Текст книги "Бумажные ласки"

Иса. Может ли Фира помочь?

Пришел Сашка и увел Ису к зубному врачу – он мучился уже с неделю. Очень волновался, хныкал, а Рыжий толкал его в спину к кабинету – Иса до неприличия боится зубной боли. Но в результате все прошло благополучно, то есть не так кошмарно, как он предполагал. Выдернули ему три больных зуба, и теперь он себя очень скверно чувствует.

Зима все лежит и лежит снегом и темнотой на всем вокруг и особенно на Искином настроении. Но что-то стало выравниваться, стало светлеть полегоньку. Вместе с прибывающей продолжительностью божьего дня у Исы стало прирастать хорошего настроения, и отсутствие Аси уже не казалось безоговорочно невыносимым.

Из Сычевки приехала девушка. Не Фаня, другая. Фира Базелинская приходилась Фане двоюродной сестрой и совсем была на нее не похожа. Очень красивая, очень смелая, она сразу расположила к себе не только мальчиков, но и всех без исключения девочек в компании. Играли разок в карты – в девятый вал – и разошлись около трех часов. Было довольно весело! На этом, Иса думал, и закончатся его внезапные забавы. Но Фира крутилась все время рядом. Иса даже писал о ней Асе, чтобы упредить письма подружек – мало ли что эти идиотки могут наплести. А заодно он много рассказывал Фире об Асе. Та слушала, словно ничего интереснее в жизни не слыхивала.

Иса переживал, понравится ли ему новая стрижка Аси, но Фира помогла ему и в этом.

– Хотите, Иса, и я подстригусь, и вы увидите, что в этом нет ничего страшного?

Сказала и сделала. Была вызывающе привлекательной, хотя Иса и не любил коротковолосых барышень.

Чтобы отблагодарить девушку за проявленную солидарность с другой, с незнакомой, Иса пригласил ее к Сабурову2222
  Сабуров Симон Фёдорович (1868—1929) – русский театральный деятель, актер, антрепренер.


[Закрыть]. Смотрели «Хорошо сшитый фрак»2323
  «Хорошо сшитый фрак» (1912) – пьеса Г. Дрегеле, перевод Федоровича.


[Закрыть] и удовольствия получили много, смеялись громко в одних и тех же местах. В фойе встретили Сашу и Тео, которые тоже ошивались тут, а заодно сообщили, что Карлуша Гаккель решил бурно и помпезно отпраздновать день своего появления на божий свет, и потому числу к 20-му февраля все обязаны быть в форме – в прямом и переносном смысле слова. Затевается костюмированное представление. Разумеется, Фира тоже получила приглашение – куда уж теперь без нее.

В субботу с той же Фирой Иса идет в Музком на спектакль «Год без любви». Он и сам себя чувствует примерно так же, как герой пьесы. А Фира смотрит на него веселыми глазками, и Иса зовет ее в гости к Тео – просто так позвал, думал, что откажется, но Фира живо соглашается и даже покупает по пути водки у извозчика.

Весь вечер Иса думает, что же напишет Асе? Наверное, что-то в духе: «…и просидели там, несмотря на адовую скуку, до 4 утра». И не напишет, как до четырех утра они щупали друг друга за все места в комнате прислуги, но до главного не дошли – Фира тянула удовольствие. А едва только она встала с тюфяка, как Иса излился на старую перину.

20/II 1926 г.

Харьков

Это, конечно, было очень неожиданно: среди груды ежедневных писем со штампом «Ленинград» увидеть конверт со странными, незнакомыми марками. Неожиданно и, честно скажу, незаслуженно приятно. Незаслуженно, потому что для вас ответ на мое письмо – акт необходимой вежливости, для меня же оно явилось символом большого внимания.

Не стану вымогать у вас сведений о ваших заграничных впечатлениях: полагаю, что они целиком сводятся к экипировке, нарядам и изредка к фокстротам. А об этом завидно слушать из других уст.

