Текст книги "Табель первокурсницы"

– Расскажи мне про Льеж, – попросила я подругу, стараясь не смотреть на трепетавшие за бортом стяги.

Через час дирижабль мягко коснулся каменного пирса. Я мысленно вознесла молитву Девам Заступницам. Рулевой отдал сигнал о прибытии, засуетились стюарды, подали сходни.

Отец рассказывал, что на заре эры воздухоплавания, еще при деде нынешнего князя-затворника, первые дирижабли прибывали к швартовочным мачтам, и после остановки пассажиры еще час ожидали, пока корзину опустят на твердую землю. Потом к мачтам стали пристраивать площадки, так похожие на смотровые, и лестницы. Оставалось только благодарить Дев за то, что я родилась в век прогресса. В век, когда летающие корабли прибывали к высоким каменным пирсам, в век, когда опорные лапы обхватывали корпус пассажирской корзины, не давая ей даже качнуться, а услужливые стюарды перекидывали трап и подавали леди руку, помогая сойти на твердую землю.

Я кивком поблагодарила мужчину в форме, расправила юбку и огляделась. Воздушный вокзал Льежа превосходил гавань Академикума в разы. Больше пирсов, людей, грузов, механических лап, дирижаблей.

На соседней прощадке готовился к отбытию гигантский «Носорог» класса «А» с витиеватой цифрой «один» на шаре, оснащенный новейшими стабилизаторами, запасными баллонами с газом и даже спасательными шлюпками. Так, во всяком случае, уверял Первый транспортный альянс Аэры – именно ему принадлежал «Носорог». А сам альянс – первому советнику князя.

Иногда путешествия занимали куда больше пары часов, а то и вовсе затягивались на несколько дней и проходили с остановками и дозаправками. В «Носорогах» были предусмотрены элементарные удобства в третьем классе, узкие каюты во втором и апартаменты в первом. Я летала на таком дирижабле один раз, но плохо помню: большую часть дня меня мутило, в основном от страха, даже матушка перепугалась, и в Кленовый Сад из столицы мы возвращались поездом.

Чуть дальше под громкую ругань рабочих механическая лапа тянула высокий, опечатанный сургучом ящик в гондолу класса «В». Ни кают, ни гостиных, только площадки для грузов. Три пресекающихся круга на шаре говорили о принадлежности судна к «Пути Лантье», третьей транспортной компании Аэры, идущей сразу за «Миэр компании».

Я запомнила, потому что именно она доставляла покупателям руду Астеров.

Стоящий за спиной дирижабль Миэров, прозванный за свою неторопливость и широкую корзину «Черепахой», печально вздохнул, когда капитан стравил лишний пар. Комбинированное судно класса «Б» – таких, совмещающих транспортировку грузов средних размеров и перевозку ограниченного количества пассажиров, с каждым днем становилось больше.

Двое детей жизнерадостно помахали нам из окна «Носорога», для них полет был приключением. Отдали швартовы, люди загомонили, кто-то хлопал в ладоши, кто-то кричал, кто-то прощался…

– Идем, Иви, – позвала подруга и потянула меня к широкой, похожей на улицу лестнице. Ступеньки шириной в несколько футов напоминали террасы. Отсюда открывался головокружительный вид на центральные улицы.

Льеж с высоты и Льеж внизу – две большие разницы. С высоты город больше походил на тронутый болезнью резной древесный лист с дворцом советника в центре, расходящимися от него лучами улиц, острыми, приземистыми, изъеденными коростой окраинами и протыкающими небо трубами мастерских и литейных цехов. Зимнее море вгрызалось в порт с северной стороны, словно голодный хищник в каменную жертву, каждый год «откусывало» часть земли, из-за чего набережная напоминала ломаную линию, была наспех собрана из булыжников и залита раствором. Холодные воды зачастую беспощадны даже к камню.

Большинство пассажиров направилось к трем паровым платформам, беспрестанно опускавшим и поднимавшим людей с воздушной гавани в город и обратно. Платформы равномерно пофыркивали дверями, принимая и выпуская людей. В морозном воздухе клубился пар. Так добираться гораздо быстрее, но я была благодарна подруге, которая предпочла неторопливый спуск по ступенькам-террасам Воздушной улицы, плавно переходящей в Первую Цветочную, названную так из-за обилия лавок с лилиями, розами, ирисами, которые торговали цветами даже зимой.

