Текст книги "Трудно быть богом"

III. Торга с богами не будет

В «ТББ» мы видели конкурс на роль бога-Прогрессора. В «Понедельнике» – попытку использовать частички древнего божественного могущества для прогрессирования человечества («позитивной реморализации»). Здесь же, в «Пикнике», божество – вообще вне сюжетной линии. Хотя и присутствует незримо, где-то по соседству… Оброненный богами умклайдет попадает в руки как ученых магов, так и абсолютно аморальных серых обывателей. Но ни в первом, ни во втором случае истинно прогрессорского воздействия агрегат не оказывает. К счастью.

В чем же суть нового, отнюдь не столь мягкого, как в «Понедельнике», эксперимента над героем? Ставилась ли, хотя бы в начале повести, во времена веселого и счастливого Рэда Шухарта, эта задача – изменить человечество? Несомненно. А точнее, так: ставился вопрос, можно ли вообще эту столь стационарную систему сдвинуть с мертвой точки равновесия (желательно – к лучшему)? Или ее в самом деле ничем не проймешь…

Не будем забывать и о том, что страна, в которой писался «Пикник», – отнюдь не та же, какой была родина «ТББ» и «Понедельника». Со времени их появления прошло десятилетие, оказавшее на Стругацких примерно такое же действие, как те десять лет, что разделили в жизни Марка Твена светлую сказку про Тома Сойера и грустную быль про Гека Финна. Оттепель забыта, царит самая что ни на есть лютая зима… Соответственно, и постановка вопроса усложняется: авторы выводят на сцену силы, куда более могущественные, чем даже научная магия. Человек вступает в единоборство не с себе подобными, но с силами космического масштаба. Это еще не слепое Мироздание – такое испытание на прочность герою Стругацких только предстоит, – но уже его предтеча.

Итак, способна ли случайно попавшая в руки человечества сила дать ему нечто качественно новое (доброе ли, злое – не суть)? Однозначного, «моментального» ответа авторы не дают: ситуация в повести развивается ступенчато. И мы видим, как Рэдрик Шухарт от гордой позиции самодостаточного атеиста приходит к безнадежно пессимистическому взгляду на мир униженно верующего. Проследим за этими метаморфозами.

Опытный ученик школы Стругацких найдет в «Пикнике» аллегории, каких нет, пожалуй, больше нигде. Прежде всего, на тему «наука – фантастика – религия». Детство настоящей фантастики, то, с чего начинались и сами АБС, – простенькая «НФ» первых послевоенных лет. Популяризаторство. Наивные мечты о скором наступлении НТР-овского рая на Земле. Литература, рассчитанная на таких людей, как молодой Рэдрик Шухарт, – с интеллектом, но без образования, способных поверить в простую схему. «Только сейчас, – говорю, – это дыра в будущее. Через эту дыру мы такое в ваш паршивый мир накачаем, что все переменится. Жизнь будет другая, правильная, у каждого будет все, что надо. Вот вам и дыра. Через эту дыру знания идут. А когда знание будет, мы и богатыми всех сделаем, и к звездам полетим, и куда хочешь доберемся. Вот такая у нас здесь дыра…»

Ну, а как обстоят дела с верой у тех, кто эти НФ-сказки создает? Ведь они-то куда начитаннее Шухарта, слушателя своего. Соответственно, и скепсиса у них поболе – как, скажем, у Валентина Пильмана. Да и страха тоже… «Боятся, боятся, высоколобые… Да так и должно быть. Они должны бояться даже больше, чем все мы, простые обыватели, вместе взятые. Ведь мы просто ничего не понимаем, а они по крайней мере понимают, до какой степени ничего не понимают. Смотрят в эту бездонную пропасть и знают, что неизбежно им туда спускаться…»

И, наконец, уровень третий. Юношеский оптимизм бывшего «любителя НФ» Рэдрика Шухарта ушел в песок. К концу повести Рэд уже не способен мыслить в таких категориях, как «дыра в светлое будущее». Да и ученые, похоже, не слишком продвинулись в попытках понять… Что же остается пессимисту? Выбор невелик: или отчаяние, или вера в чудо, «…в такой яме… в которой рассчитывать на себя совершенно бессмысленно. А сейчас эта надежда – уже не надежда, а уверенность в чуде – заполнила его до самой макушки, и он уже удивлялся, как мог раньше жить в таком беспросветном, безысходном мраке…» С этого момента Шухарт – выразитель самых что ни на есть религиозных чаяний человечества. Да и действие повести выходит на ветхозаветные аналогии. Так что авторам приходится вводить совершенно новое действующее лицо. Агнца.

Что это именно агнец, становится ясно не сразу. Однако к моменту жертвоприношения все ключевые фигуры – на своих местах.

