Текст книги "Западня для ведьмы"

– Я знал вас за людей с пристойными манерами, а вы соревнуетесь в неизящном сквернословии, не стесняясь окружающих, – заметил Тейзург с видом шокированной добродетели. – Зинта, Зинта, как это грустно, где твой хороший вкус? Демоны Хиалы спасаются от тебя бегством, зажав уши, чтобы не слышать твою непотребную брань! Уж прости, но я бы сейчас не назвал тебя примером для подражания.

– Пошел вон, жабий мерзавец! – выпалила лекарка. – Чтоб глаза мои больше тебя не видели! Я тебя теперь знать не знаю, придешь к нам в гости – вытолкаю взашей, зложитель, тать бесстыжий, окаянец беззаконный, шлюха портовая, кровопийца вероломный, индивидуалист!

– Зинта, с твоей стороны некрасиво всем об этом рассказывать, – кротко упрекнул Эдмар. – Я давно сменил род занятий. Лисичка, боюсь, этот удручающий поток сквернословия не скоро иссякнет, пойдем отсюда…

Он обнял Серебряного Лиса за талию, а тот его – за плечи, будто бы утешая после всего услышанного, и эта идиллическая парочка скрылась в тумане под аркой, висевшей посреди опустелой комнаты. Зинта в сердцах плюнула им вслед за мгновение до того, как Врата Хиалы исчезли.

– Дура! – обругал ее Суно, только теперь разжав свою железную хватку.

– Знаю! – огрызнулась лекарка.

– А по-моему, не знаешь, иначе не отколола бы такой глупости. Никогда не плюй на демонов. Это все равно что сказать: «Видеть вас не желаю, но если захотите встретиться – вот вам адресок, чтобы вы в любой момент смогли меня найти». Насчет того, что эффектный плевок защищает от ненужных незримых связей – суеверие и заблуждение, в действительности через слюну недолго установить привязку к плюнувшему. В этот раз я принял меры, перебил возможную привязку заклинанием, и коллега Тейзург, если не ошибаюсь, со своей стороны сделал то же самое, так что для этих демонов к тебе дорожки нет. Но учти на будущее.

– Хорошо, учту, – согласилась Зинта, однако тут же хмуро поинтересовалась: – Почему ты не помешал им, когда они потащили людей в Хиалу?

– Потому что от своего руководства я таких указаний, хвала богам, не получал, а по собственной инициативе защищать подлецов не собираюсь, – его голос прозвучал колюче и сухо. – Эти несчастные не только здесь побывали, но еще и в сурийских кварталах, и если тебя на тот момент не было дома, там они много кого застали… Ты же видела пострадавших, я имею в виду тех счастливчиков, которые дожили до встречи с тобой. Многих лечить не понадобилось, сразу повезли хоронить, как Селдабур-нубу. При погромах любого толка в первую очередь достается тем, кто не может отбиться и убежать, – старикам, больным, маленьким детям. Полагаю, что те здоровые безмозглые лбы, из-за которых Ложа пошла на эту меру, в большинстве уцелели, а расплачиваться за их подвиги пришлось невиновным.

Она не стала говорить: «Что же ты?» В Ложе все решают архимаги, а Суно Орвехт – исполнитель, пусть и не самого низкого ранга.

Тихо заметила:

– Выглядели-то они жалкими да смирными – люди как люди, которые попали в беду. Не верится, что это они таких дел натворили…

– Можешь не сомневаться, они. Обычная картина, хорошо знакомая любому дознавателю: преступник, который чувствует себя безнаказанным, и преступник, которого притянули к ответу, – это зачастую буквально два разных человека. Кроме того, им разрешили творить все, чего душа пожелает, и посулили, что расплаты за это не будет, вот они и разгулялись. Нет уж, расходовать на них свое сочувствие я не собираюсь, лучше приберегу его для более достойных объектов. Поехали домой?

Тяжело вздохнув, Зинта в последний раз оглядела грязную и выцветшую, как будто незнакомую комнату.

– Ладно. Только давай я тебе сначала ушиб на ноге залечу.

Внизу правой голени у него набухла здоровенная гематома. Лягнула, как лошадь – и впрямь дура, кто же еще?

