Текст книги "Удар небесного копья (Операция «Копьё»)"

– Потому что это правило игры, – смиренно объяснил Кадман.

– Да не хочу я играть ни в какие игры! – заявил Золотарёв. – Не мальчик я уже, да и какие игры тут могут быть, когда речь идёт о нашем с вами будущем?

– Кстати, возвращаясь к тому, с чего мы собственно начали, – сказал Громов. – Каким ты, Сергей, видишь наше будущее? Точнее, каким ты хотел бы его видеть?

– Уж, конечно, без этой вашей хвалёной демократии. Каким я вижу будущее? – он на несколько секунд задумался. – В первую очередь я отменил бы эту идиотскую избирательную систему. Равенства захотели? Чтоб, значит, каждый дебил и алкоголик мог в президенты выбираться? Не будет вам равенства. Ввёл бы шкалу. То, что ты родился, вырос и закончил среднюю школу, ещё ничего о тебе не говорит. О твоих родителях говорит, но не о тебе! Потом сдаёшь экзамены в институт или идёшь в армию. Ага, выбрал себе путь и доказал, что справляешься, – получи своё избирательное право величиной в один голос. Закончил институт и пошёл в аспирантуру, отслужил два года срочной и пошёл в военное училище – получи ещё голос. Защитил диссертацию, дослужился до лейтенанта – ещё один голос. Сделал открытие, повоевал в «горячей точке» – ещё голос. И так далее. А в политику можешь идти, только набрав определённое количество голосов. Сотня есть – имеешь право выдвигаться в депутаты Государственной Думы, ещё больше – в президенты.

– Но при такой системе голоса будут элементарно продаваться и покупаться, – намекнул Кадман.

– А вот и нет! – торжествующе объявил Золотарёв. – Во-первых, голоса нельзя будет продавать или покупать. Во-вторых, периодически будет проводиться переаттестация, невзирая на чины и заслуги. Если окажется, что человек не соответствует своей должности, значит, нужно провести расследование, кто ему голосов прибавил и на эту должность поднял. Если факт коррупции удастся доказать – смертная казнь и для взяточника, и для взяткодателя. И потом, не забывайте, что все ключевые должности остаются выборными, и победить вы сможете только в том случае, если привлечёте на свою сторону как можно больше грамотных и опытных людей, а не бомжей, голоса которых можно сегодня за рубль купить.

– Ну а как быть с остальными? – поинтересовался Роман. – Не все, наверное, смогут в институт или в армию пойти. Кто-то ведь должен и у станка стоять, и улицы подметать, и канализацию чистить…

– Я же говорю, равенства не будет. Но по большому счёту, этим людям, что улицы метут и дерьмо разгребают, избирательное право не нужно. Они всё равно им не пользуются. Во время выборов посмотри: кто-то на дачу умотал – в грядке ковыряться, кто-то с утра за пивом сбегал и до вечера похмеляется, кто-то вообще забил болт, будто его это не касается – зачем им голоса? Зачем нам их голоса? На самом-то деле им не избирательное право нужно, а чтобы зарплату вовремя платили, да в магазинах жратвы и шмотья было вволю по доступным ценам.

– Технократия какая-то получается, – подытожил Роман.

– Ничего подобного! – немедленно встрял Кадман. – Технократия – это власть специалистов, а то, что нам нарисовал товарищ капитан, – это кастовая система. В этом его «будущем» человек, однажды оступившись или не добрав баллов на аттестации, попадает в парии и уже никакими силами из клоаки не выберется. Система эта на самом деле душит любую инициативу, любое новшество. Возьмём, к примеру, Королёва. Сергея Павловича. Знаете ли вы, сколько у него ракет на стартовом столе взорвалось, прежде чем первый спутник в космос отправился? А по предлагаемой нам системе его после первого взрыва в дворники услали бы, и не было бы никакого спутника!

