Текст книги "Небо Атлантиды (Операция «Форс-мажор»)"

– Вы закончили? – спросил Громов у Олбрайт и, получив утвердительный ответ, повернулся к аудитории. – Господа, задавайте вопросы.

Первым взял слово представитель издания «МК в Питере».

– Не кажется ли вам, госпожа Олбрайт, – обратился он к Госсекретарю США по-английски, – что весь ваш план «Форс-мажор» может разрушить один решительный генерал с ракетной установкой?

– Нет, не кажется, – ответила Олбрайт. – В России на сегодняшний момент не осталось «решительных» генералов. Если же такой появится, мы найдём способ договориться с ним?

– Как «договориться»? Вы его подкупите? Или убьёте?

– Это зависит от ситуации. Но согласитесь, пусть лучше пострадает один генерал или чиновник, чем страдают миллионы простых людей.

Следующим, кому Громов предоставил возможность высказаться, оказался корреспондент «Стрингера».

– Миллионы простых людей всё равно пострадают, – заявил он. – Представьте, госпожа Олбрайт: сорокаградусный мороз, сотни тысяч квартир без отопления, без газа, без света, без канализации. Я уж не говорю о детских учреждениях, о больницах, о энергоёмких производствах… Города превратятся в огромные ловушки, в которых будет невозможно жить, но из которых нельзя выбраться. Блокада Ленинграда, но в масштабах огромной страны. Я не знаю, что говорят ваши хвалёные аналитики, мне лично видится совсем другой сценарий развития событий. После такой зимы люди выйдут на улицы, начнут громить правительственные учреждения, в дело вступят войска и милиция, будут жертвы, а в итоге – к власти придёт какое-нибудь «правительство национального возрождения», состоящее из молодых фашистов, а уж те не будут с вами цацкаться и устроят нам всем ядерный Армагеддон. Что вы можете противопоставить такому развитию событий?

– Мы можем противопоставить нашу веру в Россию. Нас вдохновляет то, что россияне при каждой возможности демонстрируют неприятие как советского прошлого, так и диктаторского будущего – несмотря даже на унылое настоящее. Они ещё не вкусили плодов настоящей демократии, но и не разуверились в ней. Американская политика в отношении России основывается на нашем собственном интересе в том, чтобы эти ожидания сбылись.

– Тогда зачем вы рассказали нам о плане «Форс-мажор»? – спросил представитель «Комсомольской правды». – Теперь россияне узнают в ваших замыслах и…

– Не узнают, – послышался голос от двери.

Все повернули головы, чтобы посмотреть, кто так уверен в этом. В дверях, прислонившись плечом к косяку, стоял Владимир Фокин.

– Спасибо, товарищи офицеры, – сказал он, обращаясь к аудитории, – все свободны.

Ни слова больше не говоря и не глядя на опешивших пилотов, «журналисты» один за другим покинули помещение. На своём месте остался только Антон Кадман.

– Что ж, – подытожил Фокин, – разыграно было красиво. Теперь и я знаю подробности плана «Форс-мажор». Но, к счастью, вряд ли Совет национальной безопасности решится дать ему ход.

Золотарёв с презрением посмотрел на Кадмана и процедил:

– Предатель.

– Я ничего не знал! – крикнул Антон.

– Он действительно ничего не знал, – заступился Фокин за Кадмана. – Но он был так трогательно наивен, рассылая свои приглашения по электронной почте.

В аудиторию вошли ещё два человека. Один из них – тот, который выглядел постарше, – тут же подбежал к Мадлен Олбрайт.

– Госпожа Олбрайт, с вами всё в порядке? – предупредительно спросил он. – Я агент ЦРУ Джек Риан.

– Слава Богу! – сказала Олбрайт, поднимаясь из-за стола. – Вы вовремя, агент Риан. Эти люди мне изрядно надоели.

– Агент ЦРУ? – переспросил Золотарёв и вытащил из кармана револьвер.

