Текст книги "Шляпа Миттерана"

В самом начале восьмого застекленная дверь кабинета распахнулась, и в него без стука вошел Жан Мальтар.

– Почему домой не уходите? – сухо поинтересовался он. – Учтите, за переработку вам никто платить не собирается.

Даниэль поднял на него спокойный взгляд:

– Сейчас доделаю отчет по “Софрему” и пойду.

– Завтра доделаете! – рявкнул Мальтар. – Рабочий день окончен. Все разошлись. И вы идите!

Даниэль, ни слова не говоря, завернул колпачок на своем паркере – подарке жены на пятую годовщину свадьбы, – выключил компьютер, встал из-за стола и надел шляпу. “Человек в шляпе, – подумалось ему, – получает власть над человеком без шляпы”. Действительно, Жан Мальтар стал как будто меньше ростом – он скукоживался прямо на глазах. Еще чуть-чуть, и он превратится в мелкое насекомое, едва заметное в ворсинках ковра, но продолжающее издавать злобное жужжание, так что Даниэлю не останется ничего, кроме как раздавить его подошвой.

– Ничего у вас не выйдет! – вдруг заявил Мальтар. – Ждете, что вам позвонит Демуан? – с ядовитой улыбочкой поинтересовался он.

– Он мне уже звонил…

Мальтар замер с открытым ртом и уставился на Даниэля.

– Вам звонил Демуан? – чуть ли не по слогам спросил он.

– Да, – коротко ответил Даниэль, надевая пальто.

– И чего он хотел? – не отставал Мальтар.

– Предложил вместе позавтракать. В пятницу.

– Позавтракать с вами? – выдохнул Мальтар чуть слышно, словно эти простые слова, произнесенные громким голосом, могли, подобно каббалистическому заклинанию, вызвать катастрофу.

– Да, именно это он мне предложил.

Даниэль взял свой портфель и в наступившей тишине уложил в него папку с документами. Щелкнули металлические замки, давая сигнал к уходу. В лифте, спускаясь вниз, мужчины не обменялись ни единым словом. Расставаясь, они не пожали друг другу руки. Мальтар долго смотрел в спину Даниэлю, после чего зашел в первое попавшееся кафе и спросил двойную порцию рома. Ночью ему снился заместитель в пальто и черной шляпе.

Секретарша принесла круассаны и яйца в смешных вязаных колпачках. Наверное, чтобы не остывали, догадался Даниэль. Надо будет подать идею Веронике. Жан-Бернар Демуан сидел напротив него. Оба расположились в широких креслах, обитых белой кожей и стоящих возле окна кабинета на девятнадцатом этаже офиса “Сожетека” с великолепным видом на Париж. Подобная высота, вне всякого сомнения, внушала владельцу кабинета чувство превосходства над окружающими.

– Приступим, – сказал Демуан, решительно сдергивая с яйца колпачок. – Я – настоящий эксперт по варке яиц, – с улыбкой добавил он.

“Вон оно что”, – подумал Даниэль, кстати вспомнив, что разбивать верхушку яйца следует не ножом, как он обычно делал дома, а чайной ложечкой. Он тоже снял колпачок с яйца и разбил скорлупу.

– Даниэль, я не стану ходить вокруг да около. Ваш анализ положения в финансовом отделе произвел на меня сильное впечатление. – Даниэль хотел было ответить, что, мол, не сделал ничего особенного, но не успел и рта раскрыть. – Ничего не говорите, – продолжил Демуан. – Обойдемся без ложной скромности и напыщенных комплиментов. Кофе?

Директор подвинул ему чашку. Если бы еще пару дней назад Даниэлю сказали, что Демуан будет собственноручно наливать ему кофе, ему, привыкшему довольствоваться напитком в пластиковом стаканчике из автомата на восьмом этаже… Демуан окунул кончик круассана в свой кофе и, энергично работая челюстями, изложил – увереннее, чем любой предсказатель, – Даниэлю версию его будущего.

