Текст книги "Синхронизация. Повесть первая. Зефирантес"

Синхронизация
Повесть первая. Зефирантес
Антонина Шабанова

Роман в повестях

Дизайнер обложки Артем Юдин

© Антонина Шабанова, 2023

© Артем Юдин, дизайн обложки, 2023

ISBN 978-5-0060-6522-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0060-6523-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Синхронизация
Роман в повестях

Повесть первая. Зефирантес

Жарко. Много песка вокруг. Мелкие камни. Рядом один большой. Макушка чешется. Пить. Интересно, сколько мне отпущено? La cucaracha, la cucaracha ya no puede caminar, porque no tiene, porque le falta las dos patitas de andar11
  Таракашка, таракашка уже не может бежать, потому что у нее нет, потому что нет двух задних ног (исп.)


[Закрыть].

– Они были красивые, но бесполезные. Слишком нежные, не приспособились к жизни за двести миллионов лет, – голос звучал сверху.

– Раньше динозавров появились!

– Ну да, мягко говоря, сильно раньше.

Макушка сильнее зачесалась. Скоро.

Кто-то наверху зевнул:

– О ком вы говорите?

– Да о цветах, Чолла.

– А, да, они давно вымерли, – подтвердил зевнувший.

– А кто такие цветы? – спросил кто-то.

– Как тебе сказать… растения, у которых нет колючек – тоненькие стебельки, дохлые листочки, ну а наверху цветы. Красные, желтые, голубые, разных форм – их много всяких разных было.

Послышался гул, разговоры на несколько секунд стихли.

– Ммм… влажный воздух.

– Западный ветер прилетел.

Интересно, что там наверху и кто говорит? Надо вылезать, посмотреть. Макушка уже сильно зудела, зачатки цветоносов стали разрывать сочную белую чешую, потом и бурые сухие чешуйки. О, я продвигаюсь сквозь песок. Я изо всех сил старался помочь цветоносам и уперся донцем в спрессовавшиеся песчинки, зашевелил тонкими корешками и потянулся, как бы выталкивая наверх часть себя. Верхушкой почувствовал дуновение воздуха. Опа, кажется, получилось. В ту же секунду у меня перехватило дыхание. Я увидел чистейшего голубого цвета и бескрайнее небо, пушистую вату облаков, коричневую гору с тупыми вершинами, похожую на замок, – до нее была пара километров; позади нее, вправо, влево – серые островерхие горы. Везде – розовато-бежевый песок, сдобренный разномастными камнями, и зеленые, красивые, самых невероятных форм, как на выставке, пышущие здоровьем, в основном, гигантские, но и маленькие, как столбы, шарики и звездочки, кактусы. Добро пожаловать в мир!

– Какой кошмар! – я посмотрел налево, откуда звучал голос, и увидел огромный толстый зеленый столб. Казалось, он доставал до неба – метров двадцать в высоту, не меньше. Посередине от столба ветвились столбы поменьше, метров по пять, и тоже устремлялись вертикально в небо. Кактус смотрел на меня, и, если бы у него были глаза, они выглядели бы зловещими.

– Кто ты? – спросил я.

– Carnegiea gigantea.

– Это же цветок, какое уродство! – услышал я голос прямо перед собой. Он принадлежал нескольким круглым грязно-коричневым шарикам, обильно покрытым чем-то, похожим на волосы. Шарики лежали вместе, кучкой, и напоминали кучку, простите, какашек.

– А ты кто? – спросил я немного дрожащим голосом.

– Copiapoa marginata, – проскрипел ответ.

Кактусы заговорили между собой:

– Не понимаю, откуда он взялся. Мы здесь уже давно, и ничего подобного не было.

– Ты уверен, что это цветок?

– Конечно, посмотри, это проклюнулся цветонос. Не похоже на траву, это именно стебель, который вырастет и даст бутон, а потом и цветок.

– Ужас какой.

– Что это значит? Мы все погибнем? – заверещал чей-то малышковый голос. Детка Карнегии гигантской чуть покачивалась, пытаясь сбежать.

– Да брось ты, – ответил родитель, – негоже царям бояться. Он ничего не сможет нам сделать. Он бессилен. Вял, тонок, одинок. Как видишь, у него даже нет колючек.

– И они потом не вырастут? – уточнил ребенок гиганта.

– Нет, он обречен.

– Уф, – вздохнула маленькая Карнегия.