– Вот за что я вас, демократов, особенно ненавижу, – Золотарёв снова начал злиться, – так это за то, что вы слова сказать не можете, не передёрнув. Лживость ваша и критиканство – вот уже где! – он чиркнул себя большим пальцем по горлу.

– Задело? – Кадман выглядел удовлетворённым. – Правильно, должно задевать…

– Ты просто подумать не хочешь! – огрызнулся Золотарёв. – Зашорен, блин, как коммуняка! Королёв бы при такой системе в «шарашке» не сидел, а был бы он лауреатом и депутатом. Потому что любой грамотный и опытный специалист знает: без сбоев не бывает эксперимента, а особенно – в передовых областях.

– А зависть? – вопросил Антон. – А амбиции? Вы что же, думаете, ваша система их отменит?

– Хватит! – остановил разгорающуюся перепалку Громов. – Вы хотели услышать историю? Хорошо, я расскажу вам историю.

– Говорите помедленнее, пожалуйста, – Кадман ухватился за блокнот. – Я записываю!..

АЭРОНЕФ «25 лет Вашингтонской Коммуны»

История, рассказанная подполковником Константином Громовым в офицерской столовой авианесущего крейсера «Варяг» (Запись и литературная обработка – Антона Кадмана)

…Это случилось одним ненастным осенним днём на побережье Финского залива. Пограничный наряд, патрулировавший берег в непосредственной близости от Ленинградской атомной электростанции, наткнулся на пустом пляже на сильно избитого мужчину в разорванном пилотском комбинезоне, пребывающего в бессознательном состоянии. Неизвестный пришёл в себя только через час – когда был доставлен в расположение местного военного госпиталя и передан медикам.

Очнувшись, он повёл себя более чем странно: попытался вырваться из палаты, крича, что он является «подданным суверенного гражданина Туполева» и требует немедленного освобождения из-под стражи. Он остановился только после того, как дежурная медсестра вызвала подкрепление в виде двух рядовых срочной службы из наряда по госпиталю. При их появлении неизвестный сразу же успокоился и, сказав: «Ну слава Богу, я, кажется, дома», вернулся на койку.

Ещё через час в госпиталь прибыл следователь военной прокуратуры, который и допросил неизвестного. Оказалось, что пограничникам повезло найти человека, которого вот уже третьи сутки безуспешно разыскивали все спасательные службы Ленинградского военного округа. Был это лётчик первого класса, майор Андрей Тимофеев, вылетевший на перехват непознанного летающего объекта и исчезнувший вместе с истребителем. Следователь краем уха слышал об этом инциденте и проявил большой интерес к его подробностям. Тимофеев рассказал ему всё, без утайки, и в течение последующего месяца повторил свою историю неоднократно самым разным чинам и представителям всевозможных ведомств и служб. Самое интересное заключается в том, что все, выслушавшие его рассказ, приходили к тому же самому выводу, который с первого раза сделал следователь. Не стала исключением и специальная комиссия от Военно-медицинской академии, вердикт которой звучал примерно так: майор Андрей Тимофеев перенёс тяжелейшее психическое расстройство в результате авиакатастрофы и длительного пребывания в холодной воде.

Этот диагноз поставил жирный крест на дальнейшей военной карьере Тимофеева, и комиссию тут понять можно: никто не доверит дорогостоящий боевой самолёт человеку с пошатнувшимся душевным здоровьем. Его наградили медалью «За отвагу» и с почётом отправили в запас. Андрей очень переживал раннюю отставку, много пил поначалу, но не спился, пристроившись инструктором в аэроклубе. Там в лице студентов и школьников, интересующихся современной авиацией, он нашёл своих первых благодарных слушателей, которые, конечно же, не верили в историю Тимофеева, но никогда не говорили ему об этом, полагая, видимо, что Андрей рассказывает им очередную байку из авиационного фольклора.

