Текст книги "Шолох. Витражи лесной столицы"

– Стоп, Талвани! Про гордыню – это была неприятная из обещанных тобой двух тем разговора. А что насчет второй?

– Ах да! Точно.

Он улыбнулся, выныривая из своих мыслей: все мы были слегка зачарованы этим таинственным рассветом на корабле.

Голос Талвани понизился, интонация стала серьезнее, когда он сказал:

– Хорошая вещь заключается в том, – с расстановкой начал он, – что я по своей воле, в полном сознании и во всей мощи своего только что доказанного понимания человеческой натуры никуда, никуда не уйду от вашей компании. Тебе, Джерри, вообще каюк в этом смысле.

Я почувствовала, как кровь хлынула к моим щекам, когда он наклонился и снова поцеловал меня – быстро, ведь мы все-таки были не одни, но чувственно.

– Вот такие дела, – нарочито трагически продолжил Тилвас. – Придется вам как-то с этим жить, ребята.

Он негромко рассмеялся, увидев мое смущение и раздраженно закатанные глаза Мокки, зачерпнул рукой горсть порозовевшего тумана и наконец уверенно заявил:

– Мне кажется, нас ждет еще не одно прекрасное приключение.

Однажды утром в Сироппинге

Виолетта

Семнадцатое июня.

День, когда почтенные студенты форванского университета готовы драться за еду, будто оголодавшие гиены. Я не шучу!

Битвы случаются такие, что лазарет потом переполнен: тут порез, там ушиб, а здесь разбитое сердце, ибо «я думала, мы подруги, а она оттолкнула меня, чтобы первой оказаться в очереди».

Все дело в том, что семнадцатое июня – это день Тех Самых Блинчиков.

Главное блюдо кампуса. Знаменитое, традиционное, более того – исконное. Форванская легенда гласит, что тысячу лет назад, в год основания университета, сюда пришла пожилая семейная пара и попросила приюта: их собственный город пожрали пустоши постапокалипсиса. В обмен мужчина и женщина пообещали готовить еду для студентов.

И первым, что они приготовили, оказались блинчики с кленовым сиропом.

Жители университета посмотрели на них с некоторой снисходительностью, но стоило им попробовать это обычное, казалось бы, блюдо, как они пропали…

Их вкусовые сосочки трепетали. Душа вновь и вновь воспаряла на крыльях удовольствия. Мозг барахлил, не понимая: неужели какие-то дурацкие блинчики могут быть столь хороши?!

Секрет заключался в таинственной добавке, пыльце некоего растения, которое кануло в постапокалиптическое небытие вместе с деревней семейной пары. Эту пыльцу добавляли в муку и в кленовый сироп. И, как показала быстрая оценка магов, она обладала магическим эффектом.

Во-первых, пыльца влюбляла едоков в сами блинчики, заставляя их получать невероятное наслаждение от еды, но при этом не создавала зависимости.

Во-вторых, пока ты ел блинчики, в голове одна за другой расцветали шикарные идеи. Восхитительные идеи! Возможно, пыльца каким-то образом приоткрывала завесу тайн человеческого подсознания, доставая оттуда то, что сам ты вытянешь разве что в приливе невероятного вдохновения.

В общем-то, несколько лет жители кампуса были чертовыми гениями с глазами-сердечками, чей взгляд был стабильно направлен на блинчики. Дом той семейной пары стал первым домом будущего Сироппинга.

А потом запасы пыльцы закончились.

– Нам нужно еще! – поняли преподаватели и стали выращивать нужное растение в как раз недавно построенных оранжереях университета.

Но оказалось, что волшебным цветам настолько не подходит местный климат, что никакая магия не в силах помочь им расти так активно, как хотелось бы. Поэтому пыльцы получалось ужасно мало. Скрепя сердце деканат постановил: теперь Те Самые Блинчики с кленовым сиропом будут подаваться только один раз в году.

Так семнадцатое июня стало университетским гастрономическим праздником. И в то же время – беспощадной бойней… Потому что студентов и преподавателей в Форване теперь тьма-тьмущая, а пыльцы все еще не хватает.