– Видите ли, – с апломбом человека, занимающего кабинет на верхнем этаже высотного здания, изрек он, – я знаю людей. Я знаю людей и знаю нашу компанию. В нашей профессии, – мечтательно добавил он, – сюрпризы редки. О способностях того или иного сотрудника можно судить по первому году его работы. Одни растут, другие – нет, но никаких сюрпризов не бывает. Вы следите за моей мыслью? – Даниэль с полным ртом кивнул, показывая, что да, следит. Демуан, не спрашивая, подлил ему кофе. – Надо обязательно пить кофе, – продолжил он. – Бальзак пил кофе литрами. Вы, разумеется, читали Бальзака?

– Разумеется, – подтвердил Даниэль, сроду не открывавший Бальзака. – У вас огромный потенциал. Почему вы занимаете в “Сожетеке” такую скромную должность? Она абсолютно не соответствует вашим способностям.

– Должность? – переспросил Даниэль. – Вы хотите сказать, что…

– Мальтар – придурок, – перебил его Дему-ан, – и всем об этом известно. Однако по причинам, которые вас не касаются, я не могу его уволить, как бы мне этого ни хотелось. Но я намерен назначить вас начальником финансового отдела. – Даниэль замер, не донеся круассан до чашки. – Даниэль! Я предлагаю вам возглавить финансовый отдел регионального филиала “Сожетека”. Я знаю, что вы парижанин до мозга костей, но в настоящий момент у меня нет для вас другой вакансии. Бывший руководитель отдела Пьер Маркуси покидает нас по личным обстоятельствам. Он не совсем здоров – это пока неофициальная информация. Вы поедете в Руан. Приступаете с января.

“Шляпа! Это все из-за шляпы – все события, которые перевернули его бытие”, – убедился Даниэль. С того самого дня, когда он впервые надел шляпу, ее наличие обеспечивало ему иммунитет против всех житейских неприятностей. Мало того, шляпа обострила его ум и подтолкнула к принятию кардинальных решений. Не будь шляпы, он ни за что не осмелился бы выступить на совещании и разгромить Мальтара. Не оказался бы на девятнадцатом этаже высотного здания. Не ел бы с Демуаном яйца всмятку. Он смутно чувствовал, что в шляпе сохранилось что-то от президента; возможно, нечто нематериальное или существующее в виде наночастицы, но это нечто имело судьбоносное значение.

– Спасибо, – пробормотал Даниэль, обращаясь одновременно к шляпе и к шефу.

– Значит, вы согласны? – спросил Демуан, дожевывая последний кусок круассана.

– Согласен”, – глядя прямо ему в глаза, ответил Даниэль.

– Ну, в добрый час! – сказал тот, пожал ему руку и потянулся за яйцом, на котором не было колпачка. – Это не для вас, – с улыбкой пояснил он, после чего постучал черенком ложки сначала по острому, а затем по тупому концу яйца, запрокинул голову и высосал его содержимое. – Я каждое утро выпиваю по сырому яйцу. Моя маленькая слабость, – почти извиняющимся тоном произнес Жан-Бернар Демуан.

И месяца не прошло, а Даниэль, Вероника и Жером снова стояли на платформе вокзала Сен-Лазар, на сей раз в ожидании поезда 06781 “Париж – Гавр” с первой остановкой в Руане. Рядом с ними стояли пять битком набитых чемоданов. Мебель отправили грузовиком бретонской транспортной фирмы. Даниэль в черной шляпе задумчиво смотрел на убегающие вдаль рельсы – по ним должен был подкатить вагон, который унесет их к новой жизни. Вероника нежно сжимала его руку, а Жером дулся, недовольный разлукой со школьными приятелями.

Всю дорогу Даниэль вспоминал свои парижские годы, проведенные на четвертом этаже “Сожетека”. Коллеги в качестве прощального подарка преподнесли ему годовую подписку на “Канал-плюс”. Действительно, на протяжении последних двух лет в конторе бурно обсуждали появление платных телеканалов. Вся бухгалтерия, как не мог не заметить Даниэль, внезапно прониклась важностью “Канала”. Как выражалась пиарщица Флоранс, подписка на него стала must[1]1
  Здесь: обязательным условием (англ.).