Как-то и мне довелось услышать её из первых уст на банкете, посвящённом Дню авиации, куда Андрея пригласили по инициативе командования округом. Возможно, за десять лет, что минули к тому времени с момента загадочного происшествия, его история обросла вымышленными подробностями, которые майор Тимофеев додумал уже сам в процессе многочисленных пересказов, но в основе, я уверен, лежит подлинное событие, хоть и несколько приукрашенное.

Итак, поздней осенью Андрей Тимофеев на своём «МиГе-23», получив команду из штаба ПВО округа, вылетел на перехват неопознанного объекта, нарушившего границу Советского Союза со стороны Финляндии. Объект двигался сравнительно медленно, и в штабе решили, что, скорее всего, это метеозонд на большом аэростате, а потому повышенной боевой готовности объявлено не было, и майор действовал один, а не в паре.

Цель он увидел издалека и был шокирован её внешним видом и размерами. Версия об аэростате, занесённом попутным ветром, отпадала сама собой. Более всего цель напоминала дирижабль типа «цеппелин», только без признаков рулевых поверхностей, двигателей или гондолы. Но не бывает дирижаблей в три километра в поперечнике, выкрашенных в ярко-красный цвет, с изображением серпа и молота в носовой части и надписью огромными буквами вдоль всего корпуса: «25 ЛЕТ ВАШИНГТОНСКОЙ КОММУНЫ».

– Перехватчик, вы видите цель? – спросил штурман наведения.

Тимофеев промычал что-то невнятное, и на этом связь оборвалась. Истребитель словно бы вошёл в мёртвую зону: в наушниках затрещало и наступила тишина.

– База, приём, – запросил Тимофеев, – База, вы слышите меня? Я вижу цель, База. Это что-то невероятное! База, приём?

Но штурман наведения молчал. Майор попытался менять частоту, но на всех диапазонах был различим лишь шорох помех.

Тимофеев понял, что это неслучайно. Он разом вспомнил все разговорчики о «летающих тарелках», которые можно вдоволь наслушаться в «курилке» любого авиационного подразделения. Кто-то видел их на самом деле. Кто-то только хвастался, что видел. Кто-то своими ушами слышал, что кто-то видел. Но все сходились в одном – явление существует, и разумного объяснения ему пока не найдено. Впрочем, объект, наблюдаемый Тимофеевым, мало походил на «тарелку». К тому же, эта надпись на чистейшем русском языке. И родная символика… Может быть, этот «дирижабль» – наше новое секретное оружие? Но тогда почему штаб ПВО округа не в курсе? И что это значит – «Вашингтонская Коммуна»? Коммуна, насколько известно, была Парижская…

Истребитель тем временем продолжал лететь по направлению к неопознанному объекту. Вскоре стали различимы детали. Оболочка «дирижабля» оказалась сварной и состояла из цельных металлических листов – будто корпус морского судна. По «экватору» её опоясывала площадка шириной метров в десять – о назначении этой стальной ленты приходилось только догадываться.

Согласно действующим международным нормам, самолёты-нарушители принято опрашивать на частоте 121 с половиной мегагерца. Поскольку ничего другого не оставалось, Тимофеев так и поступил. К его удивлению, те, кто находился на «дирижабле», отозвались на его запрос.

– Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! – зазвучал в наушниках твёрдый голос. – Назовите пароль или немедленно покиньте суверенную зону! Вы находитесь в суверенной зоне гражданина Калашникова! Назовите пароль или…

Ага, подумал майор, значит, всё-таки свои – земные и советские. Это облегчало задачу.

– Слушайте вы! – грубо сказал Тимофеев. – С вами говорит пилот-перехватчик. Вы нарушили границу Советского Союза. Назовите вашу государственную принадлежность и регистрационный номер. В противном случае вы будете уничтожены.

Истребитель майора приблизился к объекту настолько, что Андрею пришлось делать разворот. На удалении в километр неопознанный объект выглядел ещё более внушительно, заслоняя собой полнеба. Оставалось загадкой, какая сила приводит эту тушу в движение, но Тимофеев решил не задумываться об этом – он всё узнает в свой срок.