Нас обогнал мужчина в зеленом пальто, словно извиняясь, обернулся и приложил пальцы к котелку. Я услышала далекий перезвон пузатого алого трамвая, отправляющегося от платформы по блестящим, расчищенным от снега рельсам. Двое мальчишек с хохотом привязали сзади санки и теперь катались, повизгивая от восторга.

Льеж очень разный, очень стремительный город. На его улицах соседствуют кареты и пышущие паром трамваи, возки с хворостом и кованые самоходные сани. Он пахнет углем, сдобой, иногда нечистотами, иногда цветами. Он состоит из широких проспектов и темных переулков, о которых ходит столько слухов. Кто-то слышал ругань, кто-то смех. Для нас Льеж начался с заботливо открытой двери лакированного экипажа и учтивого поклона кучера.

– Как же я рада, что ты со мной, – высказалась Гэли и затянула меня в теплое нутро кареты. – Быть здесь одной – совсем не то.

Город гудел от слухов, предположений, готовящихся праздников и трескучих морозов, которые каждый год сковывают улицы на Танец Дев, звенел от криков уличных зазывал и мелодичной переклички колокольчиков торговых лавок.

Гэли забраковала две из них, чтобы часа на четыре застрять в третьей и, забыв обо всем, перебирать ткани и рассматривать рисунки с моделями.

– Есть шелк из Лемузьена? Батист из Орингии? Сукно? Шерсть?

Высокая девушка в белом чепце разматывала рулон за рулоном. Помощница швеи кружила вокруг подруги с измерительной лентой.

– Кружева, леди Астер?

– Ленты, мисс Миэр?

Гэли хмурилась, касалась ткани и кивком давала согласие на тот или иной отрез.

– А вы знаете, что толстая Софи, дочь Киши – ювелира, излечилась от коросты? – спросила дородная швея, предлагая мне подняться на постамент. Ее черные вьющиеся волосы выбивались из-под кружевного чепца.

Посмотрев со значением, подруга закатила глаза и тут же нахмурилась, увидев на моей талии пояс с ингредиентами. Я молчаливо пожала плечами, это не запрещалось, просто считалось дурным тоном. Ну скажите, какая опасность может поджидать леди на безопасных улицах благопристойного Льежа?

– Точно-точно, – подтвердила высокая девушка, отложив очередной рулон. – Говорят, пятого дня пошла на рынок и того… – Она качнула головой.

– Чего «того»? – тонким голосом спросила молоденькая вышивальщица, совсем еще девочка с тонкими пальчиками.

– По голове шваркнули да серебряный медальон Дев срезали, – пояснила та, что занималась Гэли – зажимая в руках булавки, обворачивала вокруг подруги отрез зеленой ткани.

– Хорошо хоть не голову, – буркнула главная швея, жестом прося меня развернуться. – Хотя шею все-таки поранили.

– И что дальше? – почти шепотом спросила девочка.

– И ничего, – фыркнула высокая, отодвигая непригодившиеся ткани. – Когда очнулась в канаве возле селедочной лавки, ни одного следа коросты не осталось. Киши не сразу поверил, к целителям в Дом благоволения Дев дочь потащил.

– Все, леди Астер, юбка будет готова через три дня, платье через неделю, капор уже к вечеру можем прислать с нарочным.

– Будьте добры. – Я спустилась с возвышения.

В Кленовый Сад ветреная короста лет пять назад тоже заглядывала, мне тогда было тринадцать. Болезнь ушла спустя полгода, забрав жизни двух горничных, ключницы, старого конюха, младшей кухарки, двух десятков крестьян из деревни и еще одного человека…

Короста протекала без боли, без жара, слабости и ломоты в суставах. Она не укладывала человека в постель, она сразу укладывала его в гроб. Болезнь выбирала один орган и поражала его. Чаще всего сердце или легкие, реже желудок или печень. Больной орган обрастал чем-то, похожим на чешуйчатый панцирь. Короста заковывала плоть в броню, перекрывая ток крови и не давая мышцам сокращаться. Во всяком случае, так говорили целители. Девы запретили нам изменять людей, но, кажется, не видели ничего крамольного во вскрытии трупов.

