интересы третьих лиц (в указанном случае сделка ничтожна), второе – если законом предусмотрены иные последствия нарушения.

Один из примеров таких «иных» последствий содержится в ст. 1062 ГК РФ, регулирующей отношения, возникающие в связи с участием в игре (пари). В соответствии с пунктом первым указанной нормы организация игры (пари) лицом, не имеющим соответствующего разрешения, или участие в такой азартной игре влечет невозможность осуществления кредитором по обязательству принадлежащего ему права в принудительном (судебном) порядке.

В целях настоящего исследования представляется необходимым определить правовую природу такой санкции, как непредоставление кредитору права на иск.

По содержанию, т. е. в зависимости от характера воздействия на правонарушителя, санкции принято подразделять на имущественные и неимущественные. В результате лишения права на иск дополнительных имущественных обременений у нарушителя не возникает, непосредственного лишения его каких-либо материальных благ также не происходит. Это позволяет рассматривать данную санкцию как неимущественную, хотя, в конечном итоге, вследствие ее применения кредитор лишается возможности получения причитающегося ему по обязательству. Таким образом, эта мера принуждения влияет на имущественную сферу нарушителя опосредованно.

Важнейшей классификацией юридических санкций является их деление на меры защиты (восстановительные санкции) и меры ответственности (штрафные санкции)^[197].

Меры защиты, как и меры ответственности, представляют собой неблагоприятные для правонарушителя последствия организационного и (или) имущественного характера. Отличаются они тем, что меры защиты не связаны с осуждением правонарушителя (тогда как осуждение – главный признак ответственности)^[198], а их цель – восстановление благ управомоченного лица или восстановление правопорядка.

Осуждение кредитора не сопутствует признанию обязательства натуральным, применение соответствующих мер принуждения направлено лишь на стимулирование участников оборота к определенным моделям поведения. Таким образом, лишение его права на применение к должнику мер принудительного воздействия представляет собой меру защиты.

В зависимости от объекта, на защиту которого направлена их реализация, меры защиты подразделяются на меры защиты субъективных гражданских прав и охраняемых законом интересов и меры защиты правопорядка^[199].

Под правопорядком в литературе понимается «состояние упорядоченности общественных отношений, выражающее реальное, практическое осуществление требований… законности»^[200], «степень законности, демократичности общественного и государственного устройства»^[201], т. е. реализованная, фактически осуществленная законность.

Поскольку субъективные права и обязанности входят в содержание правоотношений, а правоотношения составляют правопорядок, то при нарушении субъективного гражданского права в любом случае осуществляется косвенное нарушение правопорядка. Вместе с тем возможна ситуация, при которой действиями лица не нарушаются субъективные права, но оказывается непосредственное отрицательное воздействие на правопорядок.

Как уже указывалось ранее, при совершении кредитором действий, влекущих возникновение натуральных обязательств, права должника не нарушаются. Однако его поведение в целом для социума является нежелательным, оно не соответствует моделям нормального поведения. Стремление законодателя к максимально возможному уменьшению числа соответствующих действий участников гражданско-правовых отношений проявляется в установлении санкций за их совершение.

На основании изложенного следует сделать вывод, что в рассматриваемом случае применяемые к нарушителю (кредитору) меры являются мерами защиты правопорядка.

Меры защиты правопорядка устанавливаются в целях обеспечения интересов всего общества, но условия и порядок применения данных санкций позволяют достичь их сочетания с интересами нарушителя (кредитора), которые также не остаются без внимания. В первую очередь это обеспечивается особым механизмом лишения его права на защиту, который не запускается автоматически (ipso jure – в силу закона). Предусмотренная мера принуждения реализуется только по воле обязанного лица. В соответствии с п. 1 ст. 9 ГК РФ граждане и юридические лица осуществляют принадлежащие им гражданские права по своему усмотрению. Признание обязательства натуральным означает, что право на защиту может быть осуществлено кредитором только по воле должника^[202].