– Рабское отродье, – сказал кто-то другой. Я посмотрел направо – говорил кактус-звезда. Он был гладкий, вроде бы без колючек, видимо, эти пышные звездные лучи и были видоизмененными колючками. Из центра «звезды» выходил наверх гигантский толстый мохнатый стебель, он метра два-два с половиной тянулся наверх, а потом, не выдержав собственной тяжести, перегибался и опускался вниз тоже метра на два. Стебель делился на три отрезка разных цветов: бежевый, желтый и зеленый. Экое чудо-юдо. Но я уже не стал спрашивать, как его зовут. – Клоун на потеху, – добавил он.

Честно говоря, я не очень понимал, что происходит. Где цветы? Неужто это не шутка и они все вымерли? Но этого не может быть. Я видел их. Может, я впал в анабиоз в земле и все пропустил? Но как же двести пятьдесят тысяч видов цветов? Неужели они все не смогли приспособиться?

– Простите, – обратился я к главному. – Вы уверены, что ВСЕ цветы на Земле вымерли?

Гигантеа смерил меня презрительным взглядом:

– Кто ты такой, чтобы сомневаться в наших словах?

– Я цветок.

– Не зря вы вымерли, – съязвил Гигантеа. – Глупые и бесполезные. Вот мы – кактусы – лучшие на Земле.

– Ты недостоин жизни, – сказал кактус-какашка.

– Смотрите, он на глазах растет! – вскрикнул сын Карнегии гигантской.

Все посмотрели на меня и увидели, что за время разговора мой стебель немного подрос.

– Да ну его, не обращайте внимания. Сдохнет, как собака, когда придет его время, – сказал кто-то безымянный. Я уже не стал поворачивать голову в его сторону, а поник своим цветоносом и уставился взглядом в песок.

Давным-давно, когда я в первый раз жил, вокруг росло много красивых цветов. Они были добрее, не гнобили меня. Иногда мы ссорились, но в целом жили дружно. Потом – темнота. Не знаю, что случилось, но очнулся я здесь, в песке. Кактусы тоже красивые. Жаль, что злые. Что же мне делать теперь? Как дальше жить?

– … и вот, представляете, – когда сделал паузу в раздумьях, услышал, что кактусы рассказывают друг другу истории и, кажется, забыли про меня. Думаю, мне так лучше, – он до того иззавидовался, что ночью срезал плод у Дракона и насадил его на одну из своих колючек – типа это его собственный плод!

Кактусы хором засмеялись.

– Простите, – влез я, – разве кактусы умеют перемещаться, чтобы что-то у кого-то срезать? – эх, не надо было выскакивать, но больно уж любопытно. – И кто такой Дракон?

– Драконий фрукт, тупица! – ответил обычный кактус, ничем с виду не примечательный.

– Тсс! Не говори с ним, – оборвал Копьяпоа маргината. – Пусть почувствует, что он изгой.

Конечно, я не стал переспрашивать, хоть и очень хотелось. Как, все-таки, он мог переместиться?! Хотя, может, это просто местная байка – развлекаются так, пересказывая ее.

– Короче, Чолла, мы все тогда ржали над тобой, – заключил рассказчик.

– Вот потеха, – оценил малыш Гигантеа. – Я тогда еще не родился.

– Да ладно вам! – обиженно ответил какой-то кактус. – Я был юнцом-максималистом. Исправился же.

Герой рассказа – оказалось, он существовал – выглядел не очень примечательно, по форме напоминал куст коралла с множественными короткими ответвлениями, но не такой яркий и нежный на вид, а серо-коричневый, с особо острыми, кажется, иголками и невзрачными бледно-желтыми маленькими плодами-шишками.

– Ок, Чолла, мы знаем. Но смешно же, – сказал обычный кактус.

Со мной в этот день больше никто не заговаривал. Я тоже молчал.

***

Ночью я проснулся от того, что кто-то смотрит на меня. Маленькая веточка Чоллы стояла рядом со мной.

– Как ты?.. – начал было говорить я, но Чолла перебил тихим голосом:

– Тсс, не разбуди остальных.

Я посмотрел по сторонам – действительно, кажется, все кактусы спали. Даже слышалось сопение некоторых. Я ощутил холод, поежился. Посмотрел на небо и ахнул – какая же красота! – тысячи звезд мерцали белым светом, как волшебные рождественские гирлянды.