Мы до сих пор не знали, происходило все постепенно или панцирь нарастал за день перед смертью. Потому что от появления первых симптомов до отбытия на тот свет могло пройти от недели до нескольких месяцев. Узнать коросту очень просто: на коже, в зависимости от того, какой орган поражен, проступал сероватый рисунок, очень напоминавший рыбью чешую. День за днем он становился все отчетливее, кожа все плотнее. Если поражено сердце – «расцветала» грудь, если легкие – спина, если желудок – живот…

Не вызывая видимых неудобств, болезнь зачастую затягивалась, ввергая зараженных в пучину отчаяния. Одни бросались в часовни и молили богинь, другие сулили золото колдунам, третьи, самые отчаянные, плыли к Проклятым островам, а четвертые, самые отчаявшиеся, учились завязывать скользящую петлю или посещали травника на предмет приобретения крысиного яда. На моей памяти излечиться не удалось еще никому.

Короста на удивление деликатна, она всегда поражает только один орган и только одного члена семьи. Как рассказывал нам с братом папенька, когда-то давно, боясь заражения, больного и всю его семью закрывали в доме, подпирали дверь поленом и щедро рассылали по стенам «сухой огонь» или поливали керосином, что дешевле и действенней. Помню, брат в этом месте всегда фыркал. Все знали – стены коросте не помеха, она переберется за них и возьмет с каждой семьи пошлину, независимо от того, сгорели первые заболевшие или нет. Огонь не стал панацеей и не заменил семена лысого дерева.

Сейчас уже дошло до того, что, обнаружив в доме заболевшего, остальные члены семьи устраивали праздник. Они были в безопасности – это я к тому, почему многие намыливали веревки. Очень нелегко жить, зная, что твоя смерть несет радость близким.

Да, болезнь была смертельной и деликатной. Все случалось быстро, зараженный мог утром чинить крыльцо, а вечером лежать в домовине. Может, поэтому коросту называли «милосердной».

Больная дочь ювелира вполне могла шататься по рынку. И вполне могла нарваться на грабителей. Но это никак не объясняло ее внезапного исцеления.

– И что, рисунок чешуи совсем исчез? – спросила молоденькая вышивальщица.

– Полностью, – покивала кудрявая швея, ловко протиснув свое массивное тело между стеллажами с тканями. – Киши даже знак со своей двери сбил, – раздался ее голос из-за полок. – А вы знаете, как к этому относятся целители…

Мы знали. В случае с коростой целители были строги и неподкупны. Желтый равносторонний крест прибивали к дверям домов, лавок, харчевен, как только на коже заболевшего появлялся рисунок, и сбивали его только после смерти больного. В Кленовом Саду папенька поднял над северной башней стяг в тот же день, когда горничная прибежала к маменьке в слезах и истерике. Только наш крест вышивали на синем фоне мастерицы, а не строгали плотники, но смысл от этого не менялся.

Пять лет назад мы тоже понесли потери. Короста увела за собой в мглистый путь бабушку, вдовствующую графиню Астер. Может, потому, что она была стара, а может, потому, что отдала амулет внучке, нисколько не поверив словам целителей, что маги не болеют. А ее безголовая внучка пошла на поводу у бабушки и сохранила секрет.

– Повезло, – первая помощница выдернула булавки и скрутила измерительную ленту, Гэли с облегчением опустила вытянутые руки и спустилась со своего возвышения.

– Ага, как и Грену, как Труну и Кэрри, тому безногому с рынка, – глухо перечисляла швея.

Дверь открылась, и в рабочий зал вошла мадам Кьет, модистка и владелица лавки.

– А что, их тоже?.. – испуганно спросила девушка.

– Да, их тоже били по голове и грабили. С Кэрри даже воротник срезали вместе с коростой.

– Дарующие нам чудеса Девы… – прошептала вышивальщица.

