Текст книги "Общество мертвых и исключительных"

Днем дорожка казалась куда привлекательнее и куда менее опасной, чем сейчас. Да и запах мха и мокрой земли был заглушен запахом опавших, высохших на солнце листьев. Удивительно, что за вечер аромат гербария превратился в плесневелую гниль.

Кресты кособоко тянулись к земле. Неухоженные и заброшенные могилы прятали в глубине гробы из орешника. Вороны, сидящие на плитах, словно сторожи, наблюдали за Эбель, которая, обняв себя руками, перешагивала торчащие корни деревьев. Охраняли птицы ее или же гниющие трупы, Эбель не знала и, лишний раз стараясь не поднимать голову, торопилась покинуть это чертово место. Ветки трескались под ногами, а в темноте стали мерещиться несуществующие силуэты.

– Еще призраков тут не хватало, – разозлилась сама на себя Эбель.

На кой черт она пошла здесь? Почему просто не сбежала через главный вход? Ну поймали бы ее – и ладно. Зато она бы знала, что смотрят ей в спину люди, а не ожившие мертвецы.

Эбель почти перешла на бег. Она перепрыгивала корни и, спотыкаясь, хваталась за кресты. Лишь бы поскорее убраться отсюда. Лишь бы перестать ощущать на себе потусторонний взгляд. Вороны, забив крыльями, заскакали по деревьям. Трясущиеся ветки хватали Эбель то за кофту, то за колготки, которые уже начинали рваться.

– Эбель, – прозвучало из тьмы.

Боже… Этого еще не хватало.

Эбель испугалась и, сорвавшись с места, рванула в темноту, которая и не думала ее отпускать.

– Эбель!

В ушах зазвенело. Паника накинулась на нее со спины и, схватив в крепкие объятия, повалила на землю. Живот скрутило, а колени зазудели из-за свежих ссадин. Эбель попыталась встать, но, задыхаясь точно так же, как днем, схватилась за горло и упала на спину. Она поползла назад, пытаясь спрятаться, но, ударившись лопатками о торчащий крест, вскрикнула и выдала себя.

Эбель оказалась у раскопанной могилы. У своей могилы.

Я все-таки умру…

Эти мысли порядком задолбали ее, но в голову не лезло ничего, кроме них, и «Боже, спаси и сохрани».

– Эбель!

Голос раздался совсем близко, и Эбель сжалась, будто готовясь сразу лечь в гроб у креста. Тело тряслось. Ее окутывал то испепеляющий жар, то дикий холод. Эбель хотела умереть. Лишь бы все это скорее закончилось.

– Тише… – знакомый голос раздался совсем рядом, и руки, коснувшиеся головы, погладили ее по волосам. – Я знала, что найду тебя здесь.

Мисс Вуд. Это была мисс Вуд.

– Сейчас все пройдет. Погоди немного.

Страх медленно растворялся, а темнота, которая окутала Эбель, отступала. В ногах у нее стоял фонарь, свет которого привлек бьющихся теперь о стекло светлячков. Привыкнув к нему, Эбель посмотрела на мисс Вуд – с растрепанным седым пучком на голове, в спадающей с плеч шали и ночной рубашке с расшитым воротником.

Вспомнив Кэруэла и его глупое «Давай, дыши медленнее, ведь так паничка отступит быстрее», Эбель жадно хваталась взглядом за каждый ажурный виток шали, торчащую нитку и вышитый на кофте цветок. Фокусируясь на них, она и правда заметила, что успокоилась быстрее, чем светящаяся рука директора отпустила ее голову.

– Сразу отвечу на твой вопрос, – сказала мисс Вуд, помогая Эбель подняться на ноги, – я знала, что ты захочешь уйти.

– Я…

Неожиданно Эбель стало важно сказать ей правду. Объяснить все, чтобы та не думала плохо.

– Ты считаешь, что тебе тут не место. Знаю.

Вуд отряхнула Эбель и, подняв ее, взяла под руку и повела обратно к академии.

– Я думала, ты окажешься умнее и выйдешь через главный вход. Я ждала тебя там.

– Я просто…

– Не продолжай, милая. Мы обе понимаем, почему ты потащилась через кладбище.

На самом деле Эбель поняла это только сейчас.

– Я не хотела видеть свою могилу. Я просто хотела тихо уйти.

– Нет, милая. Ты хотела найти ответы на вопросы.

