Текст книги "О молитве"

Книга первая
О молитве

Часть первая
О молитве

Молитва есть бесконечное творчество, высшее всякого иного искусства или науки. Чрез молитву входим мы в общение с Безначальным Бытием. Или иначе: жизнь Самосущего Бога входит в нас по этому каналу. Молитва есть акт наивысшей мудрости, всепревосходящей красоты и достоинства. В молитве – святое упоение нашего духа. Но пути сего творчества сложны. Тысячи раз переживем мы и пламенное устремление к Богу, и повторяющиеся отпадения от Света Его. Часто и многообразно ощутим мы неспособность нашего ума подняться к Нему; иногда будем стоять на грани как бы безумия и с болезнью в сердце высказывать Ему наше бедственное состояние: «Ты дал мне заповедь Твою – любить, и я принимаю ее всем моим существом; но вот, во мне самом не обретаю силы этой любви… Ты есть Любовь; прииди же Ты Сам и вселись в меня, и совершай во мне все то, что Ты заповедал нам, ибо заповедь Твоя неизмеримо превышает меня… Изнемогает мой ум постигать Тебя. Не может мой дух проникнуть в тайны жизни Твоей… хочу во всем творить волю Твою, но дни мои истекают в безвыходных противоречиях… Страшусь потерять Тебя за те злые мысли, что в сердце моем; и страх этот распинает меня… Прииди же и спаси меня утопающего, как спас Ты Петра, дерзнувшего пойти к Тебе навстречу по морским водам (ср.: Мф. 14, 28–31).

По временам нам кажется, что действие молитвы слишком медлительно: несоразмерно краткости нашего существования; и крик вырывается из груди: «Поторопись!» Он не всегда сразу откликается на наш призыв. Как некий плод на дереве, Он оставляет душу нашу быть опаленною солнцем, вынести удары холодных и жгучих ветров, томиться жаждой или выносить потоки дождей. Но если мы не выпустим из рук наших край Его ризы, то увидим благой результат.

Нам необходимо пребывать в молитве возможно большее время, чтобы Его непобедимая сила проникла в нас и сделала бы нас способными противостоять всем разрушительным влияниям. И когда возрастет в нас сила сия, тогда радость надежды на окончательную победу воссиявает в нас.

* * *

Молитва непременно восстановит в нас то Божественное дыхание, которое «вдунул Бог в лице Адама» и в силу которого «Адам стал душею живою» (Быт. 2, 7). Молитвою возрожденный дух наш начинает удивляться великой тайне Бытия. И особый восторг могучим потоком заливает наш ум: «Бытие! Какая чудная тайна… Как оно возможно?.. Дивен Бог, и творение Его дивно». Переживем мы смысл слов Христа: «Я пришел для того, чтоб (люди) имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10, 10). Избыток! И это воистину так.

Но снова и снова о том же: жизнь сия парадоксальна, как парадоксально все учение Господа: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лк. 12, 49). Всем нам, сынам Адама, необходимо пройти чрез сие небесное пламя, пожигающее корни смертоносных страстей. Иначе не увидим мы сей Огонь преложившимся в Свет новой жизни, потому что в нашем падении горение предваряет просвещение, и не наоборот. Итак, благословим Господа и за опаляющее действие Его любви.

Мы многого еще не знаем, и все же хоть и отчасти (1 Кор. 13, 9), но ныне и нам ведомо, что для нас нет иного пути для того, чтобы стать «сынами воскресения» (Лк. 20, 36), сынами Божиими, чтобы соцарствовать с Единородным. Как бы ни был болезнен процесс нашего воссоздания, чрез какие бы то ни было терзания и подчас агонии проводил нас Бог, – все в конце станет благословенным. Если приобретение научной эрудиции требует долголетнего, напряженного труда, то стяжание молитвы еще и несравненно большего.