– Всем бы таких грабителей, – ответила высокая помощница, носившая ткани. – Дошло до того, что больные, к радости душегубов, специально толкутся на улицах от порта до рынка. Князь уже объявил, что пожалует грабителю прощение, подарит дом на восточных холмах и мешок золота, пусть только явится и расскажет целителям секрет своего грабительского успеха.

– Так! – рявкнула мадам Кьет. – Нашли о чем трещать, болтушки, о коросте… – Она покачала головой. – Будто леди интересны ваши сплетни. Ну-ка! – Она хлопнула в ладоши, и все пришло в движение.

– Я предполагала, что история сказочная, но чтобы настолько, – хихикнула Гэли. – Интересно, сколько эта Софи не мылась, чтобы на коже проступил рисунок? А как в канаве оказалась…

– Три платья мисс Миэр, плащ с мехом вистая[2]2
  Вистай – северный пушной зверь, по виду напоминает росомаху, только белый. Промысловый зверь Аэры.


[Закрыть], две ночные сорочки, юбка, новая муфта и дюжина нательных рубашек, – деловито перечислила модистка. – Доставка?

– По готовности в Академикум. – Гэли надела куртку. – А если Остров уйдет, тогда на первую Садовую, дом…

– Мы знаем адрес, мисс Миэр, – улыбнулась хозяйка лавки.

Я все еще помнила ее улыбку, немного настороженную, немного отчужденную, когда мы устроились в кафе напротив. Да, она отругала своих мастериц, но лишь для виду, похоже, странное излечение от мора пугало людей больше, чем болезнь. Кстати, на косяке заведения светлел едва заметный след от креста, значит, и здесь тоже был больной, он либо умер, либо… что? Излечился? Я на самом деле верю в это? Но если сбить крест просто так, можно и в тюрьму угодить, а там своих болезней хватает, может, не таких странных, но тоже смертельных.

– Могу я задать вопрос? – Подруга постучала пальцами по накрытому голубой скатертью столу и, дождавшись, когда официант, оставив чашки с горячим грогом, удалился, добавила: – Спросить кое-что неприятное?

– Очень интригующе. – Я отпила ароматный напиток и посмотрела на механические часы, стоящие у противоположной стены. Равномерное покачивание маятника завораживало. С кухни доносился звон посуды и шипение чайников.

– Отец урезал твое содержание? – Подруга старалась не встречаться со мной взглядом.

– С чего ты взяла?

– С того. – Она повернулась. – Что ты заказала? Капор? Юбку? Одно платье? Не смеши меня, Астер. Рассказывай, это все из-за сгоревшей лаборатории?

– Нет, – чуть помедлив, ответила я. Официант подкатил тележку с пирожными, но я отрицательно покачала головой, и он молчаливо повернулся к соседнему столику. – По крайней мере, папенька ничего такого не писал, он, собственно, еще вообще ничего не писал. Но могу посоветовать тебе впредь не задавать подобные вопросы дворянам. Никогда. На дуэль тебя, конечно, не вызовут, но…

– Скажут, что деньги никогда не заменят благородной крови, – кисло закончила подруга. – Иви, – простонала она, – мне-то ты можешь сказать.

– Могу. – Я посмотрела на подругу. – Мне не нужны тряпки. Мне нужно кое-что совсем другое, думаю, очень дорогое.

– Что? – В глазах подруги вспыхнул азартный огонек. – Не томи.

– Рапира.

– Что? – повторила Гэли, судя по выражению лица, она была слегка разочарована. – Но зачем?

– Чтобы учиться фехтованию, – рассмеялась я.

– Но, Иви, – беспомощно протянула девушка. – Железка просто не может стоить больше нашего содержания. Я даже не знаю, какое оно у меня, папенька просто оплачивает счета и никогда не пересчитывает платья и юбки. Эх, почему магам нельзя носить украшения до сорока лет? – Она патетично вскинула руки. – Пока не пройдет пик силы? Моя шкатулочка уже соскучилась по хозяйке.

– Моя, полагаю, тоже. А представь, как бесится герцогиня! – Мы рассмеялись. – И коль уж мы не тратим деньги на камушки, предлагаю прикупить заговоренного железа.

