Текст книги "Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны"

Едва ли найдется среди вас человек, который не смотрел «Адъютант его превосходительства». Герой этого фильма действительно существовал. Вот только все остальное в фильме – вымысел, чрезвычайно далекий от подлинной истории.

Павла Макарова на подпольную работу к белым никто не засылал. Он попал в плен к дроздовцам. Повысил себя в звании до штабс-капитана, хотя в годы Первой мировой был всего лишь прапорщиком. Его зачислили в Добровольческую армию, хотя своим поведением он должен был вызвать закономерный интерес у контрразведки. Дело в том, что Макаров писал с диким количеством грамматических ошибок, что для русского офицера было, мягко говоря, нехарактерно.

Но новоявленному штабс-капитану повезло. Он сумел втереться в доверие к командующему Добровольческой армии Май-Маевскому. Больше того – стать его адъютантом. Новой должностью он воспользовался сполна. Он имел влияние на генерала, Причина этого кроется не в его работоспособности, а в умении доставать спиртное. Собственно, сам Май-Маевский к своему адъютанту относился скорее как к денщику, а не как к боевому офицеру. Серьезных дел Макарову не поручали, и поэтому он занимался исключительно спаиванием героя Первой мировой.

Генерал В. З. Май-Маевский и штабс-капитан П. В. Макаров.

Те самые Его превосходительство и его адъютант

Фильм переполнен подробностями подпольной работы адъютанта его превосходительства. Тут вам и донесения в штаб красных о дислокации войск, и уничтоженное подполье белых в Киеве, и крушение поезда с английскими танками. Ничего этого в действительности не было. О многочисленных связях Макарова с подпольем известно только из его собственных воспоминаний. В них, например, содержится любопытный эпизод. Мнимый штабс-капитан пытался сообщить Красной армии о своем внедрении в осиное гнездо русской контрреволюции, но получили ли там это известие и какое приняли решение – он не знал. Такой вот уникальный разведчик.

Сотрудники ВЧК. Многие из них в 30-е годы станут жертвами политических репрессий

А дальнейшая его история совсем уж не похожа на красивый киносюжет. В конце 20-х годов создается специальная комиссия для проверки участвовавших в Гражданской войне бывших красноармейцев, подпольщиков и красных партизан. Попал в ее поле зрения и Макаров, тем паче что он чувствовал себя обделенным всенародной славой и написал уже упомянутые мной мемуары. Знал бы он заранее, чем это закончится – предпочел бы обойтись без воспоминаний. Книга та закономерно вызвала множество разоблачительных писем от бывших подпольщиков. В результате в 1929 году после тщательной проверки всех фактов Макарова лишили персональной пенсии. Повезло еще, что не расстреляли. Времена тогда еще были относительно вегетарианские.

Его судьба характерна для этой эпохи. Мавр сделал свое дело – мавр может уходить. Бывшие офицеры Русской Императорской армии помогли красным одержать победу в Гражданской войне. В дальнейшем, в том числе в силу буржуазного происхождения, им уже не было места в первом в мире государстве рабочих и крестьян. И если бы даже Троцкий сохранил свое влияние, в их судьбе едва ли что-то поменялось бы. Для радикальных преобразований в России большевикам требовались не образованные люди, а просто-напросто сволочь, как сказал бы известный публицист русского зарубежья Иван Солоневич.

Это слово употребляется мной не в виде ругательства, а как определение явления. Если угодно, популярный в то время термин. Он активно использовался лидерами большевиков. Можно вспомнить, например, Ленина с его «интеллигентская сволочь часто паскудничает». Или даже самого Сталина, который прошелся по «бундовской сволочи». Так вот, в 20-е годы всемогущему партийному аппарату требовалось подобрать послушных марионеток. Люди мало-мальски интеллигентные для этой цели не годились. Требовались такие, как, например, Кутепов. Он был облечен властью – руководил авиационной «шарашкой». Среди ученых он был известен под прозвищем «трехтактовый». Получил он его при следующих обстоятельствах. Туполев как-то заявил ему, что от двухтактового двигателя нужно переходить к четырехтактовому. И в ответ услышал, что это слишком резкий переход, и для начала нужно перейти к трехтактовому.