– Перехватчик, вы находитесь в суверенной зоне Максима Калашникова! – снова забубнил голос. – Если вы не покинете зону в течение минуты, мы будем вынуждены уничтожить вас.

– Эй, вы, на дирижабле, – озлился Тимофеев, – полегче на поворотах! У меня на подвеске две ракеты «воздух-воздух», и если вы не будете подчиняться, я пущу их в ход.

Ответ последовал незамедлительно. В туше «дирижабля» вдруг открылась узкая щель, похожая на бойницу, и тонкий ярко-голубой луч ударил в фюзеляж «МиГа», разрезав истребитель пополам.

Майор даже не успел ничего понять, как оказался в воздухе, выброшенный из кабины системой аварийного катапультирования. Он опускался на парашюте в покрытые барашками волны Финского залива и думал отрешённо, словно это его не касалось, сколько часов (или минут?) может продержаться человек в холодной осенней воде. Берег отсюда не казался очень далёким, но Тимофеев знал, что расстояние порядочное и без посторонней помощи ему туда не добраться.

Однако до воды майор не долетел. Сверху совершенно бесшумно опустился летающий аппарат, по форме напоминающий двухместный скутер. В нём сидела весьма примечательная парочка. Один был худ и высок до нескладности, другой – толст и мал ростом. Оба были одеты в обтягивающие тело чёрные комбинезоны без воротников и карманов – такими в книжках шестидесятых годов изображали космонавтов далёкого будущего, а теперь изображают инопланетных пришельцев.

Судя по всему, летающий скутер, как и тот огромный объект, использовал какой-то новый тип двигательной установки, неизвестный Тимофееву, – по крайней мере, эта установка позволяла «скутеру» легко двигаться рядом с парашютом, невзирая на ветряную болтанку, и двое его пилотов могли спокойно разглядывать висящего на стропах майора.

– Ну что, перехватчик, отлетался? – спросил высокий с улыбкой. – А ведь предупреждали тебя.

– Суки вы! – огрызнулся Тимофеев. – Своих же сбиваете.

– Да ты блаженный! – сказал толстый. – Какие мы тебе свои? Мы подданные суверенного гражданина Калашникова, а тебя видим в первый раз.

– Издеваетесь? – агрессивно осведомился Тимофеев. – Думаете, раз секретный эксперимент, так и управы на вас не найдётся? Вы сбили перехватчик ПВО округа, понятно? Не думаю, что Главкому это понравится.

Пилоты «скутера» переглянулись. Толстый выразительно пожал плечами.

– Чей же ты подданный, мил человек? – с дурашливой интонацией спросил высокий.

– Я – подданный Советского Союза! – заявил майор.

– Звучит, как в старом фильме, – усмехнулся высокий.

– Это ты, судя по всему, над нами издеваешься, – сказал толстый. – А ну колись, гнида, чьё подданство имеешь? Мишина? Кошкина? Граве? Лавочкина? Или, может быть, Туполева?

– Пошли вы… – Тимофеев отвернулся и стал смотреть вниз, на волны.

– Ладно, – сказал высокий. – Берём его. Хозяин приказал разобраться – значит, будем разбираться.

«Скутер» опустился ниже, и эти двое подхватили Тимофеева. Толстый умело отстегнул карабины, и парашют сразу унесло в сторону. А высокий в тот же момент ловким движением вытащил из кобуры пистолет майора, не дав ему шанса воспользоваться оружием.

– Благодари нашего гражданина, – сказал высокий. – Если бы не он, отправился бы ты на корм рыбам.

– Я вас о помощи не просил, – буркнул майор.

– Гордый? – словно бы удивился высокий. – Ну поехали, гордый.

Сидя в «скутере», Тимофеев заметил, что его полёт всё-таки не был совершенно бесшумным. Постоянно слышалось тихое жужжание, словно под резиновым настилом внутри этого удивительного летательного аппарата прятался целый рой пчёл. Кроме того, воздух вокруг казался наэлектризованным, и сильно пахло озоном.