Я поднялась, оставив на столике серебряную монету, а Гэли, все еще хихикая, последовала за мной.

Кучер, как и было велено, остановился у первой же замеченной оружейной лавки. Я машинально отметила, что желтого креста коросты на дверях нет.

– Юные леди, – радушно раскинул руки мужчина, словно собирался нас обнять. Он был невысокий, полноватый, с лысой головой и гладко выбритым безвольным подбородком. – Чем могу служить?

– Нам… мне… – исправилась я, – нужна рапира.

– Конечно-конечно, – засуетился то ли наемный работник, то ли хозяин лавки. Он возвышался над столом всего на пару локтей и казался чуть ниже миниатюрной Гэли. – Вот, обратите внимание на клинки из Алозии.

На противоположной стене, завешанной красным бархатом, какой матушка не потерпела бы в Кленовом Саду ни за какие коврижки, висело оружие. Начищенное, сверкающее, отделанное камнями. Гэли больше заинтересовали доспехи рыцаря времен Разлома, стоящие в углу, правда, на них осело столько пыли, что подруга так и не решилась дотронуться.

– Или вам по вкусу обессинская сталь? – Жестом ярмарочного фокусника продавец вытащил из-под прилавка тонкий клинок в дорогих, отделанных кожей ножнах. – Попробуйте, – протянул клинок рукоятью вперед.

Я коснулась прохладного металла, взяла рапиру в руку и взмахнула, чем порядком напугала отпрянувшего мужчину.

– Не годится, – положила клинок обратно на прилавок.

– Леди, вы не понимаете…

– Это вы не понимаете. – Я раскрыла ладонь – на коже остались вмятины от драгоценных камней, щедро рассыпанных по рукояти. – Этим невозможно сражаться.

– Помилуйте, Девы, – по-бабьи всплеснул руками продавец, и огонь в масляных, таких же алых, как портьера на стене, светильниках качнулся. – К чему таким хорошеньким леди сражаться? Не нравится этот клинок, возьмите другой. – Он указал на витрину. – Камней меньше, зато к этой рапире в комплекте идут трое ножен, отделанных шелком, все разных цветов, подойдут к любому платью…

– Нет. Слишком короткая, вряд ли мне стоит подпускать противника так близко.

– Леди, – оружейник пошамкал губами, – возможно, вам надо прийти ко мне с отцом или с женихом. Поверьте, мужчины лучше разбираются в том, что нужно молодым девушкам…

– Чирийская сталь у вас есть? – перебила я.

– К чему вам эти черные железки? – Улыбка чуть поблекла, но он очень старался не выказать своего раздражения. – Ни красоты, ни изящества, ни…

– А так? – устав от его словесных реверансов, я расстегнула куртку и сдернула с пояса значок Магиуса.

От герба Академикума его отличало то, что на зеленоватом фоне был изображен только закрытый пробкой пузырек. Значок магов всегда вышивался на ткани. Коэффициент изменяемости – единица. В ткани легко было посеять любые «зерна преображения», и вместе с тем она совсем не резонировала, не влияла на чужие изменения, не сбивала их, не искажала. Будь иначе, маги ходили бы голыми.

Рыцари Ордена отливали эмблему своего меча из металла и скрепляли полы плащей овальными пряжками. А жрицы… ключ жриц выдувался из алого стекла. Пластичность ткани, жесткость стали и прозрачность стекла – три символа Академикума.

Взгляд работника скользнул по поясу со склянками и снова поднялся к моему лицу.

– В лавке нет штатного колдуна, – совсем другим, суховатым тоном, ответил мужчина. – И к тому же нам запрещено закупать чирийскую сталь.

– А где разрешено? – спросила Гэли.

– Уж это не мое дело, леди. Я к другим под прилавок не лезу и не люблю, когда лезут ко…

Его речь прервала серебряная монетка, появившаяся в руках подружки.

– Совсем-совсем не лезете? – поинтересовалась она.

– Ну…

Серебро в пальцах девушки сменилось полновесным золотом.

– Последняя лавка по Тисовой улице, вход с торца, – быстро проговорил мужчина. Монета закрутилась по столу, и тут же ее накрыла пухлая рука. – И пусть Гикар помнит мою доброту.