* * *

Когда Евангелие и Послания становятся нашей повседневной реальностью, тогда мы начинаем ясно видеть, насколько наивными были наши прежние представления о Боге и жизни в Нем. Таинственна Премудрость данного нам Откровения: оно далеко превосходит человеческое воображение. «…Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2, 9). Даже малейшее прикосновение к нам Божественного Духа является славою, не сравнимою с содержанием жизни без Бога.

Подлинная молитва, единящая нас с Всевышним, есть не что иное, как свет и сила, сходящие на нас с небес. Она по сущности своей трансцендирует наш план. В этом мире нет источника энергии для нее. Если я хорошо питаюсь, чтобы тело мое было сильным, то плоть моя бунтует, и требования ее растут: ей не до молитвы. Если я смиряю плоть чрезмерным постом, то на некоторое время в болезненном воздержании создается благоприятная почва для молитвы, но затем тело изнемогает и отказывается следовать за духом. Если я общаюсь с хорошими людьми, то, случается, испытываю душевное удовлетворение, иногда же получаю новый психический или интеллектуальный опыт, но весьма редко импульс для глубокой молитвы. Если я одарен умственно для серьезной научной работы или для художественного творчества, то мой успех явится поводом к тщеславию, и становится невозможным найти глубокое сердце – место духовной молитвы. Если я богат материально и занят тем, чтобы использовать связанную с богатством власть, или возможность воплотить некоторые из моих идей, или удовлетворить моим эстетическим или душевным пожеланиям, то душа моя не восходит к Богу, как мы Его познали чрез Христа. Если я ухожу в пустыню, отрекшись от моих имений, то и тогда сопротивление всех космических энергий парализует мою молитву. И так без конца.

* * *

Истинная молитва к Богу истинному есть общение с Духом Божиим, Который молится в нас; Он дает нам знать Бога; Он возводит дух наш в состояние созерцания вечности. Как сходящая Свыше благодать, молитвенный акт превышает наше земное естество, в силу чего ему противится тленное тело, неспособное к восходу в сферу духа; противится интеллект, бессильный вместить беспредельность, колеблемый сомнениями, отталкивающийся от всего, что превосходит его разумение. Молитве сопротивляется социальная среда, в которой мы живем, которая организовывает свою жизнь и иными целями, диаметрально противоположными молитве. Молитву не терпят неприязненные духи. Но только она, молитва, возрождает тварный мир из его падения, преодолевая его косность и инерцию великим напряжением духа нашего в следовании заветам Христа.

* * *

Труден подвиг за молитву; меняются состояния нашего духа: иногда молитва течет в нас, как могучая река, иногда же сердце становится иссохшим. Но пусть всякое снижение молитвенной силы будет возможно кратким. Молиться – нередко значит высказать Богу наше бедственное положение: бессилие, уныние, сомнения, страхи, тоску, отчаяние – словом, все, что связано с условиями нашего существования. Высказать, не изыскивая изящных выражений и даже логической последовательности… Часто сей способ обращения к Богу явится началом молитвы-беседы.

* * *

Иногда мы будем в волнах Божией любви, которую по наивности поймем односторонне, как нашу любовь к Нему. Со мной так бывало: я не дерзал думать, что беспредельно великий Творец всего может Своим вниманием остановиться на мне, ничтожном и гадком. И я говорил: «О, если бы было возможно, чтобы Ты любил меня так – как я люблю Тебя… Видишь ли Ты, как сердце мое жаждет Тебя день и ночь? Склонись ко мне; яви мне Твое Лицо; сделай меня таким, каким Ты хочешь видеть созданных Тобою; таким, какого Ты, Всесвятой, сможешь принять и любить…» Я не знал, что говорю (Лк. 9, 33); я не смел подумать, что это Он Сам молится во мне.

* * *

Созерцать святость и смирение Бога – поражает душу, и она с великим благоговением внутренне поклоняется Ему в любви. Такая молитва переходит иногда в видение несозданного Света.