«Скутер» направился прямо к туше «дирижабля». Когда он приблизился к носовой части этого летающего монстра на расстояние двадцати метров, в «оболочке» появилось квадратное отверстие, и «скутер» вошёл в тёмный тоннель. Ещё несколько секунд полёта по тоннелю, и глазам майора открылся обширный ангар, сплошь уставленный механизмами непонятного назначения. Здесь работали люди – целый полк! – одетые в обтягивающие комбинезоны с символами серпа-молота и надписью «МК» на спинах. На новоприбывших они не обратили никакого внимания, продолжая заниматься своими делами.

Высокий, управляя «скутером» с помощью свободно двигающейся в любом направлении рукоятки, поставил его в ряд точно таких же аппаратов и с нехорошей ухмылкой посмотрел на Тимофеева:

– Добро пожаловать на борт аэронефа «25 лет Вашингтонской Коммуны»! – объявил он.

Майор промолчал, оглядываясь по сторонам. Его разбирало любопытство (когда ещё увидишь изнутри секретный «дирижабль»?), но в то же время он чувствовал какую-то нестыковку, словно все, кто его окружал (и высокий с толстым – прежде всего), не жили, а играли каждый свою роль в странном спектакле, поставленном неведомым режиссёром.

– Пошли, – сказал толстый.

Он довольно грубо ухватил Тимофеева за локоть и выволок его из «скутера».

– Только без рук! – тут же воспротивился насилию майор. – Я сам пойду.

«Спасители» повели его из ангара. В конце концов они оказались в небольшом и совершенно пустом помещении с полом, покрытым красным линолеумом. В сердце майора закралось подозрение.

– Это что? – спросил он. – Камера?

– Молчи, – сказал высокий и резко двинул Тимофеева по зубам.

Били его минут десять – ответственно, со знанием дела. В первый момент Андрей пытался оказывать сопротивление и даже раскровил толстому губы, но эти двое умели драться намного лучше него, и вскоре Тимофеев очутился на полу и только прикрывал наиболее уязвимые места, надеясь, что до смерти его не забьют.

Наконец «спасители» запыхались и прекратили избиение.

– Уф! – толстый утёр кровь и пот со своего лица. – Как мне всё это надоело!

– Придержи язык, – посоветовал высокий. – Хозяин не любит тех, кто поздно встаёт и рано устаёт.

– Да я что? – тут же засуетился толстый. – Я ничего. Я всегда пожалуйста…

– Посмотри метку, – приказал высокий.

Толстый склонился над избитым Тимофеевым и принялся расстёгивать многочисленные пуговицы и молнии на его лётной куртке, потом перешёл к комбинезону. Оказалось, что он подбирался к правому плечу.

– Что я говорил?! – самодовольно воскликнул толстый, когда плечо обнажилось – Посмотри!

Высокий посмотрел.

– В самом деле, – пробормотал он, разглядев татуировку на плече майора. – «АТ», Александр Туполев, и звезда с крылышками – его символ…

(«Пойми меня правильно, – говорил мне Тимофеев, прервав в этом месте свой рассказ. – Я же с Лиговки. Среди пацанов не в последних ходил. Вот и сделал татуировку – для укрепления престижа».

«Ну, „АТ“ – это понятно, но крылышки-то зачем?» – спросил я.

«А я уже тогда авиацией бредил. Даже кличку заработал – Мересьев»).

Так или иначе, но татуировка вызвала среди «спасителей» майора оживлённый диалог. Правда, Тимофеев не понял его смысла, хотя и пытался.

– Я же говорил, что это Туполев, – сказал высокий. – Больше некому.

– Хозяин будет в ярости.

– А что поделать? В любом случае, я не завидую «филадельфийцам» – рыбам их, конечно, не скормят, но…

Толстый зябко передёрнул плечами.