Также не буду долго и нудно излагать мои мысли, переживания, мироощущение и т. п. Общие сведения я вам изложил в предыдущем письме. Кое-что изменилось, пожалуй, к худшему. Отдельные данные, коих я не учел и о которых в письме трудно говорить, неожиданно вылезли на первый план и солидно разложили мое настроение. Искренно говоря, Ася, я не ощущаю, как ни странно, «тоски по родине». Но самое времяпровождение в Харькове являет умилительный контраст с ленинградским образом жизни: никаких хождений по знакомым (хоть они имеются у меня в большом количестве), никаких балов (был один раз и то, зевая, сбежал). Вместо этого – сидение по вечерам дома и обильная корреспонденция. В этом мое почти единственное развлечение.

Я стал инертным даже в отношении женщин (представляешь, Аська?!) и, несмотря на сердечную пустоту, не принимаю никаких мер к ее заполнению. Легкомыслие, столь вам знакомое, на время испарилось. Надеюсь, оно вернется вместе с весной…

Мальчики пишут много, но неаккуратно. Иса написал мне длиннейшее письмо, где изливал свои страшно расстроенные чувства. Условием собственного «воскрешения» он считает ваш приезд. Может быть, с моей стороны это нечестно, что я его выдаю, но делаю сие нарочно: до меня дошли слухи о его некотором легкомыслии по отношению к вам. Вот я и хочу, чтобы вы его проучили холодностью.

Саша Рыжий собирается переехать ко мне сюда. Устроить я его сумею, но беда в том, что в Харькове – отчаянный жилкризис, и мне на первых порах некуда будет его сунуть. Сам я живу у тети, с двумя кузенами в одной комнате. Комфорт неособенный.

Думаю, что пора кончать сие невольно затянувшееся послание, но скверно-мещанская гнусная просьба уселась на кончик пера и хочет прыгнуть на бумагу. Речь о самой простой, мягкой, ковбойской шляпе! Я не жажду ни платков, ни шикарных джимов, ни костюмов. Хорошая шляпа и галстук с косыми полосами – вот мой идеал. Деньги оставлены и ждут первого сигнала, чтобы кинуться заграницу. Вы приедете, а с вами указанные вещи. Можно и посылкой (хотя это и хуже). Я не гордый. Но мне все-таки стыдно, ибо я знаю, что вы из любезности мне не откажете, но той души, что была вложена вами в желтые Искины туфли, – не будет!

Засим разрешите нежно, на правах друга, проститься с вами и пожелать всего хорошего, ожидать следующих писем.

Илья Трауберг

Весь город говорил о премьере в Мариинском. Там поставили оперу «Любовь к трем апельсинам» композитора Сергея Прокофьева, который проживал за пределами СССР. Иса очень хотел послушать, но Фира запросила другого искусства.

Перед днем рождения Карлуши Иса и Фира были в Музкоме на «Подвязке Борджиа»2424
  «Подвязка Борджиа» оперетта М. Краусса.


[Закрыть].

Он немного тушевался из-за давешнего эпизода, но Фира сделала вид, что ничего не помнит. Да так ловко актерствовала, что Иса и сам поверил – конфуза не было. Тем более что после спектакля зашли к знакомому костюмеру и за бутылку хлебного вина одолжили пару костюмов из «Летучей мыши» – Фире достался костюм Адели, а Исе пришелся в пору лишь костюм Фроша – тюремного сторожа, ведь эта роль без пения исполнялась самым щуплым актером.

Тенора и баритоны – мужчины в теле, куда Иске до них: в любом из костюмов основных персонажей он мог бы устроиться на ночь. И было Исе несказанно жаль – «Летучую мышь» он знал наизусть и мог бы пропеть Фире что-нибудь из Генриха Айзенштайна. В одеянии Фроша придется помалкивать и кутаться в куцый кителек.

22/II 1926 г.

Ленинград

Хотел, Чиженька, вчера послать тебе письмо, но дома был такой шум, что не было никакой возможности писать.

