Текст книги "В открытое небо (основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери)"

Глава 21. Аэродром в Монтодране (Тулуза), 1924 год

С железнодорожного вокзала Тулузы до строений «Авиалиний Латекоэра», расположенных за городом, Мермоз идет пешком. Аэродром – огромное летное поле с размеченными мелом полосами в различных направлениях, чтобы приземляться всегда носом к ветру. Дойдя до аэродрома, он на секунду останавливается и видит, как в небо взмывает «Бреге 14», а потом начинает лавировать. И считает это добрым для себя предзнаменованием.

Служащий компании провожает его в кабинет директора по эксплуатации, Дидье Дора. Он входит в кабинет директора решительным шагом. С дальнего конца стола, сидя под картой Испании и половины Африки с нанесенными на ней маршрутами, на него с невозмутимым безразличием смотрит мужчина. С угловатым лицом, темными усиками и маленькими черными глазками.

– Месье Дора, я летал в Сирии, пересекал пустыню из конца в конец десятки раз… У меня шестьсот часов налета!

Директор все так же невозмутимо глядит на него.

– Это ничего не значит.

Он произносит это нейтральным тоном, но сказанные слова громом отзываются в голове Мермоза.

– Ничего?

– Отправляйтесь к заведующему ремонтными мастерскими, он выдаст вам рабочую одежду механика. К работе приступите завтра.

– Механика? Но, господин директор, я хочу пилотировать самолет!

– Там видно будет.

Дора возвращается к своим бумагам. Разговор окончен.

Заведующий мастерскими оказывается более разговорчивым. Он сообщает, что завтра вместе с ним к работе приступят еще два новичка, и говорит, где можно остановиться.

– Большинство летчиков и механиков нашей компании живут в «Большом балконе». Комнаты там сдаются по четыре франка за день, а обед – два с полтиной. Дела там ведут три незамужние сестры, три госпожи Маркес, немного ханжи, но очень любезные. А еще они готовят лучшее в мире кассуле!

Этим вечером на ужин у них густой суп со свининой. Одна из хозяек накладывает Мермозу весьма щедрую порцию. Аппетит Мермоза, убаюканный месяцами нужды, мгновенно просыпается, разбуженный эдакой вкуснятиной, и он подчищает свою тарелку раньше, чем женщина успевает обойти с супницей стол, еще не начав раздавать добавку.

– Божественно, мадам Маркес! Лучшие рестораны Парижа в лепешку бы расшиблись за право подать такое блюдо.

Мадам удовлетворенно улыбается.

– Желаете добавки?

– Если вас не затруднит…

Дама наливает в его тарелку еще одну, ничуть не меньшую порцию и смотрит на него с тем счастливым выражением, с которым матери наблюдают за детьми, с аппетитом уплетающими обед. Улыбка не сходит с ее лица и после того, как она в третий раз наполняет его тарелку и оставляет огромную супницу рядом с ним, чтобы он мог долить себе столько, сколько захочется.

Остальные сотрапезники, те самые новички, что только что были приняты на работу в мастерские, с удивлением на него косятся. У этого парня, похоже, желудок бездонный.

– Будешь так лопать – раздуешься, как мешок для почтовых отправлений! – дружески подтрунивает один из них.

Мермоз улыбается, продолжая отправлять ложку за ложкой в рот. Как раз в тот момент, когда он подбирает последние капли с тарелки, дверь столовой открывается, и на пороге появляется невысокого роста широкоплечий человек в кожаной куртке, от которой веет холодом и ночью, с двумя кругами на лице вокруг глаз – следы от специальных очков пилота. Один из новеньких быстро встает из-за стола, уступая ему место.

– Это Дебриан, он в Аликанте летает, – шепчет на ухо сосед.

Другая сестра Маркес спешит принести с кухни еще одну дымящуюся супницу. Повисает полная ожиданий пауза: все горят желанием задать вопросы, послушать, что он скажет о «Линиях», но никто не решается. Наконец тот из новеньких, кто прибыл раньше других, адресует ему вопрос.

