Текст книги "Свобода"

7

Лето близится к концу. Иван крепко обхватил себя руками, как будто замерз. Хотя он идет в глубокой тени леса, красная кепка плотно надвинута на лоб до самых бровей. Он идет долго. По дороге никого не встречает, а если бы и встретил, то не заметил бы. Взгляд устремлен вниз, к земле, к едва различимой в траве тропинке, к насекомым, ко всем этим трудягам, для которых жизнь – это просто судьба. Чьи долг и стремления прописаны в генетическом коде. Тем, кому никогда не приходилось переживать ад под названием «свобода».

Свобода.

Иван слышит шорох, где-то справа, среди ветвей. Он поднимает взгляд. Отдельные лучики солнца пробиваются под козырек кепки. Светят ему в глаза. Ивану это не нравится. Он не любит свет.

Над тропинкой прямо перед Иваном пролетает птица, наверное, дятел. От нее что-то отделяется, как бомба от самолета. Птица исчезает в тишине.

Иван шагает дальше, снова опустив взгляд. Замечает муравейник у дерева. Останавливается, рассматривает тропинку у себя под ногами. Большое пятно птичьего помета, белое с вкраплениями, жидкое, как бы пенящееся. Посередине пятна застрял муравей. Он изо всех сил молотит лапками, словно утопающий. Можно подумать, что муравьи тонут.

Поблизости снуют другие муравьи, вскоре они начинают группироваться, как по команде. Ими как будто управляют неведомые силы, словно они – отдельные клетки мозга в невидимой голове.

В конце концов они выстроились в шеренгу. Каждый муравей схватился за впереди стоящего, и вот вся шеренга вступила в птичью кляксу. Муравей, шагающий первым, взялся за тонущего, и очень медленно шеренга потянулась назад. Наконец пострадавший муравей оказался на земле. Весь белый, подрагивая, стоял он рядом с верными товарищами. Многие из них выглядели такими же белыми и ошарашенными.

Проходит пара секунд. А потом муравьи снова принимаются копошиться, сливаются с толпой таких же вечно снующих собратьев. На какой-то миг черную от кишащих муравьев тропу прорезает тончайшая белая ниточка. Затем ниточка исчезает в лесу.

Иван перешагивает муравьиную тропу и идет дальше. Вскоре лес начинает редеть, солнечный свет становится ярче. Он надвигает кепку на самые глаза и входит в нечто, что когда-то было садом. Следы посадок, заброшенные плодовые деревья, все заросло высокой, пожелтевшей от летней жары травой.

Лето близится к концу.

Иван подходит к старому зданию. Красная краска давно облупилась. Оконные рамы уже лет двадцать как перестали быть белыми. Доски на крыльце прогнили, превратившись в смертельные ловушки; Иван точно знает, на какие из них нельзя наступать. Некоторые еще сносные.

Иван поднимается на террасу. Там все обросло чем-то зеленым, похоже на водоросли, но вероятнее, это какие-то мхи. Он останавливается, оглядывается, окидывает взглядом полный упадок. Очевидный в солнечном свете. В другой голове наверняка тут же зародилась бы мысль о ремонте, об обновлении.

Но только не в его.

Иван открывает глухую входную дверь, входит в дом, затворяет ее за собой. Оказывается почти в полной темноте. Хотя даже плотные шторы не могут полностью скрыть солнечные лучи; какой-то свет все равно проникает внутрь, как будто надеясь на призрачный шанс.

Шанс, что сюда может просочиться свет.

Он проходит через кухню с горой грязной посуды. Он уже давно не чувствует запахов.

Заходит в помещение, смутно напоминающее спальню. Подходит к комоду. Сверху лежит мобильный телефон с вынутой сим-картой, свернутая черная шапка, какая-то куча одежды. Иван берет шапку и медленно приближается к зеркалу в полный рост, висящему на противоположной стене. Останавливается.

В первый раз поднимает взгляд, выглядывает из-под козырька кепки. Рассматривает себя.

Потертый спортивный костюм. Дырявые кеды. Темно-красная кепка без логотипа, без надписи. Больше ничего.

А, еще лицо. То, что от него осталось после долгих лет отсутствия какого-либо ухода. Он внимательно рассматривает свое отражение.

– Иван Грозный, – произносит он.