Эбель пыталась отдышаться и, поспевая за Вуд, перешагивала злосчастные корни.

– А знаешь, – мисс Вуд тоже успела запыхаться, – хорошо, что ты пришла сюда. Я тебе кое-что расскажу. Погоди немного, дойдем до собора.

Только в этот момент Эбель увидела, каким большим он был. Сейчас эта готическая громадина возвышалась над головами двух крохотных людей. Непонятно откуда взявшиеся башни с острыми шпилями царапали ночное небо, а высокие, необычайно высокие стены пытались догнать их и коснуться самих звезд. Собор расцвел под покровом ночи, и Эбель, увидев его величие, почувствовала себя наконец в безопасности. Такая академия выглядела внушительнее, чем ее задний обшарпанный двор. Пусть и местами обрушенная, заплесневелая и заросшая, но такая привлекательная и воистину магическая.

– Любуешься? – Вуд уселась на ближайшую лавочку.

– Я не успела рассмотреть собор днем. Как-то было не до него.

– Я думала, Соль показала тебе его, – огорченно выдохнула Дебора. – Но если останешься, то сама сможешь изучить его уголки. А сейчас садись, – она похлопала рядом с собой, – я хочу тебе кое-что сказать.

Эбель размяла затекшую шею и, проследив за летучей мышью, что скрылась в одной из дыр в стенах собора, села рядом с директором. Тело все еще подрагивало – то ли от холода, то ли от вида раскопанной могилы.

– Осмотрись. Сколько крестов торчит из земли? Сколько могильных плит?

Риторический вопрос, который не требовал ответа.

– Это все скуры. – Дебора поправила шаль на плечах, стараясь укрыться ею и согреться. – Их похоронили без почестей. Просто положили в гроб и засыпали землей.

Эбель натянула на кулаки рукава кофты. Становилось не только холодно, но и неуютно.

– Их родные не знают, что они здесь. Никто не навещает их. Возможно, даже не скорбит. За кладбищем ухаживают наш смотритель Датч и его сын Бенджамин. Я тоже иногда навещаю неупокоенные души.

Но Эбель не видела призраков, снующих вдоль могил. А значит, их души давно покинули этот мир. От осознания этого полегчало. Никто не будет преследовать Эбель. Никто не будет просить о помощи.

– Однажды мы чуть не похоронили скуру, которая уснула на несколько дней из-за своего дара. Поэтому мы с Датчем придумали вешать колокольчики на могилы. Но за много-много лет колокольчик так и не прозвенел. До вчерашней ночи. – Дебора посмотрела на Эбель. – Поверь, у меня не меньше вопросов, чем у тебя, милая, и я, как и ты, хочу найти на них ответы.

– Поэтому я и хотела уйти. – Эбель поежилась, и мисс Вуд, заметив это, подвинулась к ней ближе.

– Боюсь, раз тебя однажды хотели убить, то посмеют сделать это еще раз. За стенами академии опасно. Я это знаю, как никто другой.

– И что вы мне предлагаете? – Эбель начинала злиться. – Взять и все забыть? Сделать вид, что голой в гробу нашли не меня, а другую скуру?

– Нет, Эбель. Я предлагаю тебе принять нашу помощь.

– Зачем это вам? К чему такая сердобольность? К чему эта забота?

Мисс Вуд тяжело вздохнула. Она явно огорчилась.

– Я устала смотреть на трупы исключительных, которых тайно привозят сюда по ночам. Устала считать могилы, под которые уже нет места на кладбище. Но, – Вуд встала со скамейки, – у меня есть силы бороться с чужой ненавистью. Есть силы на защиту невиновных. Есть силы на помощь каждому из вас. И помни, Эбель, что бороться со злом всегда проще вместе, чем в одиночку.

– Боюсь, что зло и есть я сама.

– Кто тебе такое сказал? – охнула мисс Вуд.

– Мать, – Эбель проглотила это слово, будто обжигающую горло желчь, – да и отец наверняка думал бы так же.

– О-о-о, милая, – мисс Вуд коснулась ее плеча, – твой отец любил тебя самой чистой и самой сильной любовью.

– Вы знали его? – нахмурилась Эбель.

– Я знаю: он хотел бы, чтобы ты боролась со злом не в одиночку. – Вуд сделала пару шагов по тропинке, но, развернувшись вполоборота, добавила: – Оставайся, милая. Хотя бы еще на несколько дней. И если все-таки поймешь, что академия тебе не сможет помочь, уходи.