Накануне дня X, во избежание палаточных лагерей в Сироппинге и очередей, выстраивающихся с ночи, как у нас на Земле бывает при релизе очередного смартфона, все двери и окна главного здания магически запирают. Открываются они ровно в семь утра. Переночевать на улице тоже не получится: таких умников отлавливают преподаватели.

Короче, все серьезно.

По-моему, даже серьезнее, чем на экзаменах.

Мы с Артуром с вечера начали готовиться к нападению на деревушку. Эдинброг просчитал кратчайший путь из нашей спальни в кафетерий (путь включал в себя беготню по крыше пристройки и прыжки через дождевые бочки), а я отсчитала деньги без сдачи – чтобы просто швырнуть их в баристу и убежать поскорее, прикрывая блинчики грудью, пока кто-нибудь их не отжал.

– Готова? – стоя на подоконнике, спросил меня Артур, когда старенькие часы приготовились пробить семь утра.

– Как никогда готова. Миссии важнее у меня еще не было, – отрапортовала я.

БОМ-М-М-М!

Окно распахнулось, повинуясь силовой волне, брошенной Эдинброгом, и мы скакнули на спину лазоревому дракончику нойдичу, который в лихом вираже подлетел вплотную к стене здания.

Этого нойдича Артур подкупил заранее.

Безудержной стрелой, выпущенной рукой безрассудства, мы рванули вниз. На уровне второго этажа нашего слуха достиг предупредительный свисток старенького преподавателя по магической статистике.

– Нарушение!!! – заорал он. – Нельзя пользоваться транспортом!!!

Нойдич обиженно курлыкнул из-за такого обращения, а мы с Артуром, наперебой извиняясь и клянясь, что «не знали» (ага-ага), спрыгнули с ящера прямо на крышу той самой оранжереи.

Ух! Пробежка по стеклянному коньку, который казался зеленым из-за распирающих его изнутри пальм и лиан, была прекрасна.

– Давай руку! – Эдинброг, как всегда галантный, помог мне спрыгнуть на крышу козырька, потом на гравийную дорожку университетского сада.

Вокруг уже была куча народа. Все галдели, бежали, пинались, швырялись заклинаниями. Кто-то уже выныривал из фонтана с воплями: «Да я тебя за это закопаю! Предатель!»

И вот мы наконец достигли Сироппинга.

Перед нужным кафетерием уже собралась толпа. Все внутри, как я могла судить по взгляду через панорамные окна, больше всего напоминало содержимое коробки с леденцами, забытыми на жаре. Отдельные некогда студенты сливались в общую массу, в которой было неясно, где чьи руки и ноги. Снаружи кафешку подпирало еще больше людей. Те счастливцы, которым удавалось купить блинчики, просто не могли выбраться на свежий воздух.

– Э, – сказала я. – Я что-то не уверена, что туда хочу. У меня новая юбка и все такое.

– Это дело чести, Виолетта, – торжественно сказал Артур, закатывая рукава рубашки и сжимая-разжимая кулаки для пробы. – По негласным правилам вокруг и внутри кафе нельзя пользоваться колдовством. Но локтями и зубами – можно.

– О, ну раз зубами, то, считай, мы победили… – пробормотала я, но Эдинброг не распознал сарказма и удовлетворенно кивнул:

– Я знал, что на тебя можно положиться.

И мы, кхм, на полной скорости ворвались в толпу.

А потом еще раз – потому что в первый она нас мгновенно выплюнула обратно.

И еще раз. И еще.

Прошла четверть часа. Мы оставались на том же месте, отбрасываемые вновь и вновь, но выглядели при этом уже куда хуже, чем прежде. Артуру разбили губу, на его рубашке недоставало пуговиц. У меня откуда-то обнаружилось два фингала разом.

– Макияж «панда», писк сезона, – огрызнулась я в ответ на чей-то вопрос о том, что случилось с моим лицом.

Увы, с нами не было ни Маргарет, ни Бо́риса, с кем мы могли бы в теории объединиться ради общей победы. Мэгги, которой как медсестре еще предстоит всех нас залатывать, один блинчик и так доставался в качестве оплаты, а Борис.

Понятия не имею, где он, но подозреваю, что финансист Отче-наш тоже не останется без порции. Может, он сделал подкоп под кухню кафетерия. Может, пообещал подбить Сироппингу статьи дохода-прихода без очереди в обмен на бронь и доставку блинчиков в его «пентхаус».

