Текст книги "Западня для ведьмы"

– Воспитаю себе придворную волшебницу, почему бы и нет? Я уже говорил, что не беру учеников, но раз такова воля Госпожи Вероятностей, никуда не денешься, для Тимодии придется сделать исключение.

Лекарке показалось, что последнее заявление до некоторой степени успокоило отца Тимодии, несмотря на его негодование и задетое самолюбие. Нет бы сразу по-человечески объяснить… Но «сразу по-человечески» – это Эдмару неинтересно. То-то он однажды за бокалом вина пожаловался с бередящим душу надрывом, что в его прежних жизнях нередко приключалась одна и та же грустная история: окружающие, до поры до времени настроенные миролюбиво, вдруг бросали все свои дела, собирались вместе и кидались его убивать.

«А ты зложителем не будь!» – вздохнула про себя Зинта, наблюдая, как Эдмар, сохраняя царственный вид, с небрежной учтивостью спроваживает визитеров.

Высказать ему это тотчас же не получилось, он беседовал с Римендой, а Зинту после всех сегодняшних хлопот клонило в сон, и она отправилась в отведенную ей комнату с кувшинками на потолке.

Проснулась лекарка за полночь. Почудилось, будто рядом что-то произошло или даже не произошло по-настоящему, а скользнуло мимо, словно почти неощутимое дуновение сквозняка.

Она вышла босиком на устланный циновками балкон, который оказался не то круговым, не то в половину дома. Черепица соседних крыш еле-еле серебрилась под ущербной луной. За оградой, на пустынном в этот час бульваре Шляпных Роз, среди темных крон деревьев тускло и сонно желтели фонари.

Засмотревшись на городскую ночь, Зинта тихо брела по балкону и, обогнув сахарно белеющую в потемках сиянскую скульптуру – дева-ящерица с мечом на поясе, прислужница Зерл Неотступной, – наткнулась на сидевшего в плетеном кресле Эдмара.

В первый момент показалось, что перед ней демон, похожий на Эдмара. Учитывая, с кем он порой якшается, – ничего бы удивительного… Но это был он собственной персоной. Лицо в неярком свете магической лампы, которую держала мраморная воительница, казалось фарфоровым, а одежда, напоминавшая китонскую баэгу, как будто была соткана из переливов синего и фиолетового мерцания.

Лекарка, впрочем, уже знала, что это обыкновенная, без волшебства, ткань из другого мира – «из искусственных световодных волокон», как пояснил Эдмар, а само одеяние называется «кимоно». Он и Зинте похожее подарил, только изумрудное с золотистыми бликами – словно солнце в листве, но она стеснялась носить такую красивую вещь, разве что когда они вместе с Суно и никто другой не увидит.

Эдмар держал бокал, а рядом с креслом, на изящном китонском столике, похожем на гриб, стояла початая бутылка.

– Ты что здесь сидишь за полночь и напиваешься в одиночку? – возмущенно ахнула Зинта, не в силах пройти мимо такого недоброжительского безобразия.

– А куда мне еще деваться, если у меня в спальне труп?

– Да у тебя тут полно комнат… – осмыслив только что услышанное, она осеклась. – Какой труп, откуда?

– Пожелай Рименде добрых посмертных путей. Госпоже Развилок уплачено за помощь.

Зинта так и сделала – пожелала, как подобает, тем более что Рименда вызывала у нее сочувствие, – и лишь после этого спросила:

– Что случилось? Я не слышала зова боли.

– Его и не было. Я довел ее до изнеможения любовными играми и после этого разом остановил работу жизненно важных центров.

