Текст книги "Генерал Скоблин. Легенда советской разведки"

Обстановка в доме вовсе не походила на штаб армии: деревянные столы с въевшимися чернильными пятнами, хромые стулья, простые крестьянские скамейки для посетителей. Посреди этого оазиса аскетизма, как назвал управление РОВС один из марковских офицеров, располагался кабинет начальника канцелярии капитана Клавдия Александровича Фосса. Именно он и войдет в историю всей русской эмиграции как создатель и идеолог таинственной «Внутренний линии».

* * *

В годы Гражданской войны капитан Фосс служил в артиллерийской бригаде Дроздовской дивизии. Участник похода «Яссы – Дон», что было весьма значимым для любого чина Русской армии. Владел пятью языками: русским, болгарским, французским, немецким, английским. Был глубоко верующим человеком. Очень скромный, он никогда не позволял себе повысить голос. Капитан-дроздовец Раевский вспоминал спустя годы:

«Наши личные отношения были и остаются добрыми, хотя мы только хорошие знакомые, но не друзья. Не раз поручик Фосс оказывал мне небольшие личные услуги в связи с разными служебными и полуслужебными делами. И я не могу не быть ему за это благодарным. Таким образом, никакой предвзятости по отношению к Клавдию Александровичу у меня нет. Я считаю, однако, что каждый из нас, кто играет известную общественную роль, отвечает если не перед историей, то, во всяком случае, перед историей эмиграции. В историю русской эмиграции в Болгарии имя Фосса несомненно попадет, в историю Русского общевоинского союза – тоже. Таким образом, есть основания писать о нем не с личной точки зрения.

В его характере есть, как мне кажется, три основных черты – храбрость, настойчивость и жестокость. Кроме того, Фосс несомненно весьма культурный человек, но, по-моему, не обладающий большим умом. Мне ни разу не приходилось лично видать его в бою, однако все служившие с Фоссом в 1-й батарее Дроздовского артиллерийского дивизиона отзываются о нем как о человеке исключительной храбрости, даже по добровольческим масштабам. Он принимал участие в походе генерала Дроздовского Яссы – Дон, насколько я помню, будучи еще юнкером. До самого последнего дня оставался в строю, хотя превосходно знал иностранные языки, без труда мог устроиться в одном из высших штабов или получить командировку за границу. Надо сказать, что к концу гражданской войны у многих участников первых походов сказалось вполне естественное утомление и они, говоря военным жаргоном, «подались в тыл». Фосс выдержал на скромных полях боевую страду до конца.

Кроме храбрости товарищи по батарее часто говорили о его жестокости. Я слышал о нем очень жуткие вещи, отзывающиеся духовным садизмом.

(На языке того времени «духовный садизм» – наслаждение неумолимой беспощадностью мучительной и заслуженной расправы с врагом или подозреваемым во вражде.

Раевский никогда не стал бы называть садизмом духа просто казни пленных большевиков. Его отзыв означает в лучшем случае, что Фосс на эти казни вызывался с большим увлечением и убивал с большим восторгом. В среднем случае – что он убивал этих большевиков с мучениями. А в третьем, едва ли не худшем случае – что убивал он не только большевиков, но и безвинно или по произвольному или почти произвольному подозрению, и опять-таки с увлечением жестокостью таких казней. Если бы увлечения не было, Раевский о садизме говорить бы не стал.

Скажем, корниловец Месснер совершенно сознательно и твердо считал, что оправданной самообороной войск являются захват и расстрел произвольно выбранных заложников из пласта «нелояльного/враждебного» населения, если кто-то из этого пласта устраивает нападения на войска, считал оправданным, хотя и крайним делом нанесение прицельных ударов по гражданскому населению, не считаясь с полом и возрастом, одобрял в принципе соответствующие немецкие методы времени ВМВ и считал, что исполнение любых приказов, кроме приказа о мятеже, – то есть, в частности, любых приказов о поголовной расправе с гражданским населением, – есть неуклонный долг офицера. – А. Г.)