Всю дорогу до дома Зинта пристыженно молчала. Только за ужином спросила:

– О том, что у него шуба из демона, ты сразу догадался?

– Я видел, что шуба непростая, но поначалу решил, что это волшебная вещь. Каюсь, не пришло в голову, что он самого Серебряного Лиса на себе таскает.

– А кто этого Лиса в скалу тогда засадил, неизвестно?

Она задавала вопрос за вопросом, чтобы поговорить с ним хоть о чем, лишь бы он не сидел такой невеселый и отстраненный, как будто в далеком окне за стеклом. Отвечал он ласково – значит, сердился не на Зинту, несмотря на то, что она отмочила.

– Это был кто-то из другого мира. В Сонхи он надолго не задержался, как пришел, так и ушел. Видимо, Лис его допек сверх меры. Зато с Эдмаром они два башмака пара, оба любят помолоть языками да порисоваться.

– Да уж, – буркнула Зинта.

Позже ее начала грызть совесть. То, что учинил Тейзург, она не оправдывала: негоже так с людьми поступать, пусть даже с плохими, тем более что сам-то он разве хороший? Только напрасно она брякнула о том, как он поначалу, до того как стал могущественным магом, на прожитье зарабатывал. Ничего похвального в этом нет, но попрекать его этим не стоило. Эдмар ведь не только на себя те деньги тратил, еще и Зинту кормил, она тогда наконец-то начала есть досыта после нескольких лет жизни впроголодь.

В Молоне земли не особенно плодородные, продовольствие дорогое, а у лекаря под дланью Тавше, регулярно пропускающего через себя поток целительной божественной силы, аппетит изрядный, и вдобавок необходимость: не будешь есть за двоих, истаешь раньше времени. Зинта в прежнюю пору об этом не задумывалась, не настолько веселая была у нее тогда жизнь, чтобы она боялась истаять.

В Ларвезе ее повсюду старались хорошо накормить. Если ей доводилось лечить бедняка, у которого дома хоть шаром покати, за порогом ее обычно поджидали те из соседей пациента, кто побогаче, и зазывали к себе пообедать. Такие, как она, здесь наперечет.

Зато в Молоне, стране добрых коллективистов, избранных служителей Милосердной водилось в избытке: тамошние нравы способствовали воспитанию бескорыстных доброжителей, всегда готовых поставить общее благо превыше собственного, а Тавше, как известно, лишь над такими простирает свою длань.

Жалованье у Зинты было небольшое, что в Апне, что в столице, да и пациенты ей чаще всего доставались небогатые. Она не роптала: должен ведь и этих кто-то лечить.

С Улгером однажды попыталась договориться о том, что хорошо бы он поменьше пил, чтобы у нее была возможность побольше есть. Тот объяснил, что не пить не может, слишком больно его ранит непонимание окружающих, и к тому же он не думает, что Зинта преждевременно истает, она ведь сильная, и Тавше к ней благосклонна, поэтому он верит, что с ней все будет в порядке. Глядел он при этом до того страдальчески, что лекарка почувствовала себя бессовестно жестокой и больше к этой теме не возвращалась.

А насмешливый и беспринципный Эдмар, от пресловутого непонимания ничуть не страдавший, приносил домой вдоволь еды. Зарабатывал он на эту еду способом, от которого ранимый Улгер пришел бы в ужас. Когда Зинта начинала размышлять о вещах такого рода, ей казалось, что жизнь похожа на сплошную пеструю путаницу, и нет никакой возможности в этом разобраться, и если за какую-нибудь из перепутанных ниток потянуть, нипочем не угадаешь заранее, что вытянешь… По счастью, у нее было не так уж много времени для праздных размышлений.