– Ты ее убил? – уточнила Зинта скорее с печалью, чем с упреком. – Зачем? Так-то конечно, раз Госпожа Развилок решила взять с нее такую плату, деваться некуда, но она бы хоть прожила немного подольше, повидалась бы еще разок с Тимодией, погуляла по городу…

– Недолго бы погуляла, – хмыкнул Эдмар. – До соседнего перекрестка. Ее ведь там поджидают – и олух Севламонг, который ничего не понял, но считает меня губителем своего скромного семейного благополучия, и те два мага, которые прекрасно все поняли. Уж они постарались бы вытянуть, с чего Рименда так забеспокоилась из-за недуга дочери, хотя авторитетные люди заверяли ее, что никакой опасности нет, и что ей сказали в храме Двуликой, и кому она сама успела что-нибудь об этом сболтнуть. Не могут ведь они допустить утечки своих главнейших секретов. Ее ждал Дом Инквизиции. Красивую, решительную, страстную женщину там довольно скоро превратили бы в скулящий кусок мяса. Зинта, согласись, это было бы неэстетично и непристойно, поэтому я взял на себя смелость закончить с этим по-своему.

– Жалко, – угнетенно вздохнула Зинта.

– Поверь, для нее так лучше. Рименда умерла счастливой. Она знала, что умирает не напрасно – я напоследок сделал благородный жест и рассказал ей, от чего она спасла Тимодию. И вдобавок она хотя бы на пороге смерти получила удовольствие в постели – лучше поздно, чем никогда, не правда ли? Коллега Севламонг не только в Академии из рук вон плохо учился. Как доставить женщине телесное наслаждение, он тоже, сколько могу судить, понятия не имеет, – Эдмар легкомысленно фыркнул, словно речь шла вовсе не о жизни и смерти.

– А если бы ты забрал ее в другой мир? – опасливо понизив голос, справилась лекарка.

– Думаешь, там Рименда смогла бы скрыться от Госпожи Вероятностей? Что-то мне подсказывает, что вовсе нет… Подозреваю, что Двуликая, в отличие от других сонхийских богов, отнюдь не привязана исключительно к этому миру. Кроме того, если не расплатиться, есть риск, что развилка обернется тупиком, в таких делах плутовать нельзя. С Госпожой непредсказуемых случайностей шутки плохи. Она не раз рушила мои дела какой-нибудь на первый взгляд ерундой – это непременно происходило, если моя жизнь становилась чересчур отлаженной, оседлой и спокойной с ее точки зрения. Когда это случилось со мной в прошлом рождении, ее орудием стала одна восхитительная мерзавка, в которую я влюбился, как школьник. Госпоже Вероятностей угодно, чтобы я хранил верность своему амплуа авантюриста, тогда я могу рассчитывать, что она при необходимости подбросит мне спасительную развилку. Играть против нее я бы не рискнул, это, увы, заведомый проигрыш. И почем знать – может, у Госпожи есть какие-то виды на Рименду, и в следующем воплощении эту достойную даму ожидает более приятная судьба? Ты только представь, каково ей было бы после ночи со мной вернуться в постель к зануде Севламонгу с его-то темпераментом вареной трески… Брр, ужас.

– Вот зачем ты сравниваешь себя с другим, с которым едва познакомился, и себя хвалишь, а его хаешь?

– А что, неправда?

– Зложительство это самое что ни на есть! И Рименду все равно жалко.

– Знаешь, кого в этой истории надо жалеть по-настоящему? – доверительно поинтересовался Эдмар, отпив вина из бокала.

– Кого? – послушно спросила Зинта.

– Меня. Потому что кто умер, кто смертельно обиделся, кто ушел восвояси, кусая локти, а мне теперь предстоит возиться с противной маленькой плаксой, которую я купил на свою голову. Хотя лучше бы те же деньги потратил на шоколад или на визит в бордель.

Слишком много хонкусов вилось в воздухе вокруг вокзала в Сакханде. Объяснения тому были самые естественные. Ветрено. Пыли вдоволь. И до беззаконных юго-восточных земель, где полновластно хозяйничает волшебный народец, поезд домчался бы часа за три, не будь рельсы разобраны от греха подальше.

Хонкусы выглядели как белесые, тускловато-прозрачные воздушные шарики с нарисованными глумливыми рожицами. Они всегда не прочь закружить прохожего, запорошить ему глаза сором, растрепать одежду, запутать волосы в колтун, а то и утащить сорванную шляпу или платок, чтобы швырять друг дружке добычу, насмехаясь над невезучим владельцем.

