Текст книги "За год до смерти я встретил тебя"

На раковине стояла пустая ваза. Я набрал туда воды и опустил в вазу все пять гербер. Поставил ее на столик и присел на табуретку рядом с койкой. Харуна крепко спала, и я открыл один из альбомов.

Нашел море, которое она начала в мой прошлый визит. Голубое небо, белые облака и изумрудная вода. На ней прекрасно переданы белые барашки волн. В желтоватый песок воткнут радужный зонт, а под ним – два белых стула.

Как же она все-таки красиво рисует. Я бы этот лист с удовольствием вырвал и повесил у себя в комнате. А на следующем она уже успела нарисовать еще что-то.

Я решил добавить что-нибудь от себя, пока она не проснулась. Огляделся по сторонам в поисках вдохновения. И после недолгих раздумий решил, что изображу герберы, которые сам же и принес. Вот и карандаши тут же, на тумбочке. Минут через пятнадцать уже закончил. Сойдет – баллов на 78.

Обычно я не рисовал цветными карандашами, но мне неожиданно понравилось. Даже похвалил себя, что неплохо получилось. И тут Харуна проснулась.

– Акито-кун?..

Она села, протирая глаза.

– Ох, прости. Ты спала, и я собирался уходить.

– Да ничего. Надо же, ты и правда пришел. Спасибо. Рисовал?

– Ага. Прости, что взял альбом без спроса.

Я вернул его хозяйке.

– Цветы? А ты хорошо рисуешь.

– Разве?

В сравнении с ее работами мои – детские каракули. Сначала она рассмотрела рисунок, а потом заметила, что на столике стоит букет.

– Какие красивые. Это ты принес?

– Ну да. Герберы. На языке цветов они значат «надежда» или «движение вперед», – поделился я знанием, которое сам только что получил от продавщицы в магазине.

– Правда? Надежда… – прошелестела Харуна, взяв в руку оранжевую герберу.

Я сразу встревожился, что выбрал не те цветы. Если так подумать, то как раз надежды у Харуны нет. Зря я решил вложить такое значение в букет для человека, которому осталось жить всего несколько месяцев. У меня самого ситуация не лучше, и если бы мне подарили цветы, выражающие надежду, я бы их выкинул. Может быть, даже цинично растоптал. Я боялся узнать, с каким выражением она глядит на подарок.

– Спасибо. Я люблю цветы, и мне очень приятно.

Я все же осмелился поднять глаза. Харуна улыбалась. Впрочем, к ней вскоре вернулось прежнее безучастное и грустноватое выражение.

Похоже, я зря переживал. Вздохнул с облегчением.

– Кстати, знаешь такого Такаду? Вы вместе учились в средней школе. Теперь он мой одноклассник.

– Такада? – Харуна задумалась, сосредоточив взгляд на потолке. – Нет, не помню. А ты, получается, мой ровесник? Я думала, я старше!

Вот это да! Я тоже решил, что я ее старше.

– Сам удивился. Думал, что наоборот.

От такого заявления Харуна надулась.

– А Миуру-сан знаешь? Аяка Миура-сан. Она учится со мной в другой параллели, но мне сказали, что вы раньше дружили.

Харуна вытаращилась на меня с удивлением. Чуть что-то не сказала, но тут же плотно сжала губы.

– Так знаешь ее? – уточнил я, когда пауза затянулась.

– Угу. Знаю.

– Это ведь она вторая девочка на рисунке? – спросил я, но Харуна снова промолчала. Отвела взгляд и явно о чем-то задумалась. Наверное, не стоит ее расспрашивать на эту тему, поэтому я решил увести разговор в другое русло. Однако тут дверь отворилась.

В палату вошла медсестра лет сорока – сорока пяти. Видимо, проведать пациентку. Я тут же отошел к стене, чтобы не мешать.

– Надо же! Друг?

– Угу. Пришел навестить. Акито-кун.

– Ого. К тебе редко заходят друзья.

– Угу.

Медсестра быстро проверила капельницу и настроила оборудование. Я с восхищением смотрел за уверенными движениями.

– Если вдруг что, зови! – велела сестра и ушла.