Настроение у меня вчера было ужасно тяжелое. Сегодня сердишься, завтра все проходит. Получаешь от тебя злое письмо, отвечаешь тебе тем же! Затем другое твое хорошее послание изменяет настроение и заставляет вдогонку последнему письму слать другое. И так без конца. Злишься, радуешься, нервничаешь и беспокоишься. И все это потому, что мы никак не можем понять друг друга. Мы с тобой испытываем одинаковые чувства и настроения, но только в различное время. Когда я скучал до болезненного состояния, ты веселилась и радовалась всему новому, и неудивительно, что ты в своих письмах писала, о том, что стараешься не распускать себя, дабы не скучать. Ладно, к черту!

До того как идти к Карлуше, был с Фирой в Музкоме на спектакле А. А. Орлова2525
  Орлов Александр Александрович (1889—1974) – русский, советский артист балета, оперетты, эстрады и кино.


[Закрыть]. Шла «Подвязка Борджиа». В час ночи мы были у Карлуши. Опишу тебе этот великолепный вечер. Народу было много. Выпивки до черта (18 бутылок вина и 6 бутылок водки). Гости впускались только по именным пригласительным билетам. Все были в костюмах – кто во что горазд. Своим я доволен не был, но уж что Бог послал. Сели ужинать, и, конечно, я напился как стерва. И неудивительно. Нагрузка была очень большая, ведь я обещал, что буду пить за всю тебя! Большое количество было выпито за твою левую половину, знаешь? Где под ребрышками бьется горячее большое хорошее сердечко, которое мне бы хотелось вынуть и поцеловать за то, что оно дает жизнь моему Чижику! А кроме сердца у тебя ведь есть еще многое, за что я тоже пил. После ужина танцевали. Потом пили чай. Потом проводил Фиру. Потом лег спать. Вот все, что у меня осталось от этого вечера. Утром проснулся в тяжелом состоянии, которое не покидало весь день. Я тебя очень прошу, Чижик, сделай все возможное, чтоб приехать раньше! А я буду терпеливо ждать и помнить свою далекую злюку!!

Ты пишешь, Чиженька, что потолстела, а я так вот сильно похудел и стал еще большим уродом, чем прежде. Ты не подумай, что я шучу, нет, я говорю вполне серьезно. Но я приму все меры вплоть до института красоты, чтоб встретить тебя во всеоружии. Удастся ли это, боюсь сказать наверняка, но я постараюсь! Спать хочу безумно, а люблю тебя еще больше! А потому хочу болтать с тобой хотя бы о самой ерунде, пока хватит силенок. Мне вот сейчас хочется и очень хочется, чтоб ты была со мной. Ну почему ты так долго не приезжаешь, Чижик, а? Чем лечиться, Чижик? Пойду, найду парикмахера, эдакого Жана Колбасюка из «Ягодки любви»2626
  «Ягодка любви» – черно-белая, немая, короткометражная комедия режиссера Александра Довженко, снятая им по собственному сценарию на Первой (одесской) кинофабрике ВУФКУ в 1926 г.


[Закрыть] – новенькой фильмы, которую я посмотрел. Режиссер ее некий Довженко. Ничего особенного, но забавно. Найду смелого Колбасюка и сниму волосы, а то наш старый цирюльник Вилкин отказывается. Говорит, иди в Красную Армию, и пусть там бреют. Разве я не написал? Меня, кажется, призовут, Асенька.

Будь здоровой!! Пиши чаще и пожалуйста, не ерепенься!!

Твой Исаак

1/III 1926 г.

Ревель

Иска дорогой, любимый!!!

Мне хотелось поделиться с тобой впечатлением бала-маскарада, который был в субботу 27 февраля.

Опишу тебе как можно подробней. Часов в 11 вечера я со своей одной хорошей знакомой поехали отдельно от тети и дяди (чтоб нас не узнали) на вечер. Она была в голландском костюме, а я в костюме… шансоньетки! У меня был довольно красивый наряд: лиловый обтягивающий лиф, совершенно открытое декольте до… затем пышная тюлевая юбка (как у балерины). Лиф, кстати, весь в блестках и украшениях. На голове диадема в форме паука, на руках кольца и браслеты, всё «бриллианты», конечно! А главное, что я была в светло-рыжем парике цвета яркого золота, который мне был очень к лицу. В руках колоссальные веер. Впрочем, ты сам потом увидишь: я снялась и даже несколько раз: на вечере всей группой, я в центре; затем с тетей и дядей и затем «solo». Только навряд ли получится что-нибудь приличное, так как я безумно смеялась все время.