Просто так их не заметишь: всего-навсего вихри пыли, ничего из ряда вон выходящего, но Орвехт с его недюжинными способностями «ущербного мага» видел волшебный народец так же отчетливо, как смуглых людей в коричневых или пестрых балахонах, шелудивых собак и запряженных в повозки ишаков, а Зомару помогал в этом амулет «Правдивое око».

Хонкусы с упорством раздразненного гусака набрасывались на тех, кто сошел с поезда. Для непосвященных всего-навсего остервенелая пляска пыли и песка, чего еще ждать в Сакханде? Для посвященных – вот и первый сюрприз… Суно небрежным жестом просигналил помощнику: ничего не предпринимай.

Экзорцисту его уровня не составляло труда разогнать обнаглевшую пылевую нечисть, а Зомар мог бы дать отпор, используя свои артефакты, но как раз этого и нельзя было делать. Атака хонкусов, скачущих вместе с мусором по привокзальной площади и с беззвучным хохотом дергающих прохожих за одежду, слишком смахивала на провокацию: прибыли с этим поездом те самые, кого велено выслеживать, или нет?

Суно и Зомар – не «те самые». Небогатый ларвезиец аристократического происхождения разыскивает свою сестру, которая одиннадцать лет назад вышла замуж за торговца, закупавшего в Сакханде пряности для перепродажи на север. Братец давно уже не получал весточек и не интересовался ее судьбой, но сейчас сестра ему позарез понадобилась: по завещанию богатого родственника, вступить в права владения наследством они могут только совместно. Иначе поместье, за счет которого можно поправить шаткие дела, уплывет на сторону.

Господина Хевсойма данг Бровальда вынужденное путешествие на край света не радовало, но он был полон решимости найти сонаследницу, безвестно канувшую вместе с мужем где-то в жарких далях млеющей на солнце Мадры. Хотя, пропустив рюмочку, крыл последними словами и потерявшуюся супружескую чету, и крючкотвора-завещателя.

Сопровождал его слуга-суриец Джахур, настороженный рябой проныра с вороватыми глазами.

Эмиссары Ложи изменили свою внешность с помощью заклинания, не оставляющего магических следов. Главным его недостатком было то, что оно действовало до полуночи, после чего приходилось возобновлять маскировку – до следующей полуночи, и так раз за разом.

Обычные чары личины тут не годились, волшебный народец их распознает, а артефактов вроде той булавки, которую Эдмар подарил Хеледике, у Ложи нет. Скорее всего нет, уточнил про себя Суно.

Лицо Зомара стало преувеличенно скуластым и еще больше горбоносым, на изъеденной оспинами щеке появился уродливый шрам.

У Орвехта черты расплылись и приобрели нездоровую одутловатость, довершил дело длинноволосый парик, засаленный с таким расчетом, чтобы не отличить от настоящей немытой шевелюры.

Последний штрих – потрепанный шарфик из китонского шелка, не иначе раскопанный в лавке старьевщика, кремовый с блекло серебрящимся узором. Новый китонский шарф господин Бровальд, увы, не мог себе позволить, в особенности теперь, когда такой товар резко подорожал ввиду роста спроса, да и Китон поднял цены, поскольку Ларвезе пришлось отказаться от прежних кабальных договоров. Бровальд гнался за модой не то чтобы по велению души, но он не желал ни в чем отставать от богатой столичной аристократии, которая вовсю подражала новому законодателю моды – достопочтенному Тейзургу, с недавних пор еще и князю Ляраны.

Поношенный, зато настоящий шарфик из таинственной нелюдской страны – это все же более пристойный компромисс, чем добротная вещь из недорогого ларвезийского шелка. Последнее в Аленде почиталось за дурной тон, ибо Тейзург до подобной вульгарности не опустился бы.

Орвехту однажды подумалось, что своим нынешним влиянием на моду Китон жестоко и утонченно отомстил Ларвезе за свои многолетние унижения после проигранной войны.

А шарфик у него был вовсе не такой простой, как можно подумать. Не из лавки старого тряпья. Ценный подарок коллеги Эдмара, с сюрпризом в китонском духе. Весьма полезная вещь в путешествии вроде нынешнего.