И она направилась в собор, оставив Эбель одну.

Ей захотелось спрятаться. Убежать в темный угол и, обняв колени, посидеть в тишине, как она делала это дома, прячась от матери в чулане. Но Эбель устала жить той никчемной жизнью. Пришло время принимать решения, пусть она и будет потом о них сожалеть. Мисс Вуд права. Там, в Санди, ей угрожает опасность. Но тут… Тут она не одна. И стены собора защитят ее от тех, кто желал ей смерти.

Эбель вскочила со скамейки, и тут из кармана сарафана выпала голубая конфета. Она ударилась о мысок ботинка и, отскочив, разбилась об острый камень. Вместе с ней вылетел и маленький свернутый листок бумаги. Эбель подняла его: то самое письмо от Соль, которое заставила написать мисс Моретти. Как вовремя. Как же вовремя…

«Прости меня, я не хотела ругаться, но ты и вправду можешь на меня положиться. Мы же, типа, стали друзьями =) Пы. Сы. Я всегда права. Не забывай это!»

И тогда Эбель точно поняла, что выбор сделала правильный.

Глава 3. Вот так и начинаются фильмы ужасов

РЕДЖИС

Эта ночь была невыносимо долгой. Гребаное солнце совсем не торопилось выходить из-за гребаного горизонта. Лунный свет падал через окно прямо на подушку Реджиса; ворочаясь, он безуспешно пытался уснуть. Мешало все: летучие мыши, шуршащие под крышей, храп Ноа, скрип старого матраса, мысли о ней… О девушке, которую Реджис увидел в столовой.

Ее кристально-голубые глаза. Напуганные, непонимающие, неузнающие. Они въелись в память. Отпечатались под веками, и, кроме них, Реджис не видел ничего.

Она жива. Почему? Почему, черт его дери, она жива?

И…

Почему не помнит его?..

Сердце пронзила боль, будто ребра сжали его в костяных тисках. Точно так же, как в тот день, когда Реджис последний раз видел Эбель. Такую же напуганную, как и сегодня.

Он помнил запах крови, пропитавшей землю, искры волшебства, сверкающие в разреженном холодном воздухе. Эбель звала его. Кричала так, что птицы испуганно разлетались по чаще леса. Эбель плакала, цеплялась за ветки голых деревьев, рычала и злилась из-за своей беспомощности. А Реджис… Реджис теперь должен был сделать все, чтобы она ничего не вспомнила.

– Хорош валяться, бро. – Ноа, который сам только что проснулся, толкнул дремавшего на боку Реджиса. – Сегодня пятница, а значит – что?

Реджис так и остался лежать, уткнувшись носом в каменную, разрисованную граффити стену.

– Правильно, Редж. – Кровать заскрипела, и шторки, еле скрывающие чертово солнце, раздвинулись, впуская теплые лучи внутрь комнаты. – Это значит, что время закатить тусовку в честь новой скуры. – Ноа открыл окно, и осенний ветер ворвался в спальню, поднимая со стола исписанные листы. – То есть в честь тебя, чувак.

Реджис уселся на кровати и, спрятав лицо от света, вздохнул. Показательно, пренебрежительно, неодобряюще. Но Ноа либо не заметил этого, либо сделал вид, что не заметил, и продолжил болтать:

– Я угощу тебя лучшим дайкири, сынок, и познакомлю с такими, – он остановился, рисуя в воздухе женскую фигуру, – таки-и-ими девочками, что крышу снесет.

Ноа потянулся и, как старый дед, захрустел костяшками. Кряхтя, размял шею и ноги. Зачем-то встал, попрыгал на месте и тряхнул своей кудрявой головой. Казалось, ярко-розовые трусы вот-вот сползут с его худых бедер.

– Надо будет найти Ребекку Мартин и ее подружку Амелию. Они обе просто… – Ноа поднял руки к голове и сделал вид, будто та взрывается. – Точно в твоем вкусе. И в моем. На вкус они, кстати, сладкие.

Он усмехнулся и вытер большим пальцем нижнюю губу. Реджис отвернулся, всем своим видом показывая, что ему это неинтересно.

– Ты точно понравишься Ребекке. Она любит высоких и плечистых брюнетов. Еще и с татухами, которые ты зачем-то прячешь. Не прячь их, бро. Это круто. Плюс сто к мужественности.