Слушай дальше! Подъехали мы с ней на извозчике не прямо к зданию, а недалеко от него. Надели маски и вошли. Народу было очень много, много масок. Расхрабрилась я в этот вечер неимоверно. Все равно меня тут немногие знают, думала я! Представь себе, что большинство меня знает, если не в лицо, так понаслышке, и некоторые из молодых людей, абсолютно незнакомые мне, но которых я просто поинтриговала, говорили обо мне: «это племянница Островских». Дурила я невероятно, троим мужчинам так вскружила голову, что они сами не знали, что делать. Они были уверены, что я их близкая знакомая, и, когда я сняла маску, просто растерялись! А подослала меня к ним моя тетя. Танцевала я до упаду. Сняла я маску почти из последних и произвела большой эффект, так как многие из моих знакомых не догадывались, что это я. Многие находили, что я очень похожа на Полу Негри. Вот представь себе новое сходство! Осталась я очень довольна вечером. Давно уж так хорошо не проводила время. Ну вот, мой дорогой мальчик, я постаралась как можно подробней описать тебе свое времяпрепровождение. Есть еще много различных интересных мелочей и подробностей, но у меня бумаги не хватит тебе все описать.

Сегодня у меня очень неважное настроение под влиянием твоего письма. Почему ты решил снять волосы? Я ненавижу мальчиков без волос, ей-Богу, для меня это прочное несчастье. Я знаю, ты будешь смеяться, а мне очень досадно! И потом, что это за призыв? Всеобуч или призывают на 1 год и 8 месяцев? Напиши мне, пожалуйста, обязательно об этом, а то я в недоумении. Как бы то ни было, я очень зла, что это должно случится сразу же после моего приезда. Прямо безобразие! Представляю себе, какой ты красавец без волос, верно, можно в обморок упасть. Но я уже придумала способ: ты будешь всегда ходить в кепке и при мне никогда не снимать ее, слышишь? По моим расчетам, с сегодняшнего дня ровно три недели, что мне осталось здесь пробыть.

Ты себе не представляешь, Иса, как хотят и как просят мои родные остаться у них еще после Пасхи! Все блага мира к моим ногам, если я останусь! Но я не могу, я твердо и непоколебимо решила в середине марта быть дома. Завтра, вероятно, я пойду и заявлю, что хочу продлить визу только до 20-го марта. Тетя моя в ужасе, она настаивает, чтоб я еще повременила, а я хочу сразу же и поскорее отрезать все пути отступления.

Тяжело у меня сегодня на душе невероятно, еще оттого, что мне снилось, что мы с тобой плохо встретились. Мы какие-то холодные, чужие, и даже скользит какая-то неприязненность. Мне было так обидно, что я была готова разреветься и… проснулась с тревожным впечатлением, от которого не могу отделаться! А тут твое письмо, в котором ты пишешь так ласково, так хорошо. И я стала думать: «Не может же быть, чтоб это была ложь, чтоб по приезде это оказалось пустым мыльным пузырем». Это было бы слишком жестоко, Иса! Правда ведь?.. А дальше следует призыв… тебе, возможно, придется уехать куда-нибудь в деревню, напиши об этом немедленно же, слышишь, Иска!

Ну, на сей раз хватит моей болтовни! Пиши мне все мелочи твоей жизни, я сама об этом тебя прошу, надо писать все, что взбредет на ум. Почему ты так похудел? Верно, блудишь много?! Сознайся! А я вот паинька, чиста как ангел. По приезде тебе все расскажу, мне кажется, сам не поверишь!

Ася

3/III 1926 г.

Харьков

Милый Исачок!