Военспецы, имевшие наглость в годы Гражданской войны спорить с комиссарами и иметь на все свою точку зрения, в таких реалиях были обречены. Новое время требовало новых героев. Они незамедлительно появились и рьяно взялись за насаждение новых пролетарских принципов. Но об этом мы с вами еще успеем поговорить в дальнейшем.

Легенды чрезвычайных комиссий

Что удивляет меня в воплях об ошибках ЧК – неумение поставить вопрос в большом масштабе.

Ленин

Это одна из самых обсуждаемых тем за последние лет тридцать. Минимум раз в неделю я наблюдаю срывы покровов с истории страны в прошлом веке. Вот как выглядит это на практике. Выступает какой-нибудь либеральный публицист. Даже не так: орет истерично, тыча вам в лицо пальцем. Вспомните, требует он, хотя бы Василия Михайловича Блохина. Он был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени и всегда личным примером показывал, как нужно защищать Родину от врагов. Коммунистическая партия высоко оценила его мужество и героизм. Блохина наградили еще шестью орденами (в том числе орденом Ленина) и удостоили звания генерал-майора. На фронте он, правда, не был. В швейной мастерской административно-хозяйственного управления НКВД СССР Василию Михайловичу сшили по его заказу длинный, до самого пола, широкий кожаный фартук, кожаный картуз и кожаные перчатки с раструбами. Чтобы не забрызгивать кровью расстрелянных одежду. Приводил приговор в исполнение Блохин исключительно из нагана, который не давал осечек.

Его боевыми товарищами были члены ВКП(б) Петр Магго (в характеристике отмечалось: «К работе относится серьезно» (куда уж серьезнее, он лично расстрелял около 10 000 человек), Иван и Василий Шигалевы (награждены четырьмя орденами, в том числе орденом Ленина и знаком «Почетный чекист»), Леонид Баштаков (в числе его героических свершений – Катынский лес, за что он был награжден орденом Красного Знамени), Петр Яковлев (в характеристике сказано: «К работе относится хорошо. За дело болеет. Обладает большой работоспособностью и достаточной долей энергии»), Борис Родос…

Вам уже страшно и неприятно? Еще бы, какие мерзавцы! А пока вы соображаете, можно ли на это хоть что-то внятное возразить, ваш либеральный оппонент продолжает срывать покровы. Итак, ВЧК тогда, как, впрочем, и сейчас ее правопреемница ФСБ, располагалась на Лубянке. Слово это у определенного кластера в современном российском социуме имеет ярко выраженную негативную окраску. Безусловно, ни одна страна не может обойтись без органов государственной безопасности. Но именно со словом «Лубянка» связаны печальные воспоминания нашего не столь уж далекого прошлого. Только за 14 месяцев при Ежове было репрессировано свыше 1 миллиона 800 тысяч граждан страны. Треть из них была расстреляна. А значит, резюмирует либерал, нужно переименовать район в центре Москвы. Занавес. Все расходятся.

А мы на выход торопиться не станем. Задержимся. И зададим скромно один вопрос: вот спрашивается, с чего нужно переименовывать? Корни этого названия восходят к концу XV века. Во время формирования государства Российского был присоединен Великий Новгород. Часть горожан, отличавшихся особо строптивым нравом, Иван III переселил в другие города, в том числе и в Москву. И вот в память о своем родном городе переселенцы стали так называть и этот район (в Новгороде была улица под названием Лубянка).

Но отторжение вызывает не только название. Само здание ВЧК (а в настоящее время – ФСБ) тоже не вызывает восторга у определенной категории сограждан. Они предлагают снести это здание, а для контрразведчиков построить новый дом, в одном из спальных районов. То есть взять пример с Германии. Печально знаменитое здание гестапо на Принц-Альберт-штрассе разрушено, а его руины служат вечным напоминанием потомкам об ужасах нацизма. И если Служба внешней разведки располагается на юге города, то ФСБ может совершенно свободно расквартироваться на востоке. Или на западе. Или на севере.

Юбилейный знак ВЧК.

