Текст книги "Дама с букетом гвоздик"

Глава 16

Следующее утро было чудесным и морозным, с высоким чистым небом и сверкающим над городом солнцем. Кэтрин, чьи вчерашние непостижимые эмоции сменились искренним и глубоким чувством благодарности, сидела за письменным столом в своем номере и писала домой. Она уже сообщила Уолтерсу телеграммой хорошие новости с инструкциями насчет банка и теперь осторожно обрисовывала ход событий в письмах ему и своей матери.

Едва она закончила, как в дверь постучали, – ей доставили радиограмму. Открыв ее, она прочла:

ПРИБЫВАЮ ПОНЕДЕЛЬНИК ЕВРОПОЙ НА ПРЕМЬЕРУ НЭНСИ ТОЧКА ЖАЛКОЕ ОПРАВДАНИЕ ТОЧКА ПРИЕЗЖАЮ ЧТОБЫ ЗАБРАТЬ ТЕБЯ ДОМОЙ ТОЧКА ЛЮБЛЮ ЧАРЛИ

Итак, Чарли наконец-то выполнил свою угрозу! Улыбка Кэтрин, когда она прятала листок с радиограммой, стала шире, но в то же время в глазах мелькнула озабоченность. Почему-то ей было приятно думать о том, что она снова увидит Чарли, он был таким неутомимым, таким замечательным другом. Но увы, ему не на что надеяться! Если раньше она мало что могла ему предложить, то насколько меньше она могла дать ему сейчас! И все же она колебалась. Чарли был убежищем, своего рода маяком, чтобы не разбиться о скалы, всегда рядом, когда он нужен. Разве Чарли не был решением проблемы ее любви к Мэддену, простым и разумным ответом на все ее страхи?

Секунду-другую она сидела в задумчивости, отчего снова испытала приступ меланхолии. Затем, встав, она вложила письма в конверты, наклеила марки и опустила в почтовый ящик на ее этаже. Вернувшись, она подошла к окну. Хотя печаль оставила след на ее лице, Кэтрин поразилась острой свежей красоте дня. И как здорово было снова почувствовать, что она твердо стоит на прочном финансовом берегу! Как это получилось, осталось загадкой.

Эшер купил миниатюру, конечно, не для себя, а для клиента. Бреге подозревал Джо Шарда, питсбургского сталелитейного магната, от имени которого обычно действовал Эшер. Шард покупал картины прерафаэлитов для нового особняка, который он себе построил, но вполне можно было допустить, что его вдруг потянуло к более ранней школе. И все же, кто бы ни был покупателем, это не имело никакого значения; деньги изменили ход судьбы Кэтрин, и теперь, глубоко внутри, она была твердо убеждена, что больше ничто и никогда не повернется вспять.

Зазвонил телефон.

– К вам мистер Мэдден, мисс Лоример. Позволить ему подняться?

Для Кэтрин это было полной неожиданностью – она замерла, в то время как кровь медленно отхлынула от ее лица. И снова в груди зародился так хорошо ей знакомый стук, отдающийся в горле.

– Да, – сумела она наконец сказать. – Пусть поднимется.

Вполне логично, что он оказался здесь, в ожидании премьеры Нэнси, но даже звука его имени, произнесенного по телефону, было достаточно, чтобы вызвать у Кэтрин бурю эмоций, в которой смешались мука и радость.

Мэдден вошел с необычной для него прямолинейностью, но почему-то забыл пожать ей руку. Он стоял в нескольких шагах от нее, его глаза смотрели на Кэтрин со странной пристальностью.

– Нэнси в театре, – сказала Кэтрин. – Она так много работает, что я ее почти не вижу. Но я сообщу ей о вас, прямо сейчас.

– Не надо, – тихо произнес он. – Я увижусь с Нэнси позже.

Она остановилась по пути к телефону. Он был еще более сдержан, чем обычно, отчего что-то пугающе завибрировало у нее в груди. Полная тревоги, она все же выдавила улыбку.

– Когда вы прибыли?

– Только что. Ехал всю ночь из Кливленда. – Он поджал губы, но голос звучал на удивление беспечно. – Кэтрин, я хочу кое-что сказать вам, если вы не против.

Она вдруг напряглась, как будто действительно испугалась, и пристально посмотрела на него. Его лицо, изможденное и осунувшееся, при внешней бесстрастности несло следы какого-то серьезного несчастья. Он был одет небрежней обычного, мял в руках шляпу. Внезапно болезненная мысль, которая уже приходила Кэтрин в голову, превратилась в абсолютное убеждение. Она инстинктивно почувствовала, что Мэдден попал в какую-то финансовую передрягу.