Чтобы мы познавали исходящие от Бога дары, Он, после посещения, оставляет нас на время. Странное впечатление производит богооставленность. В молодости я был живописцем (боюсь, что и до сих пор он не совсем умер во мне). Этот естественный дар пребывал внутри меня. Я мог утомляться, не иметь сил на работу, не быть вдохновенным; но я знал, что дар сей есть моя натура. Когда же Бог покидает, тогда ощущается некий провал в самом бытии; и не знает душа – возвратится ли когда-нибудь Ушедший. Он – иной по природе Своей; Он скрылся, и я остался пуст; и пустоту эту страшную переживаю как смерть. С Его приходом мне было явлено нечто прекрасное, милое сердцу, превосходящее мое самое дерзновенное воображение. И вот, я снова в том состоянии, которое раньше казалось мне нормальным, удовлетворительным, а теперь оно ужасает меня: представляется слишком животным-скотоподобным… Я был введен в дом великого Царя; я знал, что я родственник Ему, но вот опять я не больше, чем бездомный скиталец.

Чрез смену состояний познаем мы различие природных даров от тех, что нисходят как благоволение Свыше. Чрез покаянную молитву я удостоился первого посещения, чрез молитву же, но более горячую, я надеюсь возвратить Его. И действительно: Он приходит. Часто, и даже обычно, Он меняет образ Своего прихода. Так я непрестанно обогащаюсь познаниями в плане Духа: то в страдании, то в радости, но я расту. Увеличивается моя способность пребывать в прежде неведомой сфере более длительные сроки.

Стань твердо умом в Боге, и придет момент, когда бессмертный Дух прикоснется к сердцу. О, это прикосновение Святого святых. Его нельзя сравнивать ни с чем: оно восхищает наш дух в область нетварного Бытия; уязвляет сердце любовью, непохожею на то, что обычно мыслят люди под этим словом. Свет ее, любви сей, изливается на всю тварь, на весь мир людской в его тысячелетнем явлении. Любовь сия ощутима физическим сердцем, но по роду своему она духовная, нетварная, как исходящая от Бога.

* * *

Животворящий Дух Божий посещает нас, когда мы пребываем в состоянии смиренной открытости для Него. Он не насилует нашей свободы; Он окружает нас Своей нежной теплотой; Он приближается к нам так тихо, что мы можем и не заметить Его сразу. Не должно ждать, чтобы Бог ворвался внутрь нас силою, без нашего согласия. О, нет: Он уважает человека, смиряется пред Ним: Его любовь смиренная; Он любит нас не свысока, а как нежная мать своего больного младенца. Когда мы открываем для Него наше сердце, то непреоборимо сильно чувство, что Он нам «родной», и душа преклоняется пред Ним в умиленной любви.

* * *

Божественная любовь, которая есть глубинный характер живой вечности, в этом мире не может не страдать. Смягченному подвигом и посещением благодати сердцу бывает дано жить, пусть отчасти, любовь Христову, объемлющую всю тварь в бесконечном сострадании всему сущему. Ныне – я пленник Христа Бога. Я познал себя вызванным из ничтожества; по природе своей человек – ничтожество. Но, несмотря на сие, мы ждем от Бога сострадания и уважения. И вдруг, Всемогущий открывается нам в своем неописуемом смирении. Это видение умиляет душу, поражает ум, и мы невольно склоняемся пред Ним. И сколько бы мы ни стремились уподобиться Ему в смирении, мы видим себя бессильными достигнуть Его абсолютность.

* * *

Смирение Христово – всепобедительная сила. В своем истощении и служении нам оно не знает унижения: оно неизменно пребывает божественно-величественным в своем существе. Выражаемое в словах наших – оно представится противоречивым. Смирение есть атрибут Божественной Любви, которая в своей открытости для твари кротко принимает все раны от созданных Им.