Имею основания думать, что мне рассказывали правду. Сам Фосс как-то сказал мне с грустью о военных годах: «В конце концов, одна кровь – своя кровь, чужая кровь и ни одного светлого воспоминания».

Мне не удалось найти сейчас вырезки из «Последних новостей», где были приведены выдержки из секретного циркуляра Национально-трудового союза нового поколения о «Внутренней линии» в Болгарии, там приписывались форменные преступления и в частности попытка отравить при помощи бактерий кого-то из деятелей союза. Лично я убежден в том, что это вздор, но мое убеждение основано на том, что для такой попытки нужно соучастие опытного бактериолога, которое предположить очень трудно. По своему характеру Фосс, чистой воды фанатик, вряд ли бы остановился перед преступлением, если бы был убежден в том, что оно необходимо для сохранения Русского общевоинского союза. Сначала армии, а потом союзу он отдал более двадцати лет своей жизни и работал действительно не покладая рук.

Фосс очень ценный для Белого дела человек при условии, чтобы им руководил менее фанатичный и более умный начальник. Я никак не мог отделаться от моего впечатления, что Клавдий Александрович образован, культурен, но недостаточно умен. У него нет широты взгляда, нужной для самостоятельной политической работы, и, как мне кажется, недостаточно развито чувство реальности. Благодаря этому Фосс при всей своей преданности Общевоинскому союзу оказал ему в недавние годы очень дурную услугу. Я имею основания думать, что ссора между воинскими организациями и Трудовым союзом нового поколения была вызвана именно деятельностью Фосса в Болгарии, причем он считается с директивами руководителей организаций только поскольку постольку…

В 1923 году он был совсем молодым человеком лет 26–27, очень дисциплинированным на вид, очень убежденным и видимо ценившим интересы армии. Только его завалившиеся, малоподвижные глаза иногда бывали жутковаты – может быть, потому, что я знал много рассказов о военном прошлом Фосса».

Фосс быстрее многих понял и принял изменившиеся методы борьбы с большевиками и с огромным энтузиазмом отдался новому делу. Для начала организовал тайную организацию «Долг Родине», куда и взялся вербовать верных Белому движению офицеров. Структура ее в целом повторяла знаменитую Боевую организацию генерала Кутепова: тайные тройки, начальники которых знали лишь своего командира и двух подчиненных. Всем вступавшим гарантировали, что скоро им представится возможность бороться с оружием в руках против коммунистов и сочувствующих им. Вспоминает князь Ратиев:

«Произошло нападение на Андрея Николаевича Игнатьева, по младоросской линии, в 11 вечера на одной из улиц недалеко от ул. Оборище 17 (управление РОВС в Софии. – А. Г.). Нападающих было трое, набросились они неожиданно сзади и сразу сбили пострадавшего с ног. Лица их, по рассказу пострадавшего, были измазаны чем-то темным вроде сажи, и узнать их он не мог, кроме одного, которого выдавала форма его головы, и это, как он категорически утверждает, был служащий и живущий постоянно на Оборище рассыльный и доверенное лицо Фосса и генерала Абрамова – Минин.

Такие нападения случались не впервые, и каждый раз все признаки их совершения указывали все туда же – на Оборище, и эта группа или шайка вскоре даже получила особое наименование – «Валеты Фосса» и «Фоссовские валеты».

Это и упростило мое решение. Не дожидаясь очередной встречи, я пошел к Клавдию Александровичу и, даже не присаживаясь, заявил, что подобных методов борьбы и кулачной расправы не признаю, участвовать в подобных делах даже случайным и косвенным образом не желаю и с этого дня считаю наши отношения прерванными».

Многих офицеров смущало, что не было приказа генерала Абрамова о создании новой организации, хотя Фосс и говорил постоянно, что действует согласно указаниям Федора Федоровича. В числе первых откликнулся на его призыв капитан Корниловского артиллерийского дивизиона Николай Дмитриевич Закржевский, ставший со временем одним из руководителей «Внутренней линии».

