Текст книги "Простор последнего полёта. Книга стихо-творений"

Монолог старого сварщика

 
На лавочке, сидя у дома,
Смотрю на забавы детей…
Я думал, не будет излома
Здоровью и силе моей.
 
 
И ловкостью брал я и статью.
Себя и судьбу горячил.
Жёг пальцы расплавленной сталью, —
Огнём электродной свечи.
 
 
И ток, до предела врубая,
Я с жизнью налаживал связь.
Смотрели – звезда молодая
В рабочей ладони зажглась!
 
 
Мне почестей громких не надо.
В металле отлита строка.
Монтажная знает бригада
Надёжность сварного стыка.
 
 
Я думал, не будет износа,
Предела не будет, конца…
Не надо о жизни вопросов!
Он знает. Спросите юнца.
 

В день пятидесятилетия Бондарской школы

 
Как пойдёт праздник по нашей улице!
Понаедут студенты.
Генералы,
Инженеры и слесаря…
Там, где нынче под клёнами
Выпускницы до крови целуются,
Попадётся страничка
Позабытого мной букваря.
 
 
Там рассыпаны буквы
Огромные —
Чёрным по белому
И цветные картинки весёлые
Так хороши…
Соберу я по буковкам
И попробую ртом неумелым,
А получится крик,
Заблудившейся в жизни души:
«А-у»!
 
 
Ау, моя молодость!
Замыслов смутное время.
Ах, неверной любви
Одинокая в сердце слеза…
Ау! Безотцовщина!
Злое весёлое племя!
…Только нету дороги,
Нету дороги назад.
 

«За что ты мне врезалась в память?»

 
За что ты мне врезалась в память?
Ну, детство.… Ну, школьные дни…
Сними ты с души моей камень!
Закройся! Лицо отверни!
 
 
Над каждой дорогою в мире
Есть место счастливой звезде.
Ступай ты, пожалуйста, мимо.
Года, как круги по воде.
Что я тебе, девочка, сделал?!
Обиды и зла не таи.
Ведь вон, сколько зим пролетело.
А ты всё босая стоишь!
 

Август

 
Дорога уже не пылила…
Вечерняя дума светла.
Последняя бабочка билась
В теснине двойного стекла.
 
 
Заметней вокруг перемены.
Вот лист закружился. И вот…
Милее становятся стены
И сцены семейных хлопот.
 
 
Пусть юность давно позабылась.
Мне редкая проседь к лицу…
А бабочка билась и билась,
Златую роняя пыльцу.
 

Кукушкины слёзы

девочке из ресторана

 
В игру рисковую играешь…
О чём тут можно толковать!
Не говори, что ты не знаешь,
Какой кукушке куковать.
 
 
Какой кукушке в день погожий
Над тем гнездовищем пустым
Кричать, кричать, судьбу итожа,
В осеннем шелесте листвы.
 
 
Любовь-каприз, любовь-минутка,
Тебя беда ударит влёт,
И рядом с юной незабудкой
Слеза кукушкина взойдёт.
 

Мечта

 
То ль от облака тень серебриться,
То ли сад мой росой напоён…
Что ты ищешь, полночная птица,
Свив гнездо в бедном сердце моём?
 
 
Свет везде! Не заслонишь руками:
Светит яблони белый налив,
Светит молодо месяц лукавый,
Ненароком звезду уронив.
 
 
Закатилась звезда, потухая,
Оборвав светозарную нить.
Ту звезду ищет птица ночная,
Чтобы в сердце моём поселить.
 
 
Полуночные думы отравой
Переполнили сердце и грудь.
Птица канула в горькие травы,
Где звезда мне означила путь.
 
 
И теперь, и сегодня, и прежде…
Бьётся птица в порожней траве.
Сколько боли в последней надежде!
Сколько воли в помятом крыле!
 

Общежитие на Моршанском шоссе

Геннадию Сокрушаеву

 
Проживал здесь народец отпетый,
Заводской и фабричный народ…
Городская окраина, где ты?
От железных ворот – поворот!
 