Что особенно мило, Эдмар преподнес ему пару шарфиков: один новый, другой истрепанный, разлохмаченный по краям – и оба с секретом.

Перед тем как пересечь мадрийскую границу, посланцы Ложи из комфортабельного служебного вагона пересели в общий, с обшарканной грязноватой обивкой и слабым, но неистребимым запахом отхожего места. У других пассажиров эти двое симпатии не снискали.

Господин был пренеприятной персоной и всячески подчеркивал, что он занимает в обществе более высокое положение, нежели окружающие, а в этом дрянном вагоне оказался в силу досадных временных затруднений. Слуга на его придирки оскорбительно огрызался – так, что Бровальд этого не слышал, зато слышали остальные – и нехорошо поглядывал на чужой багаж, словно высматривая, чем бы разжиться. Непроницательный брюзга, не умеющий ладить с людьми, и нагловатая бестия из сурийского молодняка, подросшего в Ларвезе, вдали от потерянной родины. Свою легенду маг и амулетчик отыграли на совесть.

Сторонний наблюдатель, зная о том, что это спектакль, мог бы подумать, что Зомар развлекается. И его догадка не имела бы ничего общего с действительностью: Зомар никогда не развлекался, он и смеяться-то не умел. Ухмыляясь, он щурил глаза в хитрые вороватые щелки – чтобы скрыть угрюмую сосредоточенность воина, прибегающего к дешевым уловкам ради победы. Словно пруд, поверхность которого морщится и гримасничает кривым зеркалом, а под ней спокойная студеная глубина. Или, может, не спокойная, а полная застывшей ярости? В отличие от того же Дирвена, Зомар умел держать свои эмоции при себе.

Орвехт от лицедейства получал известное удовольствие: порой совсем неплохо побыть не собой, а кем-то другим. Это все равно что облиться в жару холодной водой или выпить бокал вина, какого раньше не пробовал. Ты все тот же, но твои ощущения от соприкосновения с миром на некоторый промежуток времени резко меняются. Это полезно. Благотворная встряска – и заодно словно возврат в студенческие годы, когда Суно играл в любительском театре при Магической Академии, поэтому он ценил приключения такого рода.

Жмурясь от взвихренного песка и сора, они вместе с другими приезжими пробирались через галдящую толпу в тот конец площади, где ожидали клиентов наемные экипажи и паланкины. Беленное известкой здание вокзала сверкало под синим небом, словно глыба сахара посреди мусорной кучи.

Торговцы, попрошайки и зазывалы хватали за одежду, господин Хевсойм данг Бровальд гневно и нелепо замахивался на них тростью (опасное оружие в руках Суно Орвехта, отнюдь не пренебрегавшего немагической боевой подготовкой). Джахур, тащивший за ним баулы, сыпал прибаутками по-сурийски, производя впечатление развеселого ушлого парня. Его одолевала жажда убийства, которую он привычно держал под контролем. Правда, убивать ему хотелось вовсе не людей. Смуглых аборигенов, которые наперебой причитали, норовя вцепиться в рукав его рубашки или в полу застиранного поношенного камзола, он в худшем случае поколотил бы. Зато хонкусов спалил бы дотла, использовав «Прицел Зерл» заодно с «Глазом саламандры», это был один из его коронных приемов против волшебного народца. Другое дело, что ему бы и в голову не пришло пренебречь приказом и начать действовать без команды Орвехта.

Оба вполне убедительно притворялись, что не замечают хонкусов, хотя кривляющихся пылевых пакостников мельтешило над толпой не меньше сотни. У каждого болталась нитка, довершая сходство с упущенным воздушным шариком. Если поймать хонкуса за нитку, можно потребовать, чтобы он убирался прочь, и он не сможет не подчиниться – таково Условие, непреодолимое для этой разновидности волшебного народца.

Может, кто-то из толкущихся возле вокзала людей их и видел, но ловить никто не пытался: одного прогонишь – остальные разбушуются еще пуще и отомстят за причиненную собрату обиду.