– Прекрати, Сергей, – раздражённо сказал ему Громов. – Мы проиграли – чего уж теперь.

– Вы выиграли, парни, – сказал Фокин. – Всё получилось куда лучше, чем я рассчитывал. А для госпожи Олбрайт у меня есть подарок, который с лихвой компенсирует все её переживания. Покажите ей, господин Фоули.

Второй «агент ЦРУ» подошёл к столу. В руках у него была дешёвая пластмассовая шкатулка – такую можно купить в любом киоске, торгующем женскими безделушками. Он поставил её на стол, открыл, и все увидели, что внутри лежит массивный наконечник копья.

– Это оно? – быстро спросила Олбрайт.

– Да, это оно, – сказал Риан.

– Но почему? Почему вы отдаёте его? – Госсекретарь США с удивлением воззрилась на Фокина.

– Потому что само по себе Копьё Судьбы ничего не стоит. Оно имеет значение только для тех, кто верит в его силу. Я, например, не верю, а потому отдаю предпочтение другим игрушкам. Например, проекту «Атлантида».

– Что такое проект «Атлантида»?

– Господин Риан и господин Фоули расскажут вам по дороге. Внизу вас ждёт машина, а в Пулково – самолёт. Вы возвращаетесь в Польшу, госпожа Олбрайт. Приятного пути.

– Я… свободна? – не поверила Олбрайт.

– Как птица, – кивнул Фокин. – Свою задачу вы уже выполнили.

Олбрайт взяла шкатулку и, прижав её к груди, двинулась к выходу. Фоули побежал вперёд и открыл дверь. На пороге Госсекретарь США обернулась.

– Мне никогда не понять русских, – призналась она. – Я очень старалась, но, наверное, это невозможно. Вы и злы, и добры одновременно. Вы делаете подлости и тут же извиняетесь за них. Или, наоборот, клянёте себя за преступления, которых не совершали. Это так странно… Почему бы вам просто не жить по закону?

– Потому что закон очень часто бывает несправедлив, – на хорошем английском ответил подполковник Громов.

– Не понимаю, – Олбрайт махнула рукой и, не попрощавшись, вышла из аудитории.

Агенты ЦРУ последовали за ней.

– Фенита ля комедия, – объявил Фокин жизнерадостно.

– Фигня какая-то, – сказал Золотарёв. – Что, почему, зачем? Зачем ты ей отдал Копьё?

– Я уже сказал, зачем.

– Они же теперь совсем обнаглеют.

– Не обнаглеют.

– А что такое проект «Атлантида»? – спросил Кадман.

– Есть вещи, дорогой Антон, – Фокин повернулся к литератору, – о которых лучше ничего не знать. Если хочешь дожить до старости.

– Вы меня не запугивайте, – обиделся Кадман. – Я не из пугливых.

– Доверься мне, – посоветовал Фокин. – Всё будет в лучшем виде. И Россия уцелеет, и Америка. И будет мир во всём мире.

Он присел прямо на стол и с иронией посмотрел на пилотов.

– А всё-таки вы чертовски везучие ребята, – сказал Фокин весело. – Всех обошли, всех обвели. Жаль вы не видели, какие морды были у литовских офицеров – животики надорвёшь.

– Ничего весёлого в этом не было, – резко ответил Громов. – Мы могли убить Сергея, а Сергей мог убить нас. В вашем «Белом орле» все дела так делаются?

– Вовсе нет. Просто генерал-майор Зартайский решил, что он умнее всех. За это он и его сторонники ответят перед трибуналом. А вас ждёт премия и новые ордена. В Москву поедете…

– Спасибо, – сказал Лукашевич с сарказмом, – один раз уже съездили.

– Ладно вам сердиться, – Фокина сегодня трудно было сбить или обидеть. – Всё хорошо, что хорошо кончается.

– Но мы всё-таки хотели бы получить ответы на свои вопросы, – требовательно сказал Громов.

– Получите вы ответы, получите…

У капитана запиликал «мобильник». Он вытащил его и нажал кнопку, выслушал, что ему говорят, и улыбка сползла с его лица. Потом он взглянул на Громова.