Ноа ждал ответа, но Реджис молча потянулся к тумбочке, на которой лежали аккуратно сложенные вещи. Не вставая с кровати, он натянул на голое тело рубашку не по размеру, и она обтянула его мускулистые руки.

– Ты попал на факультет особо опасных, потому что твоя способность выводить всех из себя молчанием? – грустно спросил Ноа. – А то я уже готов убить тебя, чувак. – И, взяв комикс со стола, он упал обратно на кровать.

На пару минут в комнате воцарилось молчание. Всего лишь на пару счастливых минут.

– Нет, ну я серьезно! – Ноа все-таки отложил комикс и повернулся лицом к Реджису. – Я тут распинаюсь, зову на вечеринку в твою же честь, предлагаю дайкири, а я, поверь мне, мало кому его предлагаю! Ради приличия хоть сказал бы мне «спасибо».

– Спасибо, – хриплым сонным голосом ответил Реджис.

– Так говорить ты умеешь, – Ноа радостно сел. – Тогда обсудим дресс-код? Давай, по средам мы носим красное. В честь цвета твоего факультета. Особо опасные – редкость в академии. Вас всего-то три человека.

– Я не приду. – Реджис встал и натянул брюки.

– Отлично, я тоже не люблю красный! Давай тогда костюмы. Пиджачки, лакированные боты. Я буду великим Гэтсби, а ты Ником Кэррауэем.

– Я сказал, что не приду.

– Ладно, ладно… Я понял. Одежда лишняя, согласен. Давай ходить по академии голыми.

Реджис быстро запихнул ноги в броги[9]9
  «Ноги в броги» звучит слишком мило! А броги – это обувь с декоративной перфорацией, которая может располагаться вдоль швов на мысках и задниках.


[Закрыть], накинул на плечи пиджак с красной нашивкой и, прихватив с собой блокнот с ручкой, заторопился к двери.

– Да все, все. Замолкаю я. – Ноа заметил спешку. – Расчешись хоть да шнурки завяжи.

Реджис остановился.

– А еще! Я возьму у Соль патефон и пластинки. Музыка будет улет. Что-что, а музыкальный вкус у заучки есть.

Реджис раздраженно выдохнул и, сделав пару широких шагов, оказался за дверью. В коридоре, по которому на завтрак медленно плелись студенты.

Реджис знал Ноа всего день. Но за этот день понял, что этого болвана не заткнуть. М-да. Не повезло ему с соседом по комнате. Болтливый бабник разрисовал баллончиком стены спальни стремными и бессмысленными рисунками, понятными, видимо, только ему. Вместо ковра на полу валялся хлам, воняющий спрайтом. В комнате было то адски жарко, то адски холодно. Все его рубашки пахли женскими и мужскими духами одновременно. И чем-то, о чем Реджис лишний раз не хотел думать.

– О! – Дверь в комнату открылась, и из нее выглянул Ноа. – Я знал, что ты еще не ушел.

Реджис быстро развернулся и, обогнав двух парней, поспешил к лестнице.

– Сегодня в двенадцать ночи чтобы был в комнате! – кричал вслед Ноа. – И захвати с собой воды с ужина. Утром она тебе точно понадобится!

Чертов болтун.

– Увидимся на паре, пупсик! Ты от меня так просто не сбежишь!

Сбежать и правда не получилось. Они пересеклись раньше. За завтраком. Накладывая себе побольше яблок в овсяную кашу, Реджис стоял в конце очереди, когда в трапезную ввалился Ноа.

– Это мне? – Он подошел к Реджису и забрал поднос с едой. – Спасибо, бро. Я знал, что ты вовсе не молчаливый говнюк. Ты щедрый молчаливый говнюк!

Мысленно обругав Ноа, Реджис не мог ничего поделать, кроме как снова встать в очередь и вместо яблок, которые уже закончились, набрать для каши мерзкого изюма. Лишь бы не слушать болтовню этого кретина вновь.

Хорошо, что за стол подсели другие скуры с факультета Ноа и он отвлекся на них. Зазывал на сегодняшнюю вечеринку, бурно обсуждал все детали и отмечал, что нужно будет выпросить у дежурного по трапезной побольше закусок. Все были в предвкушении. Невесело было лишь Реджису.