Я заметил, что она держалась с Харуной очень по-свойски. Видимо, девушка и правда тут очень давно.

– Это моя мама, – объяснила Харуна немного смущенно.

Ах вот оно что! Наверное, хорошо оказаться в больнице, где работают родственники.

– Да? А ведь и правда вы похожи.

– Нам это часто говорят. Акито-кун, получается, ты тоже любишь рисовать? – С этими словами девушка перевернула страницу.

– Ну да, вроде того. В средней школе ходил в худкружок. И в старшей продолжил.

– А. И в университет тоже пойдешь учиться на художника?

Меня много кто об этом спрашивал. Эри, Сёта, друзья из кружка.

С тех пор как мне объявили, сколько осталось жить, я уже привык всех обманывать:

– Ага. Собираюсь.

– Здо́рово. Работа мечты?

– Пожалуй. Хорошо, если получится.

– Да.

На самом деле я ничего такого не думал. Про художника даже в голову не приходило. А в художественный вуз я не собирался, даже когда еще не знал о болезни. Просто рисовал, потому что нравилось. Собирался отучиться, как все нормальные люди, и устроиться в какую-нибудь приличную компанию. А теперь об этом можно и не думать.

Харуна взялась за цветные карандаши.

Я хотел спросить, что случилось с ее единственной подругой, Миурой, но передумал и засобирался домой. Солнце уже садилось. Если сейчас не поеду, мама опять начнет звонить и писать.

– Я еще приду.

– Ага. Прости, что все проспала. Буду ждать. И спасибо за цветы. – Харуна рассмеялась, сложив брови неловким домиком, и махнула рукой на прощание.

Я тоже махнул и закрыл за собой дверь.

* * *

На следующий день во время уроков я опять вспомнил про сайт, где мне написали самый интересный ответ, что надо встретиться с тем, о ком часто вспоминаю. Я-то, может, и встречусь, а для Харуны это непозволительная роскошь. Она бы и рада, но никуда не может выбраться. Ей остается только ждать, что человек придет сам.

В принципе, я понимал, почему она хочет поскорее умереть.

Она с детства заперта в больнице и не может ходить куда захочет. Наверное, ей в палате лишь чуть лучше, чем в тюрьме. Она провела там большую часть жизни, а теперь ей отмерили последний срок. Мне даже представить сложно, как это тяжело.

Я тоже догуливаю последние дни, но я хотя бы свободен. И в этом между нами огромная разница.

Если она часто кого-то вспоминает, то я приведу к ней этого человека. Наверное, ей покажется, что я лезу не в свое дело, но ведь имеет же она право увидеть того, о ком думает.

Об этом я и размышлял весь день до самого конца занятий.

После уроков отправился прямиком к классу «Д».

Если кого Харуна и хочет видеть, то наверняка вот эту вздорную красотку. Понятия не имею, что там между ними произошло, но я собираюсь уговорить ее сходить к старой подруге. Наверняка согласится.

Как раз, когда я добрался до нужного кабинета, Миура выходила из класса еще с тремя девчонками. Они обсуждали, не пойти ли им в караоке[15]15
  Караоке-кафе с отдельными маленькими комнатами – одно из популярнейших развлечений японских школьников, значительно более распространенное, чем в России.


[Закрыть].

Тут Миура увидела меня и остановилась.

– Как тебя там… Хаясака? Что-то нужно?

– Надо поговорить про Харуну, – объяснил я, и девушка раздраженно вздохнула.

– Девчонки, вы идите, я догоню, – попросила она у подруг, и те с хитрыми улыбками послушались, напоследок наградив меня многозначительными взглядами. – И что там с Харуной? – устало спросила Миура, теребя пряди. Привычка у нее, видимо, такая.

– Может, сходишь ее проведать?

– В больницу? Зачем?

– В смысле? Вы же подруги. Она хочет с тобой повидаться.

– Она так и сказала?..

– Не говорила, но наверняка хочет.

– А может, и не хочет.

На это мне не нашлось что возразить. Харуна и правда ни словом не обмолвилась, что скучает по Миуре. Я сам за нее решил.