Как раз в этот момент, выполняя распоряжение Врангеля, генерал Шатилов взялся за организацию переселения чинов армии из Болгарии и Сербии во Францию. Разумеется, проводилось это по линии Русского общевоинского союза. Ответственным в Софии был назначен капитан Фосс. Воспользовавшись тем, что паспорта оформлял его близкий друг капитан Арнольди, Клавдий Александрович сделал все от него зависящее, чтобы в Париж в первую очередь попали завербованные им члены «Долга Родины».

Для чего они были нужны во Франции, из которой до России дольше добираться, нежели из Болгарии? Дело в том, что именно в тот момент генерал Кутепов и заговорил о том, что РОВС нужна контрразведка. Ведь члены Национального союза террористов были, в сущности, не совсем удачными боевиками-смертниками и на роль профессиональных разведчиков никак не подходили, о чем убедительно свидетельствует рапорт полковника Бубнова генералу Кутепову по итогам сорвавшегося покушения на Бухарина[11]11
  Николай Иванович Бухарин (1888–1938) – советский политический, государственный и партийный деятель.


[Закрыть] в 1928 году.

«Мы давно знали, что в ГПУ[12]12
  ГПУ (Государственное политическое управление при НКВД РСФСР) – политическая спецслужба. Учреждена 6 февраля 1922 года. 15 ноября 1923 года управление было преобразовано в ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление).


[Закрыть] сидят не дураки, а энергичные и умные люди, пусть прохвосты, но, тем не менее, знающие свое дело, умеющие и нападать, и защищаться. Даже без поездки в Москву заранее можно было знать, что после прошлогоднего покушения меры охраны ими приняты.

Я далек от мысли признать невыполнимым проведение в жизнь белого террора, но, ознакомившись на месте с деталями и возможностями, я отдаю теперь себе ясный отчет, насколько трудно нам, при теперешнем положении вещей и при наших ограниченных возможностях, достигнуть положительных результатов, оправдывающих потери. Бросить бомбы в какое-либо собрание второсортных коммунистов, убить десяток-другой партийных марионеток, поджечь склад, взорвать мост – все это хотя и трудно, но выполнимо и при теперешних наших возможностях. Такого рода акты могут быть полезны лишь тогда, когда они будут следовать непрерывной цепью один за другим, появляться в разных частях СССР, пробудят активность самого населения, ни на минуту не давая противнику покоя.

На основании своего собственного опыта, а не из головы фантазии, я категорически утверждаю, что такого террора нам не провести – не по силам, и вот почему. Прежде всего, рассчитывать на массовое пробуждение активности в СССР нам не приходится. Хорошо мечтать о народном терроре, сидя за границей, а войдите в шкуру полуголодного, вечно борющегося за кусок хлеба забитого обывателя СССР, постоянно дрожащего перед гипнозом всемогущества ГПУ, с психологией, что сильнее кошки зверя нет. Общий вывод: помощи оттуда, пробуждения активности и самостоятельности самого населения нам ждать не приходится, надо рассчитывать на свои собственные средства. А это значит, что для каждого такого маленького акта, путем напряжения всех наших ресурсов, мы должны перевозить, перекидывать через границу, инструктировать, снабжать деньгами, оружием, техническими средствами, документами и т. д. минимум двух лиц, т. е. при расчете на многочисленность актов (а иначе овчинка не стоит выделки) – десятки лиц. Вряд ли нам это будет под силу.