Вздрагивая от каждого голоса, он поднимал голову и оглядывал заходящих в трапезную студентов. От напряжения в теле сводило мышцы, а дергающаяся от нервов нога успела вывести из себя исключительную, которая подсела к ним за стол.

– Перестань. – В нос ударил приторно-сладкий аромат кокоса и ванили, а колена неожиданно коснулась женская рука. Реджис пренебрежительно посмотрел на девушку.

Сердце почти остановилось, когда Реджис увидел светлые волосы, но забилось вновь, когда он посмотрел в зеленые глаза.

Это не она. Это. Не. Эбель.

– Знакомься, Редж. – Ноа наклонился к девушке и, взяв ее руку в свою, поцеловал. – Это Ребекка Мартин. О ней я рассказывал тебе утром.

– Надеюсь, только хорошее, – промурлыкала она.

Придвинувшись ближе, она почти коснулась своим плечом плеча Реджиса. Но тот ловко увернулся. Его не интересует близость. Особенно с блондинками.

– Это ты виновник сегодняшней вечеринки? – Ребекка отпила кофе из золотого термостакана. – Ноа сказал, что ты из особо опасных. Правда?

– Правда.

– Вот видишь! Ноа никогда не врет, – сказал Ноа.

Но Ребекка спросила это не потому, что не доверяла придурку. Реджис точно знал, какой следующий вопрос она задаст.

– Какая у тебя способность?

Бинго. Как предсказуемо.

– Он не признается, Бекки, – ответил вместо Реджиса Ноа.

Болтун был прав: Реджис не собирался трепаться о своем даре (нет, своем проклятии) всем вокруг.

– Он мне до сих пор не сказал. А я его допытывал весь вчерашний вечер.

– Ну, – протянула Ребекка, – подожди сегодняшней вечеринки. Твой дайкири любому развяжет язык. И мой дар тоже.

Отлично. Еще один повод пропустить эту гребаную тусовку.

– Не говори ему о своем даре, – попросил доедающий кашу Ноа. – Пусть будет приятным сюрпризом. – Ребекка одобрительно кивнула.

Реджис старался быстрее доесть свой завтрак и допить на удивление вкусный кофе. Он не хотел вновь встретить Эбель. И она наверняка тоже не жаждала увидеться с ним.

– О чем болтаете? – К столу подошел парень в черных кожаных перчатках.

– Сегодня вечеринка в честь новенького. Придешь, Эрик? – пояснила рыжеволосая подруга Ребекки.

– Только если будет новенькая с гражданской поддержки. – Эрик поправил подтяжки поверх школьной формы, абсолютно безвкусные и исключительно неуместные.

Реджиса передернуло. Внезапно у него пропал аппетит. Зато появилось желание засунуть в рот Эрика всю тарелку изюма, чтобы больше не смел говорить об Эбель. Раз Реджис не может себе этого позволить, то богатенький придурок с дорогущими часами и запонками уж тем более.

– Черт! – воскликнул Ноа. – Я забыл про нее.

Завидую тебе. Я бы тоже хотел о ней забыть.

– Найду ее и обрадую новостями. Всем нравятся вечеринки. Тем более вечеринки, которые проводит Ноа Эдвин.

Но его слова подтвердил лишь Эрик. Напыщенный индюк с прилизанными волосами, в перчатках, которые адекватные люди носят лишь зимой. Ребекка же не отрываясь смотрела на Реджиса. Изучала его профиль, пыталась заглянуть под расстегнутый воротник рубашки и наблюдала за длинными пальцами, которыми Реджис нервно постукивал по столу. Он чувствовал, как Ребекка прожигает его взглядом. Вся правая сторона лица горела, будто от пара. Столовую хотелось покинуть как можно скорее – каждая секунда приближала Реджиса к возможности столкнуться с Эбель. А этого он совсем не хотел. И, громко (во всем виноваты чертовы стулья) встав из-за стола, он поторопился скрыться где-то в учебном крыле, надеясь, что ни на одной из пар он не увидит копну белоснежных волос за соседней партой.

Но он увидел.

Эбель пришла на шифрологию и села на второй ряд рядом с Соль, о которой весь вчерашний вечер трепался Ноа. Они обе даже не удосужились взглянуть на задние парты. Зато задние парты с удовольствием проследили за ними. В частности, Ноа, который не мог упустить возможности подколоть Соль из-за ее пышной, розовой и сверкающей, словно на нее стошнило единорога, юбки. Хорошо, что Соль не услышала его: она была в наушниках. А Эбель, видимо, откровенно плевала на слова безмозглого болвана.