– Да уж, не хотел бы я оказаться сегодня на их месте, – сказал он. – Значит, Мэлс был прав, и у Туполева есть комплексы с метровым диапазоном.

Толстый повернулся к Тимофееву и пнул его ногой:

– А ну говори, подонок, как вы нас вычислили?

– Оставь его, – сказал высокий. – Он ничего не знает. Туполев не считает нужным посвящать своих солдат в подробности операции – получил задание, и лети.

– Что будем делать? – спросил толстый.

– Доложим Хозяину – пусть он сам решает.

Беседуя, они вышли, и Тимофеев остался один. Несмотря на сильную боль от побоев, он встал и убедился, что дверь комнаты заперта снаружи. Тогда, забравшись в угол, он сел на пол и приготовился ждать.

Майор уже начал догадываться, что ни к секретным экспериментом, проводимым Министерством обороны, ни к инопланетным пришельцам происходящее с ним, скорее всего, отношения не имеет. А никакой другой осмысленной гипотезы, объясняющей появление над Финским заливом странного «дирижабля» под управлением этих странных людей, ему придумать не удалось. Если бы Тимофеев в молодости читал фантастику, то, наверное, сумел бы выдать на гора не меньше десятка версий, но он в те годы отдавал предпочтение книгам о кладоискателях и пиратах, о шпионах и лётчиках. Ответа на возникшие у него вопросы эти книги не давали.

Боль утихала, майор задремал и проспал в результате три часа. Разбудил его толчок – «дирижабль» явно тормозил. Потом пол чуть наклонился, но почти сразу выровнялся. Через несколько минут распахнулась дверь, и в комнату шагнул высокий. В руке он держал большой пистолет, похожий на «маузер»

– Встать! – приказал высокий грубо.

– Вы мне ответите, – пообещал Тимофеев, но встал: с такой пушкой особо не поспоришь.

– Пошёл. И не дури.

Они снова потопали по длинным и запутанным коридорам «дирижабля», не встретив по пути ни одного человека. Всё это время высокий держал Тимофеева под прицелом, но майор и не собирался «дурить» – даже если удастся захватить высокого заложником, на какой исход можно рассчитывать с учётом того, что майор ничего не знает о «дирижабле», его назначении и его команде?

Наконец они оказались в довольно тесном помещении, похожем на тамбур пассажирского вагона. Массивная дверь с большим количеством затворов была открыта, и в проём дул резкий осенний ветер. Тимофеев остановился на пороге, и высокий подтолкнул его стволом пистолета между лопаток.

Майор вздрогнул и ступил на рифлёную поверхность стальной ленты, опоясывающей «дирижабль». В своей оценке он оказался прав: шириной эта площадка была не более десяти метров, но сейчас на ней стало тесно от народа. Справа и слева в три шеренги стояли члены экипажа «дирижабля»: в чёрных комбинезонах с серебряными нашивками, в прозрачных шлемах, с автоматами на плече. Они застыли по стойке «смирно» и казались изваяниями, а не живыми людьми.

Но привлекало внимание не это торжественное построение, а клёпаный бок второго «дирижабля», висящего в воздухе на одном уровне с «аэронефом» и заслонившего собой и небо, и горизонт. На оболочке этого нового летающего монстра тоже имелась какая-то надпись, но прочитать её Тимофееву не удалось – он видел перед собой только большую букву «Ю».

У второго «дирижабля» была и своя опоясывающая стальная лента. И на ней тоже стояли люди. Эти не стремились выдерживать ровного строя, а вместо обтягивающих комбинезонов и шлемов были одеты в камуфляжные костюмы воздушных десантников, перепоясанные широкими ремнями. Десантники тоже были вооружены, но держали свои автоматы не на плече, а перекинув ремень через шею, – вид при этом у них был исключительно зверский.