– Решением Высокого суда Великой Державы Овдабы Нинодия Булонг признана виновной в попытке похищения четырнадцатилетней Талинсы Булонг, также в нападении на представителей власти и нанесении побоев, также в жестокосердии, которое проявилось в том, что она запрещала четырнадцатилетней Талинсе Булонг крошить на куски булку сдобную с ягодами лимчи сушеными засахаренными с целью поедания булки отдельно, ягод отдельно, злостно препятствуя таким образом Детскому Счастью последней, также в ненадлежащем исполнении родительских обязанностей, что проявилось в недостаточном присмотре за четырнадцатилетней девочкой, каковую видели на улицах Абенгарта без сопровождения взрослых, также в отсутствии материнского инстинкта, проявившемся в том, что при задержании Нинодия Булонг нанесла кулаками побои офицеру полиции, вместо того чтобы смирить свои чувства и не расстраивать наблюдавшую эту сцену четырнадцатилетнюю девочку, также в оскорбительных высказываниях в адрес Надзора за Детским Счастьем, также в причинении ущерба законным интересам службы Надзора за Детским Счастьем, каковой ущерб был причинен преступными действиями Нинодии Булонг, вознамерившейся вывезти четырнадцатилетнюю Талинсу Булонг в другую страну без разрешения Надзора за Детским Счастьем. Принимая во внимание доказанную вину жестокосердной Нинодии Булонг, Высокий суд лишает обвиняемую родительских прав в отношении четырнадцатилетней Талинсы Булонг. Обвиняемая приговаривается к одному месяцу тюремного заключения, а также к выплате компенсации за ущерб службе Надзора за Детским Счастьем в размере полутора тысяч ролтингов, штрафа в городскую казну Абенгарта в размере тысячи ролтингов и судебных издержек в размере трехсот пятидесяти двух ролтингов. Высокий суд постановил четырнадцатилетнюю девочку Талинсу Булонг, ради обеспечения безопасности изъятого у жестокосердной матери ребенка, поместить в приют для конфискованных детей, дабы в дальнейшем передать на воспитание в приемную семью.

Судья умолк и перевел дух. У Плясуньи голова шла кругом от его речей, так и хотелось выпалить: «Да что ж это за белиберда?!», но она благоразумно сдержалась.

Лицо у нее опухло, под левым глазом красовался синяк, на запястьях – ссадины от наручников. На нее вначале шикали, чтобы она «это» прикрыла, а то неприлично, однако Нинодия, наоборот, запихнула пышные кружевные манжеты под верхние рукава, выставив запястья на всеобщее обозрение. Пусть полюбуются, как ее отделали.

– Пожалуйста, оставьте меня с маменькой, – жалобно попросила «четырнадцатилетняя Талинса». – Мы же ничего плохого не совершили…

– Девочка, пойдем, – над ней нависло суровое бледное лицо дамы из службы Надзора. – Мы отвезем тебя туда, где о тебе будут с любовью заботиться.

Змейка с покорным видом поднялась со скамьи. Да, это безумие, и оно в этой холодной богатой стране повсюду, как плесень на лежалом хлебе или сыпь на теле больного, подцепившего собачью пестрянку. Служба Надзора за Детским Счастьем пусть и не имела отношения к волшебству и не ворочала большими деньгами, но пользовалась в Овдабе громадным влиянием.

Не бывало такого, чтобы Надзор проиграл какую-нибудь тяжбу, ведь признай суд его неправоту, пусть даже очевидную, – и сразу поднимется шум: значит, вы против Детского Счастья, вы за жестокое обращение с несчастными крошками? При этом мнение самих несчастных крошек принималось в расчет, только если оно совпадало с утверждениями блюстителей из Надзора. В остальных случаях его игнорировали: мало ли что там мелет очередная неразумная крошка? Так что Дирвен Кориц или Талинса Булонг могли говорить что угодно, для овдейского суда в их словах было не больше смысла, чем в скрипе плохо смазанной двери.

Плясунья и Змейка еле успели обменяться растерянными взглядами, когда их повели к выходу из сумрачно-помпезного зала, каждую под своим конвоем.

Влипли. Из-за ягод лимчи, как и предсказывала когда-то вещая бабка Данра в деревне песчаных ведьм. Хотя не будь той злополучной булки, блюстители Детского Счастья нашли бы другой повод.