[Закрыть]. Бернар Фальгу и Мишель Карнаван жарко спорили о передачах, которые телевизор Даниэля показывал только в виде помех. Собираясь возле кофейного автомата, сотрудники делились впечатлениями о фильмах, всего год назад шедших в кинотеатрах. Те, у кого была подписка на “Канал-плюс”, могли высказывать свое мнение, остальным приходилось только слушать, храня тягостное молчание. “Ты смотрел?” – спрашивали у Даниэля члены секты священного декодера. – “У меня “Канал-плюс” не принимает”… Ответ звучал признанием собственной несостоятельности, чем-то вроде рокового приговора. Но теперь у Даниэля тоже будет “Канал-плюс”. Он получил официальное уведомление от телекомпании под слоганом “Канал-плюс – это большой плюс!”. Компания выражала искреннюю радость от того, что Даниэль влился в ряды ее клиентов, и сообщала, что ему необходимо явиться в руанское отделение с настоящим письмом и квитанцией о подписке и получить вожделенный декодер. Отныне Даниэль сможет вести с новыми коллегами возле кофейного автомата содержательные разговоры о вчерашней передаче или фильме, показанном в 20.30. Не исключено даже, что он начнет получать удовольствие, небрежно бросая кому-нибудь из них: “Как, у вас нет “Канала”?.. Подпишитесь обязательно!”

Судя по тому, что ему рассказали, в новой квартире у них будет на две комнаты больше, чем в той, что давала им приют на протяжении двенадцати лет в Двадцатом округе Парижа. Узнав, что Даниэль неожиданно съезжает, ее владелец возмутился, как, впрочем, и директриса из школы, где учился Жером. И первому, и второй Даниэль ответил одной и той же фразой: “Мне очень жаль, но в жизни бывают обстоятельства…”, намеренно оборвав себя на полуслове. И эта недоговоренность поглотила, подобно черной дыре, любые возражения, какие мог бы выдвинуть собеседник. Ну в самом деле, что скажешь человеку, вынужденному подчиниться таинственному, но непреклонному требованию судьбы? Да ничего!

По прибытии в столицу Нормандии Даниэль назвал таксисту адрес в центре города. Они ехали уже минут пятнадцать, когда Вероника вдруг повернулась к мужу и, чуть нахмурив брови – он любил на ее лице это выражение, – спросила:

“А где твоя шляпа?” Время для Даниэля остановилось. По всему телу пробежала ледяная дрожь, словно сквозь него просочилось привидение. Со сверхъестественной ясностью он увидел шляпу, лежащую в багажной сетке вагона. Не в той, которую они заполнили другими вещами, а в той, что напротив. Шляпа в сетке. Его шляпа. Шляпа Миттерана. Торопясь на выход, он, еще не успевший привыкнуть к ношению головного убора, забыл ее взять. Даниэль допустил ту же промашку, что и глава государства. “Поворачивайте! – бесцветным голосом проговорил он и тут же заорал: – Поворачивай! Быстро!” “Пежо-305” совершил разворот и помчался назад, к вокзалу. Даниэль пулей вылетел из машины. Разумеется, поезд давно ушел. Никто не сдавал в бюро находок вокзала никакой шляпы. На протяжении последовавших дней, недель и месяцев Даниэль без конца звонил в это бюро. Когда он выучил номер наизусть, ему стало ясно: больше он никогда не увидит шляпу Миттерана. В тот же вечер Фанни Маркан вошла в купе поезда “Гавр – Париж” и положила чемодан в багажную сетку над местом номер 88. Напротив, на месте номер 86, сидел молодой длинноволосый парень в очках с тонированными стеклами и в наушниках от плеера. Его черная кожаная куртка пестрела наклейками с изображением лохматых белокурых музыкантов, тоже одетых в черную кожу. Сквозь оранжевый поролон наушников до Фанни доносились приглушенные звуки, и она узнала припев композиции The Final Countdown группы Europe. Лично ей эта группа не нравилась – с гораздо большим удовольствием она послушала бы новую звезду по имени Милен Фармер. Слова песен и атмосфера, создаваемая этой рыжеволосой девушкой с тревожными глазами, трогали Фанни гораздо больше, чем соло на электрогитаре в исполнении нечесаных пергидрольных рокеров. Сразу чувствовалось, что Милен Фармер – человек высокой культуры, читавший Эдгара По и Бодлера, что не могло оставить равнодушной Фанни, которая обожала читать и сама немножко пописывала.