– Мне только что сообщили, – сказал Фокин озабоченно, – генерал-майор Зартайский найден мёртвым. Он застрелился…

– Что ж, – подытожил Лукашевич не без злорадства, – он сам этого хотел…

Эпилог
Константин и два Алексея

(Санкт-Петербург, декабрь 2000 года)

– Вот тебе цветы, вот тебе фрукты, – говорил Лукашевич, опорожняя принесённый пакет. – Вот тебе подарок от Кадмана: его новая книга с автографом автора.

– Ерунда какая, – проворчал Стуколин. – Я вам что – беременная женщина? Лучше бы пива принесли.

– Спокойно, солдат, – утешил Громов, – мы о тебе позаботились.

Он оглянулся на дверь и, удостоверившись, что она закрыта, вытащил из кармана брюк плоскую бутылку коньяка.

– Это дело, – оживился Стуколин.

– Врачи говорят, что идёшь на поправку, – сказал Громов, откупоривая бутылку и разливая коньяк по трём алюминиевым стаканчикам. – Значит, немного алкоголя тебе можно.

– Ну, будем! – произнёс Стуколин самый короткий из известных ему тостов, схватил стаканчик и быстро, жадно, в один глоток прикончил свою порцию. – Налей ещё, – потребовал он.

– Не гони, – сказал Лукашевич. – Не видишь? Товарищи ещё не выпили. Твоё здоровье, Алексей, – он поднял стаканчик.

– Твоё здоровье, Алексей, – поддержал Громов.

– Эх, – вздохнул Стуколин, когда друзья выпили, – а вот здоровье как раз подкачало.

– А что такое?

– Да не разбираюсь я в этих медицинских делах. Осложнение, говорят, с давлением проблемы. Может, и летать запретят.

– Не запретят, – уверенно заявил Лукашевич. – Тридцать пять лет – не возраст для списания.

– Хотелось бы в это верить, – сказал Стуколин грустно, – а то получается, что пари я проиграл.

– Какое пари? – заинтересовался Лукашевич.

– Они с Ангеле поспорили, – объяснил Громов, – что он по пилотажу обойдёт всех её сотрудников. Теперь страдает…

– Нахальный тип, – согласился Лукашевич. – Таким бесполезно объяснять – таких учить надо.

Они помолчали.

– А как вы думаете, мужики, – спросил Стуколин, смущённо опустив глаза, – после всех этих приключений Ангеле захочет со мной общаться?

– А ты ей письмо напиши, – посоветовал Лукашевич. – Изложи нашу позицию. А в постскриптуме добавь как бы невзначай, что любишь и жить без неё не можешь.

– Да ну тебя! – махнул рукой Стуколин. – Если умный такой, налей лучше.

Лукашевич вновь наполнил стаканчики.

– Зря ты обижаешься, – сказал он. – Мы же всё понимаем. Тебе время пришло о будущем подумать, а Ангеле – девушка, приятная во всех отношениях. Если она тебе ответит взаимностью, считай, сильно повезло в жизни.

Стуколин вздохнул и выпил.

– А если она не ответит?

– Ответит, – пообещал Лукашевич. – Ты ей определённо понравился.

– Она из-за меня едва не погибла…

– «Едва» не считается. А вообще, Алексей, женщины – это такие странные существа, что в их мотивах, причинах и следствиях нормальный человек разобраться просто не в состоянии. Поэтому в отношениях с ними нужно ставить перед собой реальные задачи и не обижаться, если что-то пошло не так.

– Не слушай его, Алексей, – сказал Громов. – Он тебя плохому научит. Поступками женщин повелевают чувства, а не разум. Если ты хочешь научиться понимать мотивацию женщин, нужно периодически прислушиваться к своим чувствам.