Ещё майор увидел двух типов, которые заметно отличались от всех присутствующих и внешностью, и поведением. Они стояли друг против друга на краях площадок, и их разделяла только узкая щель свободного пространства. Тот, который находился со стороны «аэронефа», был одет в куртку полярного лётчика, камуфляжные штаны и высокие шнурованные ботинки. Руки он прятал в карманах куртки и стоял, набычившись, словно мёрз или сильно злился. Второй предпочитал стиль «Аль-Капоне», а именно – расстёгнутое на груди длинное полупальто, фетровую шляпу с изогнутыми волной полями, свободно свисающее белое кашне и галстук-бабочку. Этот тоже держал руки в карманах, но, при взгляде на него, можно было подумать, что делает он это не потому что мёрзнет или злится, а из соображений личной безопасности – в каждом кармане у него по автоматическому пистолету, и он готов открыть стрельбу в любой момент.

Длинный подвёл Тимофеева к краю, и у майора перехватило дыхание. Он никогда не боялся высоты, но даже его на какую-то секунду проняло от вида ничем не огороженной пропасти и разгулявшихся далеко внизу волн.

Двое типов прекратили разговор, и тот, который был в лётной куртке, повернулся к Андрею.

– А вот и ваш пилот, – сказал он тому, который держал себя за Аль-Капоне. – Признаёте, суверенный гражданин Туполев, своего солдата?

Туполев окинул майора безразличным взглядом:

– Бросьте, Калашников, к чему этот спектакль? Я не посылал разведчиков. В этом нет никакого смысла – вас видно за две сотни километров. Я ещё пять лет назад на совете у Генерального докладывал, что все эти эксперименты с многополюсными магнитами, полями высокой напряжённости и прочими торсионными генераторами – бредовая и антинаучная затея. Вас там, помнится, не было, но ведь вы наверняка читали протокол…

– Тогда объясните мне, тёмному, – не сдался Калашников, – каким образом на плече у этого пилота появилась метка подчинённости – ваша метка?

– В самом деле? – Туполев снова взглянул на Тимофеева, теперь уже с гораздо большим интересом. – А вы, оказывается, мастак на провокации, Калашников. От вас, честно говоря, не ожидал.

– Это не провокация, – с достоинством отвечал Калашников. – Это правда. Вы можете сколько угодно открещиваться от этого пилота, а он может сколько угодно открещиваться от вас, но Генеральный не поверит в случайное совпадение, когда я покажу ему метку!

Туполев тихо рассмеялся.

– Как вы всё-таки наивны, Калашников, – ответил он, вынув одну руку из кармана и проведя пальцем по полям своей безупречной шляпы. – Генеральный, разумеется, не поверит в «случайное совпадение», но зато он поверит в фальсификацию, которой вы пытаетесь покрыть свои просчёты.

– Умно… – Калашников сплюнул. – Наловчились вы тут, я посмотрю, всё наизнанку выворачивать. Только на этот раз – фиг вам! – он тоже вынул одну руку из кармана, но лишь для того, чтобы продемонстрировать собеседнику внушительную дулю. – Я встречусь с Генеральным и расскажу ему, в какие игры вы у него за спиной играете. Бредовая и антинаучная, говоришь? Да я с этой «антинаучной» Канзас-Сити брал – без единого, между прочим, выстрела.

– Вот и замечательно, – сказал Туполев. – Возвращайтесь к себе, на фронт, и продолжайте в том же духе. А то, я слышал, Тихоокеанская конфедерация опять контрреволюционеров собирает и науськивает…

Калашников набычился ещё больше:

– Я хочу видеть Генерального!

– А вот этого, извините, мы вам не позволим. Незачем вам с Генеральным видеться. И я так считаю, и другие.

Калашников засопел, а потом вдруг крикнул так, чтобы все слышали:

– Вы – убийцы! Вы убили Генерального! И теперь распоряжаетесь вместо него!

Майор Тимофеев кожей почувствовал, как напряглись все вокруг, хватаясь за автоматы и опуская ладони на предохранительные скобы, но Туполев лишь снова рассмеялся.