Им награждали лучших чекистов

Не будем мелочными, не станем указывать на странность сравнения ВЧК с тайной гитлеровской полицией. Перейдем сразу к главному. Страшного в переезде действительно ничего не будет. Но только этот дом является памятником истории. Не только кровавого XX столетия, но и более спокойного XIX века. «Дом ужаса», как называли его потом представители определенных слоев советского общества, начали строить еще в 1897 году. И сначала он никак не был связан с разведкой или контрразведкой. Это был очень престижный доходный дом. Весь первый этаж сдавали в аренду. К примеру, именно тут находился знаменитый на всю Москву книжный магазин Наумова. На третьем этаже располагались квартиры. Постоялец платил за девять комнат более 4 тысяч рублей в год. По тем временам – сумма немалая. В любом другом районе города квартиру можно было снять минимум втрое дешевле. А самое главное, в этом здании располагалось страховое общество «Россия». Отсюда и пошла известная советская поговорка: «Где находится сейчас “Госстрах”, я не знаю, а вот где “Госужас” – подскажу».

Нужно учитывать и тот факт, что ВЧК не сразу въехала в этот дом. Сначала ведомство Дзержинского располагалось в доме № 11 на все той же Лубянке.

Только в декабре 1918 года, когда декретом ленинского правительства в стране были ликвидированы все страховые компании (в том числе и «Россия»), помещение и все недвижимое имущество было передано государственным учреждениям. Изначально в дом № 2 въехал Московский совет профсоюзов. Но по какой-то причине его сотрудникам там не понравилось. На смену им и пришел Народный комиссариат внутренних дел. Начали чекисты с того, что выселили из дома всех жильцов, чтобы не мешали суровой борьбе с контрреволюцией. Только в сентябре 1919 года в доме стал работать Особый отдел Московской ЧК, а потом и весь центральный аппарат Всероссийской чрезвычайной комиссии.

К тому же, как известно, ломать – не строить. Но органам ВЧК принадлежало не только здание по адресу «Лубянка, дом 2». А значит, придется сносить еще ряд домов в самом центре исторической Москвы. Оставить посреди столицы квартал руин – не самая удачная идея. Построить на этом месте новые здания – еще более глупо. Совершенно очевидно, что они будут сильно контрастировать с обликом района. И так уже старая Москва постепенно становится историей. Не говоря уже о том, что в народе это место всегда будет ассоциироваться с «органами», что бы в этом районе ни построили в дальнейшем.

Ладно, оставим в покое бесконечные топонимические страдания либеральных умов и обратимся непосредственно к теме красного террора. Обосновал его необходимость еще Карл Маркс. По его мнению, только так можно было сократить кровавые муки родов нового общества. Гуманно, ничего не скажешь. Ленин с этой точки зрения был еще большим гуманистом и взялся на практике обосновать свое же утверждение «нравственно все, что полезно революции». Лидер большевиков назвал террор «вполне правильной инициативой» и всегда был недоволен, если эту пролетарскую ярость кто-то смел сдерживать. Например, в письме Зиновьеву в июне 1918 года Ильич был категоричен: «Мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы удержали. Протестую решительно! Надо поощрять энергию и массовидность террора».

Немного, конечно, смущало то прискорбное обстоятельство, что смертную казнь ленинцы сами же отменили еще 26 октября 1917 года. Но нет такой крепости, которую большевики не могли бы взять. Они поступили очень просто. Уже через месяц Совнарком издал «Декрет о суде». Этим документом были учреждены революционные трибуналы, которые должны были бороться с противниками построения нового общества. Дальше последовало создание Всероссийской чрезвычайной комиссии, которой поручалось действовать по-революционному энергично. Дзержинский взялся за дело решительно и с подлинным большевистским размахом. Чтобы никто не подумал, что наступило время всеобщей любви, Троцкий максимально популярно обозначил перспективу: «Не позднее чем через месяц террор примет очень сильные формы по примеру великих французских революционеров. Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма». И все равно нашлись те, кто ему сначала не поверил. Напрасно. Лев Давидович совсем не походил на шутника, он выполнил свое обещание в полном объеме. Пусть и не в установленный им же срок.

13 июня 1918 года был принят декрет о восстановлении смертной казни. Теперь к расстрелу мог приговаривать революционный трибунал. И он не заставил себя долго ждать. Уже через неделю к стенке поставили адмирала Щастного. Обвинили его в том, что он неуклонно углублял пропасть между флотом и властью рабочих, сеял панику и хотел стать спасителем отечества. Пока трибунал изображал хоть какую-то видимость законности, за дело взялась ВЧК. Недалеко от Екатеринбурга разогнали митинг рабочих, которые посмели протестовать против действий большевистских комиссаров. 15 человек были убиты. Этого показалось мало, и еще 14 человек демонстративно расстреляли.