Шел вчера домой и гадал: сколько писем на столе, столько моих желаний исполнится. Желаний у меня много. Я надеялся, что увижу на столе груду писем. Но как на зло – ни одного, в первый раз за время моего пребывания в Харькове почта ничего не принесла… Разозлился, покрыл вас всех матом и пошел в «Музкомедию» на премьеру. Прихожу вечером и нахожу на столе твое послание. Долго читал и долго смеялся. А потом перестал смеяться.

Не нравится мне тон твоих рассуждений. Слишком какой-то растерянный, растрепанный. Как будто тебя хреном по голове стукнули! Нет, тебе определенно нужна головомойка, чтобы ты почувствовал свежий воздух и сладость ничегонеделания. Закатали б тебя сидеть 8 ч. на стуле и писать аки дьяк пудастый! Вот ты бы знал, как с жиру беситься! Поучи украинский язык – это тоже действует оздоровляюще. Не менее, чем мои ругательства! Ты просишь у меня дельных и добрых советов? Я польщен, тронут, взволнован и прочее – перед такой ответственной задачей. Все-таки попытаюсь. Как раз именно по вопросу с Фирой я смогу сказать тебе кое-что дельное. Должен признаться, что я возмущен. Судя по письмам мальчиков, я ожидал чего-то большего, успешного, глубокого, як хрен ушедшего – и вдруг… «Театры, кино, извозчики, шоколад»…

Ты – говнюк желторотый! Мальчишка лохматый, ничего не понимающий в женском сердце! Фатишка обосранный! Я смотрю на тебя с презрением: неужели ты не мог и не можешь понять, что к сердцу и другим частям тела Ф. – твой путь неудачный. Я ее знаю – более или менее. Не желая вызвать твоей ревности, скажу, что, по сообщенным мне данным, я имел счастье нравиться этой девице. Посему ею интересовался. Да и сейчас интересуюсь. Не ревнуй, детка! До нашего физического с ней сближения – если таковое когда-нибудь будет – ждать долго. За это время ты успеешь еще 20 Фир перещупать.

Но – по существу.

Ты ведешь неправильную политику. Фира – богатая девочка, на театры и шоколад ей насрать. Она необычайно умна – это ее достоинство. И ты должен идти не через свой тощий карман, а через твою нарочитую простоту, откровенность. Если бы ты сразу ей сказал, что денег у тебя нет, что она тебе нравится, говорил бы это тоном свободным, простецким, ты бы ее скорее подкупил… И дешевле бы стоило! Попробуй! Употреби мой метод. Приди к ней и не бойся. Потом напиши, расскажи. Я с ней переписываюсь. Она пишет изумительно остроумные, хорошие письма. Я ей написал только два слова о тебе. Это было до получения от тебя письма. То, что я написал, к лучшему. В общем, о Фире довольно. Жду «сообщений с фронта». Асе я ответил. Жду ее писем.

Описание вечеринки Гаккеля доставило мне удовольствие. Доволен тем, что меня не было в такой «гнусной» компании всяких блядей! Но все-таки меня интересует: пили ли вы за мое здоровье?

Теперь держись за землю: три потрясающих новости!!!

1) Сценарий «Красный Макет» А. Родченко и Ил. Трауберга принят ВУФКУ (Всеукраинское кинофотоуправление).

2) Композитор А. Рябов (автор «Коломбины») пишет музыку к оперетте Ил. Трауберга «Короли кино».

3) В конце марта Ил. Трауберг читает кинолекцию в Харькове.

Все это факты, верны на 75%. Я не говорю на все 100%, потому что не хочу делить шкуру неубитого медведя. А таких медведей есть еще несколько. Как только они будут убиты, вы тоже примете участие в дележе. Ты теперь понимаешь, что так скоро я не приеду. До лета придется посидеть. А там – увидим. Ну, в общем, это пустяки.