Мы с Артуром были сами по себе.

Вдруг у меня за спиной раздался язвительный мужской голос:

– Что, Эдинброг, ты даже в этой битве умудряешься проиграть? Возьми себя в руки, не то я переломаю тебе ноги – чисто для поднятия боевого духа. Ты великий маг или великий неудачник?

Лицо Артура исказила короткая судорога, свидетельствующая о некоей сложной эмоции, о чем-то среднем между «Как ты меня достал» и «Вот так удача!». Первое было закономерно, но второе – странно!..

Я развернулась на пятках и оказалась лицом к лицу с нимфином Капризом. Вернее, лицом к груди: лесной житель все-таки был гораздо выше.

Как всегда, Каприз выглядел как памятник излишней самоуверенности со своими пафосными косичками в длинных светлых волосах и презрительно поджатыми губами. А в руках у него был… поднос с блинчиками!

Три порции! Три шикарных, горяченьких, восхитительных порции. В каждой – стопочка из пяти румяных пухленьких крепов с горочкой взбитых сливок, политых сиропом. От них поднимался столь аппетитный пар, что у меня мгновенно потекли слюнки.

– Ты откуда их взял?! – ахнула я, потому что Каприз, в отличие от нас, совсем не выглядел побитым.

– Пф, – сказал нимфин, привычно видящий во мне жалкое недоразумение, а не человека, и пошел прочь.

Артур задумчиво смотрел в спину уходящему однокурснику. Чересчур задумчиво, как по мне.

– Знаешь, – протянул он, – а ведь правила не запрещают воровать чужие блинчики. Зачем такой тоще, как Каприз, три порции?

– Я думаю, две из них предназначаются его пуме, – предположила я очевидное. – Едва ли Каприз завел себе девушку – сомневаюсь, что во вселенной вообще существуют женщины, которые согласились бы с ним встречаться. Ну а с друзьями у него тем более туго, как мы знаем. Что-то не то он в детстве прочитал в словаре под словом «дружба».

– Так давай его просветим! – Артур подмигнул мне. – Объясним, что «дружба» – это «делиться».

– И драться, ага.

– Это он и так знает.

Еще разок оценив толпу у себя за спинами и поняв, что она ни на капельку не уменьшилась – и ни разу не прельщает, – мы побежали за Капризом, крича: «Эй! Погоди! Дело есть!»

Он остановился у фонтана (там снова кто-то барахтался), весь такой величественный в свете утреннего солнца, и обернулся.

Поднос он изящно держал в одной руке, будто официант в дорогом ресторане. Но если я ему это скажу, он взбесится: недостойное, понимаете, сравнение.

Нимфин изогнул бровь.

– Что вам?

– Поделись блинчиками, – в лоб попросила я.

– Нет.

И Каприз двинулся дальше.

– Эй, ну Капризик, ну постой же!

Артур так ничего и не говорил, зараза эдакая, – приходилось выкручиваться мне одной.

– Не смей больше называть меня Капризиком! – забушевал тот, чуть ли ногами не топая.

– Не буду! – пообещала я. – При условии, что поделишься.

– Ты, жалкая попрошайка!..

– Шантажистка, позволь.

– Тебе нечем меня шантажировать!

– А я сочиню что-нибудь!

Каприз аж задохнулся от негодования.

– Эдинброг, усмири своего фамильяра, – потребовал он, взглядом швыряя в нас громы и молнии.

Артур заправил выбившуюся прядку волос за ухо и с достоинством пожал плечами.

– Подскажи как, и тогда я с удовольствием ее утихомирю.

– Предатель! – ахнула я.

Кажется, это было самое часто произносимое слово в Форване в тот день.

Каприз, что-то бубня, вновь попробовал уйти, но на сей раз Артур, аллилуйя, все-таки проявил инициативу.

– Хей, Каприз, а что, если я предложу тебе кое-что очень интересное в обмен на порцию этих блинчиков? – его голос стал ниже и загадочнее. – Что-то, что тебя однозначно порадует?

– О чем ты? – нимфин подозрительно оглянулся.

Я тоже была заинтригована. В голове моей калейдоскопом провернулось что-то около ста разных идей, половина из которых была просто неприличной.