– Ладно, схожу как-нибудь. Все, доволен? Тогда пока.

Но я поймал ее за руку, прежде чем она ушла.

– Как-нибудь – это когда?

– Да чего тебе надо! Как-нибудь.

– Ты разве не знаешь? Харуна…

Но я не договорил «скоро умрет». Наверное, Миура и правда не знает.

– Что? Есть что сказать – говори прямо, – процедила она, стряхивая мою руку.

– Ничего… – Я умолк под ее грозным взглядом.

– Ничего? Тогда пока.

Миура закинула сумку на плечо и умчалась.

Нельзя без спроса рассказывать, что Харуне осталось всего полгода. Мне кажется, такое человек должен рассказывать о себе сам.

После школы я опять поехал на автобусе не в ту сторону. Подумал, не заглянуть ли в цветочный, но, наверное, за день герберы не завяли, так что не надо.

Я проехал мимо и вышел у больницы.

Сегодня Харуна нашлась не в палате, а в комнате отдыха. Она запаслась карандашами и рисовала – хрупкая, как будто готовая растаять в воздухе. Я подкрался со спины и подсмотрел, что там такое.

Две девочки в ярких юкатах[16]16
  Летнее легкое кимоно. Хотя в повседневной жизни современные японцы предпочитают западную одежду, для летних фестивалей нередко выбирают традиционные наряды.


[Закрыть] и с бенгальскими огнями в руках[17]17
  Бенгальские огни и другие фейерверки – непременный атрибут летних фестивалей.


[Закрыть]. Наверное, маленькие Харуна и Миура. Может, она рисовала, чтобы не забывать далекие дни.

– Акито-кун?

Харуна обернулась, заметив, что за спиной кто-то стоит.

– Время появилось, вот решил заглянуть, – объяснил я, присаживаясь напротив.

– Да? Спасибо. – Девушка тепло улыбнулась и закрыла альбом.

– Как себя чувствуешь?

– Сегодня хорошо.

– Здорово.

Сегодня она в самом деле немного порозовела.

– Ты каждую свободную минуту рисуешь?

– Больше все равно заняться нечем. Что-то тут людно стало. Пойдем в палату?

Как раз тут пришли четыре шумных девчонки, на вид класса примерно из восьмого. Одна из них – в желтой пижаме. Видимо, ее-то и положили в больницу, и к ней в гости наведались три подружки. Все три – в одинаковых спортивных костюмах. Я думаю, они занимаются в одной секции.

Мы освободили кресла и ушли в палату. Нам вслед летел звонкий смех. Мне подумалось, что Харуна сбежала вовсе не от шума, а от зависти к той девочке в желтой пижаме. Харуна казалась такой одинокой.

Наверняка она бы обрадовалась, если бы к ней тоже приходили друзья.

Кого она бы хотела повидать? И как мне это выяснить?

В палате она села на койку. Все пять гербер, как будто встречая меня, повернулись чашечками к двери.

– Присаживайся, – предложила Харуна, и я устроился на табуретку возле койки.

Девушка раскрыла альбом и вернулась к тому рисунку с огнями. Девочек окружали радужные искры фейерверков, на которые художница не пожалела карандашей.

– Харуна, ты бы хотела еще что-нибудь успеть? – вдруг спросил я.

Рука девушки замерла, и она подняла на меня глаза.

– Успеть? Мм, вроде нет. Да и что толку?

Она права. Вряд ли ее уже отпустят из больницы. Даже ненадолго.

– Может, с кем-то встретиться?

– С кем бы… – задумалась девушка. Секунд десять спустя решила: – Да, пожалуй.

Я уже приготовился услышать имя Миуры, но девушка неожиданно сказала:

– С папой.

– С папой? А он что, тебя не навещает?

– Ну…

– Родители развелись?

– Можно и так сказать… – уклончиво ответила девушка, угрюмо опустив голову. Кажется, не хотела говорить, почему она его давно не видела. – Я бы хотела попросить у него прощения.

– За что?