Она села вполоборота и уставилась на доску, всю исписанную странными символами. Любое мимолетное движение головой, и Эбель увидела бы Реджиса.

В этом и без того душном кабинете стало еще жарче, и даже приоткрытое окно не помогало избавиться от пота, стекающего по спине. Но, видимо, жарко было только ему. Эбель накинула на плечи кофту и, поежившись, вжалась в стул. Ей тоже было здесь некомфортно. В какой-то момент она уже будто готовилась встать и уйти. Но ее сдержала Соль. Она протянула Эбель наушник, и та, услышав музыку, сразу заулыбалась. Покачивая головой в такт, она простучала пальцами барабанную дробь по парте. А потом, убрав мешающуюся челку с глаз, открыла тетрадь.

Значит, она не решалась уйти не только из-за Соль – ей было любопытно. Реджис хорошо помнил, что Эбель Барнс любила совать свой маленький вздернутый нос во все дела, что ее не касались.

– Чувак, – Ноа толкнул Реджиса в плечо, – что между вами с новенькой?

Другого вопроса от него точно ожидать не стоило.

– О чем ты? – хриплым голосом отозвался Реджис.

– Ну… – Ноа наклонился к его уху и обдал теплым дыханием. – Ты пялишься. Прям раздеваешь ее взглядом.

Реджис дернулся и, уставившись на пыльные полки с однотипными корешками книг, сделал вид, что даже не смотрел на вторую парту.

– Так что между вами? – смелее зашептал Ноа, теперь тоже с поддельным интересом рассматривающий старинные книги.

Реджис отодвинулся, но болван уставился на него, ожидая ответа.

– Мне ты можешь рассказать. Я, – Ноа провел пальцами по губам, показывая, как застегивает рот, – никому!

– Ничего.

– А? – не расслышал Ноа.

– Между нами ничего.

– Понял. – Ноа наконец перестал пялиться на Реджиса и добавил тише: – Надеюсь, сегодня на вечеринке ты будешь болтливее.

Когда в кабинет явился профессор, Ноа успел задремать.

– Доброе утро, пытливые и жадные до знаний умы! – поприветствовал всех высокий худой мужчина в твидовом пиджаке и водолазке. – Я профессор Джосайя Кэруэл. Ваш преданный слуга и преподаватель криптографии.

– Доброе утро, мистер Кэруэл! – хором отозвались студенты.

Но Эбель молчала. Они лишь странно улыбалась, пряча взгляд в тетрадь. Преподаватель, заметив это, тоже улыбнулся. Зачем-то…

Он кинул на стул пиджак и, обойдя стол, заваленный кучей свитков, оперся о него. Его взгляд остановился на Реджисе (видимо, Кэруэл понял, что он очередной новенький), а затем на Ноа.

– В этом году, к большому сожалению, мой предмет сделали факультативом. А это значит, что сегодня вы здесь по своему желанию. А еще – что вам интересны шифрология и забытые языки. Я прав, мистер Эдвин?

Ноа не услышал его. И это явно проблема. Не только для Ноа, которому сделают выговор, но и для Реджиса. Ведь все, несомненно, обернутся на них. И Эбель. Эбель тоже повернется.

Ничего не остается, кроме… Реджис замахнулся и ударил Ноа по затылку.

– А? – Тот резко проснулся. – Ты что делаешь? – Реджис кивнул в сторону профессора, и Ноа быстро сообразил. – Да, мистер Кэруэл. Что бы там ни было, да!

Профессор вздохнул, и Ноа вновь улегся на руку.

– Но, к счастью, – сказал мистер Кэруэл с такой гордостью, будто только что сразил немейского льва, – я смог договориться с директором на второй дополнительный час занятий.

Нет, сразил он не немейского льва, а как минимум лернейскую гидру. И подвигу этого недогеракла обрадовались лишь Соль, индюк в перчатках и близнецы, сидящие в первом ряду.

– Историки говорят, – хлопнув в ладони, начал профессор, – что Первая мировая война была войной химиков, которые применяли хлор. Вторая мировая война была войной физиков, которые изобрели атомную бомбу. А Третья мировая война будет войной математиков. И знаете, какое оружие будет у них?