Таким образом, меры принуждения носят в данном случае «мягкий» характер. Кроме того, обеспечение интересов кредитора достигается путем признания за obligationes naturales силы обязательства, и как следствие, установления запрета на истребование уплаченного.

§ 3. Натуральные обязательства как средство придания юридической силы отношениям, ранее не признаваемым правопорядком

Лишение кредитора по натуральному обязательству права на защиту представляет собой санкцию за неодобряемые правопорядком действия. Однако это только одна и представляется не самая значимая характеристика натуральных обязательств. Гораздо более важно то, что в целом ряде случаев натуральные обязательства возникали как способ «легализации» отношений, ранее не признаваемых правопорядком. В этом смысле они, безусловно, направлены на защиту прав кредитора – слабой стороны обязательства.

Конструкция натуральных обязательств находит свое применение в случаях, когда отказ в юридическом признании тех или иных действий, неодобряемых со стороны правопорядка, перестает устраивать оборот.

Именно так появились первые obligationes naturales – обязательства рабов и лиц, подчиненных отеческой власти.

Б. Боуффалл писал: «История признания за обязательствами рабов известной юридической силы показывает, как долго и как упорно римская юриспруденция держалась начал, выработанных еще формальным цивильным правом, и как только под давлением насущных потребностей нового гражданского оборота она решилась признать в их основании настоящее vinculum juris»^[203] (правовые узы).

Развитие торговли привело к невозможности совершения всех сделок лично домовладыкой. Для обеспечения экономических интересов домашних хозяйств необходимо было предоставить более широкие возможности лицам чужого права – рабам и пупиллам. Поскольку формализм старого цивильного права не соответствовал изменившимся экономическим условиям, для обоснования юридической силы таких отношений была использована категория jus naturale.

О. С. Иоффе писал: «Необходимо было, выработать такой критерий, который мог бы явиться вполне пригодным средством не только для истолкования и изменения действующих правовых норм, но и для разработки новых правоположений, для образования новых правовых норм и институтов. Такими критериями явились понятия aequitas и jus naturale, позволившие римским юристам, ссылаясь на требования справедливости и естественного права, добиваться изменения положительного законодательства и утверждения новых правил и форм регулирования отношений частного оборота»^[204].

Отличительными особенностями римского частного права были его преемственность, даже консерватизм, и одновременно с тем гибкость, способность откликаться на запросы оборота. Есть все основания полагать, что именно это сочетание и пробудило к жизни институт obligationes naturales. Вместе с тем создание конструкции натуральных обязательств – это все же нечто большее, нежели просто оригинальное решение существующей практической проблемы. Признав юридическую силу за обязательствами, несовершенными с точки зрения формы и субъектного состава, римские юристы вышли за пределы собственного представления об обязательствах. Не случайно натуральные обязательства были названы в литературе «одним из самых важных созданий юридического гения в древности, одним из самых изящных и самых величественных явлений на мировой сцене античной юридической жизни»^[205].

Таким образом, конструкция натуральных обязательств позволила придать отношениям, первоначально не признаваемым позитивным правом, юридическое значение (главным образом для легализации действий по их исполнению).

Данный вывод подтверждается также историей изменения в регулировании обязательств из неформальных сделок: от отказа в признании юридической силы за возникавшими в результате их совершения отношениями, через признание этих отношений натуральными обязательствами (в римском праве и законодательстве ряда зарубежных стран), к установлению в большинстве современных правопорядков такого их последствия, как невозможность ссылаться на свидетельские показания в доказательство их совершения. Похожий путь проходят обязательства из соглашений об установлении «гонораров успеха»^[206].

Однако наиболее ярким примером справедливости высказанного тезиса является развитие правового регулирования обязательств из игр и пари.

Римское частное право не относило обязательства из игры к числу натуральных. Алеаторные сделки считались в Риме недействительными (ответчику давалась эксцепция против иска кредитора об уплате долга), а уплаченное по игре могло быть истребовано обратно, причем при нежелании проигравшего вернуть уплаченное это могла сделать община или казна^[207]. Азартные игры были запрещены под страхом весьма сурового наказания. Разрешались только пари, заключаемые во время атлетических соревнований^[208].