Харуна умолкла ненадолго, но потом пояснила, уставившись куда-то в пространство:

– Он у меня всегда любил спорт и путешествия. И говорил, что очень хочет объездить с дочкой кучу разных мест и поиграть в разных парках.

– И что?

– Но с моим здоровьем далеко не уедешь, а про спорт и говорить нечего. Когда мы решили всей семьей куда-то поехать, мне по дороге стало плохо и пришлось возвращаться, – хмуро продолжала Харуна. – Он из-за меня нагоревался, поэтому я хотела попросить прощения. За то, что родилась такая слабая. И нездоровая. – Девушка окончательно понурилась. – Перед мамой, разумеется, тоже.

– Тут не за что извиняться. Ты не виновата, что заболела. И никто не виноват! – воскликнул я, отчасти убеждая и себя тоже. – И вообще, почему он к тебе не приезжает? Тебе же тут так плохо.

Тут я заметил, что в моем голосе сквозит гнев. Я злился не только на ее отца, но и на Миуру.

– Он не может, – тепло улыбнулась Харуна.

– Значит, я его приведу. Раз сам не может, я его заставлю. Только дай номер телефона или адрес.

Девушка покачала головой.

– Не надо, спасибо, – ответила она все с той же мягкой улыбкой. И добавила, когда на глазах выступили слезы: – Мы скоро увидимся.

* * *

О том, что отец Харуны умер, я узнал несколько дней спустя.

Я совершенно неправильно понял, что она имела в виду под «скоро увидимся». Решил, что у них все разрешилось и уже скоро он ее навестит.

В тот день я после школы опять отправился в больницу. В палате сидела ее мама, только не в медицинской форме, а в обычной одежде. Я застыл на пороге, не решаясь войти, но она позвала меня присесть рядом. Сегодня она не работала, поэтому с обеда сидела у дочери.

Та чувствовала себя неважно и все это время спала. Я устроился по соседству и заговорил с мамой Харуны, глядя в спокойное спящее лицо.

Мне хотелось узнать, какой Харуна росла.

Уже в начальной школе она из-за слабого здоровья часто пропускала занятия и вместо этого либо отдыхала дома, либо лежала в больнице. Но это я знал еще от Миуры. Мать же рассказала, что Харуна была доброй и очень семейной девочкой.

Как-то раз она соврала, что хорошо себя чувствует, чтобы порадовать отца и всем вместе съездить отдохнуть. По дороге упала в обморок и потом со слезами извинялась за то, что испортила первую семейную поездку. Всегда старалась держаться, чтобы родные за нее не переживали.

И вот в феврале шестого класса, когда до окончания начальной школы оставался всего месяц, отец погиб в аварии.

Это случилось по дороге в больницу, где он собирался проведать дочь. Вроде как проехал на красный свет.

Харуна винила в его смерти себя.

Мол, если бы только я не лежала в больнице, отец бы не разбился. И на красный свет он якобы проехал из-за нее. Он просто устал от бесконечных тревог. Поэтому не заметил, что загорелся красный. Наверняка ненавидел дочь за то, что принесла ему столько горя.

Вот что мне рассказала ее мама.

Когда я все это услышал, страшно разозлился на себя. Мы с ней мыслили в разных категориях. Ведь когда я узнал о болезни, в первую очередь страшно обиделся на родителей.

Меня обуяло не только отчаяние, но и негодование. Гнев я направил на себя, на отца с матерью и даже на врачей.

Почему у меня оказалась такая редкая гадость? Потому что родился у таких родителей. А врачи – наверняка бездари безрукие, раз даже операцию мне провести не в состоянии. Я ненавидел людей, которые не сделали мне ничего плохого.

А Харуна – нет. Она винила только себя. И когда я узнал об этом, то понял, какой же я еще ребенок.

Мама Харуны рассказала и про Миуру. Что это единственная подруга дочери. Она часто приходила к ним в гости, девочки гуляли в парке неподалеку и вообще были не разлей вода.

В последнее время Миура что-то совсем не показывалась, и мама Харуны по этому поводу тоже очень грустила.

Фейерверки и огни они в юкатах тоже запускали. Значит, на рисунке и правда они.

