Текст книги "Апостол. Русский перевод и комментарии архимандрита Ианнуария (Ивлиева)"

Герои веры
В Неделю 1-ю по Пятидесятнице, всех святых

Братия, ³³ верою (праведники) побеждали царства, вершили правосудие, получали обещанное Богом, заграждали пасти львам, ³⁴ гасили мощь огня, избегали острия меча, обретали силу в немощи, становились крепкими в бою, обращали в бегство вражеские полчища. ³⁵ Некоторые матери получали своих умерших сыновей воскресшими. Другие же, отказавшись от освобождения, были замучены до смерти, чтобы встретить лучшее воскресение. ³⁶ Иные терпели издевательства и пытку бичеванием, иные – оковы и темницу. ³⁷ Их побивали камнями, перепиливали пилами, убивали мечом; они скитались в овечьих и козьих шкурах, терпели лишения, гонения, муки. ³⁸ Те, кого был недостоин целый мир, блуждали по пустыням и горам, по пещерам и пропастям земным. ³⁹ Но никто из них, признанных Богом как свидетели веры, не получил обещанного вознаграждения, ⁴⁰ потому что Бог предусмотрел нечто лучшее для нас, и совершенства они достигнут вместе с нами.

¹ Вот почему и мы, окруженные таким великим облаком свидетелей, сбросим с себя всякое лишнее бремя и путы греха, чтобы быть стойкими участниками предстоящего нам забега, ² взирая на Зачинателя и Завершителя веры, на Иисуса, Который ради ожидавшей Его радости не устрашился позора, претерпел крест и воссел одесную престола Божия.

Евр 11:33–12:2

Весь отрывок из Послания к Евреям, который читается сегодня, – о вере. Поэтому представляется нелишним немного поговорить о том, что же означает слово «вера».

Христианин исповедует свою веру словами Символа, утверждая, что он верит в Единого Бога Отца, в Господа Иисуса Христа, в Духа Святого, во святую Церковь… Но что он при этом имеет в виду? Предполагается ли, что он верит в существование Бога Отца, Иисуса Христа, Святого Духа и Церкви? Разумеется, это так. Разве верующему не приходится иногда слышать: «Как ты можешь верить в Бога? Я, например, не верю, что Бог существует! Да нет никакого Бога!» За словом «вера», которое употребляется в таком контексте, стоит мысль об «уверенности» в существовании чего-то или кого-то, не данного в непосредственном чувственном опыте. В нашем случае речь идет об уверенности в существовании Бога, Которого мы не видим как какой-то предмет этого мира. Такое умственное, можно сказать, философское понимание слова «вера» в Священном Писании встречается только один-единственный раз, а именно в нашем Послании к Евреям: «Вера есть… уверенность в невидимом» (Евр 11:1). Однако для человека библейских времен такое понимание веры не было характерным. Мало кому приходило в голову сомневаться в существовании Бога (или хотя бы божественного, богов – у язычников). А у кого все же такие сомнения возникали, того считали просто больным, безумным, лишенным разума. Так, например, в Псалмах Давида говорится: «Сказал безумец в сердце своем: “Нет Бога!”» (Пс 13:1; 52:2).

Вера для библейского человека Ветхого Завета означала не «уверенность в существовании Бога» – об этом и речи не было, – а «верность» Богу. Верить Богу – значит быть верным Его заповедям, Его Закону, данному через Моисея. На библейском языке такая вера/верность называется «праведностью». Праведный – тот, кто верен Богу, Его заповедям. Это идеал ветхозаветного человека. Многочисленные примеры такой самозабвенной веры перечислены в Послании к Евреям, начиная от Авеля и Ноя, через Авраама и Моисея до великих царей, пророков и героев прошлого.

Праведные люди своей верностью Богу «побеждали царства» и «обращали в бегство вражеские полчища». Достаточно вспомнить Гедеона, который с тремястами воинами одержал победу над значительно превосходящими их по численности врагами, угрожавшими Израилю (Суд 6–7). И подобных примеров множество. Верные служители Божии шли на страшный риск, преодолевая огромные трудности ради исполнения задач, возложенных на них Богом.