– Это всё художественная литература, – заявил Лукашевич. – Не слушай его, Алексей. Женщины – существа всё же материальные и запросы у них – вполне меркантильные. Другой вопрос, что они всегда хотят от тебя больше, чем ты можешь дать…

Стуколин понял, что ещё пара реплик и дойдёт до настоящего спора, а потому решил переменить тему:

– А, кстати, вы помните, как мы в Прибалтике отдыхали?

– Помню, – усмехнулся Лукашевич, наливая по третьей. – Такое не забывается. В том году как раз «Пиратов ХХ века» показывали. Для советских времён – просто потрясающий фильм.

– Угу, – согласился Стуколин. – А потом, после премьеры, мы пошли на пляж и вы с Костей поспорили.

– Это вы с Костей поспорили.

– Да нет, вы поспорили.

– Все друг с другом поспорили, – подытожил Громов.

– Да-а, – протянул Стуколин мечтательно. – А я так думаю иногда, что у нас приключений побольше было, чем у киношных пиратов и экипажа «Нежина». Только вот почему-то желающих написать про нас книгу или снять фильм на горизонте не видно.

– Тебе Кадман уже сказал, – напомнил Лукашевич, – никто в такое не поверит, а потому и смысла писать нет.

– Ну и пусть не поверят, – стоял на своём Стуколин. – Неважно это – поверят или нет. Важно, чтобы люди прочитали и что-то поняли. Костя вон свои истории рассказывает вовсе не для того, чтобы ему поверили…

– Кадман ещё молодой, – сказал Громов. – Ещё напишет.

– Главное, – тут же озаботился Стуколин, – чтобы он нашу позицию точно отразил. Вы ему при встрече передайте, чтобы ничего не домысливал. А то у него тараканы в голове – он ещё напишет, что мы все из себя демократы и пацифисты, и Америку спасаем…

Дверь приоткрылась, и в палату протиснулась необъятная уборщица в халате, со шваброй и ведром. За ней маячила фигура охранника, присланного Фокиным на «всякий пожарный случай».

– Приём закончен, – сообщила уборщица недружелюбно. – Мне мыть полы пора.

– Да-да, – сказал Громов, суетливо пряча стаканчики, – мы уже уходим.

– Давай, Алексей, – Лукашевич протянул руку, прощаясь с другом.

– Заглядывайте, – сказал Стуколин, вытянувшись на койке и закрывая глаза.

Пилоты ушли, потом, выключив свет, ушла и уборщица, и Алексей остался один. Он лежал и вспоминал, как всё было – с самого начала, от того дня, когда трое офицеров авиачасти 461-13"бис" поехали в Мурманск, к главе местной администрации, до того момента, как те же трое бежали к «О-2», стоявшему на дежурной площадке аэроклуба «Пилотас». Вспомнил Алексей и невероятные истории, которые рассказывал Громов, и странную историю, которую рассказал Серёга Золотарёв. И понял вдруг, что все эти истории (по воле их авторов или против воли) посвящены одной теме – выбору, который должен сделать человек в этом быстро меняющемся мире. И каждый выбор меняет этот мир, делая его хуже или лучше. Но правильный выбор может сделать только тот, кто по-настоящему повзрослел, кто понял нечто такое о себе и о мире – нечто, не доступное другим.

«Интересно, – думал Алексей, – а у нас получилось повзрослеть?»

Он не смог ответить на этот вопрос. Потому что чувствовал: «взросление» никак не связано с началом активной сексуальной жизни или с приобретением профессии, которая не даёт умереть с голоду, – это совсем иной процесс, на выходе из которого человек, вчера ещё юноша, становится ответственным и не боится принимать решения сам, без чужой подсказки или приказа. Взрослый человек не боится идти вперёд, хотя уже знает, что впереди его ждёт только одно – смерть.

«А всё-таки мы изменили этот мир, – подумал Стуколин, засыпая. – И ему уже никогда не стать прежним…»

Конец четвертой книги

Первушин Антон Иванович

197343 г. Санкт-Петербург

ул. Омская, д.23, кв.18

Дом. тел.: (812)246-02-45

E-mail: [email protected]