– Информация, – отозвалась Соль.

– Правильно, мисс Чи. У них будет величайшее, мощнейшее оружие в мире – информация. – Профессор сел прямо на стол, смяв бумаги. – И моя цель – научить вас скрывать и защищать ее.

Реджис выпрямился и, заинтересованный словами мистера Кэруэла, выглянул из-за спины сидящего впереди студента. Ноа на удивление тоже взбодрился и, облокотившись на парту, теперь уставился на профессора.

– Человеческая натура любопытна от природы. Мы склонны разгадывать загадки. Раскрывать чужие секреты. Узнавать больше, чем положено, – продолжал мистер Кэруэл. – Люди – сплетники, нам нравятся тайны. Личные и масштабные. Но никому не хочется, чтобы его секреты знали другие. Поэтому люди придумали шифры. Коды. Секретные слова. Все, чтобы защитить информацию от чужих глаз и ушей.

С парты около стены отозвалась темноволосая девушка, закинувшая ноги на соседний пустой стул:

– В любой защите есть дыры. Неточности, позволяющие прорваться в ее сети. Взламывать шифры не составляет труда.

– Да, мисс Дальмайер. Любой шифр подвергается атаке дешифровщиков. Крайне умных и поразительно интеллектуальных специалистов, которые с легкостью разгадают любой код и доберутся до любой нужной им информации. И это моя вторая цель – научить вас не только защищаться, но и атаковать.

Мистер Кэруэл спрыгнул со стола – на пол полетели скомканные бумаги. Профессор подошел к первому ряду и, опершись на парту, тяжело вздохнул.

– Хочу предупредить всех сразу. Я буду строг и требователен. Как во время уроков, так и во время проверки ваших домашних работ. Мои студенты должны быть лучшими в шифровании. Я же, в свою очередь, обещаю, что расскажу обо всем, что знаю сам, а что не знаю, непременно найду, изучу и поделюсь с вами. Поэтому, – мистер Кэруэл осмотрел класс и лица насторожившихся студентов, – если вы думали, что сможете прохлаждаться на моих парах, то вы ошиблись. В следующий раз я надеюсь увидеть в кабинете тех, кто действительно готов погрузиться в изучение этой сложной, но очень интересной науки. Легко не будет. Но в этом же вся прелесть, верно?

Его взгляд остановился на Эбель. И преподаватель опять улыбнулся ей. Что тут, черт возьми, происходит?

– А раз вы все сегодня выбрали мой предмет вместо пар по истории, то… – мистер Кэруэл подошел к доске и взял в руки мел, – с истории мы и начнем.

Студенты недовольно завыли и нехотя пооткрывали тетради. Даже Ноа, который, кажется, был безнадежен в учебе, схватил ручку и стал конспектировать. До этого Реджис сомневался, умеет ли Ноа вообще писать. Умеет. Все больше и больше удивительного происходит в этой академии.

– Октябрь тысяча пятьсот восемьдесят шестого года, – стуча мелом, диктовал мистер Кэруэл. – Королева Шотландии Мария Стюарт была обвинена в государственной измене. Больная ревматизмом, ослабшая в заключении, она организовала заговор с целью убийства Елизаветы I.

– Но ведь Мария и Елизавета были кузинами, – еле слышно произнесла девушка, сидящая перед Ноа.

– Вы хорошо знаете историю, мисс Бах, – похвалил профессор, и она покраснела от смущения. – Их родство, а еще опасения казнить королеву другой страны и сомнения в полномочиях на это суда заставляли Елизавету сомневаться. Заговорщиков обнаружили. Ими оказались дворяне-католики.

Из открытого окна подул ветер, поднимая в воздух пыль, что мерцала теперь в свете лучей. Запах старых книг смешался с ароматом влетевших в класс пожухлых кленовых листьев. Студенты, наслаждаясь осенней свежестью, уставились на раму, куда сел ворон. Он громко каркнул, будто извинился опоздавший студент, и уставился прямо на доску. Но Кэруэл быстро согнал птицу, постучав мелом по партам, и вновь завладел вниманием класса.