– Это ты мне скажи. Что ты хочешь? – наклонил голову Эдинброг, и Каприз сразу поскучнел.

Еще бы! Так же совсем не интересно!

– Ладно-ладно!.. – Артур встрепенулся, когда желанные блинчики вновь поплыли прочь от нас, уносимые ушастым нимфином. – Давай так: устроим дуэль, ты меня победишь, и я прилюдно признаю, что ты всегда был сильнее меня?

– Ты совсем сбрендил, Эдинброг? – Каприз выглядел оскорбленным. – Мне не интересно драться, когда мне поддаются.

– А, то есть ты осознаешь, что в нормальных условиях я всегда выигрываю?

– Да пошел ты!

– Ладно-ладно!.. – снова повторил Артур, и, о чудо, это снова сработало.

Магические слова, надо взять на заметку. Хотя кто бы мог подумать!

– Каприз, у меня есть флакон с драконьей кровью. Я имею в виду, кровь настоящих, крупных драконов – не нойдичей, а тех, к которым принадлежит и мастер Ойгонхарт. И которые давно вымерли, верно. Но этот флакон достался мне по наследству. И, как ты, несомненно, знаешь, драконья кровь крайне ценна. А еще, если распылить ее в лесу, захваченном пустошами постапокалипсиса, то этот лес оживет.

Глаза у Каприза стали как блюдца. Тут уж я, не менее шокированная, поспешила вмешаться.

– Артур, а ты правда настолько хочешь эти блинчики?!

– Я согласен! – нимфин быстро пошел обратно к нам. – Забирайте все порции. Где флакон? Я немедленно отправлю его домой.

Он пытался всунуть Артуру в руки поднос, Артур сопротивлялся, я переживала за судьбу тарелок, которые ездили по нему туда-сюда, так и норовя свалиться на землю.

– Поменьше резких движений, джентльмены! – в конце концов не выдержала я, выхватывая этот разнесчастный поднос и возвращая ему утраченный баланс. – Так! Я правильно понимаю, что планы меняются? Мы идем не есть, а за флаконом?

Ребята кивнули. Всю дорогу до нашей комнаты я торжественно тащила блинчики, которые благодаря заклинанию продолжали быть упоительно теплыми. Сливки наверху тоже не спешили таять. Каприз то и дело подозрительно уточнял у Артура, не пошутил ли он, обещая в этом случае отвинтить Эдинброгу голову.

– Я не шучу такими вещами, – Артур устало потер глаза и вошел в спальню.

А потом достал из запертого ящика стола изящный, но пыльный флакончик, чья крышка была выполнена в форме драконьей головы.

– Держи, – Эдинброг протянул сокровище нимфину.

На сей раз Каприз посмотрел на него очень странно. Как на умалишенного.

– Ты же понимаешь, что блины стоят примерно в миллион раз меньше? – на всякий случай уточнил он.

– Тем не менее я хочу угостить ими свою девушку, потому что в следующем году нас здесь точно не будет, – Артур неожиданно подмигнул мне.

Я никогда не любила рубить на корню чьи-либо благие начинания, особенно на мой счет, но все-таки вынуждена была выступить с осторожной критикой.

– Артур, это звучало бы очень романтично, если бы не было так нерационально.

– Да что вы заладили оба!.. – раздосадовано отмахнулся Эдинброг. – Неужели не ясно, что я сам хочу, чтобы нимфинские леса вернулись к жизни? Хотя бы часть из них. Считай, что блинчики – это предлог, Каприз. В конце концов, просто так ты этот флакон никогда бы у меня не взял.

– Большое спасибо, – серьезно сказал Каприз и даже, кажется, немножко поклонился. – Я пойду. Нужно отправить флакон как можно скорее.

Мы остались вдвоем. Солнышко за окном было – просто прелесть.

– Это был классный поступок, – улыбнулась я, кладя руки на плечи Эдинброга.

– Ты только что его критиковала.

– Ну это так, не обращай внимания. Я просто не знала причину. Так часто бывает: ты выступаешь против чего-то просто потому, что не понимаешь этого. А я теперь все-все понимаю, мой благородный сэр Эдинброг.