Даже если отбросить в сторону финансовую сторону дела, то останется еще более важное дело – вопрос кадров. Желающих много, но подходят далеко не все. Людей, ни разу не бывавших там и не знакомых с условиями жизни, посылать прямо на террор – слишком рискованно, большинство погибнет, не дойдя до цели. Нельзя базироваться на петроградском взрыве – это был первый неожиданный для большевиков акт. Условия тогда были другие. Значит, надо всех этих лиц сначала подготовить. Предположим, что и этот вопрос так или иначе разрешился. В первую минуту, при совершении мелкого акта, риск, конечно, будет значительно меньше, чем при покушении на какое-либо крупное лицо, где 100 процентов за гибель покушающегося. Но все же риск будет, ведь после акта людям, совершившим его, надлежит выбраться за границу из центра России. Они попадают в положение затравленного зверя. Против них будут все силы ГПУ, компартии, комсомола и Красной Армии. На границах опять выложат цепи солдат и этим прервут возможность дальнейших посылок. При одиночном террористическом акте выскочить трудно, а при нескольких, разновременно произведенных, это станет и совсем невозможным, так как люди, спасающиеся в какой-либо район после взрыва, рискуют попасть как раз туда, где другая группа готовит свой взрыв. Итак, почти гарантировано, что при такой системе почти все люди, идущие туда, обратно не вернутся. Кадры надо все время пополнять и начинать всякий раз с азбуки. Опытных людей в запасе не будет. Каждый из выразивших желание идти на террор сознает, на что идет, и к смерти готов, но весь вопрос в том, целесообразна ли будет их гибель, принесет ли она пользу делу освобождения Родины.

Раньше я верил в осуществление такого систематического террора, теперь ясно вижу, что это невыполнимо, и на вопрос отвечу – «нет, нецелесообразно». Разве стоит того гибель нужных людей для дела, которое, как видно заранее, не даст желаемых результатов? Одиночными мелкими взрывами, поджогами и т. д., немногочисленными, и еще вопрос, всегда ли удачными, мы ГПУ не устрашим, общественное мнение изволнуем, но к активности вряд ли кого вызовем. Вернее, ответный террор ГПУ придавит всякое проявление этой активности. Если бы мелкий террор шел снизу, от всей массы населения, тогда он был бы грозным для коммунистов, но ведь трагедия в том, что на это даже рассчитывать сейчас нельзя. Мое мнение, что такая игра не стоит свеч. Мы эту игру не в силах провести в таком масштабе, когда она станет опасной для советской власти, и результаты не оправдают потерь».

Фосс доложил Шатилову о проделанной им работе, а тот в свою очередь довел эту информацию до Кутепова. После получения одобрения от бывшего командира 1-го армейского корпуса Фосс с утроенной энергией взялся за работу, постепенно превращая «Долг Родине» во «Внутреннюю линию» – секретную организацию в РОВС. Руководителем стал генерал от кавалерии Павел Шатилов.

* * *

Выпускник Николаевской академии Генерального штаба, георгиевский кавалер, в декабре 1918 года он прибыл в Екатеринодар в штаб Добровольческой армии Деникина. Шатилов привез сведения о сохраненной разведывательной сети на Кавказе. Как раз в это время на Северном Кавказе шла ожесточенная борьба Добровольческой армии с 11-й Красной армией, в которой насчитывалось свыше 100 000 штыков и сабель. Именно тогда и прогремело имя Петра Николаевича Врангеля. Благодаря его исключительной энергии и несокрушимой воле в борьбе за Северный Кавказ наступил перелом после разгрома красных под Ставрополем.

Деникин отправил Шатилова в распоряжение Врангеля. Приезду старого приятеля по Русско-японской войне и однокашнику по Николаевской академии Генерального штаба Петр Николаевич был очень рад. Он поручил ему командование конной группой из частей двух дивизий. В своих воспоминаниях Шатилов писал:

«Увидев своего друга, я даже не успел его как следует разглядеть. Врангель быстро подошел ко мне. Мы расцеловались, и он мне сказал, что я прибыл более чем своевременно. Тут же немедленно он стал знакомить меня с общей обстановкой на фронте, с данной ему задачей и с распоряжениями, которые он отдавал своим частям. Я погрузился в карту и стал по ней следить за его словами.