– Мы тоже не забудем. – Я вернула знак Магиуса на пояс. Когда обучение будет закончено, над пузырьком появится вышитая корона. Колдуны, как бы неумелы они ни были, всегда состояли на службе у князя.

Тисовая улица, начинавшаяся респектабельными лавками, закончилась довольно неприметными домишками, больше всего напоминавшими склады. Это, конечно, не лабиринты у морского порта, воняющие крысами и солью. Это всего лишь площадки для хранения товаров ближайших лавок и таверн, но делать нам тут по большому счету было нечего.

Кучер неодобрительно покачал головой, когда Гэли вышла вслед за мной из кареты. Расчищенная мостовая сменилась грязным месивом снега и песка, под ботинками скрипели камушки. На крыше последнего дома, который, по словам лысого оружейника, и должен был быть лавкой неведомого Гикара, сидела серая найка. Большая грузная птица издавала монотонные каркающие звуки. В южных провинциях этих птиц отстреливали, так как считали предвестниками несчастий. За последним домом начиналась банальная свалка, пахло чем-то горелым и отбросами.

– Не уверена, что мы шли правильно. – Гэли сморщила носик и приподняла юбку.

Я оглянулась. В нескольких шагах приветственно колыхался на ветру торговый вымпел скобяной лавки, напротив стояла самоходная повозка – мобиль, двигатель был заглушен, из высокой трубы не вырывалось ни облачка пара. Водитель посмотрел на нас сквозь стекло кабины, кучер демонстративно сплюнул в снег. Те, кто сменил добрые вожжи и живого скакуна на баранку и механическое ревущее сердце двигателя, не вызывали уважения у коллег. Наш кучер Гийом, например, наотрез отказался садиться в демонову машинку, зато его племянник с радостью прошел обучение, за что и был проклят семьей. С каждым годом на дорогах появлялось все больше мобилей, но, невзирая на это, они еще не скоро сменят живых лошадей. Самоходные повозки дороги, сложны в обслуживании, не говоря уж о том, что многие видят в них приближение конца света и закованной в железо Тиэры.

Звякнул колокольчик на противоположной стороне улицы, из маленькой кожевенной лавки вышел высокий господин и, не оглядываясь, направился вверх по улице. Задворки торговых рядов. Место, конечно, тихое, но не безлюдное. Какой смысл размещать тут лавку, да еще и без вывески?

– Мы только заглянем, – пообещала я.

– Жди здесь, – приказала кучеру Гэли и, повернувшись ко мне, призналась: – Как-то мне не по себе, лучше уж купить клинок у того лысого зазывалы.

– Нет уж, – я сделала несколько шагов, – его лавка не единственная в Льеже, – перепрыгнула замерзшую лужу. – На крайний случай спросим у мэтра Миэра и съездим завтра.

– Представляю себе выражение лица папеньки, – мечтательно протянула подруга. – Еще, чего доброго, лекаря вызовет, мне – так точно.

Я свернула за угол неказистой с виду постройки и остановилась. Двери с торца здания не было.

– Не то чтобы мне жалко золотой, но… – протянула Гэли. – Тот лавочник его явно не заслужил.

Я сделала еще несколько шагов и заглянула за угол, едва не поскользнувшись на накатанной, уводившей на соседнюю с Тисовой улицу тропинке. Люди здесь точно ходили. И часто.

– Иви?

Я нерешительно остановилась, потому что с той стороны дверь была. Хорошая, массивная, собранная из толстых досок и обитая железом. В центре желтел равносторонний крест. Пустырь со свалкой теперь находились по левую руку. Крики птицы стали отрывистыми и высокими.

– Иви, нет, – простонала подруга, но я уже схватилась за холодную латунную ручку, мимоходом отметив, что латунь – самый тугой из всех металлов, она на порядок неподатливее той же стали.

С одной стороны, я понимала, что делаю глупость и вряд ли графине Астер место в подобной лавке, да и вообще, любой другой девушке. Открою дверь, а за ней пара бородатых работяг грузит мешки с зерном. Или не пара и не с зерном… Может, лавочник неудачно пошутил над привередливыми покупательницами? Он же не думал, что они на самом деле поедут и тем паче полезут в дверь, которой нет на положенном месте. Так что все это не его дело, тут свои мозги надо иметь, а откуда они у леди?

