Текст книги "Армия Трясогузки"

МИКА В ЗАСАДЕ

Мика не был ни таким ловким, как Цыган, ни таким дерзким, как Трясогузка. У Мики было другое преимущество. Хилый, с бледным лицом и умными, всегда печальными главами, он мог появляться там, где Трясогузке и Цыгану обязательно надавали бы по шее. Рука не подымалась на этого малыша. Зачем его бить или гнать? Он ничего не украдёт: сразу видно – не воришка. И вообще какой вред может принести обездоленный застенчивый мальчуган?

Помахивая непомерно широкими обрубленными рукавами, Мика с утра пробрался к дому, к которому никто из жителей города по доброй воле не подходил.

Контрразведка уже работала. За высоким глухим забором шла перекличка арестованных. За вчерашний день их накопилось одиннадцать человек. Никто из них, конечно, не знал ни об армии Трясогузки, ни о причинах крушения поезда. И батиста у них не нашли. Одних арестовали, потому что они долго не впускали солдат в квартиру или мешали проводить обыск, другие просто не понравились есаулу. Арестованных заперли в сарай, объявили их заложниками и не давали ни пить ни есть. Сарай был маленький: не только лежать, даже сидеть – и то тесно. Утром заложников вывели во двор на перекличку.

Мика сидел на брёвнах напротив дома контрразведки и будто дремал, зябко упрятав нос в грязный мех жилетки. Но он все видел и слышал.

– Соколова! – выкрикнул за забором унтер-офицер.

– Здесь, – ответил дрожащий женский голос. – Пить дайте! Люди вы или звери?

– Петров!

– Ну, я! Черт бы вас побрал!

Послышался звонкий удар. Мика съёжился ещё больше.

– Савостин! – продолжал перекличку унтер.

Мика не знал, сколько придётся сидеть на брёвнах и будет ли от этого какой-нибудь толк. Он вспомнил, как в такой же внешне обычный дом, только в другом городке, увели отца. Мика двое суток продежурил у ворот и видел, как на рассвете вывезли на телегах избитых и окровавленных заключённых. Он понял: на расстрел. На второй телеге, лицом вниз, с закрученными за спину руками, лежал отец. Это была их последняя встреча.

Прошло полгода, но Мика, услышав ненавистное слово «контрразведка», все ещё чувствовал озноб. Бессильная и потому тоскливая злоба охватывала его, а ноги сами тащили туда, где было гнездо колчаковских палачей.

Закончив перекличку, унтер-офицер повысил и без того громкий голос:

– Есть и пить не получите, пока не будут пойманы виновники аварии на железной дороге!

В ответ раздался ропот, но унтер скомандовал:

– Увести их!

До Мики не сразу дошёл смысл сказанного унтер-офицером. Лишь через несколько минут мальчишка догадался, что речь шла о составе, который наехал на костыль и свалился под откос. На сердце у Мики потеплело. Это было началом расплаты за отца. Но другая мысль заставила Мику насторожиться. Из-за этого крушения арестовали ни в чем не повинных людей! Он не выдал своего волнения – сидел, как и раньше, уткнув нос в жилетку, словно спал.

Часовой, ходивший у дома, уже несколько раз поглядывал на беспризорника и наконец окликнул его:

– Эй, пацан!

Мика не шелохнулся.

Часовой подошёл поближе.

– Эй, ты!.. Живой?

Мальчишка сидел на нижнем бревне, упёршись локтями в колени. Голова опущена на руки. Груда брёвен отгораживала его от холодного ветра. Слабо, но все же пригревало неяркое солнце. Мальчишка спал. Тоненькая синяя жилка пульсировала на виске. Она вызывала жалость.

Солдат поскоблил дулом винтовки небритый подбородок, и Мика услышал, как он проговорил вполголоса:

– Спи, леший с тобой!

Часовой вернулся на место, а Мика продолжал сидеть. Выдержка у него была железная. Он мог не шевельнуться хоть до вечера. Но этого не потребовалось. Вскоре прискакал есаул Благов и приказал освободить сарай для новой группы арестованных. Заложников выгнали на улицу и повели к станции.