Кроме того, мне было как-то странно не обмолвиться с моим другом – теперь моим командующим армией – хотя бы одним словом обо всем том прошлом, которое нас разъединило физически на многие годы, столь насыщенные событиями. Видя мой озабоченный вид, Врангель подошел ко мне: «Поверь, ты легко справишься с этим поручением. Обе твои дивизии имеют прекрасные части, а среди подчиненных ты встретишь храбрейших и умелых начальников».

Я ему ответил, что эта сторона меня нисколько не волнует, но я опасаюсь, что сам не оправдаю вполне оказываемого им мне доверия.

«Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, – заявил мне мой друг, – твоя работа на Кавказе и твоя деятельность во время революции мне хорошо известны от тех лиц, кто непосредственно их видел. Одной нашей дружбы было бы для меня недостаточно, чтобы вызвать тебя к себе и поручить тебе ответственную роль».

Посмотрев на часы, он сказал мне, что мы заболтались и что нужно торопиться, чтобы к утру поспеть к своему штабу. Распрощавшись со своим другом и погрузив свое седло и чемодан на поданную мне подводу, я отправился в путь».

7 января 1919 года Шатилов взял Георгиевск, через несколько дней разгромил минеральноводскую группу красных и освободил от красных Терскую область и Дагестан.

Весной 1919 года у белых на фронте создалось критическое положение. Крупные силы 10-й армии красных выдвинулись на линию реки Маныч и, охватив правый фланг Донской армии, угрожали ей полным окружением. Большую часть конницы Деникин тогда объединил в руках Врангеля. Под его началом оказалась и 1-я конная дивизия Шатилова. Манычская операция закончилась разгромом 30-тысячной группы красных. В эти дни особенно отличился Шатилов, нанесший решительный удар по красным у Великокняжеской. Деникин лично поздравил его, произвел его в чин генерал-лейтенанта и назначил командиром 4-го конного корпуса.

Когда же осенью 1919 года между Деникиным и Врангелем начался разлад, Шатилов первым поддержал своего друга. Вместе с ним подал в отставку и, по желанию главнокомандующего, покинул Россию вместе с Петром Николаевичем. На английском корабле они прибыли в Константинополь.

Существует устойчивый миф, что тогда все чины Вооруженных сил на Юге России были в этом конфликте на стороне Врангеля. Это не так. Есть прекрасное свидетельство: письмо генерала Шапрона дю Ларре Петру Николаевичу. Оно не известно широкой публике, поэтому я приведу его почти полностью:

«Когда генерал Деникин вступил в должность главнокомандующего по приказу генерала Алексеева, то наследием ему было около 2500 солдат армии, не выходившей ни на минуту в течение последних пяти суток из кровавого боя, без пищи и питья, совершенно раздетой, имеющей около 60 снарядов и обоз с ранеными в 12 верст длиной. Армия уходила без тыла, без базы, без всякой надежды на чью-либо помощь, без всякой возможности каких-либо сношений с внешним миром, но с твердой верой в дело и своего любимого вождя, генерала Деникина. Он оправдал доверие к нему Армии, правда, тогда в ней не было разлагающих, пошлых честолюбцев.

Переданное Вам генералом Деникиным наследство, о котором вы жаловались всему миру через прессу, было: армия до 40 тысяч бойцов, хотя сравнительно и плохо, но одетая, вооруженная, снаряженная миллионным запасом патронов и громадным количеством снарядов, с аэропланами, танками, с флотом и с миллионным запасом зерна. Повторяю, все это Вами было принято в Крыму, когда море было в вашем распоряжении, а не в руках противника.

Когда, с первых же дней революции, началась трагедия русского офицерства, забрасываемого потоками грязи, восстал всей силой своего мощного духа генерал Деникин, бросивший прямо, честно, публично на заседании в Ставке обвинение в лицо всесильному тогда Керенскому. Порыв, чуждый всякой мысли о себе. Это было в то время, когда Вы, оставаясь верным себе, послали телеграмму генералу Корнилову, бывшему тогда главкомом 8-й армии, с просьбой о выдвижении Вас с поста командира бригады на пост начальника дивизии, после неудачных хлопот о том же в Ставке, как видно из телеграммы, которая в данный момент находится в папках с некоторыми бумагами генерала Корнилова.