Апостол перечисляет дивные дела и чудеса, которые совершались ветхозаветными праведниками силою их веры. Он вспоминает царя Давида, который «творил суд и правду над всем народом своим» (2 Цар 8:15); вспоминает Даниила, брошенного в ров со львами и оставшегося невредимым (Дан 6:22); вспоминает трех отроков, которые «ходили посреди пламени, воспевая Бога и благословляя Господа» (Дан 3:24). Новыми и новыми примерами апостол напоминает своим читателям о великих делах веры, способной даже воскрешать умерших, как это произошло с пророками Илией и Елисеем, которые вернули к жизни умерших сыновей двух несчастных женщин (3 Цар 17:20–23; 4 Цар 17:20–23).

Но еще большее впечатление на читателя производят примеры великого мужества и стойкости веры, о которых нам сообщают древние авторы. Верующие предпочитали принять мучительную смерть, но не предать Бога и не отступить. Какие картины предлагает нам история! Без содрогания и восхищения невозможно читать о тех нечеловеческих испытаниях, которые выпадали на долю мучеников веры. Апостол приводит все эти примеры с целью укрепить дух тех христиан, к которым он обращается с посланием. Им приходилось очень нелегко в ситуации противостояния как языческому, так и иудейскому окружению. А ведь близилось время еще более тяжких испытаний верности, время государственных преследований христианской Церкви, время уже не ветхозаветных, а новозаветных мучеников. Примеры древнего героизма хорошо было бы помнить и нам, живущим в несравнимо более спокойное время.

Необходимо также помнить, чем мы обязаны стойкой верности ветхозаветных праведников. Они сохранили для нас веру в единого Бога. Более того, если бы ветхозаветная вера оказалась слабой и вообще перестала бы существовать, то как мог бы родиться в мир обещанный Богом Спаситель?

Да, сыновья упомянутых в послании женщин были воскрешены пророками Илией и Елисеем. Но… мы прекрасно понимаем, что их возвращение к жизни было временным: в свое время каждый из них все равно умер. Так, принеся себя в жертву, умерли и все великие мученики, и все праведники Ветхого Завета. Они умерли, не получив обещанного, в ожидании «лучшего воскресения». Святитель Иоанн Златоуст поясняет: «Уже прошло столько времени, как они остались победителями, и еще не получили награды. <…> Что же делать Авелю, который прежде всех победил и остается неувенчанным? Что Ною? Что другим, жившим в те времена и ожидающим тебя и тех, которые будут после тебя?» Но почему они должны ожидать награду за свои подвиги? Апостол отвечает: «Потому что Бог предусмотрел нечто лучшее для нас, и совершенства они достигнут вместе с нами». Здесь приоткрывается великая тайна спасения всего человечества, начавшегося с пришествием в мир Иисуса Христа, Сына Божия, спасения, которое завершится во время Второго Христова пришествия, всеобщего воскресения, Суда и общего торжества в обновленном мире, в Новом Творении. Такова цель, таково совершенство.

Великая Жертва Христова отверзла врата Царства Божия для всех – для ветхозаветных праведников и для нас, живущих в Новом Завете. Но каким великим преимуществом мы обладаем перед ветхозаветными свидетелями веры! Ведь мы благодаря Воскресению Христову уже знаем об отверстых вратах Царствия, а они еще не знали! Об этом говорил Иисус Христос: «Истинно говорю вам, что многие пророки и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Мф 13:17). Боговоплощение, Крест, Воскресение и Сошествие Духа Святого открыли новую страницу веры. И это было настоящей революцией, водоразделом между двумя религиозными эрами человечества. Полнота откровения Бога в Иисусе Христе показала, что никакие подвиги человеческой верности и праведности – даже самые героические – к совершенству этот грешный мир не привели, и привести не в состоянии. Царствие Божие, «лучшее воскресение» – не плод усилий человеческих, но дар Божественной жертвенной любви, открытой нам в Спасителе. Не люди спасают себя своею верностью и праведностью, сколь бы прекрасными ни были их деяния, но спас людей Бог. И нам остается только довериться Богу, вверить себя Ему, взирая на Воскресшего Спасителя Иисуса Христа, начало и конец, Альфу и Омегу нашей веры. Так слово «вера», с рассуждений о которой мы начали, в христианстве понимается не просто как «уверенность в существовании», и даже не как «верность», но как «доверие». Доверие же невозможно вызвать в себе произвольно. Оно приходит, оно – таинственный и благодатный дар Святого Духа. Нам он дан, и в этом наше несказанное блаженство.