Мика выждал несколько минут и медленно побрёл в ту же сторону. Свернув за угол, он побежал и догнал заложников. Под конвоем шли две пожилые женщины и девять мужчин.

Это были люди, которые попали в беду из-за Мики и Трясогузки. А сколько ещё безвинных людей заберут колчаковцы? Какая же это месть за отца, если могут погибнуть матери и отцы других ребятишек? И главное – нельзя исправить ошибку! Если даже пойти и признаться, что это они с Трясогузкой положили костыль на рельсу, то и тогда ничего не изменится. Колчаковцы редко выпускают тех, кто попал к ним в лапы.

Заложников привели к пустому пакгаузу – кирпичному строению складского типа с железной дверью. Напротив стоял грузовой состав. Мика залез под вагон и видел, как захлопнулась за арестованными тяжёлая дверь. Старший конвоир задвинул засов, навесил большой замок, закрыл его, ключ передал остающемуся на посту солдату и приказал:

– Не выводить ни по какой надобности! Пусть там… Перед расстрелом заставим почистить.

Конвоиры ушли.

Мика пролежал под вагоном больше часа. Столько же просидел он в кустах сзади пакгауза, разглядывая кирпичную стену с единственным окошком под самой крышей. Но и это небольшое окошко было забрано толстыми прутьями, между которыми не просунешь и голову. «А зачем совать голову?» – подумал Мика и улыбнулся.

Кусты зашуршали. Это Мика торопливо пополз прочь от пакгауза.

ОПЕРАТИВНОЕ СОВЕЩАНИЕ

Первым докладывал о результатах дневной разведки Цыган. Он был краток: выложил на ящик револьвер.

– Есть ещё винтовка и патроны – у моста спрятал!

Глаза у Трясогузки и Мики заблестели. До этого момента все вооружение армии состояло из топора и перочинного ножа. Но командир постарался скрыть свой восторг. Он сдержанно спросил:

– Где взял?

– Где! – ухмыльнулся Цыган. – Спёр! – по привычке сказал он.

Сказал и отскочил от Трясогузки, вспомнив вчерашний подзатыльник. Но командир даже не замахнулся.

– Спёр! – насмешливо повторил он. – Серый ты человек, Цыган!. Мика, как это называется?

Мика задумался.

– Либо конфискация, либо экспроприация.

– Во! – подтвердил Трясогузка и, чтобы не повторять незнакомые трудные слова, сказал Цыгану: – Выбирай любое!

– Первое тогда! – пробормотал Цыган.

– Какое это первое? – грозно спросил командир.

– Ну… это… фиксация, что ли?

– То-то! – удовлетворённо произнёс Трясогузка. – Вот и запомни! А то – спёр! Я тебе дам – спёр!.. Молодец! Получай за это! – И командир вытащил из-под ящика пару изрядно поношенных ботинок. – Обменял на сахар.

Цыган не ожидал такого подарка и стал растерянно пихать грязные ноги в ботинки.

– Обожди! – Трясогузка порылся в бездонных карманах френча и вытащил два дырявых шерстяных носка. – Надевай!.. А ты докладывай, Мика!

В трудное положение попал Мика. О чем мог он рассказать? Цыган раздобыл оружие, а Мика всего-навсего узнал, что арестованы невинные люди. Он придумал, как им помочь, но для этого надо было получить согласие Трясогузки. И тут Мика допустил ошибку. Чтобы разжалобить командира, он несколько раз повторил, что заложников морят голодом и, наверно, расстреляют из-за того поезда, который они с Трясогузкой пустили под откос.

Командир слушал, слушал и вдруг спросил:

– Если б они сами устроили крушение и попались, тогда б ты не ныл?

– Тоже было бы жалко, – ответил Мика. – Но они бы хоть дело сделали!

– А почему ж они не сделали это дело? – возмутился Трясогузка. – Струсили?.. Выходит, по-твоему, мы тоже не должны ничего делать, чтобы этих трусов никто не тронул? Может, прикажешь распустить армию?