 
Мне встречаться с тобой расхотелось.
Что ж над памятью сердцем стенать?!
А, бывало, смеялось и пелось
В этих нищих барачных стенах.
 
 
Эти стены мне снятся и снятся,
Застят свет, громоздясь по ночам.
Неудачное место для счастья,
Но мы счастливы были и там.
 
 
Нипочём не уйти от погони
Тех годов, где твои и мои…
Юность мчится в горящем вагоне,
И нельзя повернуть с колеи.
 

Олегу Алёшину

 
Наверно, вызван мой рассказ
Метаморфозами природы…
 
 
В краю зимы и непогоды,
Я пересчитываю годы,
И удивляюсь каждый раз.
 
 
В рубашке тесной нараспах
С ватагой сверстников отпетых,
Девичьим взглядом обогретый,
И я ходил вначале лета
С улыбкой счастья на губах.
 
 
Какие песни я певал!
Нахрапом шёл по бездорожью,
И неземной объятый дрожью,
В груди высокой искру Божью
Я алкоголем заливал.
 
 
Какие песни я певал!
Теперь под эти песни плачу,
И запоздалую удачу,
Как от рубля пустую сдачу,
Рукой отчаянно ловлю.
 
 
Ещё я женщину люблю,
Как любит птица край обрыва,
Где от воздушного порыва
Она ложиться на крыло.
 
 
– Всё суета и ловля ветра! —
Сказал оттуда мне отец —
А птица, сын мой, для помёта
И мне открылся, наконец
Простор последнего полёта.
 

Стихи о Тамбове

 
На лице азиатская мета,
И славянская грусть на лице.
Пламя белое знойного лета,
Божий храм в золотистом венце.
 
 
Погуляет душа на просторе!
Во все стороны синяя гладь…
Далеко тебе, город, до моря,
А до поля – рукою подать.
 
 
Ты любовью мне сердце поранил.
Приворотным вином опоил…
Тянут в небо подъёмные краны
Журавлиные шеи свои.
 
 
Птицы спрятали в дупла свирели,
И у лета на самом краю
По обычаям русским присели
Перед дальней дорогой на юг.
 
 
Я и сам в вайсенфельдских рассветах
О тебе тосковал неспроста
В гимнастёрке защитного цвета
Впереди пограничных застав.
 
 
Заиграет гармошка «Страданье»,
Запечалятся волны на Цне…
Ах, какое у речки названье,
Словно твой поцелуй в полусне.
 
 
Пусть сквозит азиатская мета
На открытом славянском лице…
Белый пламень усталого лета.
Белый храм в неприступном венце.
 

Утро в городе

 
Осень поздняя в парках хлопочет,
С каждым днём, становясь, всё щедрей.
Просыпается город рабочий,
Протирая глаза площадей.
 
 
Облака над стальной телебашней
Наливаются соком зари…
Ночь уходит по листьям опавшим,
Потушив за собой фонари.
 
 
Свет из тьмы бытиё сотворило,
И раздвинулся мир – будь здоров!
Мчит троллейбус, держась за перила
Бесконечных своих проводов.
 
 
А по городу, ждущему снега,
Люди шли в предвкушении дел.
Птицы дня окликали их с неба —
В хладном воздухе звук леденел.
 
 
Что я птицам прощальным отвечу?
Помашу – вот и весь интерес…
Как по улице, людям навстречу
Пробежала улыбка небес.
 

Бабье лето

 
След на болоте лосиный,
Неба высокая синь,
Солнечный трепет осины,
Бабьего лета теплынь.
 
 
Поздняя ласка и милость,
Радости чистый родник…
Как же такое случилось,
После дождей затяжных?
 
 
Светом объят и покоем
Думаю думы свои.
Видится сквозь золотое
Тёмная зелень хвои.
 
 
В душу до самого донца
Чёрная смотрит вода
Лето пройдёт и вернётся, —
Не возвратятся года.
 
 
Тихо на солнышке греясь,
Я счастлив случайной строкой,
Всё, на удачу надеясь,
Словно мальчишка, какой.
 

Ещё раз о Тамбове

 
Не сказать бы мне лишнее всуе,
Продираясь сквозь уличный шум…
Город мой, я тебя нарисую.
Город мой, я тебя опишу.
 