– Как оно там сегодня, месье Дебриан?

Летчик медленно наливает себе стакан вина и рассеянно отвечает:

– Ничего особенного.

– Но до нас в ангаре дошли слухи, что над Пиренеями случилась сильная гроза!

– Было, но так это дело привычное.

Дебриан продолжает есть – медленно и экономно, и больше никто не решается его ни о чем спросить. За ним следит дюжина глаз, но его это не беспокоит, скорее всего, он даже не замечает. Просто его там нет. Он все еще прыгает на двухкилометровой высоте над зонами турбулентности, всеми косточками тела ощущая вибрацию фюзеляжа и молясь, чтобы руки и ноги не задубели от холода.

Многие из тех, кто собрался за этим столом, намерены пилотировать самолеты и не без опаски воображают себе эти грозы, сотрясающие и швыряющие самолеты, словно листики на ветру. Им бы так хотелось услышать рассказ о буре во всех подробностях, но Дебриану как будто нечего им сказать. Мермоз смотрит на него и соглашается. Вспоминает самого себя в Сирии: когда он возвращался с самых сложных заданий, говорить после приземления не хотелось. Он прекрасно понимает этого пилота-ветерана: ты сделал свою работу, ты устал, ты вернулся. И не о чем тут больше говорить.

Мермоз поднимается на четвертый этаж. В «Большом балконе» своя иерархия: летчики живут на втором этаже, а все остальные работники и механики – выше.

Ложится в постель, и, несмотря на разочарование по поводу того, что его отправили в мастерские, в душе его не гаснет надежда на полеты.

Он спит и видит во сне диких кабанов, однако посреди ночи его будят какие-то голоса. Слышатся торопливые шаги на лестнице, стук входной двери. Он открывает дверь комнаты и выглядывает в коридор. Из комнаты напротив высовывается еще одна голова, и оба спрашивают, что случилось, но ни один не знает. Дальше по коридору появляется еще одна голова.

Наконец на их этаж поднимается один из обитателей гостиницы, их коллега по имени Марсель Рейн, с блестящими от залитого в себя алкоголя глазами и с печальным лицом.

– Что случилось? – спрашивают его.

– Чертовы мадамы Маркес!

– Но, Марсель, они же святые! – шепчут они ему, прыская от смеха.

– Сверх всякой меры, – отвечает он с отвращением. – Совершенно невозможно провести к себе в комнату девушку.

– А ты пытался кого-то протащить?

– Ну да, и со всей осторожностью. Как всегда, услышав, как открывается входная дверь, они из своей комнаты спросили, кто идет. «Это я, Марсель», – говорю и показываю ей, чтобы молчала. Они ж спят на первом этаже, еще и дверь к себе не закрывают, но не может же быть, чтобы они что-то там разглядели, лежа в постели, да еще в темноте.

– Так что ж тогда?

– Это она, эта дерьмовая лестница – старая и скрипит. Да так громко, что сестрицы посчитали шаги, а потом сложили два и два. Одна из них выскочила в ночной рубашке в коридор и устроила мне кошмарный разнос. А девчонка как драпанет на улицу, будто бы призрак перед ней появился. Больше мне ее не видать, судя по всему!

Трое приятелей весело хохочут. Рейн старательно хмурится, вроде как обижается, но через секунду тоже смеется. Пока что они не летчики, но в этом отеле уже живет товарищество эскадрильи.

В половине седьмого утра их ждет начальник ремонтной мастерской.

Перед ним дюжина молодых механиков, мало похожих на механиков. Он внимательно их осматривает.

– Красивые руки. Жаль только, что здесь у меня не парижская консерватория. Видите вон те цилиндры и вот этот поташ? Это и будут ваши инструменты.