Мелькнул в толпе и амуши, укрытый от человеческих глаз мороком невидимости. Долговязый, гротескно тощий, длиннорукий, с косматой травяной шевелюрой. Возможно, один из прислужников царицы Лормы. На нем был голубой атласный балахон, заляпанный кровью, и ожерелье из дохлых улиток. Господин Бровальд и прохвост-слуга не вызвали у него повышенного интереса: всего-навсего пара простых смертных – игрушки, добыча, пища, такого двуногого добра вокруг полно.

Суно закрылся наглухо, сейчас никто не распознал бы в нем мага, а Зомар до поры до времени «усыпил» свои амулеты – кроме «Правдивого ока», искусно замаскированного под дешевый оберег. Похоже, что трюк удался: ни амуши, ни назойливый пылевой народец не удостоили их вниманием. Впрочем, предположения, лежащие на поверхности, не всегда верны, и, претворяя в жизнь коварный план, не стоит отказывать в коварстве противнику.

Рыдваны, издали выглядевшие неказисто, но вроде бы прилично, вблизи наводили оторопь.

Старинные кареты ларвезийской работы, в которых разъезжали еще прабабки нынешнего поколения. Какие-то практичные люди, наученные делать деньги из воздуха, продали их на юг, вместо того чтобы пустить на дрова. Суно решил, что в такую ловушку на колесах не сядет, ибо не угадаешь, когда ей наступит конец: проковыляет она с полшаба, истязая тебя тряской и скрипом, а потом развалится на очередном ухабе – и на этом, может статься, твоя сыскная миссия бесславно закончится, на радость Чавдо Мулмонгу.

Были здесь и облезлые коляски поновее, тоже отрыжка просвещенного мира. На сиденье одной из них бесстыдно развалилась девица-амуши с вплетенными в травяные космы разноцветными ленточками. Она шутовски гримасничала и облизывала подбородок длинным трупно-зеленоватым языком, в прорехах рванины из коричневого с золотым шитьем шелка виднелись острые груди с серо-зелеными, как будто заросшими лишайником, ореолами сосков.

Судя по всему, никто из людей, кроме мага с помощником, ее не видел, но в то же время желающих сесть в этот экипаж не находилось, хотя возница вовсю зазывал пассажиров. Смутные ощущения на уровне «мне не нравится», «мне туда не хочется» спасали не обладающую магическим зрением публику от перспективы прокатиться в компании амуши – скорее всего в один конец и в последний раз.

Выслушав посулы возницы, мешавшего сурийское наречие с ломаным ларвезийским – мол, домчу, как по княжеской дороге, – господин Бровальд раздраженно отмахнулся: дороговато. У кого-то из приезжих посреди сутолоки стащили баул, поднялся шум, кто сочувственно причитал, кто показывал, куда побежали воры, причем разные доброхоты тыкали пальцами в разные стороны.

– Следи за багажом! – сварливо прикрикнул путешественник на Джахура. – Прибью тебя, если что-нибудь потеряется, каналья!

– Такой слуга не позволит обокрасть своего хозяина, – заметил, глядя на них сверху вниз, уже забравшийся в коляску торговец из Аленды – он был из числа попутчиков, невзлюбивших господина Бровальда за его несносное брюзжание и высокомерие. – Такой слуга скорее сам хозяина ограбит.

– Каналья! – рявкнул в пространство Хевсойм данг Бровальд, погрозив тростью.

И донельзя довольный собой торговец в тронувшемся экипаже, и осклабившийся Джахур могли принять это на свой счет. Да он наверняка имел в виду обоих! Все, кто находился рядом, так и подумали. Амуши презрительно скользнула взглядом мимо этой пары глупых смертных, которые явно не из тех, на кого стоит обратить внимание.

Дожидались тут клиентов и паланкины – обшарпанные короба, возле которых месили пыль босыми ногами и призывно жестикулировали дюжие смуглые носильщики. Не затесалось ли среди последних скрытого под усиленным мороком личины волшебного народца, поди проверь – для этого пришлось бы использовать заклятье, которое выдаст Орвехта с головой. С тем же результатом можно выйти на середину площади и крикнуть: «Здравствуйте, я – маг из Ларвезы!»