 
Снег ползёт под ногами подталый.
Башни кранов ушли в небеса.
Там, где белые встали кварталы,
Я на стройках горбатился сам.
 
 
Только старый мне город роднее,
Он утеха для русской души.
Чья-то юность там новая зреет,
И опять на свиданье спешит.
 
 
Не имел я с подонками дело,
Хоть кричал, задыхаясь: «Ура!»
Моё бедное детское тело
Коммунальная грела дыра.
 
 
Я молюсь, хоть и это не ново:
«Сохрани, Боже мой, и спаси
Музучилище – гордость Тамбова,
Зоин памятник – гордость Руси».
 
 
Где театр изогнулся подковой,
Где есть Дом под чиновную рать,
Чёрный идол на камне суровом
Тщится Бога за бороду взять.
 
 
Там, где облак весёлый клубится,
Где Господь указует перстом,
Небеса перелётные птицы
Над соборным прошили крестом.
 
 
Каждый вечер сюда залетая,
С тех краёв, где неведомо зло,
Боборыкина тень золотая
Опускает на город крыло.
 

Велосипедные прогулки

 
Плетни, заборы, переулки…
Любовь и молодость при мне.
Велосипедные прогулки
Вдоль по деревне при луне.
 
 
И однокласснице не тесно
Между моих весёлых рук,
Той, что теперь уже профессор
Астрономических наук.
 
 
Она сидит на жёсткой раме.
Волос – лавина у лица.
И мне не слышно в этой драме
Про Козерога и Тельца.
 
 
Вот только – руки на руле.
И ткань тугая на бедре…
И сердце прыгает в груди.
Вся жизнь смеётся впереди.
 
 
Ах, эти знаки Зодиака!
Я нажимаю на педаль.
И тень, как чёрная собака,
Бежит за нами по пятам.
 

«Вечерами сентябрь соломенный…»

 
Вечерами сентябрь соломенный…
Через речку дощатый мост.
О, автобусы межрайонные,
Как печален ваш бывший лоск!
 
 
У дорог, знать, крутые горки.
У шофёров – крутые плечи.
Пахнут шины далёким городом
И асфальтом, и близкой встречей.
 

Командировочные стихи
ироничное

 
Сахару… Чаю… Хлеба…
Длинной очереди карусель
Там, где Шуховской башни невод
Звёздных черпает карасей.
 
 
Общежития гость случайный
Я брожу по ночной Москве,
Никому – сам себе начальник,
С ветром мартовским в голове.
 
 
Сигарета в губах молодки…
Подошёл. А чего терять?
Потихонечку взял под локоть,
Приглашая в Большой театр.
 
 
Подняла свои глазки ясные.
Сигаретка в губах дрожит:
– Топай ломом ты подпоясанный
До деревни своей, мужик!
 
 
Поперхнувшись, застыл я немо,
И лицом всё краснел, краснел,
Там, где Шуховской башни невод
Звёздных черпает карасей.
 

К юбилею Александра Акулинина
элегическое

 
Поздравляю друга и собрата.
День приходит с чашею зари,
Ну, а солнце в сторону заката
Уплывает, что не говори.
 
 
Ты чужие не носил одежды,
Не искал окольного пути.
Выручали вера и надежда…
Жизнь прожить – не поле перейти.
 
 
На краю, у берега крутого,
Ты скажи мне, кто же виноват,
Что не видно храма золотого, —
Только скверна каменных палат.
 
 
Я искал и не нашёл ответа,
Хоть судьба зачитана до дыр.
Впереди все дали без просвета.
Дай мне руку, Шурка Поводырь!
 
 
Мой Пегас, о камни, сбив копыта,
Тихо ржёт ночами при луне…
Пусть чиновник не глядит сердито.
Видно всё же, истина в вине.
 
 
Вот тебе рука моя и слово!
Коль застолье нынче не в чести.
Не прошу я, милый мой, хмельного
Ты чайком заморским угости.
 