– Откуда в мире появилось столько звезд? – спросил я шепотом.

– В пустыне их всегда было много. Точнее, их просто лучше видно.

– Почему?

– Воздух очень сухой, а потому прозрачный. Когда воздух влажный, то капельки влаги замутняют обзор, – объяснил Чолла.

– Ого!

– А ты быстро растешь, – заметил Чолла, оглядев взглядом мой увеличившийся за день и полночи цветонос.

– Как ты оказался возле меня? – спросил я.

Чолла чуть качнулся – видимо, от улыбки:

– Меня называют сумасшедшим кактусом. Или прыгающей Чоллой. Редко кто отваживается взять мои плоды, – я слушал с замиранием. – Я умею отделяться сам от себя. И пользуюсь этим, когда человек пытается завладеть моим плодом. Как только он слегка прикоснется ко мне, я тут же набрасываюсь на него.

– Мама! – громко сказал я.

– Тсс! – повторил Чолла.

– Так значит, ТАК ты срезал плод Драконьего фрукта?

– Ага, – довольно ответила маленькая колючка.

– Зачем ты пришел ко мне?

– А ты не будешь кричать?

– Нет, – удивился я.

– Хочу убить тебя.

Я чуть не закричал.

– Почему?

– Чтобы тебе было легче, – ответил Чолла и чуть придвинулся ко мне.

– Чтооо? – спросил я и попытался отодвинуться, правда, в отличие от убийцы, у меня это не получилось.

Чолла вздохнул:

– Эх, цветок, как тебя там?

– Зефирантес.

– Зефирантес, пойми, ты не сможешь жить среди наших. Ну сможешь физически, только трудно будет очень, невыносимо. Они никогда тебя не примут. Всегда будут гнобить. Все цветы давно вымерли, и, по правде говоря, кактусы очень этому рады. Мы сами произошли от цветов, но превзошли вас, потому что сумели приспособиться к неплодородной земле и засухе. Вот мы и чувствуем превосходство. А чувствующий превосходство никогда не будет дружить с менее значимым видом.

Я посмотрел вокруг – темные волны песков, спящие тени кактусов, величественные фигуры гор, наверх – милые звездочки и полнокровная луна, и ответил:

– А ты? Ты тоже не можешь со мной дружить?

Чолла замялся.

– Я… я бы даже если захотел, не смог – меня не поддержат товарищи, – Чолла подпрыгнул и лег горизонтально, так, что я с трудом различал его на темной поверхности. – Но я могу тебе оказать дружескую услугу – убить тебя. Ведь ты сам не сможешь… себя.

– Но я не хочу умирать! – ответил я и всхлипнул.

Чолла пристально смотрел на меня. Прошла минута молчания.

– Подумай, – серьезно напутствовал колючка.

Прошла еще минута. Я смотрел на небо. Не хочу с ним расставаться. А вдруг я когда-нибудь встречу своего сородича? Такого же, как я, после анабиоза?

– Нет, – решительно заключил я. – Спасибо, Чолла, ты настоящий друг, но я не хочу.

Чолла молча покивал и запрыгал прочь от меня. Еще чуть-чуть – и я его уже не видел. Заснуть в эту ночь я больше не смог. Интересно, что лучше – мертвым среди своих или живым среди чужих?

***

– Ого, как он быстро растет! – кактусы разглядывали меня с недоумением.

Я знал, что сами они, хоть и живут сотни лет, растут очень медленно. А мой цветонос, и правда, за сутки вырос на добрых сантиметров десять.

– Зато вы очень долго живете! – с почитанием ответил я. За ночь раздумий я избрал тактику: подлизываться.

– Что ты хочешь этим сказать? Ты хочешь сказать, что быстрый рост – твое преимущество?

– Нет-нет, что вы! Я просто имел в виду: здорово, что медленно растете, основательно все обдумывая, набирая вес и силу, а потом так долго живете!

– Это да… – ответил гладкоствольный кактус, состоящий из нескольких небольших в диаметре, но длинных, до метра, прямостоячих стеблей.

– Как тебя зовут? – осмелел я.

– Echinopsis pachanoi, или просто: Сан-Педро, так меня называют в народе.

– Но при чем тут Святой Петр? – спросил я.

Сан-Педро засмеялся:

– Ух, какой умный цветок! Да, в честь Петра меня назвали. Потому что я обладаю священным даром проводить в другой мир.