– Вот этот, – Бровальд брезгливо ткнул тростью в паланкин с грязно-белыми кистями. – Спроси у них, сколько стоит прокатиться в этом гробу с помойки, да скажи им, что я благородный человек в стесненных обстоятельствах.

По-сурийски этот самолюбивый господин не понимал ни слова, и тощий горбоносый слуга заодно выполнял при нем обязанности переводчика.

– Сколько возьмете, уважаемые, чтобы доставить моего хозяина с вещами до хорошей гостиницы?

– До совсем хорошей или до не самой дрянной? – смерив оценивающим взглядом путешественника, уточнил один из носильщиков.

– Мой хозяин – надутый ишак и скупердяй, – с заговорщическим видом поделился информацией Джахур. – Поэтому лучше до не самой дрянной.

– С бубенцами или без? – деловито справился суриец.

– А разница?

– С бубенцами сорок пять бахунов, без них тридцать, но без них будет нехорошо. С бубенцами больше чести – сразу видно, что несут не последнего человека. За честь надо платить, так и скажи хозяину.

– Тогда с бубенцами за сорок бахунов, договорились?

– Зачем режешь людей без ножа, уважаемый? Сорок пять.

– Побойтесь богов, уважаемые, мы ведь не ссорились, чтобы я резал людей ножом. Сорок – разве это плохая цена? А я уговорю хозяина, чтобы с бубенцами, иначе без них за тридцать, вам разве надо потерять целых десять бахунов?

– Да ты, парень, грабитель, – носильщик покачал головой и флегматично почесал могучее голое брюхо, вздымавшееся над грязным и потемневшим от пота вышитым поясом. – Лагуриш, вешай бубенцы.

– Пятьдесят бахунов за доставку до хорошей гостиницы, мы знатно сэкономили, – шепотом сообщил слуга Бровальду по-ларвезийски. – Зато я настоял, чтобы они повесили бубенцы – сразу видно, что едет почтенный человек, и все уступают дорогу.

– Пятьдесят? – в сомнении пожевав губами, переспросил хозяин. – Это дорого…

– Это дешево! Они-то сперва заломили восемьдесят – вы же слышали, как я с ними торговался!

Суно, и впрямь отлично все слышавший, изрядно развлекся этим спектаклем, хотя сохранял на отечном аристократическом лице недовольное выражение, какое пристало господину Бровальду.

Не за свой же счет веселимся: сумму на расходы Сокровенный Круг выдал, не скупясь.

Он отсчитал из потертого кошеля обмененные во время стоянки на границе мадрийские бахуны. Десять монет мигом исчезли в кармане у шельмы Джахура, чего хозяин, конечно же, не заметил.

Лагуриш, в отличие от своего дородного напарника весь свитый из жил и мускулов, но при этом малость кособокий, тем временем нацепил на футляр для путешественников гирлянду позеленелых медных бубенчиков – звук у них оказался неожиданно приятный.

Под размеренное шлепанье шагов и музыкальное звяканье паланкин плыл по пыльным улицам, пахнущим навозом и специями. Доходяга-подросток с болячками на руках и в закрывающей лицо ниже глаз матхаве, без которой сурийским женщинам и безбородым юнцам появляться на людях неприлично, катил следом расхлябанную тележку с багажом. Он не в первый раз работал вместе с носильщиками, и те поручились, что он не вор, но господин из Ларвезы опасался, что мелкий поганец по дороге испарится вместе с вещами. Кривые закоулки в жарком мареве располагали к такому повороту событий. Слуге, шагавшему рядом, было велено не спускать глаз с пухлых обшарпанных баулов, перетянутых ремнями, но сам их благородный владелец тоже нет-нет, да и выглядывал в окошко, приподнимая выгоревшую на солнце бязевую шторку.

Орвехт запоминал дорогу и знакомился с городом.