Ужин комиссара
подпись пол картиной

 
Стекало сало по сусалам,
Дрова облизывал огонь.
Дымил в глазах у комиссара,
Сжигая разум, алкоголь.
 
 
Российских пахарей рубака
Крыл подкидного дурака…
Как вошь возилась под рубахой
Бабёнки пьяная рука.
 
 
Сидел от пули бережёный
С лицом подобным кумачу.
Глухой отрыжки дух тяжёлый
Гасил подталую свечу.
 
 
А ночь дождями моросила.
Плечо оттягивал наган.
У ног безумная Россия
К дегтярным жалась сапогам.
 

На свадьбе

 
Дух народный, очнись и воскресни!
Над застольем глаза подними.
Забываются русские песни
В наши смутные горькие дни.
 
 
Я в деревне на свадьбе колхозной,
Там, где ломится стол от еды,
Где снежок осыпается звёздный
У крыльца двухэтажной избы.
 
 
Время спеть бы про месяц багряный,
Про кольцо, что на белой руке,
Только ящик орёт окаянный
На заморском своём языке.
 
 
Чья вина? Мы не слышим друг друга.
Вот сосед, он не ест и не пьёт,
Я кричу ему громко на ухо,
Я смеюсь, ну а он не поймёт.
 
 
Хлещет бич одичавшего звука.
Что случилось с деревней моей?
Где напева сердечная мука
Под мелодию русских полей.
 
 
Красен дом и хозяин спокоен,
И посуду не бьёт молодёжь,
Но утрачено что-то такое,
И названья чему не найдёшь.
 
 
Попросилось на улицу тело.
Коль душе всё равно не запеть…
Ах! Хорошее, милое дело
На морозе снежком поскрипеть.
 
 
Звёзды в небе стоят. Как иголки.
Не уйти. Не свернуть от судьбы.
На луну, как голодные волки,
Телеграфные воют столбы.
 

На родине в Бондарях

 
Как наступит пора сенокосная!
День разбудит струну шмеля…
Незабудка в пустыне космоса,
Неспокойная наша Земля.
 
 
Капля жизни во мгле пространства,
На исходе двадцатый век,
Час неровен и может статься,
Я последний твой человек.
 
 
Свод небесный и твердь и воды
Запылают со всех концов,
Коль заступница мать-природа
Отворотит своё лицо.
 
 
Как взметнётся огонь прощальный,
Оборвётся струна шмеля,
Мир вернётся на круг начальный —
Станет дыркою от нуля.
 
 
У меня в окне куст сиреневый…
Соловьи на нём – без ума!
Как услышит себя Вселенная,
Коль захлопнутся свет и тьма?!
 
 
Неужели по следу ложному
Через тыщи и тыщи лет,
Пробивалась к нам искра Божия,
В Хиросиме, оставив след?
 
 
Расплодились вороны, – не соколы!
Сточных вод тошнотворен дух.
Мёртвым снегом вокруг да около
Тополиный витает пух.
 
 
Родничок здесь, что солнце пестал,
Пересох, словно в зной гортань…
Я стою на тропинке детства.
Пусто в поле в такую рань.
 
 
Сердце воли, простора просит,
Быт натягивает удила.
Наезжаю, всё реже в гости, —
Если б только одни дела!..
 
 
Пыль клубится, в дали продрогшей.
В норах берега крутизна…
Как юнцов не узнать подросших,
Мест отеческих не узнать.
 
 
Лишь всё тот же стрижиный говор,
Да берёза, как луч пряма.
А село моё, – вроде город.
Крупноблочные есть дома.
 
 
Городская кругом структура…
Сельхозтехники корпуса,
Клуб назвали – «Дворец Культуры»,
Хорошо ли – не знаю сам.
 
 
Громогласно отчёты пишем,
Будто слово – делу венец.
Соблазнённый большой афишей,
Я вчера посетил «Дворец».
 
 
Не ханжа я! И сам любитель…
Но хотелось бы всё же знать,
Как же топот под усилитель
Дискотекою называть?
 
 
Понимаю! Беги за модой…
Только всё-таки оглянись,
Не забыть бы, откуда родом,
Речку малую – Ломовис.
 