«Боги, защитите меня от тех, кто защищает мои права! – мысленно взмолилась Хеледика, переиначив иномирское изречение, услышанное однажды от Эдмара. – От тех, кто их нарушает, я и сама как-нибудь отобьюсь…»

Сновидческие горы пока еще были неразличимы в лиловых тенях полярного утра, но Салдун Заячья Лапа знал, что они на месте. Горы уйти не могут, просто они до поры прячутся, словно морж или вырастающий со дна камень под толщей студеной темно-зеленой воды.

Четверо изможденных кораблекрушенцев-найденышей, которых звали Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, чувствовали себя скверно, однако из последних сил рвались на юг. Чуют, что там их дом. Если помрут в тундре, их духи тут не останутся – птицами умчатся в ту сторону.

На стоянках они чаще молчали, но изредка лопотали меж собой по-своему. Салдун их речей не понимал.

С севера им в спины задувал свирепый ледяной ветер: убирайтесь отсюда, не задерживайтесь. Это Великий Белый Пес гнал их прочь.

Глава 3
Дирвен и куджарх

Выставка Великого Светлейшего Собрания занимала обширную территорию в центре Пергамона. Земля там сплошь упрятана в белокаменный панцирь, в плитах вырезаны фигурные выемки для охранных знаков. За минувшие с прошлого Собрания пять лет бронзовые магические символы потускнели, но в ходе подготовки к нынешнему мероприятию их начистили до блеска, и теперь они могли соперничать с позолоченными шпилями выставочных павильонов, похожих на миниатюрные королевские дворцы.

Здесь можно было увидеть всевозможные диковины, как сонхийские, так и добытые в чужих мирах, образцы минералов, гербарии, восковые фигуры, чучела, скульптуры, картины, а также клумбы с волшебными растениями и виварий.

Пока что праздную публику на Выставку не пускали. Завтра и послезавтра, когда там будут гулять почетные гости, тоже не пустят. Для простых посетителей доступ туда откроют на третий-четвертый день, тогда и можно будет на все посмотреть.

Зинта, стоявшая среди других любопытствующих горожан, прильнула к узорчатой решетке. На белых дорожках виднелись немногочисленные фигуры в мантиях или в парадной форме амулетчиков. Шелестели струи фонтанов, негромко играла благостная торжественная музыка – она ни на мгновение не смолкала, и ее было слышно в любом из уголков Выставки. Из вивария не доносилось никакого шума, он был накрыт «пологом беззвучия».

– Добрый день, госпожа Зинта!

Лекарка обернулась и учтиво ответила на приветствие, внутренне подобравшись. Рядом с ней остановился почтенный Троглехт, тот самый маг, который выманил ее из Аленды перед сурийским погромом. Как обычно, он слащаво улыбался – без фальши, с искренним умилением. Он называл себя ее верным поклонником, вдобавок у него были хронические проблемы с печенью и желчным пузырем, и она его дважды лечила, так что он был к ней всей душой расположен, вот только на взаимность рассчитывать не мог, в особенности после той зимней истории.

– Госпожа Зинта, вы все хорошеете и хорошеете! Нежная молонская роза, истинный розанчик на пироженке! – Троглехт причмокнул. – Не хотите ли прогуляться по нашей Выставке?

– Туда ведь нельзя посторонним.

– Я вас проведу, – он наклонился ближе, так что она почувствовала запах несвежего дыхания и модной туалетной воды «Доблестный рыцарь». – Со мной пропустят. Коллега Суно не приглашал вас туда? Все-то ему некогда…

«Да ты с моим Суно и рядом не стоял», – подумала Зинта сердито, но все-таки пошла с ним, уж очень ей хотелось посмотреть на Выставку не в общей толчее, а сейчас, пока там тишина и малолюдье.

Они направились к огромным белым воротам в четыре арки. Маг расточал комплименты и выспрашивал, как ей живется, Зинта болтала о пустяках. Еще в Молоне Эдмар, принятый в паянскую гильдию контрабандистов, научил ее этой уловке, чтобы она, с ее-то доброжительской привычкой отвечать на вопросы по-честному, не сказанула лишнего. В иных ситуациях это очень выручало, только приходилось быстро соображать, какой бы ерунды наговорить заместо важного.