Вокруг послышалось недовольное бормотание кактусов.

– Как это? – уточнил я.

– Тебе рано это знать… Скажем так: меня использовали шаманы, и не только, чтобы открыть истину.

Я задумался. Не понял, что это значит, но решил не навязываться, раз мне сообщили, что не моего ума дело.

– Слушай, он к тебе подлизывается, – проскрипел кактус-какашка. – А не потому ли ты с ним разговариваешь, что сам быстро растешь?

– Да что ты, – хмуро ответил Сан-Педро, – он и рядом со мной не стоит. Да, я расту побыстрей некоторых, но не имею никакого отношения к цветам.

Я услышал, как рассекается воздух, посмотрел наверх и увидел орла: он приземлился прямо на Гигантеа. В том месте, где Карнегия разветвлялась и образовывалась чашечка из стен-столбов, птица свила гнездо. Орел был так прекрасен, что я залюбовался им и даже не успел испугаться.

– Уважаемая Карнегия гигантеа, – снова стал лебезить я. – Вы так величественны, что даже орлы с вами роднятся.

– Кто только со мной не роднится, – ответил он. – Меня любит живность.

Кактус замолчал, думая про себя, а я разглядывал его: глубокие борозды и ребра, болотный цвет, хотя нет – если приглядеться, сам кактус светло-зеленый, а колючки на гребешках ребер светло-коричневые, в целом и кажется болотный. Май гад! Дупло! Я бы не заметил его, если бы в этот момент из него не выпрыгнула голова дятла. Неужели дятел продолбил дупло в кактусе? Как необычно…

– Что ты так пристально смотришь? – спросил гигант.

– Восхищаюсь вами, – ответил я, и самому стало противно.

– Черт, он точно подлизывается! – с жаром сказал кактус-звезда с пятиметровым разноцветным стеблем, перегибающимся от собственной тяжести. Я наблюдал его вчера, но не решился спросить имя.

– Простите, как вас зовут?

– Да пошел ты! – ответил он и качнул своим внушительным стеблем, так что я даже испугался, что эта штуковина достанет меня и прихлопнет.

– Да-да, – тоненьким голоском поддержал кактус, которого я раньше не замечал: овальные плоские стебли, больше напоминающие толстые листья, вырастали друг из друга, как руки, ноги и голова из человеческого тела. Листья, то есть стебли, были похожи на ракетки для настольного тенниса. Человек-ракетка, то есть кактус-ракетка, то есть кактус-ракетка-человек.

– Не волнуйся, Опунция, мы сами с ним разберемся, – сказал безымянный звездный кактус, а Опунция чуть вздернула голову-ракетку с бигудями-плодами и взмахнула редкими колючими ресницами. Женщина.

***

Льется музыка. Прекрасная музыка. Пальцы сливаются с клавишами. Закрываю глаза, покачиваю головой. Отрываюсь от земли и лечу. Знание, абсолютное знание. Уверенность, мудрость и дрожь. Щемящая правда. Принятие. Бальзам поливает душу и объясняет ей: так надо, это жизнь. А ты веришь, что достигнешь света. Придешь к нему, хотя будет трудно. Ты не видишь ничего вокруг, взлетаешь над оболочкой. Проникаешь насквозь, видишь суть. Постигаешь умиротворение. Это то, что я хотел сказать, мой подарок миру. Мир, держи. А я пойду, сколько смогу еще.

Это было отражение лунного света в озере Люцерн. Маленькое озеро в Швейцарии, окруженное скалами, днем переливается бирюзой, зеленью и белизной, а ночью, темно-синее, манит загадочной лунной дорожкой. Так сказал тезка Рельштаб, критик, через пять лет после моей смерти. А я-то назвал по-простому: «В духе фантазии», №14. Его название осталось на века – что ж, ведь он мастер слова, пусть называет.

– Ножесо, – прохожий пнул меня ногой, я упал на булыжник.

Он быстрым шагом удалился. Наверное, он сказал «ничтожество». За то, что я не расслышал его вопрос. Наверное, он хотел спросить, как пройти куда-то. Или денег. Глупышка. Завтра с ним случится что-то, но он не будет называть себя ничтожеством…

Моя соната. «Лунная соната». Какое счастье, что я написал ее, несмотря на слух. Ради этого стоило грести в поломанной лодке. Где мой бокал? Ах, да, мне уже не выпить вина. Я путаюсь, путаюсь… Людвиг ван Бетховен… Я… Он… Что это?