 
Чтоб окно не закрыли вещи,
Не зазастили б мать-отца…
Ведь у этой погони вечной
Нет предела и нет конца.
 
 
Соревнуясь, качаем недра,
Рубим лес и пускаем дым,
Пораженье зовём победой,
С мощью атомной всё мудрим.
 
 
Скажем прямо – хвалиться нечем.
Не восполнишь былых потерь…
Берега уходящей речки,
Как разломы в земной коре.
 
 
Что уходит с полей крестьянин, —
Не про то теперь разговор!
Человек на земле хозяин,
А не жадный и беглый вор.
 
 
Вот опять за курганом дальним
Чей-то голос мне сердце жмёт, —
То ли плачет душа мирозданья,
То ли ток в проводах поёт,
 
 
То ль дорога гудит крутая
Непроезжая на погост…
Над прощальным и страшным краем
Взял с отвала я малую горсть.
 
 
Плоть живая кричала от боли.
Умывалась печаль слезой…
В неподъёмной моей ладони
Уместился весь шар земной.
 

«Не бывает нитки без обрыва…»

 
Не бывает нитки без обрыва,
И конец имеет всякий путь.
Я стою у самого обрыва,
За обрыв не смея заглянуть.
 
 
Пронеслись, проехали колёса.
Был мой дух и волен, и высок…
Вышло так, что спелые колосья
Сыплют зёрна в щебень и песок.
 
 
На камнях не колосится нива,
И росой не плачут зеленя…
Ты со мною не была счастливой.
Будешь ли счастливой без меня?!
 

«Не вечен я и мир не вечен…»

 
Не вечен я и мир не вечен.
Последний круг. Последний шаг…
Куда? Куда в субботний вечер
Часы с кукушкою спешат?
 
 
Воды спокойное зерцало,
Провинциальный вид в окне.
Звезды мерцанье. Созерцанье.
И конь, стреноженный во мгле.
 
 
Как будто не было прогресса,
И дни печали далеки,
И тянет сыростью из леса,
И вольным духом от реки.
 
 
На ветках белые наливы
И сок холодный под корой…
В косом зачёсе конской гривы
Играет месяц молодой.
 
 
Пусть вечен мир. Пусть я не вечен.
Последний круг. Последний шаг.
Нежданной радости навстречу
Быть может, ходики спешат.
 

Меж селом и городом

 
Занавесочки, герани —
Окна смотрят молодо.
Вот они и стёрлись грани
Меж селом и городом.
 
 
Крупноблочный,
сборный,
важный.
Посредине улицы
Дом стоит многоэтажный
На закат любуется.
 
 
Газ, вода, есть лифт,
А кроме —
Лоджии с балконами…
Три деревни в этом доме
Стали новосёлами.
 
 
В латы жаркие закован,
Запрокинув голову,
Голосит петух с балкона —
Ни к селу, ни к городу.
 

Отец

 
Слово – отец перекликается с больничной палатой,
С тяжёлым казённым зданием
Навечно впитавшим в себя запахи лекарств и страданий.
 
 
Вот он идёт маленький и тщедушный
По огромному бесконечному коридору.
Он так долго идёт, что я устал ждать и бегу к нему.
 
 
Но мы никак не можем встретиться…
 
 
Отец – надёжная крыша и стены,
запах морозного хлеба и табака.
Отец – крепкое верное слово.
Отец, вот мы и встретились…
Отец!!!
 
 
Скорбная тишина…
 

Отец и сын

 
Дымит картошка отварная.
Сверкает лук сольцой.
В родной избе, забот не зная,
Пирует сын с отцом.
 
 
Огонь вприсядку в печке пляшет,
Видать, он тоже рад.
Отец молчит. Не ест, а пашет,
Как леший бородат.
 
 
Его не словишь на мякине.
Он держит речь в узде.
За встречу чарку опрокинет
И – снова в борозде.
 
 
А сын сияет. Бровь подковой.
Лицом – интеллигент.
Всё тычет вилкой бестолково
В лиловый винегрет.
 