А с другой стороны, вряд ли я смогла бы уйти, не заглянув в закрытую дверь. Любопыство порой губительней глупости.

Дверь отворилась без скрипа, и в лицо пахнуло теплом жаровен, ароматом свежего хлеба, горячего металла и табака. Посреди просторного зала стоял обросший бородой лохматый мужчина в безрукавке. В крепких руках он сжимал черный как ночь чирийский клинок. Я поняла, что все-таки мы пришли туда, куда нужно. А лохматый был в этом не так уверен.

Мужчина повернулся, кустистые брови поползли вверх, рука с клинком опустилась, надетая на голое тело безрукавка распахнулась… На груди вился серый рисунок чешуи.

– Мне жаль, – вместо приветствия сказала я.

– Поверьте, мне жаль куда сильнее. – Он улыбнулся в густую черную бороду. – Вам нужна помощь? Заблудились, леди?

Вошедшая следом за мной Гэли испуганно, но с немалой долей любопытства осматривала зал.

Просторная комната почти без мебели, ошкуренные бревна стен, шары светильников, чашка с травяным напитком на комоде в углу, рядом одинокий табурет и оружие, много оружия. Вот только, в отличие от лавки первого оружейника, оно не было красиво развешано на стенах, а крепилось к подставкам или лежало в многочисленных ящиках, что стояли вдоль стен. Продолговатые короба громоздились друг на друга, с некоторых были сорваны крышки, некоторые стояли заколоченными, словно в лавку только что завезли товар или, наоборот, увозили.

Большая карта Эры на стене. Девы, карта Эры!!! Две половинки полушарий: Аэра и Тиэра! Если это не одна из подделок, какие стали популярны в лавках путешественников, то, значит, стоит баснословных денег. Илберт очень хотел такую, слишком мало сведений сохранилось с тех времен, когда Эра была единой. На другой стене, прямо напротив карты, висел флаг князя – расправивший крылья сокол. Князь вел свой род от первого основателя Ордена рыцарей, прозванного Небесным воином.

Зал больше напоминал комнату отдыха в Илистой Норе, куда охотники забегали погреться и пропустить стаканчик, а не оружейную лавку.

– Нет. Мы не заблудились. – Я сделала шаг вперед… Ну ладно, маленький шажок. – Мэтр Гикар?

– К вашим услугам, леди. – Он изобразил пародию на поклон. – Вот, завершаю земные дела и передаю лавку другу.

– Мне нужна рапира, – проговорила я и, чтобы сразу пресечь ненужные «охи» и «ахи», вытащила и продемонстрировала ученический знак.

– Закройте дверь, на улице холодно, я не ем юных леди на обед, только на ужин.

Гэли поколебалась, но все же выполнила просьбу бородатого. Мужчина был в зале один и пока не собирался кидаться на нас с воплями. Но, как сказала бы бабушка, – еще не вечер.

– Поднимите руку, – попросил мэтр Гикар, и я послушно подняла ладонь. Гэли сделала один неуверенный шаг от двери, с интересом заглянула в ближайший открытый ящик. Черный клинок, выглядевший игрушкой в руках здоровяка, взлетел и опустился мне на локоть. Сердце замерло. – Вот так. – Агатовое железо легко коснулось ткани, словно он держал не шпагу, а указку, как учитель танцев. – Приподнимите плечо. Так… Кисти у вас слабые, значит, нужна рапира с облегченным сердечником. Будьте добры, наденьте перчатку, – попросил он, отходя к ящику, что стоял на полу прямо под картой.

– Зачем?

– Затем, что оружие из чирийской стали готово к настройке на хозяина, одно прикосновение, и рапира ваша навеки, но пока леди не заплатит… – Он многозначительно замолчал и перешел к соседнему ящику.

Я натянула на правую руку прохладный шелк. Всегда предпочитала перчаткам муфты: ткань не мешала магии, пока ее не превращали в преграду, пока не ставили на пути изменений. Руки у мага постоянно должны быть наготове.