Сколько раз она уже отмечала, что он тратит больше, чем может себе позволить. Только на днях она упрекала Нэнси по этому поводу. В Грейсвилле он должен был содержать мать и дом, помогать всем своим бедным родственникам. И теперь, вернувшись в Кливленд после этого долгого и дорогостоящего отпуска, он, скорее всего, обнаружил, что его бизнес пошатнулся, не дает прибыли или, возможно, вообще потерпел крах. Уже не важно, почему у нее сложилось это стойкое впечатление, но оно объясняло причину явной встревоженности Криса. Только что пережив такой же собственный опыт, она испытала сильный прилив сочувствия к Крису, а вместе с тем и желание помочь ему, облегчить, если сможет, его бремя. Она взяла инициативу на себя.

– Послушайте, – сказала она, маскируя свое намерение напускной веселостью, – нет смысла оставаться дома в такой день. Если вам больше нечего делать, приглашаю вас на обед.

– На обед? – повторил он таким тоном, как будто это было последнее, чего он ожидал.

– Да, на обед, – твердо повторила она. – Тогда и поговорим. И раз это необходимо, то сделаем это должным образом. Вы выглядите ужасно усталым. Глоток свежего воздуха пойдет вам на пользу. И Нэнси все равно не освободится раньше четырех часов. У меня идея. Давайте поедем вверх по Гудзону в гостиницу «Медвежья гора». Сегодня такое солнце и небо, что там будет славно.

Его лицо просветлело. Он снова повторил ее слова:

– Да, будет славно.

Последовала пауза, которая, казалось, на время вернула его в реальность. Он добавил:

– Я закажу машину.

– Нет, – решительно ответила она. – Это я приглашаю. Если вы собираетесь швыряться деньгами, то забудьте об этом.

Она позвонила портье, попросила подать машину, и десять минут спустя, уютно завернувшись в пледы, они уже устроились на заднем сиденье длинного темного лимузина, мощно прокладывающего себе путь сквозь поток машин и выезжающего через мост Джорджа Вашингтона на западный берег реки. Ближайшие пригороды быстро остались позади, и вскоре, мчась по левому берегу Гудзона, они оказались на открытой местности. Внизу текла великая река, вздувшаяся из-за снегопадов в горах. Слева уходили назад холмы, заросшие кустарником и соснами и увенчанные сверкающими шапками снега. Воздух был арктически чистым, дорога твердой, как железо, все было залито прекрасным хрустальным сиянием.

Кэтрин едва ли понимала, почему ей пришла в голову идея этой поездки, на которую время года, в общем-то, наложило вето. Возможно, это была попытка вернуть атмосферу Вермонта. Возможно, инстинкт подсказал ей, что там будет хорошо. Во всяком случае, нельзя было не испытать восторга от развертывающейся картины, и Кэтрин бросила на Мэддена быстрый дружеский взгляд.

– Вы не жалеете, что поехали? – спросила она, постаравшись, чтобы это прозвучало непринужденно.

Не глядя на нее, он ответил:

– Нет! Я очень рад.

Она улыбнулась и, по контрасту вспомнив свой вчерашний кошмар, рассказала ему о своих блужданиях по пустынному пляжу и о счастливом завершении этой странной истории.

– Итак, вы продали миниатюру, – сказал он, когда она закончила. И, помолчав, добавил: – Что ж, я очень рад.

– Да, у меня сейчас есть деньги, – легко ответила она. – Сейчас как раз подходящий момент, чтобы давать в долг.

Но ее реплика, которая давала ему повод обсудить его собственные дела, была пропущена мимо ушей. Он молчал, даже не попытавшись продолжить разговор, – его голова была чуть наклонена вперед, как будто он был занят какой-то тайной и навязчивой мыслью.

Далеко впереди громоздились каменные уступы утесов, затем они внезапно расступились, как будто отодвинутые гигантской рукой, и открылась еще более прекрасная панорама волнистой долины и реки. Далее лимузин свернул от берега налево и по частной дороге, обогнув подножие Медвежьей горы, подъехал к гостинице. Здесь снегопады были сильнее, и на нижних склонах мальчишки катались на лыжах. Их крики звучали как выстрелы из мушкетов.

Кэтрин и Мэдден вышли на морозный винный воздух. Сухой снег на подъездной дорожке заскрипел у них под ногами. Пожилой швейцар в меховой шапке и рукавицах провел их в холл и вверх по широкой сосновой лестнице, где висели ящики с экзотическими бабочками – странным напоминанием в этот арктический полдень о томных августовских днях. Они вошли в столовую, просторное, наполовину бревенчатое помещение, оформленное наподобие охотничьего домика, с оленьими рогами на стенах и огромным камином в форме полумесяца, где пылали здоровенные поленья.