Троглехт много узнал о забавных выходках кошки Тилибирии и о том, как Зинта сначала выбирала в лавке, а потом сама вешала в спальне новую штору, синюю с вышитыми золотыми птицами, потому что старую, с кораблями, порвала Тилибирия, когда пыталась взобраться по ней наверх.

В конце концов он капитулировал и сам начал рассказывать о Выставке. Это было интересно, но собеседник все равно Зинте не нравился, до мурашек по коже, до телесного отвращения.

Тех, кто был ей симпатичен, она всегда видела привлекательными: любая некрасивость словно затушевывалась, ее внимание цеплялось за то, что во внешности человека есть хорошего. В каждом ведь что-нибудь такое да найдется. А в Троглехте ее все отталкивало – и благообразное дряблое лицо с нездоровой кожей, и подвижные бледные пальцы, и его манера причмокивать, если речь заходила о том, что любезно его сердцу. Хотя до истории с пожаром он у нее такого отношения не вызывал. Скорее всего не он поджег ту усадьбу в Камсуге, он лишь принял мыслевесть, чтобы не мешкая выполнить свою часть работы – спровадить туда лекарку. Благодаря этому она уцелела, однако что-то не хотелось говорить ему «спасибо».

– Обратите внимание на эту клумбу!

Громадная, не меньше пяти шагов в поперечнике, клумба посреди обширной площадки была огорожена резным мраморным бортиком. Из черной земли выглядывало множество ростков, как будто покрытых перламутровым лаком.

– Какие красивые, – вырвалось у Зинты.

– Сокровище достопочтенного коллеги Зибелдона, – пояснил провожатый. – Иноглярии, волшебные растения из мира Туан Тиги. Даже там они считаются большой редкостью, а у нас и подавно. Почтеннейший Зибелдон добыл семена иноглярий с риском для жизни, ценой головоломных интриг и комбинаций, и Сокровенному Кругу стоило великого труда уговорить его на эту демонстрацию. Он в конце концов согласился, ради приумножения славы Светлейшей Ложи, но посулил, что превратит в жабу того мерзавца, который погубит ему хотя бы один росток. Иноглярии, которые едва взошли, весьма нежны и прихотливы. Через несколько месяцев они превратятся в деревца, которые принесут плоды, с виду точь-в-точь перламутровые, словно, не побоюсь этого сравнения, раковина моллюска изнутри. Ах, как я мечтаю об одной прелестной потаенной раковине, которая, хотелось бы мне в это верить, ждет не дождется своего преданного моллюска, госпожа Зинта…

Троглехт сделал многозначительную паузу.

«Экую гадость брякнул… Я бы твоего моллюска на совок да в помойное ведро!»

Зинте хотелось сказать это вслух, а потом повернуться и уйти, но она молчала, с заинтересованным видом разглядывая дивные растения, будто пропустила намек мимо ушей.

Негоже с ним ссориться. Не из-за себя – из-за Суно. Того частенько вызывали для бесед в Дом Инквизиции. Возможно, подозревали в тайной нелояльности, подмечая то промелькнувшее в глазах выражение, то нотки горечи в деловитом тоне. Он и так словно ходит по тонкому льду, и Зинта не хотела провоцировать ситуации, из-за которых его отношения с коллегами могли бы ухудшиться. Во всяком случае, она тому причиной не будет.

Не услышав отклика, ее спутник с достоинством поправил выглядывающий из-за ворота мантии шарф тончайшего китонского шелка, с яблоневыми цветами на кремовом фоне. И его сия мода не миновала! Шея, как у ощипанного гусака, а туда же – Эдмару подражает.

– Плоды иноглярий незаменимы при изготовлении некоторых ценнейших артефактов, – грустным голосом сообщил не дождавшийся поощрения воздыхатель. – Такое чудо у нас на Выставке представлено впервые за последнюю сотню лет, в прошлые разы на этом месте были высажены малеоры из тропиков, такие же, как на клумбах поменьше.

По окружности площадки располагалось восемь куртин с кустиками, усыпанными пышными шаровидными цветами – золотисто-желтыми, пурпурными, фиолетовыми, розовыми, ярко-красными, в воздухе над ними мерцали искры тех же оттенков.