Закон Божий и язычники
В Неделю 2-ю по Пятидесятнице

Братия, ¹⁰ слава, и честь, и мир всякому делающему добро, во-первых, иудею, потом и эллину! – ¹¹ Ибо нет лицеприятия у Бога. ¹² Итак, все, кто вне Закона согрешили, вне Закона и погибнут, и все, кто под Законом согрешили, по Закону судимы будут. ¹³ Ибо праведны у Бога не слушатели Закона, но исполнители Закона – те оправданы будут. – ¹⁴ Ведь когда некоторые язычники, не имея Закона, по природе исполняют повеления Закона, то они, не имея Закона, сами себе закон. ¹⁵ Вот они и покажут, что дело Закона написано в их сердцах, и свидетельствовать об этом будут также их совесть и мысли, которые, возражая друг другу, станут обвинять их или защищать, – ¹⁶ в тот День, когда Бог, согласно моему Благовестию, через Христа Иисуса будет судить то, что сокрыто в людях.

Рим 2:10–16

Прочитанный отрывок из Послания апостола Павла к Римлянам труден теоретически, в богословском отношении, но понятен и приемлем для всякого человека, который обладает врожденным чувством справедливости. Действительно, как не принять слова апостола о том, что Бог «воздаст каждому по делам его» (Рим 2:6)? «Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое…Слава, и честь, и мир всякому делающему доброе» (Рим 2:9–10)? Но с другой стороны, разве не сам же апостол Павел утверждал, что «человек оправдывается не делами Закона, а только верою в Иисуса Христа… ибо делами Закона не оправдается никакая плоть» (Гал 2:16)?

Попытаемся разобраться в этом видимом теоретическом противоречии. И первое, на что следует обратить внимание, – та духовная реальность, которая для апостола Павла не требует доказательства, ибо основана на его личном опыте. Реальность эта состоит в том, что вера в Искупителя и Спасителя Иисуса Христа открывает сердце человека для благодати Духа Святого, той благодати, которая преображает искаженную грехом человеческую природу – сердце, ум, совесть, поступки. Обретя Духа Христова, апостол мог воскликнуть: «Уже не я живу, но живет во мне Христос!» (Гал 2:20). В Духе Святом человек следует не голосу греха и непослушания воле Божией, но приносит «плод Духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание» (Гал 5:22–23). Для людей веры не нужен Закон, который и выражает волю Божию, и принуждает исполнять ее. «На таковых нет Закона» (Гал 5:23). То добро, которого требует Закон, творится людьми веры без принуждения, свободно, по велению преображенного сердца. Поэтому вера, по мысли апостола Павла, которая не проявляется в делах человека, есть абсурд. Это и не вера вовсе. Он сказал бы даже, что веру человека вообще можно видеть только в делах его.