Я ощутил свою луковицу, стебель и стал возвращаться из мира грез. Мне снился сон, будто я человек?! Я не мог поверить в это, раньше такого не было. Где же я слышал эту историю?.. Люди рассказывали в моей прошлой жизни. Поразительно.

Я очнулся и понял, что стал выше. Стебель подрос, зародился бутон – может, потому такой сон? – и даже проклюнулись из песка листики. Уже два дня кактусы не разговаривали со мной, только иногда отпускали обидные словечки. Но по большому счету, я перестал для них существовать. Они и малышам своим наказали, чтобы те со мной не общались. Что ж, мне так спокойнее, наверное. Буду расти и созерцать природу. И ждать друга – вдруг вынырнет по соседству? Солнце щекотало меня своими лучиками, горный вид впереди завораживал, и мне было хорошо. Умиротворение.

– Берегись! – крикнул кто-то из кактусов.

Смуглая женщина лет пятидесяти пяти подходила к нам вразвалочку. Крепенькая, низенькая, она была одета в пеструю юбку до щиколоток, в разноцветную кофту с множеством мелких ромбиков. На голове сидела такая же яркокрасочная чалма, из-под нее выбивались черные пряди волос. Ненакрашенные губы сливались с лицом. Женщина шла и смотрела по сторонам. Кактусы затихли – ни звука, ни вздоха, ни шевеления – казалось, хотели, чтобы человек их не заметил.

– Aquí está, cariño!22
  Вот он, родненький! (исп. – здесь и далее)


[Закрыть] – воскликнула женщина, остановившись перед кактусом, имени которого я не знал.

Он выглядел, как дерево – с сухим толстым стеблем и копной мясистых, но, кажется, безколючих кактусовых листьев, их было очень много, наверное, пару сотен, и они свисали, как лианы. На кончиках цепко держались, казалось, за ниточку крупные красивые плоды – темно-розовые, гладкие, с редкими чешуями.

Гостья достала из тряпичной сумки перочинный ножик, осторожно отделила им плод от листа, улыбнулась, повертела в руках розовое яблоко, разглядывая. Положила на песок. Достала из сумки еще одну такую же, расправила дно на песке, нежно отправила туда фрукт. Так она срезАла плод за плодом, аккуратно складывая их в сумку – штук семь-восемь в одну, столько же в другую. Затем оглянулась, еще раз улыбнулась, взяла из сумки один фрукт и села с ним на песок. Ласково разрезала его вдоль – внутри он оказался чистого белого цвета с малюсенькими черными зернышками. Женщина разрезала половинку еще на три дольки, взяла кусочек и стала есть. Доела до кожуры, положила ее в сумку. И таким же образом поглотила весь оставшийся фрукт. Крякнула, вздохнула, поднялась, взяла сумки, осмотрелась по сторонам и заковыляла от нас.

Только когда ее фигура скрылась за дюной, кактусы вышли из оцепенения.

– Как ты? Бедный. Переживал за тебя, – обращались к пострадавшему кактусу наперебой.

Кактус-дерево спокойно ответил:

– Все в порядке, она не оставила ни царапинки на моем теле. А плоды отдавать – естественно, как роды у женщин.

– Что такое роды?

– Что такое женщин?

Детки слышали взрослый разговор и не могли не спросить это.

– Женщина – это вид человека. Который к нам только что приходил. Как у нас – кактус Карнегия, кактус Копьапоа, – малышам ответили только на последний вопрос.

– Держись, Драконий фрукт! – поддержал Чолла.

Так вот как его зовут! Интересно, почему драконий?

– Да все в порядке. Я больше переживал, что она что-нибудь сделает со мной.

Я решил не поддерживать Драконьего фрукта – опять воспримут как подлизывание. Хотя, я действительно подлизывался тогда. А что еще делать? Я пока не придумал.