 
Он тянет шею, как в аркане,
В галстуке с каймой,
Пристав к отцу: «Ну, спой, папаня!
Папаня, песню спой!»
 
 
Запел отец, рванув гармошку —
И где конец и край?!
В пустом стакане звякнет ложка,
Как в городе трамвай.
 
 
И, правда песни, как отрава,
Посередине дня…
«Ох, канава, ты канава.
Ты канавушка моя!»
 
 
Он пел отец. Уже смеркалось.
Лез месяц из щелей.
Звезда вечерняя держалась
У сына на щеке.
 

У колодца

 
Чтобы пить и не напиться —
Только дух перевести,
Попросил отец водицы
Из колодца принести.
 
 
А колодец тот под дубом,
Пол двухскатным шеломком,
Как изба с осевшим срубом,
Без дверей и без окон.
 
 
За рекою птичья стая
Репетирует отлёт…
Тает, тает – не растает
На щеке колючий лёд.
 
 
Расплясались видно нервы,
Иль шаги мои не в лад,
Что же так на всю деревню
Два пустых ведра гремят?!
 
 
Цепь холодную сжимаю.
Сердце ухает в груди.
– Поднимись, вода живая,
Из неведомых глубин!
 
 
Вижу я во тьме колодца
Свет забрезжил, как в окне…
То ли плачет, то ль смеётся
Там лицо моё на дне.
 

Старик

печь не уведут…

поговорка

 
Увели из дома печь.
Негде старому прилечь.
 
 
Негде сесть и негде встать —
Крыта кружевом кровать.
 
 
На столешницу стекла
Ваза чешского стекла.
 
 
Вон сервиз на сто персон
Улыбается, как сон.
 
 
Где хрусталь в алмазных жалах,
Там невесткина держава.
 
 
Громыхает неспроста
Вседержательница та.
 
 
Как с ровестником-годком,
Старый, – с Богом – шепотком:
 
 
«Ты забыл меня, как есть,
Вот он, Господи, я здесь!»
 
 
Нет иконы, – Бог не слышит.
Бес невестке грудь колышет.
 
 
Старика она корит.
И печалится старик.
 
 
Клонит голову с плеча
Догоревшая свеча…
 

Памяти матери

 
В отчий дом возвратился нежданный.
Сокол ясный на крыльях летел…
Почему же, как гость нежеланный,
Он стоял и молчал, и смотрел?
 
 
Перевидано всякое в жизни,
Но земля, как известно, кругла…
Вот она, дорогая отчизна! —
Два окна и четыре угла.
 
 
Печь к стене одинокая жалась.
Серый пепел. Огонь не горит.
Может, где-нибудь мать задержалась?
Надо двери в сенях отворить.
 
 
Он потрогал железо щеколды.
Отодвинул холодный засов…
Пролетели счастливые годы —
Вспять не движется стрелка часов.
 
 
Только бросился ветер под ноги
У плетёной кривой городьбы.
Только вьюга на белой дороге
И его засыпает следы.
 

Песня о старом доме

 
Опустело крыльцо под весёлою белою вишней,
Заколочены рамы. Пустынно кругом.
И оторванной жестью бьёт о воздух беспомощно крыша,
Как весенний подранок перебитым крылом.
 
 
Горла труб водосточных пересохли от горя и жажды.
Птицы в небе высоком летят и летят.
К молодому хозяину возвратятся былые надежды,
И заставят однажды помолчать у крыльца.
 
 
Молодого хозяина будет мучить далёкая память,
Зов родимой земли и весенних певучих полей…
Печь гудела в ночи, и металось по горнице пламя,
Словно сняты уздечки с горячих и рыжих коней.
 
 
Прошлогодняя осень ни в чём не хотела скупиться:
Вязли в лужах дожди, и дорога была тяжела…
Но сегодня весна! И хозяину только за тридцать.
Под весёлою вишней стоит молодая жена.
 
 
На лесах новостроек хозяину мнилась дорога.
У дороги – деревня и дом на краю…
И его ли вина, что ходил он со временем в ногу.
Пел в бараках те песни, что нынче уже не поют.
 