Потом снимает кепку, долго держит ее в руке, наконец швыряет на пол. Берет свернутую черную шапочку, которая была на женщине, разворачивает ее так, что получается балаклава. Обычно такие носят бандиты. Иван натягивает балаклаву на коротко остриженные каштановые волосы, натягивает так, чтобы полностью закрыть лицо, чтобы больше не видеть себя. Избавиться от своего лица.

Теперь видны только глаза. Иван начинает расстегивать верх спортивного костюма. Тянет молнию вниз, сбрасывает с себя куртку, стягивает грязную футболку. Стоит с голым торсом.

Он не умеет плавать.

Он тонет в дерьме и не умеет плавать. Он опускается на дно, легкие полны экскрементов. Вдруг он видит, как откуда-то появляются люди, женщины, они приближаются к нему. Строятся в шеренгу, хватаются друг за друга, ныряют прямо в дерьмо, плывут к нему.

Вытаскивают его из выгребной ямы.

Благодарность в разных формах.

Иван стягивает с себя мешковатые спортивные штаны, стоит в одних обтягивающих трусах, снимает и их.

Теперь он совершенно голый, если не считать шапочки.

Он легонько тянет за член, видит, как он увеличивается в размерах.

Возвращаясь к комоду, он обхватывает себя руками, словно ему холодно. Копается в куче одежды, отбрасывает стеклянную банку, полную сим-карт, находит пару стрингов, подносит их к носу, делает глубокий вдох. Потом кладет обратно, достает из кучи пистолет.

Пистолет с глушителем.

Иван выдвигает ящик комода и вынимает оттуда блокнот. На обложке – радужная пони. Затем откапывает ручку и фонарик.

В последний раз останавливается перед зеркалом, в одной руке пистолет, в другой – ручка, блокнот и фонарик. Он в полной боевой готовности.

Иван подходит к ближайшей двери, еще раз осматривает себя, на этот раз в другое большое зеркало, отпирает дверь вставленным в замочную скважину ключом. Распахивает ее.

Темнота там, внизу, активная.

Она засасывает все.

И его тоже.

Он спускается ей навстречу.

8

Наверное, это было бы правильно назвать рассветом, а может быть, и нет. Возможно, стояло лето, а возможно, нет. Но то, что увидел Сэм Бергер, расстегнув молнию спального мешка, определенно являлось светом.

Это точно был свет.

Свет в конце… да, чего-нибудь.

Вылезти из спальника оказалось легче, чем обычно. За последние месяцы он нередко обвивал Сэма, как удав, отказываясь ослабить хватку. Теперь же Бергер вынырнул из его сетей как новорожденный из чрева матери.

В одних трусах, он свесился над перилами, отделяющими его от небольшой бухты под названием Эдсвикен. Все-таки, наверное, еще лето – хотя Сэма и не покидало чувство, что осень вот-вот вступит в свои права – и рассвет уже давно наступил. Бергер взглянул на мягко сияющее над водой солнце, и на миг ему показалось, что у солнца сдвинуты на лоб очки.

Похоже, Рита Олен стала солнцем в его жизни. Позади уже целый ряд плотно следующих одна за другой встреч. Теперь все кажется проще. Сама жизнь проще. Хотя на самом деле мало что поменялось.

Возможно, он просто научился жить с самим собой.

Или, по крайней мере, начал учиться.

На сегодня запланирован утренний прием. Бергер успеет окунуться, но не более того. А потом отправится в Психотерапевтический центр. На взятом в аренду служебном автомобиле.

Как будто он расследует важные дела.

Как будто у него настоящий бизнес.

Но сейчас даже мысль об отсутствии денег не могла заглушить всей прелести утреннего света.

В специальном кармашке на перилах, рядом с ведущей в воду лесенкой, уже лежали шампунь и гель для душа. В тот момент, когда Бергер опустил ногу в прохладную воду, зазвонил его мобильный телефон.

Мгновение он колебался. Кто такой важный мог что-то от него хотеть в столь безбожно ранний час? Ему так не терпелось оказаться в благословенной морской воде. Но тут до него дошло, что у него своя фирма. А эллинг, вообще-то, его офис, а не ветхая холостяцкая лачуга. Бергер выпрыгнул обратно на мостки, нашарил телефон рядом со спальным мешком. Номер не определился. Звучит многообещающе. С напускной бодростью Бергер ответил:

– АО «Эллинг Секьюрити», Сэм Бергер вас слушает.