Ф. Э. Дзержинский.

Создатель Всероссийской чрезвычайной комиссии

Ленин подобную методику всячески одобрял. Например, 9 августа 1918 года он отправил указание в Пензенский губернский исполком. Сам текст этого откровенно людоедского поручения является классическим образчиком распоряжений той эпохи: «Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города. Расстреливайте на месте беспощадно за всякую сокрытую винтовку». Обращаю внимание, что это – до официального объявления красного террора. То есть, когда не отягощенные глубокими познаниями умы начинают вам сегодня рассказывать, что все началось с убийства Урицкого, вас, мягко говоря, вводят в заблуждение.

Вот с этого момента мы и погружаемся с вами в сплошную мифологию. Со времен перестройки о зверствах большевиков написали столько, что читать можно до глубокой старости. При этом одно бредовое утверждение сменяет другое. Мне доводилось встречать откровения, что ВЧК ликвидировало за два года свыше 1 400 000 человек. Но прежде чем охать и посылать проклятия на головы палачей и кровопийц, давайте задумаемся: а откуда взялась эта огромная цифра? И тут мы с удивлением обнаружим, что ретивый автор либеральных взглядов, не мелочась, умножил на десять цифру известного западного историка Конквеста. Согласимся, что и 140 тысяч расстрелянных – тоже немало. Но проблема состоит в том, что и эта цифра очень сильно завышена. Известный российский историк спецслужб Мазохин, долгие годы работавший с архивными документами ВЧК-ОГПУ, пришел к выводу, что жертвами репрессий большевиков стало примерно 50 000 человек.

Вообще, документы советских спецслужб – вещь чрезвычайно неприятная для либерально настроенных граждан. Все их рассуждения моментально разбиваются о сухие цифры. Я знаю, что любая человеческая жизнь бесценна, и поэтому мои слова полны цинизма. За это я прошу прощения. Но только за это. Потому что дальше каяться уже должны те, кто пытается заработать моральный или политический капитал на откровенной лжи. Вот, например, все знают, что после убийства Урицкого по Петрограду и Москве прокатился кровавый смерч расстрелов. Десятки тысяч ни в чем не повинных людей расстреляли. Содрогнись, потомок. Но мы, выслушав это, скромно признаем, что террор действительно был. Многих поставили к стенке. Но кого и за что?

Очень быстро выяснится, что той осенью в Петрограде расстреляли 800 человек и еще 300 в Москве. Только вот подавляющее число жертв к политическим противникам режима не относились. Расстреляли множество убийц, воров, насильников, которых в рамках революционных свобод выпустило из тюрем Временное правительство. По ним с таким же жаром вздыхать и причитать будете? А пока вы обдумаете это, обращу ваше внимание еще на один нюанс: с марта по июнь 1918 года Петроградская ВЧК рассмотрела 196 дел. Из них 102 относились к борьбе со спекуляцией и бандитизмом. Непосредственно с противодействием политическим противникам было связано лишь 18 заведенных дел. А теперь самое интересное: 10 из них закрыли за недостатком улик и еще три были прекращены по амнистии. И где тут десятки тысяч расстрелянных?

Были, разумеется, и сугубо политические дела. Но и они выглядят совсем не так, как представляют себе либеральные умы. Взять хотя бы нашумевшую в свое время ликвидацию «Национального центра».

В середине июня 1919 года при попытке перейти границу под Петроградом был убит бывший офицер Русской Императорской армии Никитенко, который хотел пробраться в расположение Северо-Западной Добровольческой армии генерала Юденича. При обыске в мундштуке папиросы было обнаружено письмо. Подписано оно было «Вик». Из документа следовало, что в Петрограде действует подпольная антибольшевистская организация. Она готова к выступлению, как только войска Юденича начнут штурмовать город: «Настроение здесь сплошь антибольшевистское, но придавлено террором, не знающим границ. Усталость всех растет, как и смертность, с каждым днем. Большевизм здесь изжит давно. Надо немедленно сделать все к занятию вымирающей столицы».