Мермоз вздыхает, но с улыбкой. Если нужно что-то оттирать, он будет тереть. Лучше, чем кто бы то ни было.

В эти недели тяжелой работы и сытной еды в «Большом балконе» об эфире он не вспоминает. Блюда сестер Маркес вытравили из его рта последние остатки хлороформа.

Когда кончаются три недели бесконечной чистки цилиндров, шеф мастерской собирает всех новеньких, недавно принятых в компанию: время чистки цилиндров позади. Они радостно переглядываются.

– Пришло время… перебирать двигатели.

Улыбки гаснут, слышатся тяжелые вздохи и ругательства сквозь зубы. Начальник мастерской глядит на них ласково.

– Работа механика – хорошая работа, ребятки. Кроме того, как ни крути, летчиком не станешь, если не знаешь, как работает двигатель. По крайней мере, в этой компании.

Мермоз обреченно кивает. Раз уж нужно перебирать, он будет перебирать. Он не сомневается, что придет тот день, когда он полетит.

На пару с Марселем Рейном в последние две недели они встречаются с телефонистками мэрии, и сегодня у них очередное свидание. До дыр стерев на танцах подметки, Мермоз предлагает завершить празднество в его комнате, где у него надежно припрятана бутылка ликера, ожидающая особого случая.

– Особый случай как раз сегодня!

Девушки соглашаются, но Рейн слегка кривится и подходит к своему приятелю шепнуть тому на ушко:

– Ты с ума сошел! Нас же четверо! Сестры Маркес сразу же догадаются!

Мермоз хохочет. Его хохот как водопад – любой пожар потушит.

Вся компания идет к улице Ромигер и останавливается перед отелем «Большой балкон». Рейн упрямится – хозяйки отеля к ним со всей душой, как к детям, это видно даже по их махровому консерватизму относительно девушек, и ему вовсе не хочется их огорчать. Но Мермоз решительно встает во главе задуманного дельца. Достает из кармана ключ и, прежде чем открыть входную дверь, шепчет Марселю:

– От тебя одно требуется – делай как я.

Потом осторожно входит, все остальные идут за ним на цыпочках. Когда он доходит до лестницы, из комнаты сестер звучит сонный голос:

– Кто там?

– Жан.

– И Марсель.

– Мы тут вдвоем.

– Спокойной ночи, мальчики.

– Спокойной ночи.

Мермоз встает на корточки перед одной из девушек и знаком показывает, чтобы она забиралась к нему на закорки. Она забирается, и он, обхватив ее ноги и убедившись, что та не свалится, медленно идет вверх по лестнице, громко топая. Рейн ухмыляется и торопится сделать то же самое.

И таким вот макаром, не обнаруживая поступи большего числа людей, чем было заявлено, оба с прекрасным грузом на закорках добираются до третьего этажа. Единственная проблема – сдержать рвущийся смех девушек.

Почти два месяца работы в качестве механиков в ангарах «Авиалиний Латекоэра» оказываются довольно утомительными для некоторых молодых людей, жаждущих подвигов и приключений.

В тот вечер, как уже случалось не раз, в мастерской появляется праздный директор Дора. Руки за спиной, во рту – вечная сигарета. Будущие механики старательно закручивают и откручивают гайки. Как бы между прочим он говорит:

– Завтра в семь утра вам следует явиться на полосу.

Дора как ни в чем не бывало продолжает свою прогулку, а шестеро механиков выпучили глаза друг на друга. Сначала один роняет разводной ключ. Потом его сосед, потом следующий… Целая гамма разводных гаечных ключей, ударяющихся о цементный пол. Пробил их час, настал момент истины!

После окончания рабочего дня за ужином в столовой появляется один из наиболее долго работающих на «Линиях» пилотов, Розес, человек, которым все восхищаются.

– Месье Розес, завтра у нас будет пробный полет, – сообщают ему, как только он садится за стол.