Во время своего предыдущего визита в Америку Кэтрин была здесь в середине лета, когда туристы и проезжающие мимо автомобилисты до отказа забивали выжженную солнцем столовую, но, хотя и тогда ей нравилось это место, сейчас Кэтрин оказалась более чем очарованной его пустынным загородным великолепием. Возможно потому, что шел уже третий час дня, они были здесь одни, и стол им накрыли прямо перед великолепным камином, а из окна открывался поразительный вид на всю панораму гор.

Обед был простым, но вкусным: южный суп-пюре, стейк из вырезки, ананасовые оладьи и кофе. И все же Мэдден ел мало. Он был все так же молчалив, но внимателен к Кэтрин, его глаза по-прежнему смотрели на нее с той же темной, непроницаемой энергией. Под этим пристальным взглядом Кэтрин почувствовала, как на нее накатывает слабость. После более продолжительной, чем обычно, паузы она сказала, попытавшись улыбнуться:

– Мы ведь приехали сюда, чтобы поговорить?

– Да, – не сразу кивнул он. – По крайней мере, как я уже упоминал, я должен кое-что сказать вам, Кэтрин.

Она быстро опустила глаза. Он произнес ее имя таким тоном, что у нее внутри все перевернулось. Она всей душой хотела помочь ему и была готова тут же облегчить ему жизнь.

– Вы в затруднительном положении, – поспешно сказала она. – Я вижу это по вашему лицу. Но знайте, я сделаю все, что в моих силах. – Она неловко замолчала. – Скажите мне, это деньги?

Хотя выражение его лица почти не изменилось, на переносице пролегла морщинка недоумения. Он с удивлением и в некотором замешательстве уставился на нее, затем медленно покачал головой:

– С чего вы это взяли, Кэтрин? У меня столько денег, сколько надо. Да, у меня их предостаточно.

Ровное безразличие его тона было убедительней любых эмоций. Не было никаких поводов сомневаться в его словах. Она мгновенно поняла, что ошиблась. Тогда зачем они здесь? Дрожь пробежала по ее телу. Она не могла встретиться с ним взглядом.

Он говорил спокойно, как человек, который констатирует неопровержимый факт:

– Все сложнее, Кэтрин, гораздо сложнее. Дело в том, Кэтрин, что я люблю вас.

Она сидела совершенно неподвижно, музыка каких-то невероятных эмоций звучала в ее крови. В комнате больше никого не было. Тепло камина расслабило ее, наполнило ощущением восхитительного благополучия.

– Я думал, что люблю Нэнси, – продолжал он тем же сдержанным и ровным тоном. – Но это было просто увлечение. Потянуло к хорошенькому личику после всех тех лет, что я просидел на работе. Молодость, Средиземноморье и все остальное. Меня повело. До встречи с вами я этого не понимал. Но теперь я знаю, Кэтрин. Это настоящее, то, что бывает раз в жизни. Я никогда не думал, что так может быть, Кэтрин. Я боролся с этим, но бесполезно. Даже если это никуда не ведет, я должен вам сказать. Я люблю вас. Да, Кэтрин, я люблю вас.

Она не могла этого вынести. Оторвав взгляд от стола, она, глядя в сторону, сказала задыхающимся голосом:

– Нет, это неправда.

– Это правда, Кэтрин.

– Этого не может быть. Это невозможно. Как вы могли… как вы могли только подумать о подобном?

Она едва осознавала, что говорит. Слезы затуманили ей глаза. Вслепую она встала из-за стола и направилась к окну.

– Простите, Кэтрин. Я просто должен был признаться. Я пытался сопротивляться этому, но ничего не вышло.

Он поднялся и последовал за ней, с умоляющим видом встав рядом. Снаружи пошел снег. Невесомые хлопья проплывали мимо окна легко и неосязаемо, как тени. За их бесконечным занавесом вся природа была безмолвна и недвижна. Деревья застыли, как часовые в овечьих тулупах, словно оледенев. Небо было шафранового цвета, и под его чашеобразной необъятностью простиралась земля, белая и сверкающая. От тишины и красоты этого места Кэтрин стало еще больнее. Она прижала руку ко лбу. Она чувствовала себя подавленной и бессильной.

– Оставьте меня, – прошептала она. – Пожалуйста, оставьте меня.

Снова воцарилась тишина, решающая и напряженная. Снежинки все еще порхали, парили, как крошечные белые птицы из космоса.