– Казалось бы, Мария могла избежать казни, дело хотели закрыть. Но, к несчастью для Марии, секретарь Елизаветы, сэр Фрэнсис Уолсингем, был не только приближенным английской королевы, но и главой шпионской сети. – Профессор медленно вышагивал вдоль рядов парт и кивал собственным словам. – Он перехватил письма королевы Шотландии и передал их Томасу Филлипсу – лучшему дешифровщику того времени. Томас Филлипс взломал шифр в письмах и выяснил, что истинным заговорщиком в самом деле была королева Мария Стюарт. Так, восьмого февраля тысяча пятьсот восемьдесят седьмого года, под крики и плач прислужниц она лишилась головы. Причем трижды. К сожалению, ей попался неумелый палач. Но интересно то, что на плахе она оказалась из-за шифра. И если бы он был более стойким, то, возможно, судьба королевы сложилась бы иначе.

Кэруэл закатал рукава водолазки, которая успела испачкаться в меле, и вернулся к доске.

– Теперь, когда вы понимаете всю серьезность шифрования, мы, пожалуй, начнем с истоков. Записываем. – Мел заскрипел по грифельной поверхности, а ручки студентов – по листам тетрадей. – Пятый век до нашей эры. Древнегреческий отец истории. Ге-ро-дот. – Поставил точку профессор.

Внезапно Реджис обнаружил себя еле поспевающим за лекцией. Ксеркс, Демарт, Греция и Персия… Реджис выписывал факты, подглядывая в тетрадь Ноа. Гистий, что обрил голову вестника и, написав на ней послание, отправил его, уже обросшего, к Аристагору во время восстания против персидского короля. Секретные переписки. Стенография. Китайцы, глотающие облитый воском шелковый шарик с письмом внутри. Млечный, светящийся в темноте сок.

Все это так увлекло исключительных, что два часа пролетели как один. Некоторые, не осилив нудную историю, все-таки уснули. А остальные упоенно обсуждали услышанное, даже выйдя в коридор. И сам Реджис наконец смог отвлечься от мыслей, разъедавших голову уже второй день. От Эбель, которая так и осталась в кабинете мистера Кэруэла. И отца, который в любой день мог найти его и вернуть обратно в тот кошмар, из которого Реджис сбежал после долгих лет мучений.

Другие пары прошли скучнее. Зато оказалось, что высшая математика давалась Ноа легче, чем чтение «Американской трагедии» Драйзера на уроке литературы и изучение принципов бытия на философии.

День в академии заиграл новыми красками, когда пахнущий потом и дикой яростью из-за плохо выполненного задания мистер Льюис выпустил студентов из душного кабинета. Не забыв напомнить о воскресной службе в главном зале собора и вечерних отработках, которые, по словам математика, были куда важнее и куда полезнее, чем Божественная литургия. Краски стали еще ярче, когда Реджис потерял Эбель в толпе торопящихся на обед. Одной головной болью стало меньше. Если не считать Ноа, который, как и Реджис, пропустив обед, исчез из академии.

Шаркая ногами по потрескавшейся асфальтовой дорожке, Реджис шел на кладбище. Неуверенно. Неторопливо. Все еще надеясь передумать, он засматривался на фонари, обвитые плющом, и на пожелтевшие листья, которые срывал с деревьев холодный ветер. Спрятав руки в карман косухи, Реджис пытался согреться. Пытался найти в себе силы взглянуть на могилу, которую на самом деле боялся увидеть.

Обойдя отдыхающих во дворе студентов, Реджис подошел к маленькой сторожке. Она была такая же обшарпанная и истерзанная временем, как и оставшийся за спиной собор. Стены ее покрывала высохшая потрескавшаяся грязь. В самых широких трещинах прятались сороконожки. Быстро, пытаясь сбежать от последних лучей солнца, они заползали в щели или, падая на землю, скрывались под листьями папоротника.

– Ты чего там возишься? – раздался из сторожки старческий голос, уставший и шершавый, как наждачка. – Листья сами себя не соберут.

– А если т-т-там опять зазвенит к-к-колокольчик? – испуганно ответил ему другой голос, моложе.

– Не зазвенит, Бенни. Он больше никогда не зазвенит. Я за этим прослежу.

– Из-за н-н-его вчера п-п-приходил тот д-д-дядя? – неуверенно, пугливо, будто вот-вот расплачется, мямлил молодой человек. – Он п-п-приходил за мной?

– Нет, Бенни. Нет.

Послышались уверенные шаги, хлопок дверью и вновь приглушенный голос:

– Я больше не отдам тебя им, сын. Не бойся. Ты никогда туда не вернешься.