– Их привезли сюда вместе с волшебным народцем, который для людей безобиден, вроде крохотных человечков с крылышками, как у тропических бабочек. Днем они прячутся, а по вечерам танцуют. В разлуке со своим народцем малеоры зачахнут.

– Обязательно посмотрю на них вечером, – вежливо отозвалась Зинта.

Ей хотелось спросить, достопочтенный Зибелдон – это тот самый Зибелдон, который много путешествовал по чужим мирам и написал об этом несколько книг? Его «Повести странника» были переведены даже на молонский, Зинта все прочитала от корки до корки, а потом еще и перечитывала. Если да, глянуть бы на него хоть издали… Она решила, что лучше спросит у Суно.

– А пойдемте в виварий? – предложил Троглехт.

Словно внезапно додумался до мысли, что посещение вивария сделает даму более благосклонной к его персоне.

Сходить туда и впрямь стоило: вот уж где будет не протолкнуться, когда Выставку откроют для всех желающих.

После рукоглазов, сумеречных певунов, камнеедов, громадных пауков, ядовитых волосатых жаб и златоперых птиц у Зинты осталось впечатление, что она долго-долго бродила по каким-то странным ответвлениям реальности, нисколько не похожим на обыкновенную жизнь, а под конец маг повел ее смотреть куджарха.

Эту тварь из пустыни Олосохар держали в специально построенном отдельном павильоне. Как рассказал Троглехт, усыпленное волшебное животное затащили внутрь через большой, во весь торец, проем, который потом замуровали. Наружу куджарху не выбраться, даже если он каким-то чудом освободится от цепей, поскольку в дверь ему все равно не пролезть.

Стены здесь были изрядной толщины – крепостная кладка, сработано на совесть: павильон мог бы выдержать прямое попадание пушечного ядра или удар стенобитного орудия. Впрочем, добавил маг, чтобы удержать главный экспонат вивария там, куда его поместили, и цепей вполне хватит.

Большую часть помещения занимала продолговатая яма, облицованная каменными плитами, от галереи для посетителей ее отделяла железная решетка. Внизу ворочалось туловище охватом с хорошую бочку, длиной в десять-двенадцать шагов, покрытое синеватой, в темных пятнах, чешуйчатой шкурой.

По бокам оттопыривалось четыре пары коротких мощных лап, больше приспособленных для прыжков, чем для бега. Подслеповатые глаза – пара неприметных бугорков на страшной складчатой морде с похожими на шипы усами. У куджархов плохое зрение, зато чрезвычайно тонкое обоняние и острый слух.

Троглехт рассказал, что на поверхности они чаще всего прыгают, а в толще песка плавают не хуже рыб, извиваясь всем телом и работая плавниками – обратите внимание на кожистые складки по бокам: если тварь их расправит, они будут похожи на веера. Куджарх передвигается таким образом довольно быстро. Сторонний наблюдатель заметит его присутствие по внезапному и необъяснимому шевелению барханов, и при этом у стороннего наблюдателя будут немалые шансы стать добычей.

Они свирепы, но осторожны, напуганный куджарх мигом зарывается в песок. Поймать его – крайне трудная задача, охотничий отряд из нескольких десятков магов и амулетчиков под предводительством почтенного коллеги Шимонга буквально совершил чудо, выследив и захватив этот экземпляр.

Бывает, что куджарх селится на одном месте и большую часть времени проводит в спячке, но это если животное больное, вроде того, которое было убито прошлым летом в Мадре достопочтенным коллегой Тейзургом. Проголодавшись, он просыпается и тогда становится опасен для окружающих – не только потому, что крупный хищник, но еще и тем, что в такой период куджарх, в силу своей волшебной природы, насылает на людей недомогания и неудачи. Чтобы его угомонить, жители близлежащих деревень приносят жертвы.

Сожрать он может кого угодно, однако предпочитает девственниц: из их плоти он получает некие полезные для себя эманации.

Зинта едва не фыркнула, некстати вспомнив «девственницу Энгу», разбившую сердце Дирвену. Тут же подумала, что нехорошо смеяться над такими вещами, которые для кого – игрушки, а для кого – горе.