Потом мне рассказали о том, как обстоят дела у Харуны в последнее время. Она стала чаще улыбаться. Мама сказала, что абсолютно уверена, что это благодаря мне. Я попытался отнекиваться, но выяснилось, что Харуна много обо мне рассказывала. «Представляешь, Акито-кун опять приходил», «Акито-куну нравятся мои рисунки», «Сегодня он мне цветы принес». Всем этим Харуна делилась с мамой и при этом улыбалась.

Сама она в этот день так и не проснулась.

Мама даже пыталась ее разбудить: «Хару, Акито-кун пришел». Девушка на мгновение поморщилась, но потом снова уснула. Кажется, сегодня она чувствовала себя очень плохо. Хотя, возможно, ей никогда и не бывало хорошо. Может, она только притворялась.

– Ты уж, пожалуйста, не бросай ее. Хару очень ждет каждой встречи, – попросила ее мама перед тем, как я сел в лифт. А к чему мне отказываться от визитов? Наоборот: с Харуной мне намного легче. Я забываю обо всех тревогах.

– Я еще приду, – сказал я, поклонился и ушел.

* * *

– Акито, ты в последнее время поздно возвращаешься. Что такое? – спросила мама, когда я переступил порог.

– С друзьями гуляю. Не переживай.

– С Сётой и Эри? Я очень волнуюсь, как бы что-нибудь не случилось, поэтому ты мне, пожалуйста, говори, куда вы идете, ладно?

Я раздраженно вздохнул, запуская пальцы в волосы:

– Да какая разница с кем? Нормально все, не парься.

Я все равно постоянно торчу в больнице. Даже если мне внезапно поплохеет, ничего страшного. Я не дождался, что ответит мама, и убежал по лестнице в комнату.

Но тут же пожалел. Почему не получается нормально общаться с родителями? Все время злюсь, когда они проявляют чрезмерную заботу. Мне никогда не стать таким, как Харуна.

Я открыл альбом, чтобы отвлечься. Но ничего толкового не вышло. Только извел листы, вырвал их и выбросил.

Накрылся плотно одеялом и закричал.

В понедельник я почувствовал себя неважно и не пошел в школу, остался лежать. В десять утра все еще не распахнул шторы и глядел в потолок.

Ни вчера, ни сегодня я не выходил из комнаты. Хотел повидать Харуну, но провалялся в постели с легкой температурой. Я тоже постепенно умирал. Наконец я поднялся, чтобы раздвинуть шторы. В глаза ударил свет раннего лета.

Я вяло переоделся и выбрался из комнаты.

– Акито, ты в школу? А завтрак? – забеспокоилась мама, когда увидела, что я переобуваюсь в прихожей.

– Не голодный.

– Ну хорошо… А обед? Я пока ничего не складывала: думала, ты сегодня не пойдешь.

– Куплю чего-нибудь.

– Ну ладно…

Я открыл входную дверь, даже не попрощавшись, и захлопнул ее, прежде чем успела это сделать мама.

Сел в автобус. Почти пустой. Вышел там же, где обычно, и поплелся в школу.

Но остановился на полпути. Развернулся и вернулся к остановке.

Не пойду сегодня на занятия. Вместо этого загляну к Харуне. Я сначала застыл на месте, а потом меня будто затянуло в автобус, который шел к больнице.

Я вышел на остановку раньше и завернул в цветочный магазин – вспомнил, что во время прошлого визита цветы уже подвяли.

– Какие гости! Здравствуйте. Сегодня опять герберы? – Продавщица мгновенно меня узнала.

– Да. Как в прошлый раз: пять штук разных цветов, пожалуйста.

– Разных цветов, поняла. Прогуливаете школу, чтобы наведаться в больницу? – спросила она с озорной улыбкой.

– Вроде того.

– У вас там, наверное, подруга?

– Да.

– Правда? Тогда держите еще один цветок в подарок, – обрадовалась женщина и приложила к букету розовую герберу.

– Ого. Спасибо большое.

Я заплатил как за пять цветов, забрал все шесть и уже собирался уходить, как вдруг продавщица добавила:

– Ах да! У букета гербер в зависимости от числа меняется и значение. Пять ничего особенного не значат. Шесть – «я от тебя без ума». – Женщина довольно улыбнулась.