– Уже слыхал…

– Не могли бы вы нам что-нибудь посоветовать?

– Покажите хороший пилотаж. Месье Дора чрезвычайно требователен, угодить ему непросто. Мастерские «Латекоэра» полны механиков, забракованных как пилоты.

– Но что понимает в пилотаже кабинетная крыса!

– Вы ж ни черта не знаете! – в сердцах бросает он.

Все умолкают. Слышно только, как этот летчик-ветеран хлебает суп, пока наконец не кладет ложку в пустую тарелку.

– Месье Дора пережил битву при Вердене, был выдающимся летчиком во время Великой войны, имеет награды за мужество. Не обманывайтесь на его счет: он летал и рисковал жизнью больше, чем кто бы то ни было.

В трамвае, что еще до рассвета везет их к аэродрому, никто не роняет ни слова.

А когда они появляются, еще толком не проснувшись, Дора уже там, на полосе, дает указания наземной службе заправить баки бензином. Последние работники ночной смены, уходя, оставляют за спиной свет в кабинете Дора. А первые работники дневной смены, приходя на работу, уже застают его на месте. По компании ходит байка, местная легенда – о том, что их директор спит на столе в кабинете, а если холодно, то накрывается картой со стены.

Дора подходит, они инстинктивно вытягиваются по стойке смирно.

– Мне нужны: хороший взлет, пара виражей налево, другая – направо и чистое приземление.

Все кивают. Летчики-ветераны располагаются у ограды наблюдать за происходящим.

Первый пилот отрывается от земли, неуверенно раскачивая крыльями, виражи проходит, спотыкаясь, а приземлившись, выписывает по полосе зигзаги. Ветераны покачивают головой скорее с сожалением, чем с упреком. Дора невозмутимо, покуривая сигаретку, наблюдает за тем, как юный претендент вылезает из самолета с той же нервозностью, с которой летал, и останавливается перед ним с робкой улыбкой.

– Не годен. Соберите свои пожитки и пройдите в контору за расчетом.

Мермоз, как и все остальные, смотрит ему вслед: опустив голову, парень движется к ангару, где у каждого из них есть шкафчик. Нервная дрожь пробегает по его телу.

Следующий – красавчик-корсиканец, который за словом в карман не полезет. Он подмигивает остающимся и твердым шагом направляется к «Бреге 14». От земли отрывается безукоризненно, разворачивается слегка размашисто, но вполне допустимо. Но вот, приземляясь, просчитывается. Шасси касаются земли с опозданием, на трети длины полосы, и самолет останавливается на двадцать-тридцать метров дальше отметки, выкатившись за пределы. Пилот ошибся с расчетом, но он отлично справился с управлением самолетом, так что другие претенденты на место пилота сомневаются относительно вердикта, а вот у опытных летчиков, напротив, сомнений нет. Они смотрят на Дора, но по его серьезному лицу совершенно невозможно что-то понять, пока он курит. Когда корсиканец подходит к нему, Дора поднимает на него глаза:

– Нет.

– Но ведь ошибка была всего одна!

– Одной ошибки вполне достаточно, чтобы лишиться самолета или жизни.

– Каждому может выпасть не слишком удачный день!

Дора делает последнюю затяжку.

– Престиж «Линий» основан на том, что почта доставляется каждый день. Моя работа заключается в том, чтобы неудачных дней не было.

Несмотря на все, что уже пришлось увидеть и услышать, у Мермоза нет ни пылинки сомнения. Держась очень прямо, он идет к машине и очень аккуратно надевает шлем и очки. Забирается в открытую кабину «Бреге» и устраивается поудобнее на кожаной подушке сиденья: он вернулся домой. Еще минуту назад нервы отзывались спазмами в желудке, но теперь единственное его чувство – безмятежность.