Представим, что Брюн, героиня «Отеля „У погибшего альпиниста"», с ее пышными вороными волосами, не то женскими, не то юношескими, и соответствующей фигурой манекенщицы, – и вправду разделяется надвое: на сестру и брата, как это грезилось в пьяном угаре инспектору Глебски. Однако здесь само по себе это было бы не интересно. Интересно другое: разделение происходит, так сказать, еще и по знаку: на сестру-стерву и брата-«бойскаута». Артур идет к Богу вовсе не с той целью, какую автоматически придумал для него Рэдрик, не для того, чтобы исполнить детские желания мальчишки-колледжера. Он, оказывается, идет за всеобщим счастьем! Оттого и краснеет. Парень сам стесняется того, чего хочет просить у Золотого Шара, понимая, что быть в этом мире агнцем – стыдно! «…впервые за все время существования карьера по этой дороге спускались так – словно на праздник». Идти к Богу не с самоуничижением или во имя уничижения ближнего своего, идти не выпрашивать (для себя благ, а для ближнего бедствий), но – как на праздник. Истинно, не часто бывало такое в истории человечества.

Жертвоприношение, готовность отдать божественной мясорубке жизнь Артура «в оплату» счастья дочери – это приговор последнему делу Шухарта. Рэд и сам уже предчувствует: «…глубоко-глубоко внутри заворочался вдруг беспокойно некий червячок и завертел колючей головкой». Именно приговор – ибо счастье пред очами Всевышнего мыслимо только таким, каким видит его агнец. То есть – даром! И для всех! А пожертвовав чужой жизнью, Рэдрику ничто доброе для себя и своих близких купить не удастся. Даже если на донышке его души и вправду есть добро.

«…если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись!» Вот именно. Счастье ребенка ценой жизни другого ребенка… Не сходится. И Шухарт это понимает, забывая в итоге о том маленьком, личном, с чем шел. И принимая в конечном итоге сказанное агнцем – как свое. Никакой торговли.

Для всех и даром.

Что ж, по крайней мере для одного человека позитивная реморализация с использованием фантастических средств прошла успешно. Но – не более того. Никакого прогресса для человечества в целом достичь не удалось. Изменить что-то может лишь чудо. А чудес, как известно…

IV. Богов не обнаружено

Варианты сверхъестественного воздействия, как будто, исчерпаны. Ни претендент на место бога, ни ученик чародея, ни контрабандист, таскающий горячие волшебные каштаны прямо из огня, – ни один не преуспел в деле осчастливливания человечества. Остается одно, последнее: холодный рационализм интеллектуала-атеиста, не пытающегося персонифицировать слепую, буквально бесчеловечную машину, атомом которой он сам является. Правда, герой осознает отсутствие злонамеренных сверхъестественных сил не вдруг. И все же – осознает и принимает как данность. И это знание становится неким итогом всего четырехступенчатого Эксперимента, поставленного авторами.

Герой – воин, мужчина, мыслитель – прошел все ступени отречения, от романтизма «лирика» до холодной честности «физика», и стоит теперь лицом к лицу с действительностью, никак не приукрашенной «литературой». Никого в этой Вселенной нет. Нет и не будет богов – ни в какой форме. Не будет «сверху» ни моральной поддержки, ни огня в посохе, ни волшебных спичек. Все придется делать самому. В том числе и добро. Возможно, из зла – если больше его не из чего будет сделать. Главное, герой Стругацких, как и их читатель, понял: никто этот процесс не ускорит – потому что некому.

И такой честный взгляд порождает качественно новый уровень оптимизма: оптимизм одиночки пред лицом мироздания – мироздания равнодушного, но именно потому вполне поддающегося исследованию. Отсюда и страшные на первый взгляд слова:

«Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться». Возможно, оптимизм выглядит именно так.

Жизненное кредо интеллектуала-скептика, отрицающего любую веру и признающего лишь знание, выводится из афоризмов этой короткой повести отчетливо. Понимать и не сдаваться.

В этих словах заключается и смелость писателей, которые от религиозного, по сути, мышления пришли к абсолютному атеизму, чистому и холодному, к отрицанию любых подпорок, включая и такую религию, как вера в светлое будущее, в мир коммунистического рая, на который мы тут якобы работаем.

Вовсе не все люди – добрые. И царство истины – Полдень – никогда не настанет. Ибо тот мир не может быть построен так, как рассказали его авторы. Такой мир может быть только придуман. Впрочем, разве что чудо…

Нет, лгали, лгали обольстители-мистики, никаких планет Синих Песков нет на свете, и не несутся к ним отчаянные Десантники, и не треплют их корабль вихри голубой пыли, не стелется над планетой светящийся след. Нет ничего, и ничего не было! Страшно, да, но богов – тоже нет. Тишина и пустота. Ничего, кроме человека, мира и истории…