Трясогузка горячился потому, что и сам почувствовал за собой какую-то вину, но тона не сбавлял.

– Хватит нюни распускать! Ещё начальник штаба называется!

Мягкий по натуре, готовый идти на уступки, Мика иногда становился каменным. И тогда он ни на шаг не отступал от своего. Так было и в этот раз. Он будто не слышал запальчивых слов командира и сказал убежденно и твёрдо:

– Помочь надо.

– Как? – быстро отозвался Трясогузка.

– Надо отнести им еду и питьё. Там окошко есть.

– Выдумал ещё! – воскликнул Цыган. – Нашу еду раздавать!

– Я свою порцию носить буду.

– Чумовой! – выругался Цыган. – Да за еду!.. – Он окинул взглядом мешки и ящики с продовольствием и вытянул руки, словно хотел обхватить это все и прижать к себе. – За еду вот так держаться надо!

Трясогузка ударил его по рукам.

– Убери лапы, загребала!

Мика и Цыган выжидательно уставились на командира.

– Кормить будем! – объявил своё решение Трясогузка. – Но и работать заставим!

Никто в армии не догадался, какую работу придумал командир для заложников. А пока работать пришлось самим ребятам. Мика получил задание уложить в мешок продовольствие. Он остался в штабе. Цыган с Трясогузкой взяли десяток пустых бутылок из-под вина и пошли к реке.

Было тихо и так темно, что мальчишки не сразу попали к берегу. Только журчание воды помогло им выбраться из кустов. А дальше дорога прямиком привела их к мосту.

– Где винтовка? – шёпотом спросил Трясогузка.

– В воде… И патроны там, – ответил Цыган и лязгнул зубами, предчувствуя, что сейчас ему придётся купаться. – Неужели полезем?

– Нет, подождём! – усмехнулся Трясогузка. – Всплывают только утопленники, да и то не всегда!.. Положи бутылки и раздевайся!

Цыгана охватила дрожь.

– Б-р-р! – вырвалось у него, когда он нагнулся и снял ботинки.

– Х-х-х! – услышал Трясогузка, когда Цыган стянул с плеч рубашку.

– Прекрати! – сердито сказал командир.

– Н-не я… С-само!.. Это опасная пантомима!

– Гогочка какая! – прикрикнул командир и, помолчав, добавил: – Одевайся!

Трясогузка сам сбросил одежду, вошёл в воду по колено, спросил:

– Здесь?

– Поглубже! – ответил Цыган с берега.

Трясогузка сделал ещё несколько шагов. Вода дошла до пояса.

– Ещё немножко! – сказал Цыган.

Над водой остались плечи и голова командира.

– Тут вроде! – произнёс Цыган.

– Не мог уж поближе к берегу бросить! – прошипел Трясогузка и, вдохнув воздух, без всплеска погрузился в воду с головой…

* * *

Мика был удивлён, когда на кучу соломы из люка упали цинковая коробка с патронами и винтовка. Появился Трясогузка с мокрой головой и синими губами. Он принял от Цыгана бутылки с водой, поставил их к стене, уселся у печки и выдавил из себя:

– П-пороху!

Цыган бросился к бочкам, принёс две пригоршни пороху и осторожно, по щепотке, стал сыпать на угли. Подвал озарился яркими вспышками и наполнился запахом пороховой гари.

Ведро раскалилось докрасна. Губы у Трясогузки порозовели.

– Я бы сам полез, да он не дал! – объяснил Цыган Мике.

– Холеру какую-нибудь подхватил бы – потом возись с тобой, – сказал Трясогузка. – Тебе ещё будет работа сегодня. Гитара в порядке?

– В порядке!

– А у тебя, Мика, все готово?

– Флажки остались.

– Пиши скорей!

Мика разложил на ящике заранее приготовленные куски батиста и спросил у командира:

– Три?

– Зачем это? – удивился Цыган.

– Нас трое стало, – ответил Трясогузка.

– А если десять будет или сто?

Вопрос заставил командира задуматься.