– У вас узкие ладони, рукоять будет великовата и с непривычки может чуть проскальзывать, – продолжал рассуждать хозяин лавки. – Но при должной тренировке это можно обратить в плюс. – Он повернулся, в каждой руке у него было по рапире.

Мужчина взвесил клинки и протянул мне правый:

– Попробуйте этот, обычно я не ошибаюсь.

Я коснулась изящной, обмотанной светлой замшей рукояти, контрастирующей с тьмой металла – по слухам, чирийскую сталь закаляли в Разломе.

Странная лавка без витрин и портьер, выгодно оттенявших блеск металла, без драгоценных камней, лавка, хозяин которой давно мертв, но по какому-то капризу богинь продолжает дышать и разговаривать.

Черное железо бесшумно покинуло ножны, я подняла рапиру и сразу поняла разницу. Легкий изящный клинок казался продолжением руки. С таким надо не сражаться, с таким надо танцевать. Выпад, блок, разворот, удар… И мое, богини, уже мое, черное лезвие столкнулось с тем, что держал в руках мэтр. Его карие глаза смеялись.

– Я редко ошибаюсь. Вернее, никогда.

– Сколько? – выдохнула я.

– Тысяча золотых, – печально ответил бородач.

– Сколько? – охнула Гэли.

Я опустила руку, переход от восхищения к разочарованию был слишком быстрым. Тысяча золотых – стоимость парадного выезда вместе с четверкой лучших скакунов. Илистую Нору после смерти деда оценили в две с половиной…

– Но… но… – не нашла слов подруга.

– Леди, приди вы на неделю раньше, я бы сказал пятьсот, а с месяц – отдал бы за триста и улыбку, но с тех пор произошли два события…

– Вы заболели, – перебила Гэли. – И зачем вам деньги?

– Спасибо, что напомнили, – пробормотал он. – Это, – он обвел клинком зал, – принадлежит не мне одному, но, даже будь иначе, думаете, у мертвеца не может быть желаний вроде отделанного радужным деревом гроба?

– Ну… – смутилась подруга.

– Но я говорил не про это, – тряхнул головой Гикар. – Произошло два прорыва сквозь Врата демонов, стражи понесли потери. Разлом нестабилен, дорожные пошлины утроили, плюс личный налог князя на черные кости[3]3
  Черные кости – название чирийских клинков. Сталь, закаляющаяся в Разломе, приобретает черный цвет.


[Закрыть]. – Он развел руками, – При прорыве наши потеряли трех магов.

Все знали, что закалка черных клинков сложна и связана с риском. С очень большим риском. Но как его оценивают в денежном эквиваленте, я поняла только сейчас. Из Разлома в наш мир попадали демоны, погуляв пару недель по Ирийской равнине, они уползали обратно, оставляя после себя лишь боль и разрушения. Маги предполагали, что Разлом прошел неравномерно, черная трещина тянулась через всю Эру, а незваные гости норовили постучаться к нам только в определенных областях. Например, у Проклятых островов. Или напротив Врат. Они раз за разом пробовали на зуб оборону стражей Чирийского хребта, и иногда им удавалось прорваться. За этим «иногда» зачастую стояли тысячи жизней. Кровавая карусель тварей Разлома начиналась как раз от Врат, как называли выводивший к равнине перевал…

Я вложила клинок в ножны, хотя больше всего на свете мне хотелось топнуть ногой, забрать оружие и выписать вексель. И пусть папенька разбирается. Будь цена вдвое ниже, можно было бы попробовать. Но на тысячу графа Астера не разжалобишь. Вексель аннулируют, а покупка вернется к продавцу… Хотя нет, такого позора отец не допустит, скорее, рапиру повесят в оружейной Кленового Сада и будут рассматривать как вложение денег. Чирийские клинки куются только раз, потом их уже невозможно переплавить. А я останусь с тем же, с чем и пришла. Девы, как обидно.

– Простите, мэтр, – пробормотала я, вкладывая оружие в ножны.

– Не извиняйтесь. – Глаза мужчины стали грустными. – Могу предложить незаговоренную рапиру того же мастера.

– Незаговоренная у меня уже есть, – покачала я головой.