Но как обстоит дело с теми людьми, которые жили до Христа и сегодня живут, не зная о Христе, не просвещенные Его Благовестием спасения? Ведь таких людей до Христа существовало со времен Адама великое множество, да и ныне их едва ли не больше? Апостол Павел, как человек, вскормленный библейской традицией, видел мир, не знавший и не знающий Иисуса Христа, разделенным на две группы людей: иудеев и эллинов. Иудеи – это те, кто верили в Бога Творца и Промыслителя и подчинялись Закону Моисея. Наименование же «эллины» для апостола не означает только «греки». В силу того, что Римская империя того времени глубоко впитала в себя именно греческую, эллинскую культуру с ее языком, религиозными воззрениями, с ее философией, наукой и искусством, множество языческих народов, населявших империю, объединялись для апостола в одном понятии «эллины», равносильном понятию «язычники». Итак, иудеи и эллины. Иудеи имели Закон, данный им Богом и записанный для того, чтобы все могли читать и слушать его, стараясь верно следовать воле Божией, в нем выраженной. Известно, что иудейская нравственность признавалась и высоко ценилась населением Римской империи. Эллины не имели подобного Божественного Закона, написанного на каменных скрижалях и в строках Писания. Но ведь известно, что и не верующие в Бога язычники способны на добрые дела и высоконравственные героические поступки ничуть не меньшие, чем имеющие Закон иудеи. Этот факт апостол Павел объясняет тем, что язычники имеют некий нравственный закон внутри самих себя. Они «сами себе закон». И здесь апостол едва ли не цитирует мысль, высказанную задолго до него Аристотелем: «Человек обходительный и свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон» (Никомахова этика IV, 14). Этот закон написан не на скрижалях каменных, но на скрижалях их сердец. Об этом свидетельствуют не только их добрые дела, но также их совесть – тот нравственный «судия» внутри человека, который строго оценивает человеческие поступки. Да, совесть неотъемлема от нравственной природы человека, она существует в каждом человеке, в том числе в язычнике. «Бессовестных» людей не существует. Это мы только так говорим о людях, которые творят зло, не считаясь с принятой нравственностью и с голосом своей собственной совести. Совесть же выражает себя в «мыслях» о делах человека (в сомнениях, в самоосуждении, в самооправдании). Мысли могут осуждать дела человека и говорить ему: «Ты поступаешь плохо». В таком случае человек ощущает «укоры совести», чувствует себя внутренне уязвленным. Мысли могут оправдывать дела человека и говорить ему: «Ты поступаешь правильно, по совести». В таком случае человек ощущает внутренний мир. Дела же человека направляются его свободной волей либо по совести, либо против нее.

Однако нам следует помнить о том, что после грехопадения Адама люди живут уже не в раю, но еще не в Царстве Божием. Они живут в мире зла, в котором все несет на себе печать греха. Грехом повреждена вся человеческая природа, в том числе и его природное нравственное сознание, то есть его совесть. Разумеется, повреждена не окончательно, но все-таки повреждена. Поэтому апостол и пишет, что исполняют нравственные заповеди Закона не все язычники, но лишь «некоторые», лучшие из них, и, конечно, не всегда, но иногда.

В своем Послании апостол Павел полемизирует с иудеями, которые полагали непременным условием спасения принадлежность к избранному Богом народу и признание Закона Моисея. Нет, утверждает апостол, непременным условием спасения является не природная принадлежность к тому или иному народу и не знание Закона Моисея, но исключительно вера в Иисуса Христа, в Котором искуплен от рабства греху весь Адамов род – как иудеи, так и язычники. Иудеи, по своей греховной воле нарушающие данный им Закон, ничем не лучше язычников. Ни те, ни другие не могут претендовать на освобождение от наказания Божия. Иудей будет судим как человек, знавший Закон; язычник – как человек, которому Богом было дано, хотя бы отчасти, внутреннее сознание нравственного закона. Бог будет судить людей по тому, что они знали, и по тому, что они имели возможность знать. Если же нравственные требования Закона в своем существе известны язычникам, то иудеи со своей записанной Торой ни в чем не превосходят язычников. Во всяком случае, ссылка на Тору не защитит их на грядущем суде, перед которым все будут равны. Такова аргументация апостола Павла в его полемике с враждебно настроенными по отношению к его благовестию иудеями.

Итак, всякий человек судится по его делам: добрые они или злые, иначе говоря, праведны они или неправедны. Более того, суд Божий не таков, как суд человеческий. Как писал святой Иоанн Златоуст, «люди могут судить одни явные дела, а Бог будет судить и тайное». Кто устоит перед таким судом? Перед Богом «нет праведного ни одного» (Рим 3:10) – ни язычника, ни иудея. Так – до Христа и вне Христа! Поэтому мы (с нашими человеческими понятиями) не смеем предвосхищать решение Высшего Судии. Кто будет оправдан, а кто осужден, не нам дано судить, а Ему. Нам же, христианам, остается только благодарить Бога за данную нам благодать во Христе и возгревать дарованный нам Дух, преображающий не только наши дела, но и наши сокровенные мысли.