– Да и к чему они? – продолжал Цыган. – С этими тряпками только попадёшься!

– Ты что ж, против знамён? – строго спросил командир. – Нет знамени – нет и армии!

Когда Мика сделал надпись на одном флажке и взялся за второй, Трясогузка неохотно добавил:

– Сегодня одного хватит, а потом посмотрим…

НОЧНОЙ КОНЦЕРТ

Эшелон отправлялся на фронт. По этому случаю солдатам выдали по стакану водки. Но она не подняла настроения. Если и смеялись, то невесело. В шутках слышалась тревога. Ходили слухи, что Красная Армия готовится к большому наступлению. Потому и подтягивались к фронту новые белогвардейские части. И никакой хмель не мог вытеснить из головы мысль о предстоящих боях. С завистью смотрели солдаты на дежурившего у пакгауза часового: он оставался в городе.

Погрузка закончилась. Ждали, когда подадут паровоз. От нечего делать дымили длинными самокрутками. Солдаты, свесив ноги, сидели в дверях вагонов, лениво перебрасывались словами.

И вдруг задорно и весело затренькала гитара. Рядом с пакгаузом стоял Цыган. Гитара порхала в его руках. Он кружил ею над головой, перебрасывал за спиной из руки в руку, протаскивал под коленом и успевал щипать за струны. Гитара пела не умолкая.

Закончив короткий номер, рассчитанный на то, чтобы привлечь внимание, Цыган театрально раскланялся.

– Убирайся отсюда! – сказал часовой, карауливший заложников.

– А тебе что, жалко? – закричал солдат из вагона. – Пусть поиграет!

– Не положено! – ответил часовой. – Здесь заключённые.

– Какой законник! – зло усмехнулся солдат.

Его поддержали многие. Часовому кричали:

– Заткнись, тыловая крыса!

– Он сменится и дрыхать пойдёт, а мы – в окопы!..

– Играй, хлопец!

– Мы, может, кроме пуль, ничего и не услышим больше!

Часовой махнул рукой. Спорить было опасно. Подвыпившие, обозлённые солдаты могли расправиться с ним. Что им терять? Дальше фронта их не отправят.

Цыган снова ударил по струнам. На этот раз он то подскакивал, разбросив ноги в стороны, то присаживался и на пятках ходил по кругу, то начинал кружиться волчком.

Солдаты столпились вокруг паренька. Часовой подошёл поближе.

В это время Мика и Трясогузка подкрались к задней стенке пакгауза. Мика забрался командиру на плечи, привстал на цыпочки, дотянулся до оконной решётки и шепнул:

– Достал.

Трясогузка вытащил из мешка кусок сахару, подал его Мике. Кусок исчез в темноте за прутьями решётки. Мика услышал негромкий удар – сахар упал на пол. В пакгаузе завозились. Послышались приглушённые голоса.

Трясогузка подал связку баранок. Мика и её просунул за решётку. А когда он пропихивал между прутьев твёрдую копчёную колбасу, его пальцы встретились с чужими пальцами. Заложник и Мика не видели друг друга и не произнесли ни слова, но работа пошла быстрей. Теперь можно было передавать и бутылки с водой, и оружие. Мужские руки за решёткой проворно подхватывали все, что просовывал Мика.

А Цыган все плясал. Пот заливал ему глаза. Гитара стала тяжёлой. Но он не мог позволить себе передышку. Так он ещё не плясал никогда. Ему не хватало воздуха. В глазах рябило. Лица солдат слились в плотную колышущуюся массу. Ноги подкосились, и очередного колена не получилось: Цыган шлёпнулся на землю.

Вокруг захохотали.

– Выдохся все-таки! – произнёс кто-то.

– Двужильный парень! – сказал часовой. – Я думал, ему и конца не будет!

Солдаты стали расходиться. Этого и боялся Цыган. Он попытался встать, но ноги не слушались. Тогда он запел старую таборную песню. Отчаянье придало его голосу волнующую искренность. Солдаты снова столпились вокруг сидящего на земле беспризорника.