Она достала из сумки общую тетрадь в розовой обложке. Три первые исписанные страницы содержали начало текста, скупо озаглавленного “Эдуар”. Учредители Премии Бальбека за лучший рассказ обещали победителю награду в 3 тысячи франков и публикацию в местном приложении к газете “Уэст-Франс”. Вручение награды должно было состояться в марте в “Гранд-отеле” Кабура. Фанни, сколько себя помнила, писала всегда. Сначала вела в тетрадках на пружинках дневник, потом сочиняла рассказы. Долгое время она никому их не показывала, но однажды решилась и отправила на конкурс рассказ под названием “Букет цветов”. И она вошла в число лауреатов! Денежной награды ей не присудили, но она была благодарна организаторам конкурса и испытала ни с чем не сравнимое чувство гордости. Рассказ “Меняю адрес” завоевал третье место на другом региональном конкурсе, а “День в порту” удостоился публичной читки на театральном фестивале в Гавре. В этом году конкурс на Премию Бальбека проходил под темой “Быль”, и Фанни, работавшая секретарем в налоговой инспекции, пыталась описать для будущих поколений историю своего романа с Эдуаром. Роман длился два года, пять месяцев и две недели. Эдуар Ланье трудился в парижской компании “Шамбурси”, занимающейся производством йогуртов, – их реклама заполонила улицы городов и без конца мелькала на телеэкране. Он руководил одним из отделов и был женат. В начале их связи он имел неосторожность сказать: “Я люблю тебя и брошу жену”. Бред, конечно. Этот молодой еще мужчина надеялся, что сумеет поддерживать в Фанни тихо тлеющий огонек страсти и устроиться наиболее удобным для себя образом. Осознав, что в их отношениях наметилась трещина, он, не отказываясь от своих обещаний, теперь настаивал на том, что она должна набраться терпения. Это был его главный аргумент: “Дай мне время… Мне нужно время… Требуется время…” За два прошедших года Эдуар буквально помешался на идее времени, переплюнув в этом самых озабоченных швейцарских часовщиков. Он не мог вот так сразу взять и поговорить с женой; чтобы она поняла его и согласилась, что он имеет право начать жизнь сначала с другой женщиной, необходимо было время. Это проклятое время постепенно отравляло своим ядом их роман, поначалу такой восхитительный.

В номере гостиницы в квартале Батиньоль, где они встречались один или даже два раза в месяц, Эдуар, едва выбравшись из постели, завязывал в полумраке – ставни они держали закрытыми – галстук и, болезненно морщась, ждал от Фанни тихого вопроса: “Ты поговорил с женой?” Его лицо каменело, и по комнате проносился едва различимый вздох. “Пойми, мне нужно время”, – говорил он и горестно качал головой.

Несмотря ни на что, Фанни продолжала любить Эдуара. Она полюбила его в ту секунду, когда он поставил свой дипломат в купе поезда “Гавр – Париж”. Высокий, худощавый, волосы с легкой проседью, на подбородке – ямочка… Он полностью соответствовал представлениям Фанни о мужской красоте и принадлежал к тому типу мужчин, от которых она теряла голову. Разумеется, она заметила обручальное кольцо у него на пальце, но также заметила, что спустя несколько мгновений кольцо исчезло. На безымянном пальце остался след, но за время, пока поезд мчал их из Нормандии в столицу, он стерся. Она уронила журнал; Эдуар наклонился, поднял его и с улыбкой протянул ей. С этой улыбки началась их пылкая связь. Стоило Фанни закрыть глаза, и в ее памяти вновь оживал этот краткий миг, перевернувший ее жизнь. Вся сцена разительно напоминала рекламный ролик мужского парфюма: мужчина входит в купе вагона, где сидит хорошенькая женщина; она читает журнал; поезд трогается, женщина роняет журнал; мужчина нагибается его поднять; они сталкиваются взглядами; ее окутывает аромат его парфюма. И все – она полностью им околдована. Да, в ее жизни случился эпизод в стиле китч, словно сошедший с телеэкрана и заимствованный из какой-нибудь американской романтической комедии. С тех пор Фанни успела выучить наизусть маршрут поезда “Гавр – Париж”, изредка нарушаемый вариациями в виде остановки в Руане или Трувиле, где они встречались на пару часов. Фанни совершала примерно сорок пять поездок в год; за билеты всегда платил Эдуар; из графика исключались пасхальные и рождественские каникулы, а также летний отпуск, которые он, разумеется, проводил с семьей. Таким образом в свои двадцать семь лет Фанни обрела статус любовницы. Повышение до статуса жены оставалось под вопросом, как, впрочем, и продвижение по службе до должности секретаря директора налоговой инспекции. Что касается последнего, то в отделе кадров “внимательно изучали” ее личное дело. Эдуар, в свою очередь, “изучал” его не менее “внимательно”, демонстрируя волокиту, достойную государственной бюрократии.