Еще через месяц при попытке перейти все ту же финскую границу был задержан начальник Сестрорецкого разведывательного пункта Боровой-Федотов. При аресте он выбросил какой-то пакет. В нем чекисты обнаружили зашифрованное письмо. Ключ к нему удалось подобрать. В письме указывались данные о дислокации частей 7-й армии, численность и вооружение красноармейцев. Допрос с пристрастием позволил получить сведения о загадочном «Вике». Им оказался бывший владелец фирмы «Фосс и Штейнингер», член партии конституционных демократов Штейнингер. Долго будить общественную совесть товарищи в кожаных куртках ему не позволили. Вместе с «Виком» были арестованы представитель Юденича генерал Махов и меньшевик Розанов. В результате полученных показаний удалось выявить большинство агентов «Национального центра» в военных и транспортных учреждениях Петрограда.

В это время ВЧК получила достоверные сведения о том, что и в Москве действует тайная антибольшевистская организация. При попытке перейти фронт на сторону наступавших войск Вооруженных сил Юга России генерала Деникина был задержан курьер. При обыске у него обнаружили зашифрованное письмо, которое сразу же отправили в столицу.

Особого опыта контрразведывательной работы у первых чекистов почти не было. Им приходилось учиться буквально на ходу. Классовое чутье и верность революции – штука хорошая, но в тайной войне от этого пользы мало. Выручали старые специалисты. Кого-то из них толкнул на службу советской власти голод, кого-то – страх грядущих репрессий. Были и те, кто добровольно пошел служить большевикам. Объяснялось это достаточно просто. Временное правительство вызывало у людей такую идиосинкразию, что они готовы были служить кому угодно, лишь бы в стране навели порядок. Большевики этот порядок худо-бедно обеспечивали. Да, слишком радикальными методами. Но те, кто пошел служить к ним, считали, что лучше уж так, чем вообще никак. К тому же неизбежность термидора никто не отменял.

Так вот, один из старых специалистов и сумел расшифровать письмо. В нем содержалось главное: восстание должно начаться после того, как войска Деникина займут Тулу. И надо сказать, что в столице все было к этому готово. Одно из воззваний гласило: «Добровольческая армия Московского района призывает всех покончить с обманом и сбросить чуждую для нас и не подходящую нашим укладам и обычаям интернациональную власть коммунистов. Боритесь за одну общую мысль – избавиться от темного кошмара насилия, который душит нашу страну!»

Документ серьезный, спору нет. Читаешь его, и складывается впечатление, что действительно все было готово для поднятия восстания. Ведь самое главное в этом – четкая идеологическая составляющая. То есть то, чего Антон Иванович Деникин так и не смог сформулировать. Ведь за что, в конечном счете, боролась Добровольческая армия? За Единую, Великую Россию. Но какой она должна быть? На этот вопрос Деникин ответ даже не искал, решив, что народ после победы над большевизмом сам определит путь развития страны. Это была роковая ошибка. Народ вообще ленив. Думать он не любит. Предпочитает, чтобы кто-нибудь это сделал за них. И желательно сформулировал простой и понятный лозунг. Вот Ленин его и сформулировал: «Власть – пролетариату!» А Деникин не смог. «Национальный центр» не сильно далеко ушел от него. Но это было полбеды.

Для восстания, кроме идеологии, нужно еще три немаловажных составляющих: люди, средства и четко продуманный план действий. Люди, которым можно доверять, были. Пусть и в малом количестве, но они были. А вот с двумя другими пунктами возникли сложности. Один из руководителей «Национального центра» Ступин показал на допросе: «Главный недостаток был в том, что не было оружия, а потому и боеспособность организации была, по существу, равна нулю. Средств и способов для приобретения оружия не было». С такими исходными данными победить было нельзя в принципе.

В результате проведенных оперативных мероприятий ВЧК удалось получить новые сведения о готовящемся заговоре. В конце июля в Вятской губернии был арестован подозрительный человек. Одет он был в рваную шинель и худые сапоги. Но при этом весьма щедро платил за подводу. Его арестовали. При обыске были изъяты два револьвера и кинжал. В подкладке его шинели обнаружили почти миллион рублей. На допросе выяснилось, что офицер колчаковской контрразведки Крашенинников должен был пробраться в Москву и передать деньги подпольной организации. Его немедленно отправили на Лубянку.