Аналогичная квалификация игр и пари характерна в целом и для зарубежного права^[209]. Однако если, например, в Германском гражданском уложении применительно к играм и пари непосредственно указывается, что в данном случае обязательство не возникает (§ 762), то в других правопорядках данный вопрос урегулирован несколько иначе.

В частности, Code Civil говорит о непредоставлении иска о взыскании долга, возникшего из игры (ст. 1965)^[210], что позволяет предположить, что в данном случае речь идет именно о натуральном обязательстве.

Подобная квалификация до настоящего времени не признается бесспорной. Определение натурального обязательства во французской цивилистике как обязательства «чести и совести» ставит под сомнение возможность отнесения рисковых сделок к основаниям obligationes naturales.

В. И. Голевинский писал о том, что они являются безнравственными и запрещенными законом и поэтому не могут быть «исцелены» исполнением^[211].

М. Планиоль, настаивая на том, что естественное обязательство проистекает из морального долга, допускал возможность возникновения натуральных обязательств из недействительных договоров, но лишь в том случае, если последние не противоречат началам нравственности^[212].

Е. Годэмэ, признавая за натуральными обязательствами статус средства юридического прогресса и морализации права, утверждал, что игра натурального обязательства не вызывает. В данном случае возврат исполненного по долгу не допускается по другой причине: в силу того, что «обе стороны совершают безнравственное дело»^[213].

Р. Саватье, напротив, указывая на ничтожность договоров об уплате денег как долга из азартной игры, полагал, что обязательства из азартной игры являются натуральными и продолжают существовать как моральный долг, несмотря на то что право в данном случае не принуждает должника к исполнению натурального обязательства, так как оно является результатом признания ничтожности договора^[214].

Такие рассуждения могут показаться внутренне несогласованными. Однако учитывая достаточно специфичное отношение французского права к юридической составляющей натуральных обязательств, представляется, что противоречия между тем, что договор об игре является ничтожным и в то же время создает натуральное обязательство, нет. Используя категорию натуральных обязательств, французское законодательство признает юридическую силу за последствиями недействительных сделок^[215].

По английскому праву договор об игре признается недействительным (ничтожным). Однако при этом он не только не порождает права на иск, но и лишает возможности взыскать по суду уплаченное по договору (тогда как по общему правилу недействительность договора влечет двустороннюю реституцию). Таким образом, причины лишения требования о возврате исполненного по обязательству из игры состоят не в том, что подобное обязательство признается правом действительным и, следовательно, уплата по нему является исполнением. Напротив, лишение иска в данном случае – это санкция, применяемая к должнику, а не какая-либо уступка, «послабление» для кредитора. Лорд Мэнсфилд высказывался по этому поводу следующим образом: «Возражение о том, что договор является безнравственным или противозаконным в отношениях между истцом и ответчиком, во всех случаях звучит неуместно в устах ответчика. Возражения, однако, всегда принимаются не ради ответчика; это проистекало из общих принципов политики, выгодами которых ответчик пользовался в своих отношениях с истцом вопреки истинной справедливости случайно, если можно так выразиться»^[216].

В российском праве игры и пари долгое время считались действиями недозволенными – ст. 2014 Свода законов гражданских объявляла договоры займа по игре ничтожными (в качестве займа по игре рассматривался как собственно долг, вытекающий из игры, так и заем, сделанный с целью расплатиться по этому долгу). Игры и пари не создавали обязательств, а уплаченное по ним подлежало возврату^[217].