 
Не печалься изба,
Дай приют воробью и вороне…
Скоро вишня на плечи привадит себе соловья…
По великой стране в городах из стекла и бетона,
Словно белые скалы, вырастают твои сыновья.
 

Песня про осень

 
Кончилось нынче лето —
Не повернуть назад.
Листья на голых ветках,
Как птицы на проводах.
 
 
Слетают они. Слетают.
Кружатся на воде.
Как поздно теперь светает!
Как пусто теперь в гнезде!
 
 
Ах, звонкие рощи июня!
Листов предрассветная дрожь…
В каких ты краях, певунья,
Перышком щегольнёшь?
 
 
…Уходила милая —
Не воротить следа…
С неба льётся стылая
За воротник вода.
 

Мать моя…

 
Мать моя —
Анастасия Степановна,
Пока весна в черёмухе смеялась,
Была убита пьяным хулиганом
В хороший вечер,
В час перед закатом,
Сулил который будущему лету
Обильный сбор и жаркую погоду.
 
 
Убита
В двух шагах от собственного дома,
Где над крыльцом —
Резной петух из жести…
 
 
Не стало матери… Ушла,
Оставив мне в тарелке поминальной
Горсть незабудок —
синие цветочки
по белому дешёвому фарфору.
 
 
О, белый стих,
Свободный и суровый!
Води моим
трехперстьем по бумаге,
Чтоб встали строчки скорби и печали,
Прозрачные
и горькие, как дым.
 
 
Летит планета в космосе безмерном.
В ней мать моя,
Скрестившая ладони,
Летит спокойно и не шелохнётся
Со скоростью немыслимой,
И звёзды
Торопят светом дальнюю дорогу.
 
 
А мать всегда боялась самолёта…
 
 
Земля моя!
Россия!
Мама! Мама!
Теперь уже их суть не разделить.
Берёзка – мама.
И дубрава – мама.
И речка – мама плещется у ног.
Травинка – мама.
Поле – тоже мама.
И мама облако над родиной моей.
 
 
Рябину красную в ногах твоих затеплю,
Как только осень
Мне позволит корни
Без ран и боли отделить от места,
Что сок давало листьям и плодам.
 
 
Зимой сюда нагрянут свиристели.
Ты покорми их ягодой с ладони.
Они расскажут,
Что на белом свете
Произошло, родная,
Без тебя.
 

«Над губой усы нависли…»

Ю. Баскакову

 
Над губой усы нависли,
Годы лезут напролом…
Ты приди ко мне и свистни,
Как бывало, под окном.
 
 
Как она о стёкла бьётся.
Молодость! Колотится.
По деревне мы пройдёмся
И назад воротимся.
 
 
Как от Курска до Рязани —
От столба и до столба.
Только хлопает глазами
Одинокая изба.
 
 
Дверь-калиточка скрипела.
Ей бы маслица!
Целовалась, с кем хотела,
Одноклассница.
 
 
Мы молчали, оробело,
Как в сенях она сама
Всё хвалилась цветом спелым
Двух черешен на холмах.
 
 
…Вот они, какие мысли
Разгулялись нынче днём…
Ты приди ко мне и свистни.
По дорожке вспять пойдём.
 
 
Встанет месяц у окошка…
Хорошо на свете жить!
Да вот только та дорожка
В одну сторону бежит.
 

На юбилей поэта Е. Начаса

Я знаю время даже камень крошит…

С. Есенин

 
В сердцах жила отвага,
А рифмы в головах…
Не просыхала влага
Хмельная на губах.
 
 
По жизни шли с размахом,
Раскручивая дни.
И тесные рубахи
Трещали на груди.
 
 
Чтоб не иссякла жила,
Что кровью налита,
Нас молодость кружила,
Святая маята.
 
 
Любили нас несмелые
Под выдох – «От-пу-сти!»
Девчонок груди спелые
Мы мяли, как цветы.
 
 
И нам ли нынче ахать,
Что был коротким век,
Товарищ мой Евстахий,
Поэт и человек.
 
 
Вот времени работа —
Песок…, а был гранит!
Ещё пожить охота,
Господь, нас сохрани!