Вера и знание
В Неделю 3-ю по Пятидесятнице

Братия, ¹ мы верою оправданы, и потому у нас теперь мир с Богом через Господа нашего Иисуса Христа, ² через Которого у нас есть также доступ верою к той благодати, в которой мы стоим и хвалимся надеждой на славу Божию. ³ И не только. Но также хвалимся страданиями, зная, что страдание ведет к терпению, ⁴ терпение к стойкости, а стойкость к надежде. ⁵ А надежда нас не посрамит, потому что в наших сердцах – любовь Божия, излившаяся в них Духом Святым, нам данным.

⁶ Ибо Христос, когда мы были еще бессильными, в назначенное время умер за безбожников. ⁷ А ведь едва ли кто умрет даже за праведника; разве только за очень доброго праведника кто и решится умереть. ⁸ Но Бог явил Свою любовь к нам, потому что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками. ⁹ Поэтому, оправданные ныне Его Кровью, тем более мы будем спасены Им от гнева. ¹⁰ Ведь если нас, врагов, Бог примирил с Собою смертью Сына Своего, то, примиренных ныне, тем более спасет нас в жизни Его.

Рим 5:1–10

Как ни странным это может показаться, тема предлагаемого к размышлению отрывка – отношение веры и знания. Что есть вера? На чем она основана? Имеет ли она какие-нибудь разумные основания? Часто приходится слышать утверждение «верую, ибо нелепо». Этот броский афоризм Тертуллиана часто воспринимают чуть ли не как христианский догмат и призыв борьбы с рациональностью. Но истинно ли утверждение, будто вера противоположна человеческому разуму? Судя по Посланию к Римлянам, апостол Павел так не считал. Вера для него вовсе не была эмоциональным порывом. Напротив, апостол знал, что вера постоянно требует опытного и разумного подтверждения в искушениях и в опасности ее утраты.

Подобно Аврааму, мы имеем обетование Божие, обещание спасения и вечной жизни. Мы верим ему. Но реальность, в которой последнее слово всегда остается за смертью, постоянно ставит под вопрос обещание жизни. Кто из нас скажет о себе, что он абсолютно свободен от сомнений? Апостол Павел в Послании к Римлянам серьезно размышляет над этой проблемой, ибо он мыслит как реалист.

На это указывает уже его словоупотребление. Ведь когда он говорит «спасаться», «быть спасенным» или «спасение», то при этом он подразумевает спасение как преодоление смерти, которое произойдет только в конце времен, и при этом произойдет телесным, видимым образом. А до того времени наше спасение постоянно остается под вопросом. Действительность и смерть видимы, а спасение невидимо, внешне не проявлено. О нем можно говорить только в образе надежды. Иногда такое расхождение между данностью и ожидаемым снимается мистическим энтузиазмом, восторгом, некими эмоциональными всплесками, которые принимаются за состояние спасения. Но для апостола Павла такой иррациональный самообман был совершенно невозможен. Что же тогда может придать основательность нашей вере в спасение?

Сначала апостол Павел говорит о нашем живом христианском опыте в настоящем. И на вопрос, почему мы абсолютно уверены в нашем спасительном будущем, он отвечает: «Потому что любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам». Так, именно любовь Божия – основание нашей надежды на спасение.

Однако начинается все с «мира» и «благодати». Эти ключевые слова обозначают желанное и дарованное в вере спасение. Вспомним, как апостол Павел приветствует христиан в начале каждого из своих посланий: «Благодать вам и мир от Бога Отца нашего, и Господа Иисуса Христа». Далее апостол наряду с прошлым («оправданные верою») и настоящим («имеем мир», «стоим в благодати») обращается к будущему времени, в котором и осуществится наше спасение. Глядя в будущее, апостол Павел настолько в нем уверен, что рискует написать: он «хвалится». Он хвалится «надеждой на славу Божию», то есть уверенностью в том, что он некогда примет участие в славе Божией, в Его жизни, в непреходящем сиянии близости Божией. Такая «похвала», такая радость за себя не есть бахвальство, не есть дерзость, но своеобразный вид восхваления Бога, на Которого направлена наша вера и наша надежда.