– Кажется, я понимаю, – мрачно сказал он наконец. – Все это только с моей стороны. Вы не любите меня?

Последний рубеж ее сопротивления рухнул. Сердце билось так, что мысли путались. Трепет и нежность наполнили ее. С тихим всхлипывающим стоном она повернулась к нему:

– Крис! Вы же знаете, я люблю вас всем сердцем.

И в следующий миг она оказалась в объятиях Криса, ее губы покорились его губам, из ее глаз потекли слезы. Она прильнула к нему. Невыразимое счастье нахлынуло на нее. Все это не могло вместиться в ее сердце. Затем с криком она вырвалась.

– Мы не можем, Крис. Это невозможно! Мы должны подумать о Нэнси.

Теперь он был бледнее, чем она. Он сжал ее руку так, словно был готов никогда ее не отпускать.

– Мы должны подумать о нас. Мы любим друг друга. Только это имеет значение.

Рассудок возвращался к ней. Хотя все ее существо было надломлено и подавлено, она отчаянно боролась за свое «я».

– Имеет значение не только это. Нэнси любит вас. От этого никуда не деться. Никогда, никогда, никогда! У вас есть долг перед ней, и у меня тоже.

Он стиснул зубы в знак протеста.

– Но послушайте, Кэтрин, дорогая. Вы любите меня. Вы принадлежите мне.

– Я вас послушаю, Крис, – ответила она. – Но сначала вы должны послушать меня. Мы не можем принадлежать друг другу. Вы принадлежите Нэнси. Вы же знаете, как я забочусь о ней. Я не могу нанести ей такую рану. Никогда! Никогда! И вы, если подумать, тоже не сможете.

Он молчал, его лицо исказилось страданием. Он глянул ей в глаза, которые твердо смотрели на него, и быстро отвел взгляд. Снаружи за оконными стеклами мягко, безжалостно валил снег.

Кэтрин, сдавленно всхлипнув, отвернулась и начала собирать свои вещи для отъезда. Что-то прощальное в ее действиях обезоружило его. Он стоял рядом с ней так близко, что ощущал благоухание, исходящее от ее волос. Он затаил дыхание, а затем растерянно воскликнул:

– Я знал, что так будет, Кэтрин, с той минуты, как решил признаться вам. Но по крайней мере, мне легче от мысли, что я вам действительно небезразличен.

Она не ответила, но снова посмотрела на него. Его поразила строгая красота ее глаз. Нежная мука в этих глазах заставила его замолчать. Его сердце окаменело. Повернувшись, он вышел вслед за ней.

Глава 17

Поездка обратно в Нью-Йорк была молчаливой пыткой. Мэдден почти не говорил, он неподвижно сидел в углу машины. Кэтрин смотрела прямо перед собой, уткнув подбородок в мягкий мех пальто, она была бледна. Она так и не поняла, как смогла вернуться в свой номер, не сломавшись и не утратив остатки самообладания. Но наконец они оказались в безопасном окружении огней и людей.

Было пять часов. Нэнси вернулась из театра, прихватив с собой Бертрама, Паулу Брент и Джона Сидни. Подали коктейли, и Нэнси, весело допивая вторую порцию, пришла в восторг при виде Мэддена.

– Привет, дорогой, – громко и радостно воскликнула она, никого не стесняясь. – Я думала, что ты приедешь завтра. Это слишком мило. Ну-ка обними меня да покрепче.

У Нэнси было явно приподнятое настроение. Она не заметила ни нерешительности Мэддена, застывшего в дверях, ни борьбы, отразившейся на его лице. Когда он заставил себя податься вперед, она обвила руками его шею и прильнула губами к его губам.

– Я так рада видеть тебя, дорогой, – с удовлетворенным вздохом сказала она. – У меня был ужасный день. Бертрам гоняет нас, как собак. Это как раз то, что мне было нужно.

Ее щеки слегка порозовели, а глаза блестели. Все еще обнимая его одной рукой, она притянула его к себе и улыбнулась, глядя ему в глаза.

На минуту стало тихо. Кэтрин смотрела в сторону. Ее лицо, все еще бледное, было внешне спокойным, но губы дрожали, словно от боли.

Паула Брент, живописно восседавшая на высоком стуле, не без недоумения переводила взгляд с Мэддена на Кэтрин.

– Где это вы двое были? Выглядите такими измученными и ледяными, как будто только что спустились с гор.

Кэтрин почувствовала, что остальные тоже смотрят на нее. Она пожала плечами.

– На самом деле, – сказала она отстраненно, снимая перчатки, – мы были в горах. Мы отправились на обед вверх по Гудзону. Там, наверху, среди снегов, было чудесно.