А там как раз в это время получили донос учительницы школы № 76. В нем говорилось, что к директору по фамилии Алферов слишком часто ходят в гости какие-то подозрительные люди. После долгого наблюдения за Алферовым и подробного допроса Крашенинникова чекисты окончательно убедились, что в Москве действует крупная антисоветская организация. Ее руководителей признал Верховный правитель России адмирал Колчак. Возглавляет «Национальный центр» член партии конституционных демократов Щепкин. Позднее на допросе в ВЧК он скажет: «Играя на низменных инстинктах масс, коммунистическая власть порвала тот тонкий, почти незаметный налет культуры и духа общественности, имеющийся у людей, и открыла выход для эгоистических стремлений человека». С этим я согласен. Лишь скромно уточню: а не кадеты ли начали активно развращать граждан страны, начиная с марта 1917 года? Впрочем, это вопрос второстепенный. Главный же вопрос звучит просто: являются ли действия заговорщиков угрозой новому государственному строю и следует ли за подобное наказывать? Ответ очевиден.

Но вернемся к красному террору. Я уже слышу слаженный хор либералов, которые с чувством, с толком, с расстановкой расскажут про то, как, например, в Севастополе расстреляли 500 офицеров. Да, было такое. Как и была публикация списка заложников в журнале «Красный террор». Он, кстати, переиздан в современной России, как и «Еженедельник ВЧК». Но читать их либералы категорически не хотят. Проще отдаться во власть эмоций легендарной книги «Красный террор в России» Мельгунова. Ее с упоением цитируют уже более четверти века, сразу же после первого издания в нашей стране. Одного только не хотят понять. Появление этой книги было приурочено к суду над бывшим адъютантом офицерского генерала Дроздовского полка Конради, убившего советского полпреда Воровского. Тогда нужно было найти для европейского обывателя моральное оправдание терроризма ужасами режима большевиков. Это удалось сполна.

Так вот о заложниках. В том самом журнале, который категорически не хотят читать, содержится приказ Народного комиссара внутренних дел Петровского. В частности, там говорится: «Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел».

Согласимся, документ жуткий. Больше напоминает оккупационную политику немцев в годы Великой Отечественной войны. Тем, как известно, было дано полное право обращаться с «недочеловеками» как угодно. Расстреливать, морить голодом, брать в заложники. Так и тут – твоя жизнь во власти комиссара. Но только на первый взгляд. Потому что существует, например, приказ главы чрезвычайной комиссии Восточного фронта Лациса. Опубликован этот неприятнейший для «неполживых и рукопожатных» граждан приказ все в том же журнале «Красный террор», который они категорически не желают читать. А мы с вами упорствовать в заблуждениях не станем и посмотрим, что же приказывает легендарный чекист: «Расстрел заложников производить лишь в том случае, когда неприятель применяет эту меру к нашим товарищам, и то лишь с моего разрешения».

Этот вот приказ того самого кровожадного Лациса, которого уже обвинили в таких зверствах, что рейхсфюрер СС Гиммлер кажется на его фоне белым и пушистым. Вот и давайте посмотрим, как же он лютовал в восьми приволжских губерниях. Территория немаленькая. Казнить можно со всем большевистским размахом. Лацис именно так и поступил. Как вы думаете, скольких он поставил к стенке – тысячи, десятки тысяч? Не угадали. Целых 66 человек расстреляли его бойцы. Из них 13 – за выдачу коммунистов белочехам, а другие – в ходе подавления вооруженных восстаний. В застенки было брошено 146 человек. Еще 403 находились в розыске за участие в контрреволюционных вооруженных выступлениях.

Эти данные, вне всякого сомнения, сильно подмывают стройную картину массовых казней и истязаний, которую нам уже четверть века неустанно рассказывают получатели разнообразных грантов. Я уже предвижу их возражение: это официальные данные, и верить им ни в коем случае нельзя. Весьма странная логика. Напротив, нет никаких оснований сомневаться в объективности этих цифр, потому как их официальная публикация была призвана в первую очередь устрашить противников большевиков. И если бы под идейным руководством Лациса расстреляли бы не 66 человек, а, скажем, шесть тысяч, то еженедельник чрезвычайной комиссии об этом бы сообщил. Чтобы белогвардейцы содрогнулись от ужаса. Но этого почему-то не последовало.