Вы, сознавая приближение конца, кричали, что Ваш величайший грех – это Ваше исключительное честолюбие, которому Вы всю свою жизнь приносили в жертву решительно все и вся. Вы клялись, что Вы каетесь с полной искренностью и что, если Вам Господь дарует жизнь, Вы отбросите от себя навсегда Ваше честолюбие, и что же после? Ваше письмо генералу Деникину.

ВЫ БОГА ОБМАНУЛИ, ГЕНЕРАЛ!»

Отставка Антона Ивановича Деникина после кошмара новороссийской эвакуации в марте 1920 года привела к назначению барона Врангеля на пост главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. Петр Николаевич прекрасно понимал, какое тяжелое наследство ему досталось: «Армия в безвыходном положении. Если выбор моих старых соратников падет на меня, я не имею права от него уклоняться».

Узнав о решении Врангеля, Шатилов ужаснулся: «Ты знаешь, что дальнейшая борьба невозможна. Армия или погибнет, или вынуждена будет капитулировать, и ты покроешь себя позором. Ведь у тебя ничего, кроме незапятнанного имени, не осталось. Ехать теперь – это безумие!»

Уговоры Шатилова не помогли. Утром 22 марта 1920 года предоставленный Врангелю броненосец «Император Индии» бросил якорь на рейде Севастополя. Вместе с Врангелем прибыл и Шатилов, которого никто не приглашал на военный совет. О том, как утверждалась накануне кандидатура нового главнокомандующего, сохранилось безупречное свидетельство генерала Махрова:

«Со стороны правее Кутепова встал молодой, небольшого роста генерал, с румяным лицом, одетый строго по форме и с иголочки. Это был начальник Дроздовской дивизии Витковский. Он звонким, приятным голосом заявил: – Нам не нужно нового главнокомандующего. Мы хотим, чтобы генерал Деникин продолжал оставаться на своем посту. – Просить генерала Деникина! Да здравствует генерал Деникин! Ура генералу Деникину! Ура! – раздался всеобщий крик и шум. Генерал Драгомиров явно выходил из себя. Лицо его налилось кровью, и он тоном начальника резко стал призывать к порядку. Когда наступило успокоение, он опять, отчеканивая каждое слово, точно слова команды, повторил: «Генерал Деникин мне сказал, что его решение категорическое и бесповоротное. Я прошу, господа, приступить к делу исполнения приказа Главнокомандующего и назвать имя заместителя генерала Деникина». В это время в группе Добровольческого корпуса кто-то опять громко крикнул: – Да здравствует генерал Деникин! Просить генерала Деникина по аппарату изменить свое решение! – Просить! Просить! – раздавались голоса в разных концах зала.

Лицо генерала Драгомирова побагровело от непривычного для него неповиновения. Он еще раз повторил, что решение, принятое генералом Деникиным, непоколебимо. Однако настойчивые возгласы с требованием просить главнокомандующего по аппарату изменить свое решение и продолжать оставаться на своем посту вынудили Драгомирова поручить делопроизводителю совета Генерального штаба полковнику Аметистову доложить главнокомандующему по аппарату через полковника Колтышева пожелание военного совета.

Полковник Аметистов ушел на телеграф. В зале совета наступило успокоение. Члены его вполголоса переговаривались.

Через минут двадцать возвратился с телеграфа Аметистов с лентой. Полковник Колтышев, штаб-офицер для поручений при главнокомандующем, передавал, что генерал Деникин остается при своем решении. Прочтя ленту телеграфного разговора, Драгомиров торжествующим тоном сообщил военному совету о неизменности решения главнокомандующего.