Джахур в это время чесал языком с сурийцами. Выложил всю подноготную своего хозяина, который ни бельмеса по-местному не понимал, так что не мог пресечь это безобразие. Мол-де тот и выпить не дурак, и скуп неимоверно, если только речь не идет о господской прихоти из разряда «я ничем не хуже других благородных». От щедрот ничего не перепадает, не бывает у этого ишака щедрот, приходится самому о себе заботиться. Ну, да мы позаботимся, не пропадем… Носильщики в ответ посмеивались.

«Истинный артист», – с оттенком грусти подумал Суно.

Если бы Зомар хоть немного наслаждался этой игрой… Но для него это не игра. Всего лишь проверенные рабочие приемы: если это сказать так, а то – вот этак и с такой интонацией, получишь желаемый результат. Словно калека шевелит пальцами, на самом деле их не ощущая. Или дисциплинированный больной равнодушно глотает бульон ложку за ложкой, не чувствуя вкуса.

А ведь мог бы быть обаятельным парнем: лицом некрасив, зато сколько дерзкого шарма – многим женщинам такие нравятся.

Вероятность, которая не осуществилась, ибо душа Зомара еще в раннем детстве как будто была рассечена на несколько онемелых частей. Скорее всего иначе он бы не выжил – перенесенная в то время боль его бы убила или свела с ума.

Суно придерживался мнения, что те, кто проделывает с другими такие вещи, будь то хоть люди, хоть волшебный народец, хоть еще кто, прощения не заслуживают. Разве что они сумеют исправить причиненное зло.

Поневоле подумалось об уважаемых коллегах и о тех, кого поближе к наступлению совершеннолетия помещают в Накопители, – это сколько же несостоявшихся жизней… Но большинство сонхийских магов, питающихся чужой силой, по сему поводу не рефлектирует. «Не парится», – как выразился бы Дирвен. Не нами заведено, по крайней мере не в этом рождении, – а значит, не нам и печалиться.

Зомар, не подозревавший о том, на какие невеселые размышления он навел своего старшего спутника, продолжал точить лясы с местными. Бессовестно выложил, что господин Бровальд промотал все свое невеликое состояние – потратил «на нужды благородного человека», и теперь может рассчитывать лишь на наследство, которого ему не видать, если он свою младшую сестрицу не разыщет.

Затем сюда и приехали. Эта красотка одиннадцать лет назад укатила в Сакханду вместе с мужем-торговцем, которого ее братец не жаловал, и давно уже о них ни слуху ни духу.

Если она все еще жива, ей сейчас двадцать девять. Уж такая красивая дама – Джахур видел ее портреты, хозяин показывал. Изящная, золотоволосая, с точеным белым личиком. Похожа на русалку или на песчанницу: их прелесть – словно отравленный золотистый мед, и сестрица господина Бровальда, говорят, в юности была вроде этих волшебных прелестниц. Персик на драгоценном блюде, такую надо искать по княжеским гаремам. Небось мужа прирезали, кому он нужен, а ее за большие деньги продали. Ее зовут Марлодия Шиверсойм, в девичестве Марлодия данг Бровальд – может, слыхали? Хозяин хоть и жадюга, но готов раскошелиться за сведения о норовистой сестрице.

Носильщики одобрительно цокали языками, когда Джахур расписывал, какая красавица эта Марлодия, а потом вклинился торжествующий фальцет паренька с тележкой: он видел своими глазами точь-в-точь такую женщину, как говорит Джахур-нуба, и за пятнадцать бахунов скажет, где ее искать.

Старшие заспорили: это вовсе не она, и звать ее не Марлодия, и лет ей не больше двадцати двух, и приехала она, по слухам, не из Ларвезы, а с того севера, который в стороне восходящего солнца. Их голоса звучали веско и пренебрежительно: знай свое место, молокосос, не влезай в серьезный мужской разговор.

Надо сказать, что несуществующая Марлодия, без которой господину Бровальду не видать наследства, была как вылитая похожа на Лорму. Орвехт никогда не видел царицу-вурвану, зато ее видел Эдмар, и вдобавок во время прошлогодней стычки в Олосохаре удалось допросить амуши из ее свиты, а волшебный народец, как известно, соврать не может.