Пишите, сволочи подлые, и заслужите то хорошее отношение мое, которое вы, суки драные, имеете ни за что ни про что…

Засим остаюсь работающий, полускучающий, ожидающий писем,

Илья Трауберг

Ася + Иса. Конец разлуке

В городе лютовал грипп. Люди умирали. Даже некоторые знакомые Исы чуть не отправились на тот свет. Женатые не могли оправиться долго, так как заражали один другого по нескольку раз. Иска, хоть и холостой, тоже заболел здорово, еле сидел на стуле, когда случался очередной приступ эпистолярной горячки.

Гриша Раппопорт, член их компании, сидел арестованный по делу кинофабрики «Севзапкино». Оказалось, что множество сотрудников кинофабрики имеют отношение к гибели поэта Есенина. Но отчего это так и так ли это, у Исы не было сил поразмыслить.

Сашка Рыжий невольно подсуропил неприятность Илюше Траубергу. И Трауберг с расстояния почти в полторы тысячи верст грозился разбить другу всю морду и не поздравить с именинами. Из-за этого «рыжего дерьма» Илюша на расстоянии поссорился с милой девушкой Людой! Та зашла к Сашке в гости, когда хозяина не было дома. Ожидая Рыжего, скучающая Людочка вытащила Трауберговы письма к Саше и стала листать-почитывать. В некоторых эпистолах, в частности, говорилось и о ней. Трауберг там без всякой интеллигентности, аки Адам без всякого стыда, проезжался на Людочкин счет. Вот она шум подняла! Отписала Илюше, что приличные мужчины так о дамах не пишут, употребила буржуазное слово «моветон» и обозвала и корреспондента, и адресата лицемерными сплетниками. От ее письма в голове у Трауберга поднялась кровавая заря революции и чуть мозги не воспламенились. И отписал он ей – будто отрезал – чужие письма не читают! Не читают, мать твою, интеллигентка хренова! Порвал с ней, хоть раньше и придерживал на будущее – уж больно заманчиво колыхалась ее грудь под кофточкой. Сашке тоже досталось. Он был обозван подлецом нахальным: почему он держит Илюшины письма незапертыми, раз к нему можно прийти кому угодно, сидеть без него и даже шарить по ящикам?

Также Илюша не был бы самим собой, если бы не отомстил. Однажды Сашка получил большой конверт от ВУФКУ2727
  Всеукраинское фотокиноуправление (ВУФКУ) – государственная кинематографическая организация (1922—1930). ВУФКУ – первая построенная в СССР крупная кинофабрика, впоследствии Киевская киностудия. До этого кинофабрики укреплялись на базах существовавших до Революции студий.


[Закрыть] и очень удивился. В конверте был сценарий, на титульном листе котором было напечатано его имя – Александр Поланецкий – настоящее имя Рыжего. В сопроводительном документе значилось: «Сценарий неприемлем!» Оказалось, что это старый и плохой опус самого Илюши, который он сдал Всесоюзной сценарной комиссии и который, конечно же, не подошел. Трауберг заранее знал, что не подойдет, и потому просто, коварный, решил опозорить не свое имя, а Поланецкого! Сукин кот, что скажешь!

3/III 1926 г.

Харьков

Уважаемая гражданка!

Я бы мог обидеться. Я бы мог положить письмо под сукно и принципиально подождать пять-шесть дней. Я бы мог… еще многое сделать! Но я буду выше этого. Я не стану заниматься мелкими уколами и счетами. Вот нате, ловите: «Через 41 минуту по получении письма он сидел у письменного стола и бешено строчил…»

Милая Ася!

Ваше письмо получил. Ваша очаровательная просьба относиться к вашим письмам «более просто» тронула мою сложную натуру, и я решил немедленно принять приятельский тон:

Ну, Аська, как живешь? С кем гуляешь? Смотри не догуляйся…

Нет, что-то у меня плохо получается. Мало непосредственности и дружелюбия. Зато много нахальства. Попытаюсь быть самим собой.

Что вы еще в Ревеле, я вижу по конверту, но и знаю из разных источников: вас готовятся встречать с помпой, с шумом и со скандалами. Иска вам, наверное, сценку ревности устроит и будет прав: какой-нибудь белесый латыш или хмурый эстонец сделали ему одолжение. Но если вы, Анна Ефимовна, устроите ему вдвое больший скандал, то вы тоже будете правы!