– Правда? Ха-ха-ха, – как можно неискреннее рассмеялся я и ушел. Думал вернуть бесплатный цветок, но вряд ли Харуна знает такие тонкости, поэтому можно подарить и так.

С этими мыслями я дошагал до больницы. С самого утра я ничего не ел, и желудок уже сводило. Но аппетита тоже не чувствовал, и мысли о еде его не разжигали.

– Ой! Акито-кун, ты чего так рано? А как же школа?

Я натолкнулся на Харуну в коридоре.

Судя по альбому под мышкой, она рисовала в комнате отдыха, а теперь возвращалась к себе.

– Укороченный день, – не моргнув глазом соврал я.

– Мм.

И мы пошли в ее палату. Харуна села на койку, а я – на табуретку.

– Мама передала, что ты приходил. Прости, что опять все проспала.

– Да ничего. Лучше вот, держи: я еще цветов принес.

Я налил воду в опустевшую вазу и поставил туда букет. Продавщица сказала, что срезанные цветы держатся всего неделю. Думаю, прошлые цветы уже завяли.

– Они же герберами называются, правильно я помню? Спасибо. – Харуна забрала у меня вазу и залюбовалась шестью цветами. – Акито-кун, ты от меня без ума?

У меня сердце аж удар пропустило от вопроса, который с широкой улыбкой задала Харуна.

– Что? С чего ты взяла?

– Мама в университете подрабатывала в цветочном магазине. Она мне рассказала все о герберах. И что на языке цветов шесть гербер значат «я от тебя без ума».

– Ого. А я и не знал. Вот оно, значит, как. Забавно.

Я притворился, что понятия не имею, о чем это она. И затаил обиду, пусть и небольшую, на продавщицу.

– Мама тебе что-нибудь рассказывала? – спросила Харуна, ставя вазу на тумбочку.

– Что-нибудь – это что, например?

– Она сказала, вы о многом говорили, пока я спала. Вот хочу понять о чем.

– А, ну, например, об отце.

– Да?

Мне не нравилось, куда повернул разговор, поэтому поспешил сменить тему:

– И еще про Миуру-сан. Что это твоя лучшая подруга. Ты же наверняка хочешь с ней увидеться?

– Не знаю, – ответила Харуна и отвернулась.

– Хочешь, позову ее?

– Да нет, не надо.

– Почему?

Она задумалась секунд на двадцать. В воцарившейся тишине у меня громко заурчало в животе, и всю неловкость как ветром сдуло.

Харуна захихикала и смиренно призналась:

– Знаешь, в детстве я считала, что когда вырасту, то обязательно поправлюсь. Утешала себя, что надо просто потерпеть, и тогда я вылечусь, – здесь она ненадолго замолкла. – И тогда я отблагодарила бы родителей за все добро и побывала бы везде, где хотела, но не могла, и маму с папой взяла бы с собой. Но я больна неизлечимо. Я никогда не стану взрослой, потому что умру раньше. Мама мне рассказала, наверное… где-то за неделю до выпускного из средней школы.

Я сглотнул комок в горле. Наверное, ее маме очень нелегко далось это решение.

– Представляешь, какой шок. Узнала, что умираю. Раньше я терпела, но когда узнала, что никогда не вылечусь, в голове прямо зазвенело от пустоты. Мне стало все равно, и я даже на выпускной не пошла. Кажется, врачи с самого рождения говорили, что я долго не проживу.

Я не знал, что и сказать, даже не охнул и не угукнул из вежливости.

Харуна же продолжала:

– С мамой мы тогда ужасно поругались, и Ае-тян[18]18
  Уменьшительно-ласкательный суффикс, как правило указывающий на очень нежное отношение к называемому человеку. Может употребляться по отношению к лицам обоих полов, однако к молодым людям реже, чем к девушкам, поскольку может восприниматься как иронический.


[Закрыть] я тоже наговорила гадостей. Так что не думаю, что она придет. – Харуна отвела глаза и выглядела совершенно несчастной.