* * *

Видение Бога ставит человека пред необходимостью внутреннего самоопределения по отношению к Нему. В существе своем всякое наше действие непременно или приближает нас к Богу, или, наоборот, удаляет. Отсюда всякое начинание совершается в страхе, именуемом Божиим. Боится душа не только явно недоброго дела, но и мысли, могущей опечалить Духа Святого, Которого она возлюбила. Невыразимо велика дистанция между нами и Богом. Мы видим себя недостойными Святого святых; сердце сокрушается от томительного сознания себя нищим. Не сразу понимаем мы, что именно это явление есть уже начало приближения к Богу. Первая заповедь блаженств – «Блаженны нищие духом» – как бы органически приводит к последующим степеням: к плачу, кротости, алканию и жажде правды, к милосердию, чистоте сердца, к первым живым восприятиям нашего богосыновства; что приводит нас к горестному конфликту с миром страстей, к разрыву с неищущим Царства правды; к гонениям, поношениям, злословиям и прочему. Когда противостояние христианского духа духу мира сего достигает своего апогея, тогда жизнь последователя Христа подобна распятию, пусть на невидимом кресте. Это время весьма страшное и вместе спасительное: чрез внутренние, нередко связанные и с внешними обстоятельствами, страдания нашего духа побеждаются страсти, преодолевается и власть мира над нами, и даже смерть – наступает уподобление распятому Христу.

* * *

Однако и на сей высшей ступени должно сохраниться смирение духа. Самый опыт покажет, что как только на смену ощущению «нищеты» приходит удовлетворение собою, так вся сия скала духовных восхождений рушится и дом наш опустошается (ср.: Мф. 23, 38): Бог уже не с нами. Так – доколе не смирится снова сердце и не воззовет к Нему с болью. Из этих смен переживаний душа постигает тайну путей спасения; страшится она всего, что противно смирению; молитва ее очищается; ум и сердце не увлекаются ничем посторонним, не желают ничего кроме Бога. Чрез молитву всем существом вливается в молящегося сила новой жизни. Дальнейший восход: начало познания об образе неземного бытия.

* * *

Наше земное существование обусловлено временем и пространством. Но что есть ВРЕМЯ? Возможны многоразличные определения: время есть «место» нашей встречи с Творцом; время есть процесс актуализации замысла Божия о твари: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 3, 17). Творение еще не закончено: «…ходите, пока есть свет, чтобы не объяла вас тьма, а ходящий во тьме не знает, куда идет. Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света» (Ин. 12, 33–36). Каждому из нас уделено некоторое «свое время»; короткое, но достаточное для обретения спасения. Творческая идея Бога в творении осуществляется: «…у Бога не останется бессильным никакое слово» (Лк. 1, 37). На Голгофе, умирая, Господь сказал: «Совершилось»… Придет другой момент, когда снова будет сказано подобное сему слово; о нем пишется в Апокалипсисе: «И Ангел… поднял руку свою к небу, и клялся Живущим во веки веков… что ВРЕМЕНИ уже не будет» (10, 3–6).

* * *

Доколе мы в этом «теле греха», а следовательно и в мире сем, дотоле не прекратится аскетическая борьба с «законом греха», действующим в нашей плоти (ср.: Рим. 6, 6; 7, 23). Видя себя не могущими преодолеть сию смерть нашими усилиями, мы впадаем в некое отчаяние о нашем спасении. Как это ни странно, но нам необходимо жить это тягостное состояние, – переживать его сотни раз, чтобы оно глубоко врезалось в наше сознание. Нам полезен этот опыт ада. Когда мы носим в себе сию муку годами, десятилетиями, то она становится постоянным содержанием нашего духа, неизгладимою язвою на теле жизни нашей. И Христос сохранил раны от гвоздей распятия на Теле Своем даже по воскресении: «… пришел Иисус, и стал посреди, и говорит им: мир вам!.. И показал им руки и ноги и ребра Свои» (Ии. 20, 19–20).