– Тебя все устраивает, и я знаю, что ты никогда не бросишь жену, – разозлившись, однажды сказала она ему.

– Ничего подобного, – возразил он. – Я люблю тебя и не собираюсь всю жизнь прожить с женой. Да я и не смог бы. Между нами давно ничего нет. Мы спим в разных комнатах.

– Ну так и брось ее!

Эдуар печально покачал головой и произнес свое коронное:

– Для этого мне требуется время.

Фанни упала на подушку и уставилась в потолок гостиничного номера. “Ничего у нас с тобой не получится, – думала она. – Наше прошлое сводится к знакомству в поезде; наше настоящее – к номеру в отеле, а будущего у нас нет”. Фанни была права. С Эдуаром ее связывала только физическая близость. Она не могла прогуляться с ним по улице или пройтись по магазинам. В тот единственный раз, когда они провели в Трувиле оба выходных, Эдуар каждую секунду оглядывался и вздрагивал, словно ожидал, что из-за ближайшего угла появится кто-нибудь из знакомых: сослуживец, приятель или, хуже того, подруга жены, неизвестно зачем оказавшаяся в маленьком нормандском порту. А вдруг их кто-нибудь увидит? То же самое с ресторанами. Они никогда не выбирались за пределы квартала Батиньоль, в котором Эдуара не знала ни одна живая душа. Но даже здесь он беспрестанно вертел головой и дергался на каждый хлопок входной двери.

Если они встречались в Париже, Эдуар врал жене, что уезжает в командировку в провинцию или за границу. Ради этого ему приходилось изучать расписание движения поездов, принимать в расчет вероятные забастовки работников воздушных компаний, быть в курсе местных событий и празднеств, чтобы в случае чего быть готовым ответить на любой вопрос. Фанни понимала, что все эти ухищрения ему в тягость; зато ей не надо было отчитываться ни перед кем. Никто не ждал ее дома, разве что экран компьютерного сервиса “Минитель”, с помощью которого она обменивалась с ним электронными письмами, а иногда отправляла короткие сообщения среди ночи. Порой ей приходило на ум, что “Минитель” специально изобрели для тайных любовников.

Звонить Эдуару она не могла – ни домой, ни на работу. Они встречались на форуме “Алина-3615” – разумеется, под псевдонимами. Эдуар именовался “Альфа75”, Фанни – “Шупетта”. Если у него выдавался, приблизительно раз в месяц, свободный вечер, он отправлял Шупетте сообщение: “Можем встретиться с 22-го на 23-е. Ты как?” “На том же месте”, – отвечала она. Изредка они переговаривались по ночам через терминал. Эдуар бесшумно, как индеец племени сиу, поднимался с постели, на цыпочках, чтобы не скрипнула половица, пробирался в кабинет, включал “Минитель”, ждал, пока установится соединение, и обнаруживал, что Шупетта уже на линии. Они обменивались признаниями в любви и обещаниями. В верхней части экрана появлялась надпись “У вас новое сообщение”. Иногда сообщение Шупетте приходило не от Альфы75, а от кого-нибудь другого; как правило, оно содержало непристойное предложение и оставалось без ответа. Со своей стороны, Альфа75 тоже получал сообщения от мужчин, которые спрашивали, свободен ли он сегодня вечером и вообще, что его интересует – встреча в реале или просто возможность потрепаться. Сквозь дебри электронных соединений пробивал себе дорогу романтизм.