В зале наступила тишина. Томительное молчание длилось несколько минут. Молчал и Драгомиров, вопросительно оглядывая членов военного совета. Вдруг встал сидевший как раз напротив меня начальник штаба флота капитан 1-го ранга Рябинин и спокойно произнес: – Мы должны назвать имя того, кто мог бы заменить генерала Деникина. Я не сомневаюсь, что это имя теперь у вас на уме. Это генерал Врангель! Моряки оживились. Раздалось несколько голосов: – Да, генерал Врангель. Рябинин сел. Наступило опять молчание. Генерал Драгомиров, казалось, преобразился, точно он только и ждал, чтобы услышать имя Врангеля, и поспешно громко произнес: – Итак, господа, генерал Врангель? Общее молчание. Вдруг капитан 1-го ранга Рябинин поддержал Драгомирова, громко крикнув: – Да здравствует генерал Врангель! Только несколько нерешительных голосов в зале повторили имя Врангеля, и наступило гробовое молчание. Ощутилась какая-то неловкость. Ясно было, что кандидатура Врангеля не вызывает одобрения. Тем не менее Драгомиров поторопился закрыть заседание без баллотировки имени Врангеля и поручил полковнику Аметистову доложить по телеграфу через полковника Колтышева генералу Деникину о результате решения военного совета».

Петр Николаевич назначил Шатилова начальником штаба. Возрожденная Русская армия, как стали называть Вооруженные силы Юга России, неожиданно для всех начала буквально творить чудеса. Прорвавшись с боями из тесного Крыма на просторы Северной Таврии, белые одерживали одну победу за другой.

Тогда же между Врангелем и Шатиловым состоялся откровенный разговор:

«– Да, мы сами не отдаем себе отчета в том чуде, которого мы свидетели и участники. Ведь всего три месяца тому назад мы прибыли сюда. Ты считал, что твой долг ехать к армии, я – что мой долг не оставлять тебя в эти дни. Не знаю, верил ли ты в возможность успеха. Что касается меня, то я считал дело проигранным окончательно. С тех пор прошло три месяца.

– Огромная работа сделана за это время, и сделана недаром. Что бы ни случилось в дальнейшем, честь национального знамени, поверженного в прах в Новороссийске, восстановлена. И героическая борьба, если ей суждено закончиться, закончится красиво.

– Нет, о конце борьбы речи теперь быть не может. Насколько три месяца тому назад я был уверен, что борьба проиграна, настолько теперь я уверен в успехе. Армия воскресла, она мала числом, но дух ее никогда не был так силен. В исходе кубанской операции я не сомневаюсь, там, на Кубани и Дону, армия возрастет численно».

Однако блестяще задуманная операция не принесла столь нужного тогда Белому движению успеха. Врангель поручил своему другу общее руководство проведением этого важнейшего стратегического наступления. Казалось бы, обычно инициативный и энергичный Шатилов должен был вложить всю душу, чтобы достичь победы. Но гладко было на бумаге…

Удачно высадившийся пятитысячный отряд вначале действовал быстро и энергично. К нему постоянно присоединялись казаки-повстанцы, численность его росла, несмотря на потери в непрерывных боях. И вот тут-то и начались странности. Отряд начал топтаться на месте, упустил драгоценное время и дал красным возможность сосредоточить превосходящие силы.

Упустив возможность победы, десант был разбит и вынужден вернуться в Крым. В довершение всех бед Польша заключила перемирие с правительством Ленина. Армия Врангеля осталась в трагическом одиночестве. Сопротивляться вчетверо превосходящему в силах противнику долго было невозможно. По приказу Врангеля командующий Черноморским флотом вице-адмирал Кедров, генералы Шатилов и Стогов разработали план эвакуации войск и всех желающих выехать из Крыма за границу. В это время Шатилов по большому счету уже был лишь пассивным исполнителем. Но исполнителем блестящим. Неслучайно за организацию великого исхода он был произведен в генералы от кавалерии.