– Так вот что случилось. Но, я думаю, если Миура-сан узнает, что тебе осталось недолго, то обязательно навестит, – наконец выдавил из себя я.

Но Харуна покачала головой:

– Не говори ей, пожалуйста. Не хочу, чтобы она за меня переживала. Нам обеим будет лучше, если мы больше не увидимся.

– Уверена? И не будешь жалеть? Это же твоя лучшая подруга. Я считаю, вам стоит обо всем честно поговорить.

То же самое касалось и меня. Собственные слова отдались в груди болью.

– Да нет, не надо, – повторила Харуна и умолкла.

Я, конечно, дал ей мудрый совет, а сам ни черта никому про болезнь не рассказал. В том числе и самой Харуне.

– Знаешь, – наконец нарушила молчание девушка, – я уже говорила, но я правда хочу поскорее умереть. И переродиться. Раз в этой жизни мне выпало столько боли, то в следующей наверняка повезет и мне достанется здоровый организм. Так что хватит. – На мгновение ее губы скривились в бледной и неловкой улыбке. – Прости, что завела такой мрачный разговор. Хочешь, телевизор включу?

Она нажала кнопку на пульте. Мы попали на новостной выпуск о старшекласснице, которая сбросилась с крыши. Харуна безразлично смотрела в экран, а я не представлял, что за мысли роятся у нее в голове.

Вечером я размышлял, что следовало ей сказать. «Нельзя думать о самоубийстве»? Но этот совет бумерангом прилетал и по мне, поэтому я не нашел в себе решимости его озвучить. Сам еще недавно искал, как легче уйти из жизни.

Я так ярко помнил одиночество и тоску в ее глазах, что сон совершенно не шел.

На следующий день я вновь отправился к Харуне. Только уже после уроков, которые честно отсидел от начала до конца.

– Хочу на крышу, – сказала она вдруг, прямо посреди разговора в палате.

Я несколько напрягся: она же не собирается оттуда прыгнуть? Но оказалось, что она частенько туда поднимается, чтобы развеяться.

На крыше разбили цветочные клумбы, от которых и в самом деле посветлело на душе. С нами тут отдыхало еще несколько пациентов и их родных. Некоторых в инвалидных креслах, видимо, вкатили сюда по пандусу.

– Правда тут хорошо? Это место – мой оазис. Хотела его тебе показать. Иногда я и здесь рисую, – гордо улыбнулась она.

– Правда. Сегодня еще и погода хорошая, вид отличный. Мне кажется, тут хорошо рисуется, – ответил я, и Харуна присела на свободную лавочку. Край крыши окружала высокая ограда, и я выдохнул с облегчением. Думаю, через него перемахнет разве что очень здоровый пациент.

– Отсюда еще закатом здорово любоваться. Зря альбом не прихватила.

Небо уже наливалось оранжевым.

– Хочешь, принесу?

– Да не надо.

Приятный ветерок красиво колыхал волосы Харуны. Мне казалось, что время здесь течет медленнее и спокойнее. Мне захотелось, чтобы солнце так и не село, а осталось висеть над горизонтом. Даже подумалось почему-то, что этот прекрасный закат исцелит мое сердце. Что за глупая мысль.

– Хорошо тебе, Акито-кун. Вся жизнь впереди.

– Неправда, – буркнул я.

– Правда, конечно. Проживи долго-долго за нас обоих.

Я не ответил. Харуна удивленно вскинула брови. Но больше ничего не добавила.

Я стал ездить к ней почти каждый день. Сразу после занятий уходил из класса и садился на автобус. Иногда даже сбегал с последнего урока. У меня никогда не было большой компании, поэтому я редко строил конкретные планы на выходные. Просыпался до полудня и сразу же ехал в больницу. Когда очередные герберы вяли, покупал новые, пять штучек, и относил подруге. Харуна, кажется, немного расстраивалась, что их не шесть.

Продавщица в магазине прозвала меня Герберой-куном. Похоже, она давала цветочные прозвища всем таким покупателям-однолюбам.