Я могу только сожалеть, что меня не будет при раздаче поцелуев и шелковых платков. Тем более что какая-то, извините за выражение, сволочь польстилась на мое сокровище – ваш подарок – шелковый платок и сперла его. Горе мое не поддавалось описанию. Но меня поддерживала только одна мысль о том, что вы не допустите, чтобы чей-нибудь чужой платок-подарок занял место в моем левом карманчике – кроме вашего! Поэтому я нахально спокоен.

Возвращайтесь, Ася. Я надеюсь, что, когда я приеду (а это с божьей помощью будет в конце лета), меня будут встречать большие поцелуи, ибо количество встречающих увеличится на один. Ву компрене? Не'с па? Но вот я боюсь, что я не перенесу вида вашей стрижки. Хоть мне об этом важном событии уже писали, однако я все еще не могу его осознать! Ася – вы потолстели? О, я не выдержу. Честное слово, не выдержу. Где моя греза, фото коей хранится у Исы? Где эта задумчивая головка, с греческой прической и тонкими чертами? Ася, Ася! Приедет какая-то толстая буржуйка в «котиках»… Да ну ее!

Поговорим о более спокойных вещах. Например, о шляпе. Шляпа – хорошая, серая или коричневая. Будущее местонахождение – одна из умнейших голов ХХ века. Размер – не то 55, не то 56. А чтобы не было недоразумений, при сем прилагается точно снятая мерка. Денежное вознаграждение вам придется получить в Ленинграде, т. к. вряд ли я успею выслать его вам в Европы.

На том кончаю. Целую – куда разрешите.

Ваш друг Илья Трауберг

В преддверии Асиного возвращения Иса вовсе истрепался нервами и много пил. Он прочел в газете, что один американский ученый Роберт Годдард запустил в небо ракету, работающую на бензиновом топливе и жидком кислороде. За две с половиной секунды ракета поднялась в воздух на двенадцать метров. Много это или мало, Иса плохо понял, но решил когда-нибудь разобраться в этом деле. Когда Ася приедет, конечно.

Она приехала, тут-то все и началось.

– Ты меня не любишь!

– Нет, это ты не любишь!

– Я люблю, я ждал тебя и даже плакал.

– Я не просила тебя плакать. Я не виновата, что ты плакал.

– Ты бесчувственная и холодная.

– А ты эгоистичный, Иса. Очень.

Завертелось до такой степени, что Иса был под угрозой отчисления – уже из ФЭКСов. Хорошо, что наступило лето.

Гринберги уехали на дачу. Навещал ее Иса часто, но свидания происходили под бдительным оком Асиной родни.

Папаша Гринберг смотрел на Ису как на врага. По его мнению, именно из-за этого полуоборвыша его бесценная дочь вернулась из Таллина. Жила бы нынче там, или в Карлсбаде, или в Берлине. К осени, глядишь, и обручилась бы с кем-нибудь из приличной семьи. Но она вернулась, и письма этого шалопая Иски занимали половину багажного места.

В городе Иса метался между всем на свете. Нужно было сдавать Лозинскому литературу, но тот был в отъезде.

Ася настаивала, чтобы он приезжал каждые выходные, но Исе нужно было заниматься. Лозинский – сила. Она капризничала, просила привезти помад. Иса обещал найти способ.

У Сашки Рыжего, работающего теперь на кинофабрике, наткнулся на копию протокола сценарной комиссии и замер, прислушиваясь к пустоте внутри. И почувствовал, как упускает время – 21 мая 1926 года отклонили пять сценариев, но приняли на просмотре фильм «Искусственное разведение рыб».

– Они ведь несерьезно? – спрашивает Иса.

– Почему же? – улыбнулся Сашка.

Дальше замелькали знакомые фамилии:

21 мая 1926 г.