Как происходила эвакуация Русской армии из Крыма, можно судить хотя бы по воспоминаниям полковника-марковца Павлова:

«Тяжело на душе. Вблизи на набережной церковь. Несколько офицеров поспешили туда. Где, как не у Бога, найти успокоение! Полумрак, свечи. Всюду коленопреклоненные фигуры жителей. Приходят, ходят. Марковцы молились, и из глаз их текли слезы, как и у жителей. «Спаси и сохрани», – слышались слова. «Спаси и сохрани», – просили у Господа марковцы. Вышли. Уже ночь, Направились к пристани. Навстречу – мужчина и женщина.

«Дорогие! Да даст вам Господь благополучия!» – сказал, остановившись, мужчина. А женщина, широко осенив их крестным знамением, рыдая, могла только сказать: «Храни вас Всевышний». Так же трогательно желали им счастливого пути и другие. Глубоко растроганные, шли марковцы последнюю сотню-другую шагов по родной земле. Увидят ли они ее? Но оставляли они свою землю, свои храмы с твердым сознанием полной любви к народу, даже к встретившим их красногвардейцам военно-революционной охраны. Русские люди в конце 1920 года уже были не те, какими они были раньше: они поняли, что белые отнюдь не их враги.

Около 12 часов дня со стороны Графской пристани раздались крики «Ура!», постепенно все увеличивающиеся. Оказалось, что это генерал Врангель на моторном катере объезжает пристани. Около каждой он останавливался, держал речь и под громовые крики «Ура!» следовал дальше. Подъехал, наконец, и к нашей пристани.

«Здравствуйте, мои дорогие соратники!» – отчеканивая каждый слог громким голосом, поздоровался с нами генерал Врангель. Никогда ему еще никто не отвечал на приветствие так громко и стройно, как ответила масса людей в несколько тысяч в этот раз.

«Куда вы едете? Знаете ли вы, что ждет вас на чужбине? Я вам ничего не обещаю, так как сам ничего не знаю. Обещаю только одно, что как бы плохо ни было – вывести вас с честью. Обещаю вам, кто решит окончательно за мной следовать, вывезти с родной земли. Распоряжения все даны, и сейчас должны подойти пароходы и забрать вас всех».

Нескончаемое «Ура!» последовало в ответ. И действительно, минут через 20 стали подходить пароходы. К нашей пристани подошел маленький пароходик-угольщик «Бештау», имевший распоряжение в первую очередь погрузить нас и лейб-казаков.

Погрузили сначала раненых, затем в полном порядке, без всякой спешки, стали грузиться здоровые.

До свидания, Родина! До свидания, русские люди!»

* * *

Тут необходимо сделать достаточно пространное отступление. О «Внутренней линии» за прошедшие 70 лет писало великое множество самых разнообразных авторов. За исключением Прянишникова и Савина, почти никто из них никогда не держал в руках документов этой организации. Соответственно рассуждения основывались на старом как мир принципе «Мне хочется, чтобы было так». Борис Витальевич Прянишников в своей знаменитой книге «Незримая паутина» привел лишь очень короткие выдержи из исключительно важного с исторической точки зрения документа. Именно они потом кочевали из статьи в статью. Во время работы над этой книгой мне удалось частично ознакомиться с его знаменитым архивом. Там и был обнаружен полный вариант «Идеологии», который я ниже приведу полностью, вводя таким образом в исторический оборот. Оригинальная парижская копия была напечатана крупным шрифтом, с голубой французской копиркой, по старому правописанию. Сохранены все опечатки оригинала и пунктуация. В оригинале двенадцать пронумерованных листов, весь текст занимает одиннадцать с половиной страниц. Итак:

«1 Октября 1933 года. Совершенно секретно. Идеология организации.

Идеологически организация является восприемником и носителем идей БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ – внеклассовая борьба за Национальную Россию. Отсюда – естественный контакт с РОВС-ом, как наследником и продолжателем Белого Движения. Особенной чертой идеологической установки организации является ее НАЦИОНАЛЬНО-ВОЛЕВОЙ и АКТИВНО-БОРЧЕСКИЙ характер. Эти два факта составляют одно целое – основу жизни и работы организации, как органа революционной борьбы за Национальные идеалы.