Однако со временем отношение к алеаторным сделкам стало более лояльным, что повлекло и изменение в их правовом «статусе» – ничтожность сменилась непринудительностью. Комментируя изменение судебной практики по отношению к играм и пари^[218], А. М. Гуляев писал: «Что по условиям сравнительно недавнего прошлого казалось совершенно недопустимым, то в настоящее время не встречает препятствий к своему осуществлению, несмотря на то что законы не изменились: изменились только взгляды общества и судей, живущих и действующих в обществе^[219]». В проекте Гражданского уложения уже непосредственно говорилось о натуральном характере требований из игры^[220].

В советский период отношение к «игровым» сделкам со стороны правопорядка было отрицательным: достаточно сказать, что участие в азартных играх признавалось административным правонарушением^[221], а их организация – уголовно наказуемым деянием^[222]. Однако в 90-е гг. это неприятие стало достаточно сдержанным, поэтому изменение подхода в правовом регулировании было вполне ожидаемо: за безусловным запретом азартных игр последовало разрешение на их организацию и проведение в допускаемых законом формах, обеспечивающих осуществление государством контроля над проведением игр и пари в целях защиты интересов их участников, а также публичных (в частности, фискальных) интересов (так называемые легитимированные игры и пари)^[223].

Е. Ю. Петров пишет: «Государство, осознавая высокую экономическую значимость проведения игр, допускает в ограниченном объеме установление правовых отношений, основанных на играх и пари»^[224].

Соответственно, организация игры (пари) лицом, не имеющим соответствующего разрешения, или участие в ней из действий запрещенных, влекущих наступление ответственности и недействительность обязательств, вытекающих из игры, стали действиями «неодобряемыми» позитивным правом, нежелательными. Отношения, вытекающие из «нелегитимированных» игр и пари, были отнесены законодателем к натуральным обязательствам, а соответствующие нормы помещены в главу четвертую Гражданского кодекса «Отдельные виды обязательств»^[225].

В литературе было очень точно подмечено: «… натуральные обязательства возникают в гражданском праве… в ситуации…, когда имеют место правоотношения, которые занимают промежуточное положение между признаваемыми правом (действительными) отношениями и отношениями, не признаваемыми правом в качестве действительных или правомерных»^[226].

Натуральные обязательства способны выступать в качестве гибкого правового инструмента адаптивного свойства, позволяющего примирить требования экономической целесообразности со строгостью общественной морали или формализмом позитивного права. Они, по меткому выражению А. Г. Федотова, могут быть «резиновой деталью», обеспечивающей работоспособность системы права, не позволяя «жестким деталям» ломать друг друга^[227]. Несмотря на то что данное сравнение было использовано автором в ином контексте (под «жесткими деталями» А. Г. Федотов понимает взаимоисключающие права должника и кредитора), оно представляется весьма удачным и для описания рассматриваемой функции натуральных обязательств.

В цивилистике зачастую указывается, что натуральные обязательства представляют собой «юридический атавизм», а общая тенденция развития законодательства должна быть направлена на сокращение их числа^[228]. Однако представляется, что конструкция натуральных обязательств, напротив, в силу своего социального назначения, содержит значительный потенциал, оценить который позволяет следующий пример. Одной из важнейших проблем современной российской правоприменительной практики является то, что возможность аннулирования договоров путем признания их недействительными или незаключенными используется недобросовестными должниками для уклонения от исполнения принятых на себя обязательств.

В целях укрепления оборота, формирования режима правовой определенности правовое регулирование должно быть сориентировано на сохранение и поддержание существующих договорных связей^[229], сокращение легальных возможностей признания сделок недействительными во всех случаях, когда недействительность сделки как гражданско-правовая санкция является неоправданной и явно несоразмерной характеру и последствиям допущенных при совершении сделки нарушений. При этом в первую очередь должны защищаться права и интересы добросовестных участников гражданских правоотношений^[230].

В связи с этим среди прочих мер, направленных на достижение указанных целей, некоторые из которых уже получили законодательное закрепление в рамках реформы гражданского законодательства^[231], представляется вполне целесообразным сокращение числа оснований для признания сделок (по крайней мере, двусторонних) недействительными и использование для регулирования соответствующих отношений конструкции натурального обязательства.