***

Черные щупальца с шипами изгибались в разные стороны. Мимик смотрел прямо на меня. Из черноты недр просвечивал огонь. Позади и вокруг мимика дымились черные столбы. На песке разбросались обугленные обрывки тел. Я боялся, что мимик сейчас разинет пасть с динозаврими зубами, извергнет огонь и набросится на меня, со скоростью света перекатившись по песку. Да, я смотрел фильм «Грань будущего» вместе с людьми, когда жил среди них. Но нет, я стряхнул оцепенение и понял, что смотрит на меня страшный кактус – толстые шипастые щупальца расходились из центра непонятно чего, короткие, длинные, местами переплетенные. Я не мог понять, на что они больше похожи – на кишки, на глистов, на клубок змей? В любом случае, было очень противно. Хотелось отбросить этот вид как сновидение, но я обречен на неспособность убежать… Я понимал, что это не мимик, но все-таки казалось, что жуткий кактус, в отличие от меня, сможет сорваться с места и наброситься, кувыркаясь. А потом он проткнет меня насквозь своим колючим щупальцем или, чего хуже, заползет внутрь и внедрится в тело, как в «Чужом». Том Круз, где ты?

– Страшно? – зловещим голосом спросил кактус-мимик.

– Да, – выпалил я, не задумываясь.

– Будем знакомы, Cleistocactus Winteri.

– Дда, – заикнулся я. – Зефирантес.

– А я Cleistocactus vulpis-cauda, – услышал я голос позади себя, повернулся и вскрикнул: – Аааааааааааааааа!

– Заткнись, чего орешь, – прервал мой крик первый мимик. Второго я как раз увидел позади себя.

Если бы я был человеком, меня бы вырвало от отвращения. Второй экземпляр был таким же кактусом-мимиком, только вместо колючек он покрылся густыми белыми волосами. У него росло меньше щупалец, но они простирались дальше по почве.

– Дорогая, Лисий хвост тебе идет больше, – сказал первый мимик.

– А тебе – Обезьяний хвост, – кокетливо ответило второе чудовище.

И тут произошло то, отчего меня, вместо того, чтобы вырвать, повалило на землю, будто ветром: оба чудища протянули друг к другу по одному своему щупальцу и сплелись ими в поцелуе. Буэээ, – я почти услышал звук рвоты. Мама дорогая.

Мимики расплелись, беловолосый прополз обратно мимо меня – я поежился.

– Ну что, Зефирантес, – продолжил разговор первый мимик. – Вижу, ты трясешься от страха. И правильно! Глядишь, помрешь так, – и он расхохотался. Закончив, добавил: – А если серьезно, знай свой шесток: ты отброс, недоразумение природы, уродливый эмбрион. Бойся меня! Хоть я и не прыгаю, но вдруг эволюционирую и нападу!

И кактусы-мимики заверещали от хохота в унисон. Пошел сухой дождь, и я умолял Бога наслать торнадо. Теперь я сам захотел умереть.

***

Облака сгустились, покрылись черными пятнами. Потемнело. Задул ветер, в воздухе чувствовалась влажность. Где-то рядом прошел электрический разряд – молния пронзила небо вместе с красным ореолом. На нем виднелся черный сгусток – как будто капля крови упала в воду. Через пару секунд обрушился гром – ого, как близко. Давай, давай. Дождь не долетал – капли испарялись еще в воздухе, не успевая добраться до земли. Я слышал от кактусов, что иногда здесь бывает обычный дождь, как везде. Но не сегодня. Темнота стала отступать. Торнадо не пришло.

Прошло два часа гнетущей пустоты.

– Эти не должны тронуть, – услышал я сквозь вакуум.

– Да, туристы, – прозвучал другой голос.

Я осмотрелся по сторонам. Справа по той же тропинке, что заглядывала к нам женщина, шла группа людей. Они были одеты совсем не так, как первая гостья, – в шортах и футболках, в штанах и рубашках, с панамами, платками и кепками на головах.

– Девочки, приготовьтесь, – велела Опунция сородичам и захлопала колючими ресницами.

– Кто сегодня? – спросил безымянный кактус.

– Непонятно пока, – ответил главарь Карнегия. – Не слышу еще их голоса. Но точно не мусульмане.

Люди приближались и постоянно фотографировали нас издалека.

– Русские, – заключил Гигантеа.

– О, были, были, помню, помню, – послышалось вокруг.

Если они добрые и не тронут, может, заберут меня от этих кактусов? Я с любопытством разглядывал подходящую группу людей. Когда они оказались совсем близко, я увидел, что у большинства из них – очень удивленные глаза. Мужчины, женщины и дети подолгу задерживались у каждого кактуса и восхищенно разглядывали. Неужели я правда урод по сравнению с ними?