Голос у Цыгана был звонкий. Трясогузка и Мика слышали его.

– Здорово старается! – шепнул снизу командир.

Мика не ответил. Цинковая коробка с патронами никак не хотела пролезать между прутьев решётки. Мика напрягся, как мог, и почувствовал, что оттоптанные его ногами плечи Трясогузки задрожали. Но командир крепился.

– Жми – не бойся! – подбодрил он начальника штаба.

Изнутри пакгауза коробку тоже тянули изо всех сил. Царапая цинковые бока, она, наконец, со скрежетом пролезла.

Винтовка и револьвер были уже в пакгаузе. Осталось передать флажок. Мика сунул в окно скомканный кусок батиста, пожал пальцы невидимого заложника и спрыгнул на землю.

– Фу-у-у! – с облегчением выдохнул командир. – Маленький, а тяжелый!.. Побежали, а то Цыган охрипнет совсем!

Заканчивая песню, Цыган потихоньку двигал ногами – пробовал, сможет ли снова плясать. «И что они там возятся?» – думал он о друзьях. А они уже подходили к задним рядам солдат.

Их заметили.

– Новые артисты прибыли! – шутливо крикнул кто-то.

Толпа расступилась. Цыган увидел командира и радостно вскочил на ноги.

– Кончай музыку! – приказал Трясогузка. – Зрителей просим раскошелиться!

Цыган сдёрнул с головы шапку и, приплясывая, пошёл по кругу. Гудок приближающегося паровоза прервал эту сцену.

– По ваго-онам! – раздалась команда.

– За мной! – в свою очередь, скомандовал Трясогузка.

ПЛАН КОМАНДИРА

На следующий день вся армия отдыхала и готовилась к ночной операции, которую командир держал в секрете. Мальчишки не знали, зачем он заставил их увязывать порох в небольшие узелки. Мика разрывал батист на квадратные куски. Цыган насыпал порох и крест-накрест завязывал углы. А сам командир ушёл в город.

Трясогузка направился прямо к пакгаузу. Он ожидал увидеть приятнейшую картину: двери пакгауза распахнуты настежь, вокруг валяются десятки убитых колчаковцев, а заложников и след простыл. Но ему пришлось огорчиться. Часовой по-прежнему шагал по площадке перед пакгаузом. Железная дверь была плотно закрыта. Большой замок висел на старом месте.

Мальчишка присел в сторонке и обиженно нахмурился. Что помешало заложникам освободиться?

Винтовка и револьвер – такая сила! Можно сделать чудеса! А тут прошла целая ночь – и ничего! «Трусы!» – выругался Трясогузка, но вскоре понял, что заложники не виноваты: чтобы достать патроны, надо разрезать цинковую коробку. А чем это сделать? Заложников, конечно, обыскали, и никаких ножей у них не осталось. Значит, винтовка бесполезна. Но зато в револьвере есть патроны, а над дверью в пакгаузе имеется окошко – такое же, как и в задней стене. Можно встать на плечи друг другу и выстрелить в часового. А что дальше? Дверь изнутри не открыть, кирпичные стены голыми руками не проломишь. На выстрел прибегут другие колчаковцы, отнимут оружие и поставят нового часового.

Трясогузка ударил кулаком по колену, обозвал себя олухом и побрёл обратно в штаб.

Ребята сразу почувствовали, что командир не в духе. Он хмуро осмотрел груду узелков с порохом, подошёл к Мике, который усердно выводил на флажке кавычки перед словом «Трясогузка».

– Зачем ты малюешь этих головастиков? – обрушился на него командир.

– Как зачем? – с робким удивлением спросил начальник штаба и сам же пояснил: – Без кавычек нельзя. Ты ведь на самом деле не птица.

– Ну и что? – ещё больше обозлился Трясогузка.

– Ты командир!.. А Трясогузка – только прозвище. Потому и кавычки.

– Раз я командир – слушайся! – крикнул Трясогузка. – Ещё раз своих дурацких головастиков нарисуешь – всыплю!