Заметив искорки у нее в глазах, Троглехт истолковал это в свою пользу, воспрянул духом и разразился очередным чудовищным комплиментом. Хвала богам, не про моллюска, но этого хватило, чтобы настроение у лекарки скисло. Вдобавок она вспомнила о Хеледике, которую олосохарские ведьмы собирались отдать на съедение куджарху, позже убитому Эдмаром.

Пасть у этой твари такая, что человек поместится. И небо, и язык величиной с одеяло усеяны желтоватыми наростами-зубами, из челюстей торчат редкие, но острые клыки. Зинта все это рассмотрела, когда куджарх зевнул, обдав зрителей гнилостной вонью.

Последний паршивец Дирвен, что попрекнул девчонку ее выбором. И ведьмы те дуры, нет бы или сами прибили песчаного гада, или кого на помощь позвали, чем этакую окаянную скотину девственницами прикармливать.

Куджарха удерживало с дюжину толстых цепей, которые крепились к скобам, вбитым в каменные плиты. Одни тянулись к оковам на лапах, другие к кольцам, продетым сквозь складки шкуры. Меры предосторожности приняты, ужас пустыни Олосохар на волю не вырвется.

В павильоне ощущался смрад падали, гниющих фруктов и высохших экскрементов – или какой-то другой запах, похожий на эту смесь. Магические лампы заливали помещение ярким светом.

– А теперь, госпожа Зинта, пойдемте-ка пообедаем, вам надо хорошо кушать! – завершил Троглехт на жизнеутверждающей ноте свою лекцию о куджархах.

Ей и правда хотелось есть. Неужто придется в его компании отобедать? Вот уж радость… Но потом надо будет хоть как от него отделаться, чтобы записать все, что запомнилось, в заветную тетрадку. В присутствии кого угодно из магов Зинта не рискнула бы этим заниматься: вдруг попадется кто-нибудь, наделенный способностями видящего, и почует неладное?

Они вышли наружу. Воздух был свеж и ароматен, сияло солнце, Троглехт ворковал что-то любезное, но вдруг поперхнулся, умолк на полуслове, а потом с гневным изумлением осведомился:

– Вы-то что здесь делаете?!

Трое юнцов в мантиях Магической Академии, а за спинами у них прятался, пригнувшись, кто-то четвертый в плаще с наброшенным капюшоном. Ответили они хором:

– Мы хотим посмотреть на куджарха!

Такая похвальная дисциплинированность ничуть не смягчила Троглехта. Напротив, его аж передернуло от негодования:

– Что-о-о?!! Ах вы бестолочи, да вы же зачарованы!

Четвертый, сохранявший инкогнито, еще ниже пригнулся и съежился.

С минуту маг молчал, по его сосредоточенному лицу Зинта догадалась, что он колдует. Потом трое студентов начали оторопело озираться с таким видом, словно их окатили холодной водой.

– Учитель Троглехт… Что случилось?..

– Вы забыли все, чему вас учили, и позволили этому негодяю околдовать вас! А ну, иди сюда!

Некто в плаще выступил вперед, и лекарка увидела, что капюшон у него накинут поверх зеленой шляпы.

– Здравствуйте, госпожа Зинта, – он сдержанно поклонился ей, после чего добавил: – Здравствуйте, учитель Троглехт.

– Здравствуй-здравствуй, – проворчал маг. – Давай сюда амулет!

– Который? – угрюмо уточнил Дирвен. – У меня их много.

– Не изображай дурачка! Тот самый, который ты использовал, чтобы зачаровать свою охрану. «Тайный вожатый» или «Заместитель воли»?

– «Тайный вожатый».

– Дай сюда! – Троглехт подставил ладонь.

Мальчишка нехотя вытянул из кармана шнурок с неброской подвеской.

– Где ты его спер? – осведомился допросчик, тут же выхватив вещицу.

– Мне его официально выдали! – огрызнулся Дирвен. – Чтобы я тренировался на добровольцах.

– Отменно потренировался, можешь считать, зачтено. А вы, стало быть, добровольцы?

– Мы же не знали, что он нас сюда поведет, – сердито глянув на виновника, попытался оправдаться один из студентов.