* * *

Из опыта адских мучений должна рождаться молитва за весь род людской, как за самого себя (Мф. 22, 39). Всякое наше состояние мы духом переносим из тесных рамок нашей индивидуальности на все человечество; таким образом всякий наш опыт становится откровением о совершающемся в веках в человеческом мире и наше духовное с ним слияние принимает характер ощутимой реальности.

Господь открыл нам подлинный смысл заповеди «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» в ее Божественной беспредельности. Прежний, т. е. в пределах Закона Моисеева, объем сей заповеди касался только еврейского народа: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя» (Лев. 19, 18). Христос же распространил ее на всех людей, на все века: «Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас; да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5, 43–45). Единородный Сын Отца Небесного дал нам это познание: в Писании – чрез беседу с законником (см.: Лк. 10, 27 и далее); в жизни же нашей – Духом Своим Святым. Сам Он исполнил все сие в полноте, завершенной в Гефсимании и на Голгофе. И мы, входя в дух сей заповеди, уподобляемся Богу.

* * *

Много раз приходил я в отчаяние от самого себя вследствие неспособности моей пребывать постоянно в духе заповедей Христовых. В эти горькие часы я думал: Господь Сам сказал, что Он не от мира сего (Ин. 8, 23). Он сошел с небес (Ин. 3,13), я же целиком именно от сего мира: от земли, которую топчу моими же ногами. Он, «сущий на небесах», не разлучился от Отца, живя с нами; и как возможно, чтобы я был там, где Он? Он свят, я же не могу вырвать себя из «тела» всемирного Адама, который в падении своем превратил сей мир во ад, «положил его во зле» (ср.: 1 Ин. 5, 19), где и я лежу вместе с ним (миром).

Быть не от мира сего – что значит? Не что иное, как «родиться Свыше». Я не видел конца моему горю: отказаться от искания единства с Ним – невозможно; осудить себя на разлуку с Его Светом есть ад, поражающий меня ужасом. Горе мне, во грехах рожденному. И кто спасет меня от тьмы кромешной? Кто преобразит самую природу мою так, чтобы она стала способною быть неразлучно с Тем, Кто есть Свет, в котором нет ни единой тьмы?

Я рожден во грехах. Я унаследовал невероятно огромное наследство падения Адама; падения, умноженного затем в веках его сынами; падения, к которому и я прилагаю на каждый день что-нибудь. И рыдаю от видения себя таким. И когда рыдания мои истощают меня, приводят меня на край смерти и я беспомощно повисаю над бездной тьмы, тогда неизъяснимым образом приходит тонкая любовь из иного мира, и с нею Свет. Конечно, это есть рождение Свыше; еще не полное, но все же освобождение от власти смерти темной, начало бессмертия. Да, нам предстоит еще долгий подвиг, чтобы дар Божий возрастал в нас. И когда он (дар сей чудный) начинает созревать и своим благоуханием проникать в поры нашего «тела греха» (Рим. 6, 6), тогда уходит от нас страх смерти и мы освобождаемся от разновидного «рабства» (ср.: Евр. 2, 15). И в обретенной святой свободе всем желаем добра.

* * *

На сострадательную молитву за людей вдохновляет любовь Христова; в ней совместно участвуют и душа, и тело. Несение скорбей за грехи брата в подобной молитве становится общением в искупительных страстях Господа: «…Христос… пострадал за грехи наши, праведник за неправедных… Он пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1 Пет. 3, 18; 2, 21). Сораспинаться Ему есть дар Духа Святого. Благоволит Отец наш Небесный, когда мы болеем, видя преткновения братьев наших. По духу заповеди: люби ближнего, как самого себя – мы должны соболезновать друг другу; необходимо, чтобы создалась как бы круговая порука, соединяющая всех нас пред лицом Бога, Творца нашего.