– Так уж все-все? – улыбнулся он, наклоняясь ко мне и осторожно касаясь моих губ своими.

– Ага, – я хитро сощурилась. – А еще у меня, кажется, открылся дар ясновидения. Я знаю, что сейчас произойдет.

– Да ну, – Артур вскинул брови. – Удиви меня.

И тогда я шепнула кое-что ему на ухо, и он снова меня поцеловал. А потом я его. И снова – он. И дальше, и дальше, и дальше.

Какое-то время спустя мы взяли все те же блинчики – да-да, до сих пор шикарные, ибо заколдованные! – и пошли с ними искать Каприза.

В Сироппинге продолжалась битва не на жизнь, а на смерть. Раненых было все больше. Но также было много и жутко довольных, добывших все, что надо, и теперь расположившихся с этим богатством на университетских лужайках.

Мы обнаружили Каприза и Пустыню у реки, где они отдыхали на самом берегу, причем нимфин оперся спиной о своего огромного фамильяра, а она свернулась вокруг него уютным кренделем, будто своеобразное кресло, и, кажется, дремала. Всем бы такого урчащего котеночка.

– Хей, Каприз! – уже издали окликнула я. – Время наконец-то всем вместе попробовать эти несчастные блинчики!

Он удивленно обернулся. Мы с Артуром по-свойски плюхнулись по обе стороны от него, заставив Пустыню подозрительно приоткрыть глаза.

– Я же сказал: все три порции – вам, – вскинул брови нимфин.

Но Артур в ответ лишь непререкаемо всунул ему в руки тарелки, а я со смехом потрепала его по плечу.

– Так, запоминай! «Д» равно «дружба», равно «делиться».

«Ржавый гвоздь»

Мелисандр Кес

«Ржавый гвоздь» имел славу самого злачного места во всем Саусборне, и небезосновательно. Расположенный в сердце портового района, этот кабак пропах пшеничным пивом, чесночными гренками и крепким табаком.

Публика, предпочитавшая коротать здесь ночи, определенно не вызывала доверия, а в неверном свете дешевых красноватых магсфер лица посетителей казались еще более зверскими, чем при свете дня.

Тем неожиданнее было увидеть среди всех этих ухмыляющихся бандитов чисто выбритого мужчину в узких светлых штанах и щеголеватой антрацитово-черной блузе. Он нарочито медленно делал заказ.

– Пожалуй, вино у вас лучше не брать, да? – улыбнулся он отнюдь не дружелюбному бармену, чей правый глаз был скрыт под черной повязкой. – Сомневаюсь, что оно вообще из винограда. А что насчет виски? Как считаете? Не советуете? Хм. Ладно, давайте остановимся на чашечке горячего чая.

– Ты издеваешься, куренок? – пробасил бармен, угрожающе нависнув над разделяющей их с гостем стойкой. – Он безалкогольный.

– Но ведь моей очаровательной соседке вы, кажется, согласились его налить, – посетитель указал корректно раскрытой ладонью на примостившуюся рядом девушку.

Бармен что-то злобно пробормотал себе под нос и ушел выполнять заказ. Девушка с любопытством посмотрела на необычного соседа.

– Кес. Мелисандр Кес, – он с улыбкой протянул ей руку. – На самом деле, я собирался напиться, но, увидев вас, подумал: а за каким д'гарром мне убивать собственный организм? Вот ведь рядом со мной чистейший образец того, как великолепно можно выглядеть, если не налегать на горячительное. И я решил последовать вашему очаровательному примеру.

– Это очень мило. Я Санша, – засмеялась девушка и протянула руку в ответ.

– Что заставляет вас проводить здесь вечер? – спросил Мел.

– Ну, как сказать. Какое-никакое, а развлечение. Я весь день шью здесь неподалеку, так что к вечеру перед глазами сплошной хоровод из иголок и ниток, только до «Гвоздя» и есть силы добраться. А вы-то почему здесь? Сразу же видно, господин из благородных, – Санша стрельнула глазами на богатую вышивку, шедшую по вороту блузы Мелисандра. Тот отмахнулся.