Джахур без зазрения совести предложил сурийцам сделку: понятно, что девица, о которой вспомнил мальчишка, совсем не та, но давайте наплетем хозяину, что это, наверное, и есть его сестра? Ишак обрадуется и заплатит денег, которые поделим напополам.

Носильщики возмутились – не безнравственностью такого надувательства, а несправедливостью дележки: раз их участвует трое, и поживу надо делить по-честному, на троих.

На четверых, негодующе встрял мальчишка, это же он рассказал о золотовласой красавице из северной страны Руфагры! Ему пригрозили надавать тумаков, когда руки освободятся, но он не унимался, и спевшиеся мошенники сошлись на том, что ему, так и быть, тоже перепадет несколько монет, но он еще не дорос до полноправного участия в мужских делах и должен это понимать.

Джахур яростно торговался, однако в конце концов уступил: на троих, поровну, да наплюют за это боги в бесстыжие глаза и носильщикам, и всей их кровной родне.

Девицу звали Сонанк Амуан Глигодаго, и приехала она из Руфагры вместе со своим дядей, скупщиком редких старинных вещей. Этот муж темноволос и дороден, в зрелых летах. Выглядит важным, внушает почтение, а Сонанк держать в узде не умеет, во всем ей потакает: та и пирушки закатывает, и все время трется с разными мужчинами – тьфу, да и только. Появилась она в городе недавно, но уже успела нажить дурную славу. Будь господин Глигодаго сурийцем, он бы от такого неуважения удавился собственным поясом, либо, что вернее, удавил бы Сонанк Амуан. Или продал бы ее работорговцам, что гораздо практичней.

Это вполне может быть Лорма, дорвавшаяся до человеческого общества, и за компанию с ней Чавдо Мулмонг. Суно охватил холодноватый охотничий азарт. Немного поторговавшись – разве можно в Суринани без этого! – он раскошелился за сведения о «сестрице». Глядя на него честными глазами, проходимцы пересказали все то, что он и так уже слышал, и сообщили, где поселились Глигодаго.

В гостинице Бровальд без умолку ворчал, ругая своего слугу, жару, цены и грязную комнату. Владелец заведения знает о том, что на свете существует такая вещь, как кусок мыла? Ах, все-таки знает? Тогда почему же эту вещь не принесли вместе с тазиком для умывания и кувшином? Ах, за отдельную плату? Да он за «отдельную плату» наденет покореженный медный тазик на голову содержателю этого помойного притона с замызганными стенами! Ах, стены здесь вовсе не замызганные, просто постояльцы давят то, что по ним ползает? Вон как раз ползет… Уберите отсюда эту мохнатую красно-бурую дрянь длиной с палец! Он не согласен платить пятьдесят бахунов в день за помещение, в котором водится такое!

Владелец гостиницы, все с тем же благодушно-терпеливым выражением на полном лице, скинул заскорузлый вышитый башмак и прихлопнул насекомое. Пятен на стене стало на одно больше.

– Он сказал, чтобы мы тоже так делали, тогда все будет хорошо, – перевел Джахур.

Переводил он весьма вольно, опуская те оскорбления, которыми сыпал его благородный хозяин, и заодно доверительно объясняя сурийцу, что господин Бровальд – все равно что ишак, который поорет и успокоится.

После скандала и обруганного Бровальдом обеда агенты Ложи отправились с визитом к господину Глигодаго, подданному руфагрийского королевства.

Сакханда, столица Мадры, была городом большим, густонаселенным и пестрым, вдобавок на удивление терпимым к иноземным обычаям. Последнее для Суринани можно почитать за редкость: большинство сурийцев придерживалось мнения, что чужаки должны жить или так же, как они, или вообще никак. Те, кто сколотил Ктарму, именно этот подход взяли за основу для своего учения. Однако Мадра кормилась бесконечной куплей-перепродажей чего угодно, здесь сходились и пересекались торговые пути со всех сторон света – это была страна купцов, дипломатов, махинаторов, воров, авантюристов, но отнюдь не ярых борцов за Всеобщую Одинаковость.