* * *

В молитвенном томлении души о спасении людей заключена животворная сила и святая радость. Неземной, но богоподобный характер христианской жизни в том, что в ней сочетаются чудным образом и скорбь и радость, глубина и высота, прошлое и настоящее и будущее в многовековой истории земли. Как солнце посылает свои лучи во всех направлениях, наполняя теплом и светом окружающее его пространство, так и Свет и тепло любви Христовой прорывает все ограничения, выводя наш дух в беспредельность. Какой поэт найдет достойные слова, чтобы выразить благодарное удивление за данную нам жизнь? В ней умирание прелагается в жизнь вечную чрез воскресение: «… кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16, 23). «Истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою потеряет ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12, 24–25).

* * *

Медлительным кажется нам процесс усвоения Свыше данного человечеству Откровения. И это не только в жизни людской массы, но и в личном подвиге каждого из нас. Вот два показателя: 1) Синайское Откровение: «Аз есмь Сый» – потребовало от еврейского народа пятнадцать веков, прежде чем явилось некоторое число людей, способных воспринять восполнение сего Новым Заветом (Мф. 5, 17–19). 2) Двадцать веков прошло с того момента, когда в нетварном свете на Горе Фаворской и затем в сошествии Святого Духа в Сионской Горнице – дано было миру совершенное Откровение о Боге Святой Троице. А много ли таких, что действительно усвоили его? Нелегко ассимилируется нами жизнь Бога. И те, что возлюбили пришествие Христа – Агнца Божия, не вмещают полноты изливаемого на них благословения. До боли страдают всю свою жизнь те, что в горячем порыве веры взяли на свои рамена крест и последовали за Ним (Мф. 16, 24). Укреплялись они надеждой по исходе отсюда войти в ту светоносную сферу, «где Он»: «Кто Мне служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой будет; и кто Мне служит, того почтит Отец Мой» (Ин. 12, 26).

Какою бы ни была огненною вера христианина, задание «преобразить уничиженное тело» наше так, чтобы оно стало «сообразным телу Господа» (Фил. 3, 21), требует многолетнего подвига поста и покаянной молитвы. В длительном процессе этого подвига раскрывается дотоле недоведомый объем Адамова падения. Сие видение дается не всем в равной мере. Но возможны, хоть и не часто, случаи, когда Дух Божий проведет кающегося чрез недоступные другим бездны.

* * *

Вера в абсолютного Бога должна быть свободною от всякого колебания. За годы моей жизни на Афоне я не помню такого момента, когда бы прикоснулось к моему уму и сердцу сомнение. Но были случаи, когда болезненное от долгой молитвы сердце отталкивалось от Бога: «О, это выше моих сил!» Последствия, однако, подобных мгновений бывали весьма положительными.

* * *

Мы прежде всего и больше всего любим Христа. Чем полнее любовь, тем больнее переживается всякое нарушение гармонии. Даже при наличии долгого опыта и знания «механизма» подобных испытаний мы не без страха обнаруживаем в себе возможность нового падения. Отсюда молитва с глубоким плачем к Богу: «Исцели меня до конца». И Он исцеляет. И сердце с радостью благодарит Бога: любовь, казавшаяся до того совершенною, возвышалась качественно и с умноженным разумением благости Господа.

* * *

Усиленной молитве свойственно увлекать и сердце, и ум в их движении к вечному настолько, что все прошлое забывается и нет в уме мысли о земном будущем; в душе единственная забота: не потерять такого Бога; перестать быть недостойным Его. Чем сильнее наше влечение к Беспредельному, тем медлительнее кажется нам наше приближение к Нему. С одной стороны – томящее ощущение своего ничтожества, с другой – созерцание неисповедимого величия Искомого – делают невозможным достоверное суждение о нашем действительном положении: приближаемся ли мы к Богу или удаляемся? В созерцании святости Бога человек растет быстрее, чем прогрессирует в своей способности сообразовать свою жизнь с заповедью. Отсюда впечатление, что расстояние между нами и Богом не перестает возрастать. В научной работе всякое новое открытие, не будучи конечным, обнаруживает наше прежнее неведение и тем самым как бы расширяет область неведомого и недоведомого, впереди лежащего.