– Уважаемые туристы, прошу прощения, но я вынужден в очередной раз напомнить вам, что трогать руками кактусы запрещено, – обратился к людям, по-видимому, их главарь. Он был одет почти так же, как они, только рубашка его пестрила узорами, похожими на одежду первой гостьи, а на голове сидела чалма. – Берегите их, а то ваши внуки никогда их не увидят.

– Конечно, конечно, само собой, – согласились люди.

– Ты заметил, что Мексика тоже похожа на сапог, как Италия? – спросил один.

– Нет, – ответил второй. – Разве?

– Да, приглядись на карте – тоже сапог, только не такой ровный, как у Италии. Кривоватый, – улыбнулся первый.

Второй покивал головой.

– Здесь вы можете увидеть и самый крупный кактус – Carnegiea gigantea, местные жители называют его Сагуаро. Высота этого экземпляра девятнадцать с половиной метров, и это последний экземпляр, – главарь людей сделал ударение на слове «последний». – К сожалению, он перестал цвести. Его плоды были съедобны. Кстати, их ели не только люди, но и летучие мыши. По вкусу плоды напоминали клубнику. А весит этот гигант две с половиной тонны.

– Ооо, – раздалось сразу от нескольких людей.

– Также здесь представлен и самый маленький кактус – Blossfeldia – диаметром всего один сантиметр. Вот здесь, нагнитесь, и увидите маленькие шарики, – главарь указал рукой на красный заборчик, поставленный по небольшому кругу. Он был далеко от меня, и я не догадывался, что там. Теперь знаю, но никогда не увижу, ведь я не смогу подойти и нагнуться. А здорово было бы с ним пообщаться – наверное, он безобидный, раз маленький.

Туристы разглядывали кактусы около часа. Меня не заметили. А ведь у меня уже выросли длинные листочки, высокий стебель и бутон, который начал раскрываться, просвечивая сиреневым. Они должны были меня заметить! Надо же, все цветы давно вымерли, а людям наплевать. Наверное, и правда, мы не приносили никакую пользу? Поэтому природа от нас избавилась? Постойте, а как же пчелы? Поди, люди придумали что-то другое.

Как только туристы ушли, на меня обрушился шквал возмущений:

– Что ты тут выскочил!

– Мы бы со стыда сгорели, если бы тебя увидели.

– И чего ты вздумал открывать бутон именно сегодня!

– Но я же не контролирую это, и я не знал, что к нам придут гости, – пытался оправдаться я.

– Все ты знал!

– Ох, девочки, мальчики, ладно, не позволим этой выскочке портить нам настроение. Вы видели, как на нас смотрели? – проворковала Опунция.

– Дааа, – раздался подземельный голос кактуса-какашки.

Все кактусы продолжили бурно обсуждать своих воздыхателей, а я опять остался один в целой пустыне. Или во всем мире?

***

Сегодня я распустился окончательно. У меня выросло шесть продолговатых лепестков, широких у основания и заостренных кверху, нежного сиреневого цвета. Из зеленой сердцевины с белым ореолом выходили шесть желтых тычинок. Ах, да! Мои лепестки родились не гладкими, а в мелкий мягкий рубчик. Дугой загибались кнаружи, искренне раскрывшись для каждого. И мои листочки поднялись от песка высоко наверх – тонкие, длинные, сочно-зеленые. От этой нежности я решил перейти к решительным действиям.

Я все понял – их не возьмешь лаской, добротой, рассудительностью. Подлизыванием. Надо стать похожими на них – тогда они меня примут. Так я и сделаю.

– Научите меня, как быть колючим! – громко сказал я, когда возникла пауза в общении кактусов.

Сожители посмотрели на меня с недоумением.

– Зачем тебе это надо? – спросил Гигантеа.

– Хочу быть похожим на вас! – так же громко, чеканя слог, как солдат, ответил я.

Кактусы посмотрели на главного, словно дети, выжидающие реакции родителей, чтобы понять, плакать или нет. Карнегия кивнул:

– Это похвально.

– Это похвально, – повторил мимик.

Что дальше? – обратились с немым вопросом к главарю кактусы.

– Листья должны превратиться в колючки, – сказал мне Гигантеа.

– Как это сделать? – я был полон решимости.

Карнегия смотрел на меня проницательно.

– Обдери их об камни, – объяснил он.