– Остроумно, – оценил он. – Гораздо остроумнее, чем выдумка с приблудным пилотом. Только выстрел этот вхолостую. Генеральный жив и здравствует. И вы это знаете, и все это знают.

Калашников хлопнул себя по бедру:

– Это ж надо! Вот ведь твари вы какие – окопались тут, разжирели. А мы там кровь проливаем, землю зубами грызём…

– Поздно жаловаться, Калашников, – сказал Туполев. – Вы сами предложили проект освобождения «угнетённых индейских племён». Неужели вы думали, что этим будет заниматься кто-то другой?

– Я не жалуюсь, – проворчал Калашников. – Я просто опасаюсь, что вы ударите мне в спину. В самый критический момент.

– И с этим вы собирались пойти к Генеральному? Со своими подозрениями и прожектами?

– Слушай, ты, расфуфыренный ублюдок, – в голосе Калашникова зазвучала сталь, – ты за кого меня держишь? Я – суверенный гражданин, и я сам буду решать, с чем мне идти к Генеральному.

– Я уже сказал, Калашников, к Генеральному вы попадёте только через мой труп.

– Да будет так, – Калашников резко развернулся на каблуках и зашагал к тамбуру. – Что вы стоите?! – прикрикнул он на своих солдат. – Огонь!

И стоило ему произнести эти слова, как началась такая стрельба, что хоть святых выноси. Тимофеев, не будь дурак, сразу же упал на брюхо, стараясь, насколько это возможно, слиться с покрытием площадки. Рядом тяжело, будто куль с мукой, рухнул высокий. Глаза у него были стеклянные, а из аккуратного отверстия в центре лба толчком выплеснулась кровь. Обидчик Тимофеева ещё немного подёргался и затих.

Автоматные пули рвали воздух над головой, и майор понял, что какая-нибудь, самая шальная из них, обязательно его заденет, а значит, пора уносить ноги. Однако Тимофеев не был самоубийцей, и по доброй воле вряд ли решился бы прыгнуть с площадки вниз. Но тут он увидел, как по рифлёной стальной поверхности катится к нему пехотная осколочная граната с выдернутой чекой, и тело само рванулось прочь, перевалившись через край, за которым открывалась бездна.

Наверное, высота была не столь значительной, как показалось Андрею сверху. Так или иначе, от удара о воду он не погиб, а когда вынырнул, то не обнаружил над головой ни аэронефа «25 лет Вашингтонской Коммуны», ни второго «дирижабля», название которого он так и не узнал. Они сгинули, словно наваждение или мираж, не оставив в небе следа…

Как Тимофееву удалось добрался до берега, он и сам не помнит. Очнулся уже в госпитале, а потом завертелась карусель следствия, и впечатления от загадочного происшествия, необычайно яркие поначалу, успели притупиться.

С тех пор минуло много лет, но Андрей Тимофеев не забыл о том, что случилось с ним над Финским заливом, во время боевого вылета. И по сей день он рассказывает эту историю любому желающему (достаточно только попросить и сдобрить рассказ напитками) и каждый раз, закончив, с надеждой спрашивает, нет ли у слушателей какой-нибудь версии, объясняющей это странное происшествие. У слушателей обычно – одна-единственная версия, в точности совпадающая с вердиктом медицинской комиссии, но они предпочитают держать её при себе, чтобы не обидеть хорошего человека.

Если вы когда-нибудь заглянете в город Сосновый Бор, что в Ленинградской области, и решите прогуляться по побережью Финского залива, то, возможно, встретите его там – рано поседевшего пилота, с полупустой бутылкой водки в руках. Он, скорее всего, будет сидеть на одном из гранитных валунов, принесённых ледником с далёкого севера, и, прихлёбывая, смотреть на горизонт, словно пытаясь разглядеть за этой мнимой линией миражи жестокой, но в чём-то безумно привлекательной инореальности, с которой ему довелось столкнуться лицом к лицу…