Взлетает замечательно ровно и летит невысоко над землей по идеально прямой линии, а потом делает вираж «по-американски», и самолет с задранным в небо носом пиротехнической ракетой легко взмывает вверх. Он чувствует себя полным властелином этой машины. Закладывает вираж влево, а потом вправо, косичкой, поднимается выше и делает безупречную восьмерку. Нарисовав букву S, заходит на посадку, и самолет мягко подкатывает к нарисованному на полосе белому кругу и останавливается в нем с точностью до миллиметра. И счастливый, что вновь удалось испытать чувство полноты полета, спрыгивает на землю. Марсель Рейн поднимает руку и показывает ему знак победы.

С улыбкой он подходит к Дора, рядом с ним стоит его ассистент, молодой парень в круглых очках, который кажется вечно чем-то напуганным. Директор глядит на него свирепо, как цепной пес.

– Вы думаете, тут у нас цирк?

Улыбка мгновенно исчезает с лица Мермоза.

– Мы здесь не акробатов нанимаем!

Он слетал как лучший профессионал, он продемонстрировал все, на что способен, он не заслуживает прилюдную выволочку. Это несправедливо. И несправедливость пробуждает из глубин его души темную ярость.

– Другая компания оценит мой талант.

Срывает с головы кожаный шлем и весьма неучтиво швыряет его ассистенту директора, который ловит шлем на лету и прижимает его к груди, словно мяч в регби, брошенный с другого конца поля.

Мермоз быстрыми шагами идет в мастерскую забрать вещи и отчалить на всех парусах. Куда – он не знает, но это неважно. Что-нибудь да найдется.

В гневе он открывает шкафчик и выгребает оттуда расческу, рубашку и старые ботинки. Сзади слышатся чьи-то размеренные шаги.

– Вы уходите?

Дора достает из портсигара сигарету и закуривает при помощи спички.

– Естественно, я ухожу.

– Ага…

– И как можно скорее.

– Вы недисциплинированны, высокомерны, демонстрируете самоуверенность…

– Именно так, месье. Я очень уверен, чрезвычайно уверен в себе.

– У вас дурной характер…

– Нет, месье. Но я ненавижу несправедливость. Я знаю, что летал хорошо.

– Ага… С претензиями – что есть, то есть. Придется отрихтовать.

И тут гнев на лице Мермоза сменяется изумлением.

– Что? Вы меня не увольняете?

– Там видно будет. Возвращайтесь на полосу. Поднимитесь медленно на двести метров, сделайте плавный разворот, спуститесь, затем выполните приземление. Только педаль разворотов и работа штурвалом для взлета и снижения. Так работают у нас: педаль и рычаг. Мы не акробаты на трапеции, мы почтовики.

Мермоз бросается из ангара прочь и в дверях чуть не сбивает с ног ассистента Дора, что в этот момент входит со шлемом в руке. Шлем из его рук он резко выхватывает и дружески хлопает парня по спине, но с такой силой, что у того чуть очки не падают.

– Буве, приготовь мне счета-фактуры поставщиков за неделю.

– Но… разве вы не останетесь на экзамене?

Дора затягивается сигаретой и в течение нескольких секунд задерживает взгляд на оранжевом кончике сигареты. Краем глаза разглядывая своего помощника с выражением той усталости, что навевают люди, которым требуется все объяснять. Потом разворачивается и идет к себе в кабинет. Ему вовсе не требуется оставаться смотреть на полет Мермоза, он уже знает, что тот – пилот.

Глава 22. Париж, 1925 год

С «Заурером» он распрощался, отметив на лицах своих начальников откровенное облегчение. В истории компании он останется как худший продавец с одним проданным грузовиком на счету. Что делать дальше, он не знает, но сейчас его карман оттопыривает коричневый конверт с расчетной выплатой, и мир лег к его ногам. Энергичным шагом он движется навстречу ожидающей его компании у входа в «Пруньер», ресторан с иголочки, в котором подают лучшие в городе морепродукты. Собирать друзей с каждым разом все труднее, но среди них – Шарль Саллес с его русской подругой, а еще Рене де Соссин и другие.