Фанни все глубже погружалась в эту тепловатую – ни жаркую, ни холодную – связь, позволявшую видеться с любимым раз или два в месяц, на протяжении пары часов, проведенных исключительно в постели. Она мечтала порвать с Эдуаром, но не находила в себе достаточно смелости. Ей уже не впервые приходилось испытывать это смешанное чувство смятения и страха. Она понимала: если их отношения не изменятся, все это может тянуться годами. Не зная, что написать в розовой тетради, Фанни завинтила колпачок на ручке и задремала. Часа через два она открыла глаза и осмотрелась. Поезд подходил к Парижу. За окном лило как из ведра. Она вздохнула – забыла прихватить зонтик. В этот миг ее взгляд упал на черную шляпу, лежащую в багажной сетке. Она еще раз огляделась. В вагоне оставалось всего пять пассажиров, и все пятеро сидели далеко от нее. Шляпа не могла принадлежать ни одному из них. Заскрежетали тормоза. Фанни встала, взяла из сетки шляпу и надела на голову. Посмотрела на свое отражение в темном вагонном окне. Ей шла эта шляпа. Да и от дождя защита.

Поля фетровой шляпы обхватывали голову плотным козырьком, сужая обзор до строго ограниченного коридора, протянувшегося до линии горизонта. Пока Фанни шла кварталом Батиньоль, какой-то мужчина обернулся на нее. Интересно, какое впечатление она производила – в джинсовой мини-юбке, босоножках, серебристой куртке и черной шляпе? Девицы родом из 80-х – свободной, сексуальной, даже легкодоступной?.. Она посмотрела на свое отражение в зеркальной витрине магазина одежды. В шляпе ее лицо приобрело непривычно благородные черты; кстати, чтобы шляпа не сползала на глаза, пришлось убрать волосы в пучок. Может, остановиться на этой прическе? И всегда выходить на улицу в мужской шляпе из черного фетра? Ей казалось, что этот головной убор наделил ее новой властью – тот же эффект производили шмотки от известных производителей, которые она позволяла себе слишком редко. Например, юбка на ней была от Ива Сен-Лорана, а босоножки – от Сони Рикель. Она знала: стоит ей надеть юбку с лейблом YSL, и она немедленно начнет чувствовать себя красивой и соблазнительной. Аналогично дело обстояло с босоножками от Сони Рикель, за которые она выложила четверть месячной зарплаты: достаточно было затянуть на ноге тонкие ремешки, и она мгновенно становилась выше ростом, обретая гордую осанку и независимый вид. У нее даже походка менялась, делаясь гораздо более уверенной. Босоножки от Сони Рикель обладали тайной магией, и секретом этой магии владела она одна. Дождь кончился, и Фанни сняла шляпу. На кожаной ленте внутри шляпы она различила две выбитые золотом буквы: “Ф. М”. Неужели судьба до такой степени на ее стороне? Ведь это же ее собственные инициалы – ее зовут Фанни Маркан. “Ах ты моя хорошая… Ну уж я тебя не брошу”, – пробормотала она, поглаживая фетр, затем снова собрала волосы в пучок, надела шляпу и зашагала по улице еще более решительной походкой.

В квартале Батиньоль было безлюдно, лишь вдали мелькали редкие силуэты, тут же растворявшиеся в тени домов. До отеля, в котором ее ждал Эдуар, оставалось совсем недалеко. Наверное, смотрит телевизор или валяется на кровати и читает “Монд”. В холле Фанни прошла мимо портье. Он кивнул ей и заговорщически улыбнулся. Фанни ненавидела этого человека, прекрасно осведомленного о ее личных делах. Ей представлялось, как по ночам он бродит по гостиничным коридорам, с гаденькой улыбочкой прислушиваясь к доносящимся из-за дверей звукам, издаваемым неприкаянными любовниками, не имеющими, если не считать этого крошечного отеля, крыши над головой. Она стала подниматься по лестнице, таща за собой сумку. “Должно быть, сейчас пялится на ее ноги”, – подумалось ей. Вот и третий этаж, номер 26. Из-под двери доносился звук включенного телевизора. Участники передачи вели оживленную дискуссию. Фанни догадалась, что это передача “Право на ответ” – Эдуар любил ее смотреть. На съемочной площадке всегда стоял дым коромыслом, все орали, перекрикивая друг друга, порой казалось, еще чуть-чуть, и спор перейдет в драку; ведущий Мишель Полак обычно наблюдал за этим безобразием, покуривая трубку и насмешливо щуря глаза. Фанни постучала в тот момент, когда заканчивался еженедельный обзор новостей; пошли титры и закадровый голос объявил, что рисунки к программе выполнены художниками Синэ, Планту, Волынским и Кабю. Тут же раздался насмешливый голос актрисы Моники Тарбес, тоном рыночной торговки овощами возвестивший: “До будущей недели!”