– Гудзон! – воскликнул Сидни недоверчивым тоном. Это был пресный юноша с волнистыми волосами цвета соломы, в элегантной одежде. Его брюки даже на коленях сохраняли идеальные складки. – Боже правый! – добавил он с таким видом, будто изрек нечто сверхостроумное.

– Нет! Мне это кажется интересным, – вежливо пробормотала Паула. – Надеюсь, вы не попали в лавину. Дай мне сигарету, Джон.

Кэтрин чуть покраснела. Теперь даже Бертрам смотрел на нее. Но с сознанием своей правоты, которую ничто не могло поколебать, она направилась прямо к Нэнси и села рядом с ней.

– У тебя был тяжелый день, моя дорогая? – тихо спросила она.

Нэнси оживленно кивнула, покачивая пустой бокал в свободной руке.

– Просто тихий ужас для всех нас. Слава богу, премьера в понедельник. Берти гоняет нас, как гончих псов. Вроде я уже говорила это, верно? Ну, типа: «Опля! Опля! Прыгай через обручи, не то кнутом получишь!» Но теперь, когда Крис здесь, я чувствую себя не так уж плохо. Мы сходим куда-нибудь и хорошо проведем время. Просто прекрасно проведем время. Хочешь коктейль, Кэтрин?

Кэтрин отказалась. После ледяной чистоты воздуха у Медвежьей горы жаркое, пропитанное запахом духов и курева помещение вызвало у нее легкую тошноту. Она заметила, что Мэдден тоже не стал пить.

– Ты доволен тем, как идет подготовка спектакля? – повернулась она к Бертраму.

Он рассмеялся, вытянув ноги и с рассеянным видом уставился на свои ботинки:

– Был ли я хоть когда-нибудь доволен? Одно могу тебе сказать. Эта твоя дерзкая племянница не совсем испорчена.

Нэнси скорчила Бертраму гримасу:

– Похвала от директора манежа. Опля! Кто-нибудь, включите радио. После такого, я думаю, мы должны немного повеселиться.

Молодой Сидни включил радио, и Нэнси, высвободив руку, быстро улыбнулась Мэддену и начала накладывать макияж, ее движения были выверенными и точными, цвет помады абсолютно соответствовал алой эмали на ногтях.

Очень приятное, живое лицо, решила Кэтрин, изучая Нэнси новым и придирчивым взглядом; брови, возможно, слишком тонкие, а губы немного капризные, но лоб умный, глаза сверкают. И ее поза, при всей своей демонстративной изысканности, показалась Кэтрин на удивление безыскусной и трогательно юной. Она внутренне вздрогнула. Она никогда не причинит боль Нэнси, никогда, никогда, никогда. Нэнси могла быть избалованной, даже эгоистичной, слишком жесткой и разумной не по годам. И все же она еще оставалась ребенком. Она обретет и здравый смысл, и более глубокие чувства. Брак с Мэдденом даст ей это, а также более широкое, более серьезное понимание смысла жизни.

– Так как насчет повеселиться? – требовательно спросила Нэнси. – Кто-нибудь услышал меня? Я хочу побывать в разных местах. Давайте поужинаем в «Рейнбоу рум» и послушаем этих новых тирольских певцов.

Выражение лица Мэддена оставалось непроницаемым. С некоторым трудом он сказал:

– Мне как-то не хочется никуда отправляться сегодня вечером, Нэнси.

– Альпинисты немного устали! – глянув через плечо, томно прокомментировала Паула.

– О нет, милый, – запротестовала Нэнси, слегка надув губки, – ты не можешь так подвести мамулю. Мамулин сынуля должен слушаться!

Даже Бертрам рассмеялся. Нэнси не без юмора вставила быстро освоенную американскую идиому[22]22
  В оригинале «sugar baby» – буквально «сладкий малыш».


[Закрыть]. Но Мэддена, задумчиво уставившегося в пол, это, казалось, не позабавило. Глубоко внутри в нем бушевала ожесточенная борьба. Наконец, однако, почувствовав на себе взгляд Кэтрин, он кивнул.

– Хорошо, Нэнси, – сказал он. – Я еду.

Все встали, собираясь уходить, Нэнси взяла Мэддена под руку, Сидни быстро допил то, что оставалось в бокале, Бертрам помог Пауле надеть пальто. Но Кэтрин, решительно сославшись на головную боль, осталась в номере. Она хотела, чтобы Мэдден и Нэнси побыли вместе. Она молилась, чтобы этим вечером у них все наладилось. Она истово молилась об этом.