Как-то раз передо мной из магазина вышла девушка, и про нее продавщица весело сообщила:

– Это Лилия-сан.

– Надо же, – только и ответил я.

Иногда во время моих визитов Харуна спала. А я и не будил, потому что очевидно, что в такие дни она себя чувствовала хуже обычного.

Тогда я молча одалживал альбом и около часа рисовал, а если она так и не просыпалась, уезжал домой. К ее работам примешалось немало моих. Ни одна из них по уровню даже близко не тягалась с рисунками Харуны, на контрасте они смотрелись каракулями. Но Харуна всегда отзывалась о них очень лестно.

Только рядом с ней у меня смягчалось сердце. Я забывал тревогу, грусть и гнев. Сам не заметил, как часы, проведенные с Харуной в тесной палате, превратились в мой светоч.

* * *

– Акито-кун, смотри, мама подарила мне телефон! – похвасталась Харуна беленьким смартфоном, когда я в очередной раз пришел ее проведать. – Теперь смогу тут же звать маму, если вдруг что, и с тобой можно переписываться, так что я давно хотела. Это мой первый телефон, и я не очень понимаю, как им пользоваться, так что мама купила такой же, как себе, только другого цвета. Правда здорово?

Она светилась от радости.

Харуна не знала, как заводить новые контакты, поэтому я записал номер телефона и все остальное сам.

Такой модели у меня никогда не было, и пришлось немного повозиться. Заодно заметил, что у нее в галерее около тридцати снимков.

– А можно посмотреть фотографии?

– Да, пожалуйста.

В основном там оказались герберы, снятые с разных ракурсов. И несколько черных кадров. Сто процентов случайно закрыла камеру пальцем.

Еще там затесались неудачные селфи с чересчур близкого расстояния, которые, видимо, вообще получились случайно. Судя по тому, что она их не удалила, она просто не знала как.

Один раз она явно включила функцию серии снимков. По крайней мере, такой вывод напрашивался, когда я увидел последовательность из гербер, смазанного нечто и условного потолка. Предполагаю, что она активировала режим случайно, а когда за первым щелчком затвора последовали другие, от неожиданности выронила телефон. Как представил, невольно прыснул от смеха.

– Чего смеешься? – озадаченно спросила Харуна.

– Да так, ничего. Красивые фотки.

Я вернул ей телефон, и вдруг девушка навела камеру на меня и щелкнула.

– Сохраню твою фотографию, – хитро прощебетала она.

Со следующего дня мне стали приходить от нее сообщения, похожие на записи в дневнике:

«Утречка! Какая сегодня славная погода. Я вот только что поела. Делать нечего, рисую. А ты на занятиях?»

«Привет. Я сегодня неважно себя чувствую, если не хочешь – не приезжай».

«Утра. Сегодня полна сил, гуляю по крыше. Наснимала кучу фоток. Но не понимаю, как их приложить к письму, так что объяснишь при встрече, хорошо? Кстати, герберы завяли».

В общем, теперь я знал, как она там, и меня это радовало.

«Яблочного сока хочу. Прихвати по дороге. И альбомы заканчиваются». Это она, видимо, писала маме, а прислала мне.

Мы переписывались каждый день. Со временем она научилась ставить смайлики, и вскоре ее сообщения ничем не отличались от умилительных писем сверстниц.

С тех пор как мы начали общаться по телефону, я в самом деле голову потерял. Теперь и правда был от нее без ума. Когда думал о ней, забывал о болезни. В моем беспросветном отчаянии засиял свет Харуны. Она исцелила мою душу.

Может быть, боги решили напоследок показать несчастному умирающему старшекласснику прекрасный сон.

Я считал, что мне больше нельзя любить. Какой смысл влюбляться умирающему? Даже если на его чувства ответят взаимностью, второй человек останется с разбитым сердцем.

Я считал, что любовь, конец которой уже предрешен, – это пустая трата времени. Но, может, на самом деле не так уж и плохо влюбиться. По крайней мере, в Харуну точно можно. Раз мы оба скоро умрем, то никто не в обиде.

Наша история закончится, когда один из нас умрет. И я назвал ее «Любовь с обратным отсчетом».