– Ох, да ладно! А я-то надеялся, что в кои-то веки сойду здесь за своего… Так хочется повеселиться нормально, без оглядки на статус. Но как вы быстро меня раскусили, госпожа! Вот это проницательность. Как?! – Мел надеялся, что его слова прозвучат как чистейшее удивление, но, к сожалению, актерского таланта у него было маловато.

Впрочем, девушка приняла сказанное за чистую монету, пионовый румянец залил ее пухлые щечки.

– Вы правы, госпожа, к сожалению, вы правы, – продолжал заливаться соловьем Мел, прочувствованно сжимая ладошку собеседницы. – Мне действительно не место в «Ржавом гвозде». Как-никак, я все-таки Свидетель Смерти при Жандармерии.

– О-о-о, – с почтением протянула девушка.

Интерес, до того неспешно разгоравшийся в ее глазах, вспыхнул теперь яркой звездой, мгновенно согревшей душу Мелисандра. «Как же легко я нравлюсь людям», – с удовлетворением подумал он и добавил:

– Иногда так сложно забыть о том, что мне приходится видеть каждый день. Я не могу ходить на балы и светские приемы, потому что боюсь встретить там того, кого вскоре мне придется увидеть на столе в морге. Говорят, люди моей профессии должны уметь отстраняться, но как? Как можно не слышать свое сердце, которое всегда сочувствует, сопереживает всем этим беднягам, разделяет их боль? Да если бы я и умел абстрагироваться. На балы мне путь все равно заказан: я не могу оплачивать входные взносы, потому что все деньги отсылаю младшему брату в Иджикаян, чтобы он мог получить там достойное образование. Мой крест – быть одиноким, – Мел вздохнул и отвернулся.

Санша смотрела на него расширившимися глазами.

– Мне так жаль. – проблеяла она. – Но вас должно греть понимание того, что вы делаете важное дело! Вы помогаете восторжествовать справедливости, вы помогаете брату ценой собственных удовольствий! Это же так благородно!

– Но как же мне встретить любовь? – пожал плечами Мелисандр. – Среди своего круга нельзя, а стоит мне вырваться в большой мир свободных людей – во мне сразу же признают чужака и начинают сторониться, как прокаженного. Вот и вы сразу меня разгадали, госпожа.

– Нет-нет! Что вы! Никакой вы не прокаженный!

Мелисандр с удовольствием отметил, что Санша незаметно придвигается все ближе и ближе. От волнения ее глаза заблестели, и она стала еще симпатичнее, чем была вначале.

«С ума сойти, я ведь ей действительно нравлюсь! – поразился Мел. – Еще и пяти минут не прошло, а она уже почти влюблена! Может, в следующий раз и преувеличивать не надо? Я достаточно хорош для правды о себе?» Он уже было открыл рот, чтобы начать умалять значение всего только что сказанного, втайне надеясь, что девушка не поверит новой информации и сочтет ее просто робостью, как кто-то грубо схватил его за плечо и резко развернул.

– Кес! – рявкнул ему в лицо этот кто-то, оказавшийся крупным жандармом, запыхавшимся от быстрой ходьбы. – Так и знал, что найду тебя здесь! Быстро дуй в Королевский Университет, там два трупа. Надеюсь, ты не нахлестался, как обычно! Жду у выхода, собирайся!

Кажется, весь «Ржавый гвоздь» разом уставился на Мелисандра.

– Долг зовет. Не светит мне покоя в этом мире. – вздохнул тот, поджав губы в куриную гузку, и галантно поцеловал руку Санши на прощание. Впрочем, ее явно разочаровало слишком уж непочтительное обращение жандарма со скрывшимся собеседником. Да и блуза Мелисандра, как она теперь догадалась, была расшита крашеными стекляшками, а вовсе не драгоценными камнями. И вообще, вряд ли бы благородный господин так сразу рассказал ей все о себе.

– Хереса мне, Джимми! – мрачно крикнула она бармену, почувствовав себя полной дурой.

– Прах побери, ну Вайз! Ну почему ты все время портишь мне свидания! – выл Мелисандр, едва поспевая за жандармом, который мчался как на пожар.

– Ты же сам сказал – долг зовет, – пробасил тот.

– Да я не про это! Ну можно как-то более вежливо, а? Она же теперь решит, что я какой-нибудь паршивый мальчик на побегушках, а не настоящий Свидетель Смерти! Мы все-таки уважаемые профессионалы!