Он объявил заранее, что приглашает всех, и это наполняет его жизнью до самых краев. Когда он был в Париже в последний раз, платить за него пришлось Эрве, потому что у него самого не было ни сантима.

Всех приводят в восхищение круглые лампы, такие современные, и отдельная стойка с икрой, норвежскими омарами и лангустами. Подходит официант, и Тони подает знак, обозначая себя главным в этой смешливой компании.

– Что будем заказывать, месье?

– Что за вопрос, командир?! Икра и шампанское, само собой!

Тони захватил с собой колоду карт. Кузина Эрве и русская подруга Шарля – новая публика для его старых трюков ловкости рук. Людям это доставляет удовольствие, а доставлять удовольствие ему нравится.

Карты вручены Рене, и, когда она уверилась, что они у нее в надежном месте, он театрально подходит к Саллесу и широким жестом вытаскивает из кармана его пиджака тройку бубен.

Друзья улыбаются, следя за движением его рук. Все, за исключением русской подруги Шарля, которая не видит никого вокруг, кроме него. Чуть раньше, когда они обменивались представлениями и приветствиями, Саллес просил всех и каждого, чтобы ее ни в коем случае не принимали за его невесту, поскольку, по теории, которую он тут же без грана стеснения изложил, как только помолвка заключена, веселье тотчас заканчивается. Эта девушка с излишком косметики на лице переводит на него внимательный взгляд, а потом на несколько ходульном и лишенном музыки французском заявляет, что она также умеет держать карты в руках. Недолго думая, она вынимает колоду карт таро и спрашивает, желают ли они услышать предсказания. Раздаются восклицания, и все дружно кричат «да».

Она раскладывает карты, сосредоточенно их изучает, а потом вперяет в Тони взгляд татарских глаз и заявляет, что он скоро женится…

– Да как же это, ведь у меня и нареченной-то нет! – И, произнося эти слова, краешком глаза, слегка краснея, косится на Рене де Соссин.

– Молодая вдова, ты с ней очень скоро познакомишься, восьми дней не пройдет, – уверяет его гадалка.

Глаза у Тони от изумления распахиваются, как у деревенского дурачка, и все смеются.

– Выпьем же за будущую мадам де Сент-Экзюпери! Кем бы она ни оказалась! – восклицает Эрве.

– Выпьем! – подхватывает сам Тони, тоже уже смеясь. – Официант! Еще шампанского!

Саллес касается его руки.

– Пошли на улицу, покурим.

Улица Дюфо в это время не слишком оживленная. Друг Тони делает глубокую затяжку и глядит вдоль улицы, и взгляд его упирается в колоннаду церкви Мадлен.

– По поводу Лулу. Она сейчас в Париже.

– Ну да, она ведь парижанка.

– Есть и еще кое-что. Слыхал я, что у нее жених объявился.

– Ба, ерунда! Лулу без женихов не живет. Она поклонников коллекционирует, как иная – почтовые марки.

– Говорят, что это серьезно.

– Серьезно?

– Так говорят.

Рот Тони открывается так широко, что сигарета валится на тротуар.

– И кто же он?

– Никто из нас его не знает. Какой-то американец, друг семьи. Не молод, уже под сорок, говорят, что владеет шахтами где-то в Бразилии.

Тони срывается с места и бежит вниз по улице.

– Но куда же ты? А ужин?

Он уходит. Целые сутки не встает с постели, а в его голове, как в центрифуге, крутятся одни и те же мысли.

Он что, позволит, чтобы какой-то сорокалетний сморчок увел у него Лулу? Наверняка это все ее семейка, которая только и думает, что о коммерции и деньгах. Как вообще могла Лулу влюбиться в американца? Она же не выносит хот-доги!