Например, вызывает определенные сомнения справедливость того факта, что сделки, совершенные лицами, не способными в достаточной степени разумно вести свои дела (ст. 175, 176 ГК РФ), лишены каких-либо последствий. Если оспоримые сделки лиц, не обладающих необходимой правоспособностью либо вышедших за пределы своих полномочий (ст. 173 ГК РФ), сделки, совершенные под влиянием заблуждения (если оно возникло по вине другой стороны – п. 6 ст. 178 ГК РФ), обмана, насилия, угрозы, а также кабальные сделки (ст. 179 ГК РФ) можно отнести к серьезным правонарушениям, потому что они предполагают виновность контрагента, то сделки лиц, не обладающих полной правоспособностью, таковыми не являются. Это в значительной степени сближает их с основаниями возникновения натуральных обязательств.

Признание недействительными сделок недееспособных (ст. 171 ГК РФ), малолетних (ст. 172 ГК РФ), а также лиц, не способных понимать значение своих действий и руководить ими (ст. 177 ГК РФ), обоснованно: указанные состояния (возраст, невменяемость, опьянение) могут быть определены контрагентом при обычной степени осмотрительности и осторожности. Однако, как верно было замечено Б. Боуффаллом, неполнота юридических обязательств несовершеннолетних, расточителей и душевнобольных «легко ускользает от кредиторов»^[232]. Даже недостижение контрагентом совершеннолетия может не быть очевидным, тогда как его психическое состояние, а тем более расточительность сокрыты от контрагента^[233].

Н. Растеряев писал о сделках несовершеннолетних: «Исчезнувшее в нашем законодательстве различие obligatio naturalis и civilis лишает возможности определить на практике [их] последствия с той точностью, какую видим в римском праве, а признать обязательства… вполне недействительными препятствует юридическое чувство справедливости»^[234].

При этом стоит отметить, что в некоторых зарубежных правопорядках (например, ст. 1513 Гражданского кодекса Эквадора, ст. 1527 Гражданского кодекса Колумбии, ст. 1425, 1426 Гражданского кодекса Филиппин) сделки лиц, обладающих неполной правоспособностью, рассматриваются именно как основания obligationes naturales^[235].

Таким образом, на отношения, возникающие в связи с совершением сделок лицами, не обладающими полной дееспособностью, вполне может быть распространен режим натуральных обязательств.

Указанное предложение является дискуссионным и требующим самостоятельного исследования, а высказанные идеи вряд ли готовы к скорому воплощению в виде конкретных правовых норм. Однако это предложение подтверждает принципиальную возможность расширения перечня натуральных обязательств, которое должно рассматриваться не как увеличение числа оснований для лишения права на судебную защиту, а как «легализация», придание юридической (хотя бы и неполной) силы тем отношениям, которые ею в настоящее время не наделены, возможно, без достаточных на то причин.

Краткие выводы

Таким образом, в результате анализа имеющихся точек зрения на причины, по которым притязания кредитора по натуральному обязательству лишены принудительной силы, следует сделать следующие выводы.

Рассмотрение натуральных обязательств как обязательств «доброй совести», основывающихся на началах нравственности и справедливости, обязательств по естественному праву не позволяет отделить их от других гражданско-правовых отношений и не объясняет причин их непринудительности.

Лишение права на иск (в широком смысле этого слова) представляет собой неимущественную санкцию, применяемую по отношению к кредитору по обязательству в связи с совершением им действий, которые рассматриваются правом как нежелательные, хотя и недостаточно серьезные для того, чтобы полностью лишить их юридической силы. Указанная мера принуждения относится к мерам защиты правопорядка.

Натуральные обязательства могут служить средством придания юридической силы отношениям, ранее не признаваемым правопорядком.

Данное качество конструкции натурального обязательства позволяет сделать вывод о возможности ее применения для регулирования отдельных отношений, которым в соответствии с действующим законодательством не придается юридическая сила (обязательства лиц, не обладающих полной дееспособностью).