– Ты самостоятельный Свидетель Смерти всего пару месяцев как. А до этого был просто помощником. Вот пройдет пара лет, и я сменю тон. А пока не выпендривайся, Мелисандр, и начни уже ходить в нормальные заведения. «Ржавый гвоздь» – это выбор совсем отчаявшихся. Ты достоин большего.

– Зато на фоне этих отчаявшихся я себя хотя бы человеком чувствую, – буркнул озябший в своем слишком легком наряде господин Кес.

– Дурацкая позиция, для слабаков.

– Какого пепла, Вайз! Держи свое мнение при себе, когда не спрашивают!

– Может, оно хоть заставит тебя задуматься. Мы пришли.

Королевский университет, старинное здание в самом центре Саусборна, чернел на фоне густо-синего ночного неба. Сейчас он гораздо больше походил на замок с привидениями, нежели на обитель острых умов и всевозможных знаний. Свидетель Смерти, или же «свид», как повсюду сокращают название этой профессии, вслед за жандармом молча прошел в библиотечный корпус.

Там их встретили еще несколько представителей власти и… первый труп.

– Второй лежит на этаж ниже, у лестницы. Двое молодых воришек, представляете? Не пойми что искали, но нашли смерть, и то по случайности. – вздохнул один из университетских охранников, которых тут сейчас было на удивление много.

– Потом расскажете, что случилось, – профессионально, как ему самому показалось, отрезал господин Кес.

Он быстро осмотрел тело. Погибший был юношей, лет 17–18, смуглый, хрупкого телосложения, в аккуратном студенческом костюме. «Надо же, сверстник Балтимора. И одежда похожа на иджикаянскую», – с тоской подумал Мел, вспомнив брата. Пару минут спустя он махнул ассистентам – мол, тащите его в холодное подземелье для вскрытия – и отправился вниз за вторым трупом.

Увидев тело, Мелисандр сначала не поверил своим глазам. Потом почувствовал, что земля уходит из-под ног и потолок опасно близится к полу. Во рту пересохло, в ушах зазвенело, а воздух вдруг показался ледяным, колющим тысячью иголок и пахнущим пылью и сажей…

Пыль и сажа. Судя по всему, именно так пахнет одномоментно рухнувшая жизнь.

На полу лежал Балтимор Кес. Мертвый.

До обморока оставалось совсем чуть-чуть, когда Мелисандр сам себя пребольно ущипнул за палец и кое-как восстановил пошатнувшееся равновесие.

– Все в порядке, док? – участливо спросил его помощник, хорошенький молодой свид по имени Нэйсил.

– Эээ… Да. Конечно. Просто споткнулся.

Жандармы видели, что с их старшим свидом что-то не так, но не спешили выпытывать детали: пройдоха Мелисандр – эмоциональный парень, прикидывали они, наверняка внезапно вспомнил какую-то неприятную мелочь, вот и затосковал.

А сам Мел не решался сказать правду.

Ему парадоксально казалось, будто произнесенное вслух признание каким-то образом окончательно утвердит произошедшее, переведет его в статус свершившегося. То, что сейчас выглядело как злобная шутка, черный розыгрыш судьбы, моментально станет неоспоримым фактом.

Пока молчишь, надежда есть. Я не могу… Не могу не верить в это: ведь больше ничего у меня не осталось.

– Док, может, вам воды принести? – Нэйсил не на шутку беспокоился за старшего напарника.

Лучше принеси мне что-то, что оборачивает время вспять. Что вынет мое сердце и отдаст его моему мертвому брату. Или хотя бы пообещает мне, что его душа сейчас с нашими родителями, а не растаяла в черноте вселенной без остатка.

Лучше принеси мне голову бога, позволяющего происходить таким вещам, Нэйсил. Принеси мне его душу и ответ на вопрос: Как. Могло. Такое. Случиться.

Мел прокашлялся и собрал всю свою силу воли, чтобы все-таки заставить себя перевести взгляд на лежащее перед ним тело Балтимора – его любимого младшего брата.

– Я передумал, – хрипло сказал Кес коллегам. – Пожалуйста, расскажите, что произошло с этими мальчиками, прямо сейчас.