У меня похолодело внутри. Молчание цепко зависло в воздухе. Все смотрели на меня в ожидании. Без презрения, но с вызовом, решительно. Они действительно хотели, чтобы я сделал это. Искренне хотели. Искренне хотели, чтобы я разбился? Изуродовал себя? Так ведь… Неужели это так важно? Но раз искренно, то да. Я понял, что это последний мой шанс. Пока они ждут этого, пока они верят в меня. Я их не подведу.

Я изо всех сил наклонился вниз и ударился листочками об камень. Боль заполонила меня. В горячем тумане я посмотрел на три пульсирующих листа – они были немного изодраны, но совсем не похожи на колючки. Тогда я стал биться об камень еще и еще, сквозь боль на секунду останавливался, осматривал ошметки и бился дальше. Поворачивался другими, целыми листами и тоже приносил их в жертву. Я был одним сплошным ядром боли. Но боль отвержения была сильнее. Поэтому я плевал на боль и дрался сам с собой дальше.

Наконец, что-то заставило меня остановиться. Я поднял стебель, оглядел себя вокруг – от меня остались обрывки мяса. Как в морге – порезанные для исследования и лежащие кучкой кусочки мяса мертвеца. Я был изуродован. Но я не был колючим. Я был просто мертвецом. Я поднял цветок наверх и, впервые за резню, посмотрел на кактусы. Они смотрели на меня со страхом, уже по-другому, без вызова и ожидания, в оцепенении, но по-прежнему молча. Прошла минута, наверное.

– Ха-ха-ха, – раздался смех какашки. Затем кактус резко остановился и медленно, очень медленно и презрительно добавил: – Ты стал еще гаже.

Я не успел ничего подумать и потерял сознание.

***

Следующие несколько дней я был в беспамятстве. В нашей пустыне прошел настоящий дождь – но я этого не заметил, хотя раньше так ждал. Сквозь пустоту до меня иногда доносились презрительные взгляды и замечания кактусов – а я не мог на это даже обидой реагировать. Никак. Казалось, у меня была лихорадка. Мой стебель с цветком пригнулся к земле. На призраки листьев я старался не смотреть. Не знаю, о чем я думал. Только одно пульсировало: чтобы этого не было. Прошло. Исчезло. Растворилось. Растворился я.

В какой-то момент появились химадоры. Я слышал от кактусов, что их так называли. Темнокожих мужчин, которые приехали к нам на грузовичке и тракторе. Их было четверо, по-простому одетых – в рубашках, штанах и кепках или панамах. Они расположились основательно, сразу разбили палатки. Подошли к нам с орудиями в руках – коа. Грубо говоря, круглый топор – длинное древко и железный круглый лист, остро заточенный. Во мне не было ни капли страха. Я просто сквозь пелену наблюдал. Химадоры сразу приблизились к агаве – кактусу-звезде, который в первый день знакомства назвал меня «рабским отродьем». Он уже сбросил свой пятиметровый разноцветный хобот – тот валялся рядом.

– ¡Excelente ejemplar! Yo me encargo, busquen a los demás33
  Отличный экземпляр! Я займусь, ищите другие.


[Закрыть].

Трое химадоров пошли среди наших и остановились почему-то у таких же кактусов-звезд.

– Oye, Sebastian, Mira esto44
  Эй, Себастьян, посмотри.


[Закрыть], – крикнул один мужчина тому, который остановился у моего обидчика.

Себастьян подошел, взглянул на агаву:

– Pequeño todavía, déjalo crecer55
  Маленькая еще, пусть растет.


[Закрыть].

Химадор нашел агаву побольше и основался возле нее. И тут наши гости разом замахнулись коа и стали срубать у агав их листья-лучи. Видимо, коа были очень острыми, а колючки-листья агав очень твердыми, потому что обрубались с сильным треском. На месте оснований листьев – на сердцевине кактусов – оставались белые мидиеобразные следы. Я не думал, больно ли агавам – об этом я не мог думать, будучи сам переполненным болью. Срубив нижние листья, мужчины стали долбить коа у основания агав, отрезая их корни. Это делалось с трудом – агавы оказались крепкими. За это время химадоры пару раз подтачивали свои коа мусатами. И снова и снова со всей силы долбили по корням. Наконец, агавы не выдерживали и катились, как головы Берлиоза. Теперь они были похожи на ананасы – с такими же белыми чешуйками и венцами недосрезанных листьев.