Последующие строки показывают, что эта радость похвалы не умолкает и там, где, по человеческим понятиям, ей совсем не место, а именно в «скорбях», то есть во всевозможных страданиях и нуждах, постигающих верующего в этом злом мире. Они переносимы только потому, что он твердо знает: слава Божия вскоре положит неизбежный конец страданиям века сего. И здесь апостол прибегает к такому способу аргументации, который называется «цепочкой заключений». Вообще-то «доказательства» апостола сами по себе нельзя назвать строгими логически. Но все построение отрывка, его торжественность, приподнятость придает ему характер убедительности и настроение радостной уверенности.

В своей «цепочке заключений» (страдания – терпение – стойкость – надежда) апостол следует традиции библейской Премудрости, которая предполагала созревание человека в испытаниях, предполагала, что в человеке существуют душевные силы сопротивления жизненным ударам. Но уверенность апостола Павла зиждется не на этих естественных душевных силах человека. Решающим для него является переживание любви Божией. Не нашей любви, а любви Божией! Именно в ней находит завершение взятая из ветхой Премудрости «цепочка заключений». Любовь Божия овладевает нами в нашем «сердце». Согласно библейской антропологии, слово «сердце» лишено сентиментальной окраски. Сердце – это сердцевина, умный центр нашей личности. Присутствие любви Божией в нас свидетельствует о себе Духом Святым.

Но почему мы знаем об этой любви? Может быть, наша уверенность в любви Божией есть результат некоего мистического озарения, доступного только религиозно одаренным личностям? Ничего подобного! Согласно рассуждениям апостола Павла, наша уверенность в любви Божией коренится, во-первых, в самой истории, точнее в верующем знании истории распятого за нас Иисуса Христа, как воплощения любви Божией к нам. Во-вторых, наша уверенность вырастает из самого опыта наших страданий. Наш опыт свидетельствует нам, что благодаря благодати Божией можно жить и побеждать враждебную нам реальность. Но этот опыт – печать на нашем знании. Сначала знание, а потом опыт, ведущий к вере. «Как призывать Того, в Кого не уверовали? как веровать в Того, о Ком не слыхали?» (Рим 10:14). В начале отрывка апостол Павел говорит о нашем живом опыте веры, а далее он изображает логику веры, то есть то, как вера вырастает из размышления над историческим явлением Христа, над Его смертью и воскресением, из размышления о Боге.

Какую же логику использует здесь апостол? Дважды он прибегает к традиционному для его времени способу умозаключения «от легкого к тяжелому» (то есть от несомненного к еще более несомненному). «Ведь если нас, когда мы были врагами, Бог примирил с Собою смертью Сына Своего, то тем более, примиренных ныне, спасет нас в жизни Его». С человеческой перспективы предание Иисуса на смерть за грешников должно казаться безумием, парадоксальным выражением невероятной любви. При этом апостол Павел исходит из эллинистической этики дружбы с ее высокими идеалами. Так, у Сенеки читаем: «Для чего я обретаю друга? Для того, чтобы у меня был кто-то, за кого я мог бы умереть» (Сенека, Письма к Луциллию I 9:10). Разумеется, апостол Павел реалист и поэтому скептично относится к столь высоким эллинистическим идеалам дружбы. Он знает, что жертвенная смерть даже за очень доброго и праведного человека – дело очень редкое и требует чрезвычайной решимости. На фоне такой реальности смерть Иисуса Христа за неправедных и безбожных тем более должна показаться соблазном и безумием (ср. 1 Кор 1:23). Но для апостола Павла именно на Кресте обнаруживается вся безмерность Божественной любви, которую нельзя измерить никакими человеческими мерками. Это любовь ко врагам. Бог заступился за Своих врагов! Он сделал их Своими друзьями. Если так, то тем более на грядущем Суде Он дарует нам, ныне Его друзьям, спасение и жизнь. Любовь Божия не нуждается ни в какой причине, ибо она – абсолютное добро. Любовь Божия – абсолютна и безусловна, как абсолютен и безусловен Сам Бог, ибо Бог есть любовь!