– Вам поручено охранять его и наблюдать за ним, вы не можете быть добровольцами для его тренировок – разве вас об этом не предупреждали? Я обо всем сообщу, кому следует. Дирвен, что тебе понадобилось на Выставке?

– Я хочу посмотреть на куджарха, – он упрямо глянул исподлобья. – И вообще на всяких зверушек… Мне, что ли, нельзя?

– Тебе – нельзя! – отрезал маг. – Тебе даже близко подходить к виварию запрещено, и ты отлично об этом знаешь. Как вас пропустили на Выставку?

Дирвен промолчал. Зинта подумала, что сторожей в воротах он небось тоже заморочил с помощью «Тайного вожатого».

– Зачем тебе куджарх?

– Я же сказал, хочу посмотреть, – буркнул мальчишка. – Почему всем можно, а мне нельзя?

– Потому что нельзя! Марш отсюда! – Троглехт повысил голос. – Развернулись и пошли к воротам! Я сказал, организованно пошли к воротам!

Юнцы подчинились.

– Посмотреть ему… Хочет он… Много чего он хочет… – негодующе бормотал маг себе под нос, шагая следом. – Взял под контроль трех старшекурсников Академии, успевающих на «хорошо» и «отлично», куда это безобразие годится? Твою бы энергию да в благих целях использовать, в тылу у врага… Кому сказано, к воротам, а не туда!

Выпроводив нарушителей с Выставки, он устроил разнос сторожам, которые сами не могли понять, как вышла такая промашка – ну точно ведь, их тоже зачаровали! – а потом вспомнил о своей спутнице. Зинта запоздало подумала, что надо было сбежать, пока он ругался, не обращая на нее внимания. Ее подвело любопытство. А теперь поздно: опять он смотрит на нее масляно-умильными глазами и городит свои несусветные комплименты.

Впрочем, дойдя вместе с ним до конца улицы Светлых Обещаний, которая вела мимо белых зданий Собрания к разноцветным жилым кварталам Пергамона, Зинта поняла, что комплименты у него искренние и милые, от чистого сердца. И сам он славный человек, добрый, заботливый, в чем-то даже трогательный… Одинокий, потому что влюбился, а у нее уже есть любовник, но Троглехт, если разобраться, нисколько не хуже того мага (как же его зовут, запамятовала, да и неважно), с которым она живет. Рядом с Троглехтом так уютно и надежно, он ведь только о том и печется, чтобы Зинте было хорошо… И если она сейчас зайдет к нему в гости на чашку шоколаду, чтобы ему, бедному, не было так одиноко, ничего дурного в том не будет.

Мимо со всех сторон плыло что-то солнечное, невнятное, а прямо на них надвигалось темно-синее с красным, и когда маг потянул Зинту вбок, та сразу поняла: они спасаются от этого синего в изломанных серебристых ветках и мелких алых цветах – правильно, незачем с этим встречаться…

– Развлекаетесь, коллега Троглехт?

Лекарка вздрогнула, словно ее встряхнули за шиворот, и ошеломленно заморгала: куда ж это она убрела вместе с Троглехтом, в какие-то совсем незнакомые закоулки… Тавше Милосердная, что с ней только что было?! Голову, что ли, напекло?

А дорогу им заступил Эдмар в китонской баэге цвета вечернего неба, с россыпью вишневых бутонов. Вокруг глаз он искусно нарисовал узорчатую полумаску в одной гамме со своим одеянием, на поясе у него висел веер – вероятно, тот самый, с лезвиями, который ему подарили в Китоне.

– Какая пошлость – зачаровывать даму, вместо того чтобы очаровать ее своими достоинствами… Прискорбное падение нравов, сердце кровью обливается. Вдобавок околдовали вы Зинту не своими силами, а с помощью амулета – последний штришок, совсем удручающий. Что-то по этому поводу скажет коллега Орвехт…

Лицо Троглехта пошло пятнами, а пальцы, по-хозяйски сжимавшие локоток Зинты, враз стали вялыми, и она высвободила руку, на шаг отступила. Способность соображать возвращалась к ней медленно, как будто ее оглушили, а теперь она постепенно приходила в себя.