Кстати о противниках большевиков. Очень наивное заблуждение – считать, что они не принимали по отношению к красным симметричных мер. Даже вожди контрреволюции признавали эти факты. Взять хотя бы Деникина. В своих «Очерках русской смуты» он откровенно пишет: «Нет душевного покоя, каждый день картина насилия по всей территории вооруженных сил. Особенно прославились в этом отношении контрразведки Киева, Харькова, Одессы, Ростова». Это Антон Иванович еще тактично высказался. Дело в том, что 24 ноября 1919 года на Особом совещании был принят закон, по которому смертной казни подлежали все, кто содействовал советской власти или был большевиком. Таким образом, приглашение встать к стенке получили 300 тысяч граждан страны из ленинской партии, а также все рабочие, которые участвовали в национализации фабрик, и все крестьяне, которые были замечены в разделе помещичьих земель. Подсчитать потенциальное количество жертв в случае исполнения этого закона я не возьмусь. Но полагаю, что сталинские репрессии 30-х годов очень бы сильно померкли.

Сегодня те, кто рассуждает о первых чекистах, во многом сознательно демонизируют их. Действительно, эпоха была жуткой. Офицеров, священников, профессоров зачастую расстреливали без долгих разговоров. Ставили к стенке вообще всех тех, кто не нравился. Никакого гуманизма. Но революция иной и не бывает. Во Франции в свое время террор творился не меньший, что не мешает нашим с вами современникам называть те события Великой Французской революцией. Из нее вычленили главное – «свободу, равенство, братство», не забывая при этом о пролитой крови. В нашем же случае все строго наоборот. Из всех событий 1917–1920 годов пролитую кровь исключительно вытаскивают на первый план.

Нынче почитаешь некоторых публицистов – и печально знаменитый сборник документов «СС в действии» меркнет. Сплошные безмозглые палачи и костоломы. Это, мягко говоря, чрезвычайно далеко от реальной истории.

Люди в ВЧК оказались разные, но всех их объединяла фанатичная вера в идею построения нового общества. Взять хотя бы создателя советской контрразведки Артура Фраучи, более известного под фамилией Артузов.

Его судьба могла бы сложиться иначе. Не случись в России в 1917 году революции, он вполне мог бы стать всемирно известным металлургом, ибо уже тогда считался одним из самых перспективных учеников знаменитого профессора Грум-Гржимайло. Будучи гражданином Швейцарии, он мог бы спокойно уехать из страны, которая стояла на пороге Гражданской войны. Но он решил иначе.

В революционном движении – с 1906 года. Собственно, он не мог там не оказаться. Его дядей был один из самых старых большевиков, член партии с 1901 года Михаил Кедров. Тот самый, который организовывал рабочие дружины и руководил издательством «Заря», где публиковались работы Ленина. За принадлежность к социал-демократической рабочей партии Кедров был арестован и на два года заключен в крепость, позже эмигрировал. Но влияние на своего племянника успел оказать огромное. Как, собственно, и второй дядя – Николай Подвойский. Оба старых большевика были женаты на сестрах матери Артура Фраучи.

Хотя и нельзя сказать, чтобы Артур Христианович планировал тогда связать свою жизнь с революцией. В отличие от подавляющего большинства членов ленинской партии он окончил гимназию с золотой медалью и подал документы в Санкт-Петербургский политехнический институт. Экзамены были сданы успешно, и его зачислили на металлургическое отделение. А значит, в революционной борьбе к тому моменту он не участвовал, скорее, был сочувствующим. До революции при поступлении в высшее учебное заведение требовалось предъявить справку из полиции, которая могла бы подтвердить благонадежность абитуриента. Иностранцы всегда были на особом счету, поэтому любые попытки Фраучи бороться против «кровавого самодержавия» немедленно были бы замечены и нашли бы отражение в этом документе.

В институте Фраучи, казалось, навсегда отошел от революционной борьбы. Стихи символистов и декадентов, философия Ницше мало привлекали его. Он был полон решимости как можно успешнее выучиться на металлурга, ведь эта профессия в Российской империи обещала хорошее положение в обществе и весьма достойный заработок. Однако не стоит считать, что Артузов ничем, кроме учебников, не интересовался. Он обожал оперу и часто бывал в Народном Доме, где с упоением слушал Федора Шаляпина и Леонида Собинова. Пробовал музицировать и сам, благо обладал прекрасным лирико-драматическим тенором и хорошо играл на фортепиано. Фраучи регулярно принимал участие в студенческих спектаклях.