– Входи, открыто! – Эдуар лежал на кровати в рубашке и трусах. Приподнявшись на подушках, он оглядел Фанни.

– Что это за шляпа?

– Во-первых, здравствуй, – сказала она и наклонилась поцеловать его. Эдуар нежно приник к ней губами, одновременно проводя рукой у нее по шее, что всегда нравилось Фанни. Его рука поднялась выше, к волосам, готовая скинуть с ее головы шляпу, когда она вдруг оторвалась от него и отступила на шаг. – Не тронь мою шляпу!

– Твою шляпу? – переспросил он, вложив в слово “твою” весь свой запас иронии. – Откуда она у тебя?

– Секрет. Но это и в самом деле моя шляпа.

В телевизоре мужчина с зажатой в зубах сигарой изрекал какие-то банальности, заставляя подпрыгивать от негодования лысого коротышку, бросавшего возмущенные взгляды на Мишеля Полака, который, судя по всему, блаженствовал – передача окончательно вышла из берегов.

– Но ведь это мужская шляпа, – заметил Эдуар, встал и потянулся к телевизору, чтобы уменьшить звук.

– Ну и что? – спросила Фанни, поправляя шляпу на голове.

– Значит, тебе подарил ее мужчина? – Эдуар неотрывно смотрел на нее.

Фанни улыбнулась:

– Ты что, ревнуешь?

– Возможно… Ты приходишь ко мне с подарком от другого…

Атмосфера в комнате неожиданно изменилась. Фанни внимательно наблюдала за Эдуаром. Он нравился ей – нравились его тело, лицо, руки, голос, волосы. Вот уже два с половиной года она любила этого человека. Она ревновала его к женщине, которой никогда не видела и которая, как она знала, не позволяла ей устроить свою жизнь с Эдуаром. Зато он никогда не испытывал ревности. Хотя… Сегодня на его лице мелькнула тень чего-то похожего на ревность. Интересно, как далеко она может зайти в этой игре? Эдуар не знает, что шляпу она нашла, и думает, что ее преподнес ей другой мужчина… “Да до самого конца!” – с неожиданной для самой себя горячностью решила она. Фетровая шляпа вдруг превратилась в элемент той самой опоры, которой ей так не хватало все последнее время. Трусость, мешавшая поговорить с Эдуаром начистоту и даже порвать с ним, испарилась. Теперь ей стала понятна манера поведения Мишеля Полака: инициировать ссору, довести ее до точки кипения и с наслаждением наблюдать ее разрушительные последствия. По телу Фанни пробежала дрожь, вызванная страхом и азартом. Она отошла, присела на стол и, наклонив голову, посмотрела Эдуару прямо в глаза. Она собиралась совершить прыжок в пропасть, и ощущение, которое она при этом испытывала, было несравнимо по силе воздействия ни с одним оргазмом. “Да, эта шляпа – подарок судьбы”, – подумала она.

– Кто он? – Вопрос прозвучал, и бездна перед Фанни разверзлась.

– Один человек, – услышала она свой ответ. – Мы познакомились в поезде.

– Как со мной? – Эдуар пытался говорить надменно, драпируясь в спесь и – чисто инстинктивно – в белую простыню.

– Да, как с тобой.

– Сколько ему лет? Это стариковская шляпа! – воскликнул Эдуар слишком громко, учитывая поздний час (впрочем, его крик не разбудил никого из обитателей сонного квартала Батиньоль).