Умное видение цели нам может быть дано в кратчайший момент, независимо от физического возраста, но практическое осуществление того, что предвосхищено интуитивно, может потребовать напряжения всей жизни; и даже при этом с необязательным успехом. В области науки и искусства наличествуют некоторые точки опоры для суждения; иначе обстоит с духом, влекущимся к Безначальному.

Известно, что и артист, и философ, и ученый – действительно могут страдать в своем творческом борении, хотя задача их воистину ничтожна по сравнению с нашей.

* * *

Когда молящийся ум христианина бывает оторван от своего пребывания в Вечном дурными помыслами, тогда страх, разумеется, духовный, овладевает им. Видеть себя в рабстве низким страстям, отвлекающим его от Бога, – оскорбляет его до боли великой. От отчаянного горя молитва собирается внутрь, в самую сердцевину существа нашего и принимает форму «спазмы»: весь человек сжимается воедино, подобно крепко сжатому кулаку. Молитва становится воплем без слов. Это одно из самых горестных переживаний: сознавать себя в темной яме греха, недостойным Святого святых. И нет иного – легкого пути для преодоления страстей.

* * *

Всякое христианское «дело» непременно сопрягается с подвигом; любовь же, как высшее из всех дел, требует и наибольшего труда. Жизнь христианина, в своем внутреннем существе, есть следование за Христом: «Что тебе (до кого бы то ни было иного)? Ты иди за Мною» (ср.: Ин. 21, 22). В силу этого каждый верующий в той или иной мере повторит путь Господа, – но не своею силою возьмет он крест на рамена свои, чтобы идти в Гефсиманию и далее на Голгофу: «… ибо без Него не можем мы делать ничего» (ср.: Ин. 15, 5). И кому было дано сие страшное благословение, те предвосхитили воскресение свое; удел других – вера в милосердие Божие.

Так благоволил о нас Отец Небесный: все земнородные должны «взять крест свой», чтобы унаследовать жизнь вечную (ср.: Мф. 16, 24–25). Уклоняющиеся от крестоношения – не избегнут рабства страстям и пожнут от плоти тление (Гал. 6, 8; Рим. 8,13). Заповеданная любовь к Богу и ближнему исполнена глубочайших страданий, но им сопутствует небесное утешение (ср.: Мк. 10, 29–30): душу животворит тот мир, который преподал Господь апостолам пред своей Голгофой. Когда же дух человека вводится в сферу светоносной любви Бога и Отца нашего, тогда забываются все боли и душа неизъяснимо блаженствует (Ии. 12, 50; 17, 3). Так женщина, «когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ии. 16, 21). Так и еще более радуется христианин, когда в разуме и глубоком чувстве сознает себя рожденным в Боге для вечности.

* * *

Естественно верующему ревниво хранить истину данного Церкви Откровения в его, если возможно, полноте и чистоте. Многовековой опыт Церкви убедительно показал, что всякое отступление от пути заповедей евангельских удаляет от того познания, в котором заключена вечная жизнь (Ин. 12, 50; 17, 3). Мы не в силах достигать совершенство заповедей, но от нас зависит проявить максимальное прилежание, и тогда остальное завершит Он Сам. В труде нашем стяжать любовь Христову дается нам созерцать недоступность святости Бога, а вместе и безмерность Его смирения. Сила евангельских заповедей в том, что они естественно вводят в беспредельность Божественного Бытия. Душа блаженно удивляется пред Богом; она в восторге пред Его предвечным величием, она поражена и Его снисхождением к нам в воплощении. Во всем ее Учитель Христос (Мф. 23, 8). Без Него человечество неизбежно погибнет в глубинном мраке своей злобы. Христос – Свет миру; чрез Него явлена истина, и «от полноты Его все мы принимаем и благодать на благодать» (ср.: Ин. 8, 12; 1, 16–17).