Нет, сидеть сложа руки он не может. Он строит разные планы, один другого сумасброднее, и наконец выбирает самый экстравагантный. Выскакивает из постели, одевается на ходу и сбегает по лестнице, прыгая через две ступени.

Идет к мастерским компании «Заурер», где ему удается поговорить с одним из сотрудников, с которым он познакомился в период обучения. Сначала, услышав просьбу покатать его по городу на самом большом грузовике из тех, что в наличии, тот воззрился на него с крайней подозрительностью. Но когда проситель начал отсчитывать купюры, подозрительность ослабла. А когда выяснилось, что Тони хочет проехаться по бульвару Распай, а после свернуть с него на улицу Ла-Шез, тот посмотрел на него как на слетевшего с катушек и жестом показал, что за такой заказ не грех еще бумажек отстегнуть.

Тони, свежевыбритый и наодеколоненный, надевает свой лучший костюм. На оставшиеся после расчета с «Заурером» деньги покупает огромный букет белых цветов. План его прост, но ему кажется, что эффект план возымеет: он остановит грузовик под окошком Лулу, шофер посигналит несколько раз в громоподобный клаксон, сам он залезет на крышу кабины, оказавшись тем самым на одном уровне с ее балконом, и когда она выглянет, то увидит перед собой его – с морем цветов в руках и мольбой начать все с нуля.

Все идет, как и было задумано, только больше проблем с движением грузовика по неширокой улице Ла-Шез: им приходится заехать на тротуар. Машина останавливается напротив дома Вильморенов, и Тони залезает на кабину, чтобы потом перебраться на крышу кузова. Шоферу выданы инструкции: ждать, пока он не заберется на самый верх и стукнет ногой в крышу кабины, и это будет знак, чтобы начать сигналить. Но делать этого им не пришлось. Грузовик перекрыл всю улицу, и оглушительно сигналить начинают совсем другие автомобили, так что Тони приходится поторопиться. Сверху ему видно: за ними выстроилась целая очередь – три авто и два велосипеда. Во всю улицу звучит концерт автомобильных клаксонов, гораздо громче, чем он планировал. Просто замечательно. Она не сможет не услышать! Он замечает движение в комнате Лулу. На мгновенье пугается, что это мадам Петерманн, но ему везет: мелькают рыжие волосы. Нет-нет, это она, услышав оглушительный шум на улице, идет к балкону, чтобы взглянуть, что там происходит. Распахивается балконная дверь, и Тони дрожит от волнения.

– Сюрприз! – изо всех сил кричит он.

Лулу выходит на балкон и видит на его уровне Тони, стоящего на кузове грузового автомобиля с букетом в руках в эпицентре адской пробки. Но сюрприз получился вовсе не для нее, а для него: Лулу в подвенечном платье. За ней появляется модистка с сантиметровой лентой, подушечкой булавок и слишком большими глазами за толстыми стеклами очков от близорукости. На лице Лулу читается отвращение.

– Почему ты в подвенечном платье?

– А ты как думаешь?

– Ты что, замуж выходишь?

– Очевидное объяснение.

Раздраженно отворачивается, входит в комнату и захлопывает за собой стеклянную балконную дверь. Женщина в черепаховых очках торопливо расправляет складки на ее юбке.

На улице все громче звучит концерт клаксонов. Кое-кто из водителей уже вышел из автомобилей, и все они кричат и осыпают Тони оскорблениями. Он смотрит на свои цветы, словно прося у них прощения. Вытягивает руку и просовывает букет сквозь решетку, чтобы оставить его на полу балкона. Судя по всему, он первым преподнес ей свадебный подарок.

Он забирается в кабину, не обращая никакого внимания на крики водителей. Шофер, перенервничав, тут же трогается.

– Ну и переполох мы устроили! Девушке-то по крайней мере сюрприз понравился?

Горло у него перехватило, так что он может ответить лишь нелепым клоунским жестом. Шофер косится на него.

– Куда теперь желаете?

– Далеко. Как можно дальше.