– Да, он старше тебя, – мечтательно произнесла Фанни, – но это не имеет никакого значения. Он очень красивый. Не как ты – он красив другой красотой. Он внимательный и элегантный. Он любит меня и хочет, чтобы мы жили вместе. Как-то раз я позаимствовала его шляпу просто так, шутки ради. Носила ее в Гавре. Один раз даже надела ее, когда мы были в постели. – Эдуар смотрел на нее во все глаза, не веря своим ушам. – Тогда он подарил мне другую, точную копию своей. Выбил на подкладке мои инициалы и преподнес мне, чтобы я постоянно думала о нем. – Фанни сняла шляпу и ловким движением бросила ее Эдуару. Тот поймал шляпу, перевернул и прочитал золотые буквы. – Ты никогда не бросишь жену. Я навсегда останусь для тебя девушкой на час. Поэтому я решила тебя оставить. Помнишь, как в песне поется: “Я пришла сказать, что ухожу”? – Слова лились свободно, хотя Фанни чувствовала себя странно, словно все происходящее ей снилось. Эдуар испустил глубокий вздох. У него крутилось в голове множество ответов, но Фанни вела себя так решительно, что не оставила ему выбора. Он проиграл. Он ее потерял.

– Хорошо, – с недовольным видом сказал он. – Не понимаю только, зачем я сюда приехал и потерял выходной. Могла прислать сообщение.

Он встал и взял свои брюки. Фанни смотрела на него так, словно он находился где-то далеко, словно он превратился в освещенный солнцем силуэт на другом конце пляжа. Он натянул брюки и принялся злобно застегивать рубашку, путаясь в мелких перламутровых пуговицах. – Дождаться половины первого ночи, чтобы сообщить мне такое! – рявкнул он, сжигая ее полным ненависти взглядом. – Ты меня бросаешь? Нет уж, это я от тебя ухожу! – Он наклонился и стал шарить под кроватью в поисках туфель. Ему казалось, что от пола в комнате пышет жаром – того и гляди, займутся и стены. Но, несмотря на гнев, он с удивлением ощутил чувство облегчения. Наконец-то прекратятся все эти вопросы про жену и, соответственно, его ответы про то, что ему нужно время. Откровенно говоря, он уже устал вешать Фанни на уши эту лапшу. Неприятно, конечно, что его бортанули, но у него с души как будто камень упал. Пока он надевал куртку, его посетила подленькая мысль: она нанесла ему смертельное оскорбление, но настоящего огорчения он не испытывал. Вот это, пожалуй, и было самое неприятное.

– Ты даже не попытаешься меня удержать? – Нет, – коротко выдохнул Эдуар.

– Нет. Ты мне изменила. Ты меня бросаешь. И я ухожу. – Он защелкнул на запястье металлический браслет кварцевых часов Kelton и приблизился к Фанни. – Прощай, – сухо произнес он. – Можешь оставаться в номере до завтра, до двенадцати часов.

Он подхватил свою дорожную сумку.

– Куда же ты пойдешь? – мягко спросила она, хотя ответ ее мало интересовал.

– Возможно, поеду в Лион. По идее, именно там я сейчас и нахожусь, – ответил он, распахнул дверь и с шумом ее захлопнул. Фанни стояла, опершись на стол и слушая, как затихает в коридоре звук его шагов. Потом она закрыла глаза. У нее немного кружилась голова. Она медленно сняла куртку, юбку, лифчик и босоножки, стянула трусы и, полностью голая, но в шляпе, долго смотрела в зеркале ванной на свое отражение. Затем достала из сумки флакон духов “Солстис” и попрыскала на подушки, чтобы они не пахли Эдуаром. Сняла шляпу, положила ее на постель и погасила свет. Легла и смежила веки. Шляпа так и осталась лежать поверх одеяла, окутанная лунным светом. Фанни коснулась рукой мягкого фетра и провалилась в сон.

Луч зимнего солнца проскользнул сквозь запертые ставни и упал пятном на обнаженную грудь Фанни. Она открыла глаза. Воспоминания о событиях вчерашнего дня возвращались к ней постепенно, обрывками, вытесняя недолговечную память о сновидениях. Вот Эдуар лежит в постели и слушает ее; вот он резко поднимается; вот разглядывает инициалы на подкладке шляпы. Вот хлопает дверь. А, вот еще. Как он сказал?