Протокол №37

«Братишка» – авт. Л. Трауберг и Г. Козинцев

Сценарий представляет авантюрную мелодраму камерного типа с использованием принципов американской фильмы. Принципы эти использованы достаточно грамотно, сообщив действию увлекательность и напряженность. Указанным принципом можно объяснить некоторые основные черты сцен: условный кинематографический (зрелищный) подход к бытовому материалу, условная трактовка типов, условная мотивация действий и положений. Вместе с тем сцены выгодно отличаются от американских как новизной формы (малое число действующих лиц, времени и места), так и постановкой, правда, без разрешения некоторых достаточно актуальных тем (разоблачение провокатора и т. д.)

Принимая во внимание чрезвычайную коммерческую выгодность сцен (смета в 8—9000 р со всеми накладными расходами на большой метраж – 1600 м фильмы и отсутствие предварительный расходов) считать сценарий приемлемым для постановки. Направить в ГПП.

– Вот так вот! Люди работают! Работают, Исаак Михалыч! – кричало в нем то, что возвращается после пустоты, – гнев.

Как бы хотел Иса быть рядом со своими учителями, со своими товарищами. Но он был рядом с Асей. В то лето они расставались раз двенадцать.

25/VIII 1926 г.

Ленинград

Моя родная, хорошая, любимая Чижа!

Сегодняшний вечер мне живо напомнил вечер в день твоего отъезда за границу. Мне так же, как тогда, хочется о многом поговорить. Мне так же скучно, такое же беспокойное чувство охватывает меня. Ведь от одного взгляда на хлеб сыт не будешь. Тем более что я так голоден. Мне всегда хочется видеть, слышать и чувствовать тебя! А необходимо приучать «желудок» к пище поскромнее.

И опять в который раз я задаю тебе вопрос: почему мы должны разойтись, почему мы должны убивать то, что является самым ценным в человеческой натуре? И мое право просить, а в случае необходимости и требовать полной откровенности с твоей стороны. У меня, родная девочка, такое чувство, что тебя кто-то обязал пойти на этот поступок, что, если бы ты сама дошла до этого решения, тебе не было бы тяжело, так трудно со мной расставаться! К тому же живым примером к моему предположению служит мое собственное положение. Я не расхожусь с тобой, Ася, по своему собственному желанию, я только исполняю обязательство, положенное на меня тобой же! Я считаю жестоким до варварства и нелепым до безумия поступок, на который мы идем. Я ведь знаю, что, если я теряю тебя, Чиженька, – я теряю с тобой все свои радости, которые можешь дать мне только ты. И я хочу знать, во имя чего я должен оторвать от себя самое дорогое, что только есть у меня?!

Ты говоришь, что от этого зависит твое благополучие. А раз так, то нужно, слышишь, Чижа, нужно рвать! И рвать как можно прочнее. Я говорю рвать, а ты говоришь – подрезать! Я понимаю тебя, моя хорошая, ты как женщина предпочитаешь долгую и мучительную болезнь, но я мужчина, и я должен обратиться к ножу хирурга! Тебе кажется, Асенька, что чем тягучее будет наш разрыв, тем он будет легче. Это только кажется, отношения не резина – их нельзя растянуть! Ты предположила, Чижа, что мы не будем видеться, а лишь ежедневно говорить по телефону. Какая разница? До сих пор я жил встречами с тобой, а после изо дня в день буду думать о предстоящей беседе по телефону. Неужели ты не понимаешь, что каждый раз, когда я буду слышать твой голос, мне захочется видеть тебя, увижу тебя, мне захочется чувствовать тебя, а уж после, наверное, не захочется расставаться надолго! Когда об этом подумаешь, не хватает воздуха для свободного вздоха! Ведь это ужас, Чижа, любить друг друга и не иметь ни возможности, ни права встречаться! Я не могу больше так, у меня иссякает вся сила, которая давала мне возможность поддерживать такие больные отношения. Решайся, Ася! Или мы будем продолжать встречаться, или мы должны прекратить всякое общение. Право решения предоставляю тебе, Ася, ибо ты схватила своими руками горло наших отношений, и ты же должна отпустить или сдавить его окончательно.