Мика промолчал. Он написал слово «Трясогузка» и, когда командир отвернулся, закрыл кавычки. Мика это сделал не из упрямства. Он считал себя правым. Авторитет командира на грамматику не распространялся, потому что Трясогузка не умел ни читать ни писать. Но и сам Мика ещё не знал всех тонкостей правописания. Кавычки казались ему высшим проявлением грамотности.

Выход на задуманную командиром операцию был назначен на полночь. Часов в восемь Мика и Цыган легли спать, а Трясогузка и не вздремнул. Он все думал, как помочь заложникам. В голову лезли самые нелепые мысли. А что, если использовать порох для освобождения заложников? Уложить у стены пакгауза кучу узелков и подорвать? Но кирпичи полетят внутрь, и заложникам не поздоровится от такой помощи! Нет, это не выход!

Трясогузка встал, походил по штабу, пересчитал узелки с порохом, уложил их в два мешка и сыграл армии подъем – три раза ударил ложкой по чайнику.

Цыган и Мика хорошо знали городок. И все же путь, по которому вёл их сегодня командир, показался совершенно незнакомым. Шли огородами. Раз пять перелезали через заборы. Потом очутились во дворе, под окнами наглухо заколоченного дома. На другой стороне улицы стоял особняк полковника. Темнел забор. Тополя протянули над ним голые ветки. Ребята все ещё не догадывались, зачем привёл их сюда Трясогузка.

– Видишь самое высокое дерево? – спросил командир у Цыгана.

– Вижу.

– Заберёшься на нижний сук, – приказал Трясогузка. – И тихо – во дворе часовой… Я тебе подам мешки… За забором под деревом – кухня. Увидишь трубу. В неё и сбросишь узелки с порохом…

Дальнейших разъяснений не требовалось: ребята поняли, что произойдет утром, когда в плите запылают поленья.

– Только тихо! – ещё раз предупредил командир.

– Канатоходцы умирают молча! – шепнул Цыган.

Ребята перешли улицу. Цыган быстро забрался на дерево. Трясогузка подал ему мешки, флажок и вместе с Микой вернулся во двор заколоченного дома.

Тишина. Лишь откуда-то издалека доносились равномерные шаги. Сначала Трясогузка решил, что это ходит часовой у крыльца особняка. Но шаги приближались. Из-за угла вышли двое патрульных.

– Замри! – шепнул Трясогузка Мике.

Двое патрульных прошли под деревом и, обогнув особняк, вернулись на главную улицу.

С тополя по-прежнему не доносилось ни звука.

– Мика! На каком это он языке шпарит? – спросил Трясогузка.

– Кто?

– Да Цыган!.. Иллюзион… Потом эта… панамима…

– Пантомима! – поправил командира Мика. – Это в цирке так говорят.

– Ругаются?

– Нет! Слова хорошие!.. Ты что, в цирке не бывал?

– Ладно, замолчи!..

Прошло минут десять. Под деревом мелькнула какая-то фигура. Но это был не Цыган – повыше, постройней. Похоже – девушка. Она постояла у забора, а когда отошла, мальчишки заметили на досках белое пятно.

– Кто это? – спросил Мика.

– Не Цыган! – ответил Трясогузка.

А девушка пропала, будто и не было её никогда. Только белое пятно на заборе доказывало, что ребятам не почудилось.

Прошло ещё несколько томительных минут.

Трясогузка уже хотел перебежать улицу, как появился Цыган. Он свесился с нижнего сука, спрыгнул на землю и заслонил на мгновенье белое пятно.

Перебежав улицу, он предстал перед командиром. Его можно было не спрашивать ни о чем: Цыган широко улыбался и победно потряхивал пустыми мешками.

– Ну и долбанёт! – сказал он. – Феерический каскад индусского факира!

– А флаг? – спросил Трясогузка.

– Туда же – в трубу опустил!.. Смотрите, что ещё я принёс! – Цыган показал влажный от клея листок бумаги. – Женщина к забору пришлепнула.

Трясогузка взял листок, на котором было что-то напечатано, и передал Мике.

– В штабе разберёмся!..