Смиренный «Бог гордым противится, смиренным же дает благодать» (1 Пет. 5, 5). Благодать есть Его, Бога, жизнь, и Он дает Свою жизнь стремящимся к подобию Ему. «Кто унижает себя, тот возвысится» (Мф. 23, 12). В силу этого принципом нашей аскетики является движение к самоумалению, к «бесконечно» малому, и никак не гордая потуга к самовозвеличению. Наш путь есть путь апофатического подвига чрез наше «истощание» в следовании Христу, истощившему Себя даже до крестной смерти (ср.: Фил. 2, 3–9). Чем глубже идем мы «вниз», тем радикальнее очищаемся от последствий гордого падения нашего Праотца Адама. И когда сердце наше становится чистым (Мф. 3, 8), тогда вселяются в нас и Отец, и Сын, и Дух Святой, и мы вводимся в непоколебимую реальность Божиего Царства, где неисповедимое величие слито воедино с соответствующим ему смирением и кротостью.

* * *

Само воплощение Бога-Слова есть тоже истощание, онтологически свойственное божественной любви. Отец истощает Себя всего в Рождении Сына. И Сын ничего не присваивает Себе, но все отдает Отцу. Наше же истощание выражается в том, что мы оставляем все, что нам дорого на земле, во исполнение заповеди: «…если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой… ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16, 24–25). И снова: «Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 33).

И это есть путь Бога Живого.

«Один законник… искушая Иисуса, сказал: Учитель, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Иисус же сказал ему: в законе что писано? Как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею, и всей крепостью твоею, и всем разумением твоим, и ближнего своего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай и будешь жить» (вечною жизнью в Боге) (ср.: Лк. 10, 25–37). На вопрос законника: «А кто мой ближний?» – Господь ответил притчею о добром самарянине, существенный смысл которой в то время лежал в плане заповеди: «Любите врагов ваших, и благотворите… не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего» (Лк. 6, 35).

О состоянии нашего духа, когда нам дается свыше благодать любить врагов, старец Силуан говорил как об опыте божественной вечности еще в пределах сей жизни. Он говорил и писал: «Кто не любит врагов, тот еще не познал Бога, как должно Его знать».

От себя дерзну добавить в пояснение сей благодати: кто чрез озарение нетварным Светом Духа Святого внутри себя живет переход «от смерти в жизнь вечную», тот естественно сострадает всем тем, кто лишен сего блага. Будучи вне смерти, таковой освобожден от страха бедствий и знает мысль Отца о нем: «Сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое» (Лк. 15, 31). И если все, что имеет Отец, дается нам, то становится душе единственно свойственным – «радоваться и веселиться», когда бывший мертвым брат оживает к славе нетленной в Царстве Бога Живого (ср.: Лк. 15, 32).

* * *

Быть христианином – значит веровать в воскресение мертвых; надеяться на усыновление нас Отцом Небесным, – получить божественный образ бытия, – стать по дару любви Отчей тем, что Сам Он есть по существу Своему, т. е. Богом. Таковы обетования Бога и Отца нам, уверовавшим во Христа Иисуса как Сына Единородного и Единосущного Отцу. Великий грех – умалять данное нам в Духе Святом откровение о Человеке, как он, Человек, задуман Богом, прежде чем был сотворен сей видимый мир. Наказание за сей грех – неверия в воскресение – носит особый характер: это есть наше собственное самоосуждение: мы отказываемся от дара нашего Творца. Почему же мы отказываемся? Больше всего и прежде всего потому, что Дар Отчий стяжается с великим трудом, многими страданиями. Тема сия чрезвычайно глубока, и кто в силах представить ясно сие задание людям, стоящим на различных уровнях сознания и разума? и кто сможет изобразить должным образом также совершенно особый восторг нашего духа, когда при Свете Божества нам открываются премудрые пути Бога Живого?