На том конце было тихо. И в то же время там кто-то был. Тишина, но не полная. Бергеру показалось, что он слышит чье-то легкое дыхание. Так продолжалось несколько секунд. Сэм замер на месте, ощущая, как внутри расползается смутное предчувствие. Потом где-то далеко на заднем плане послышался нарастающий звук. Слабый крик. И тут женский голос прошипел:

– Черт.

Послышалось какое-то бряканье, и разговор прервался.

Сэм Бергер стоял на мостках, уставившись на телефон как завороженный.

Разумеется, это мог быть какой-нибудь телефонный мошенник. Или вообще извращенец. Но нет. И Бергер был абсолютно в этом уверен. Настолько уверен, что голова дрожала с той же частотой, что и рука, сжимающая телефон.

Звонившая не знала, как начать. И только придумала, как где-то на заднем плане проснулся ребенок. Потому что тот, кто произнес «черт», был никто иной, как Молли Блум.

Номер не определился. Если она не позвонит еще раз, ему никогда ее не разыскать. Ведь она может находиться в любой точке мира. Если достаточно долго гипнотизировать телефон, он непременно зазвонит снова.

Шло время, минута за минутой. Безумные мгновения. Время, не имеющее границ и не подчиняющееся никаким законам. Он просто стоял. Смотрел. Ничего не чувствовал.

И тут телефон действительно зазвонил опять.

Скрытый номер.

Каким-то чудом ему удалось нажать нужную кнопку. Он не сбросил звонок. Вместо этого ответил:

– Молли?

Несколько секунд тишины. Дыхание. А потом:

– Да.

Следующая реплика была чрезвычайно важной для Бергера. Онемевшими губами он спросил:

– Все в порядке, Молли?

Снова молчание. Дыхание. Никаких младенческих криков на заднем плане.

– Все хорошо, – ответила она наконец. – Я просто хотела…

– Я слушаю, – сказал Сэм.

– Да нет, – фыркнула Молли. – Ничего особенного. Просто хотела сказать, что у нас все хорошо.

Бергер медлил. Он чувствовал, насколько трепетный настал момент.

– У нас? – переспросил он коротко.

– Ты же ее слышал. Я была уверена, что она уснула.

Бергер с трудом сдерживался, чтобы не вывалить на Молли сразу все миллиарды вопросов.

– Вы дома? – выдавил он.

Смех, который Бергер услышал в ответ, к счастью, не был похож на смех сумасшедшего. Скорее смех из преисподней.

– Дома? – переспросила она наконец. – Я не имею ни малейшего представления, что такое дом. Но да, мы в Швеции.

– У меня так много… – начал было Бергер.

– Я знаю, – перебила его Молли. – Именно это «много» меня и угнетает. Тебе придется довольствоваться тем что есть.

Она отключилась.

Все-таки он умудрился сказать не то, что надо.

Однако он не корил себя. Она сказала ровно столько, сколько готова была сказать. По крайней мере, он не выглядел идиотом. Как ему казалось. Главное – теперь он знал, что у него есть дочь.

Что Молли дома и с ней все хорошо.

Это уже очень много.

Бергер смотрел на быстро поднимающееся над морем солнце. Еще чуть-чуть, и оно начнет слепить глаза. И все же он смотрел, не отрываясь.

Надо кому-нибудь рассказать. Кому угодно.

Нет, не кому угодно. Наоборот. Только избранному человеку. Другу.

Если у него когда-то и были друзья, то за последний год отпали и последние. Наверное, пришла пора возродить старые знакомства. Но не сейчас. Не с этой новостью.

Есть только один. Один настоящий друг. Которому он доверяет на сто процентов.

Бергер быстро выбрал нужный номер и позвонил Ди.

* * *

Он шел по бесконечно длинным коридорам. Никаких тревог на душе. Ни малейших раздражающих мыслей об упущенных возможностях и жизненных катастрофах. Впервые за очень долгое время Сэм Бергер чувствовал себя совершенно чистым.

Он постучал, услышал знакомый женский голос, вошел.

Рита Олен сидела, как всегда, на диване, с блокнотом в руках. Короткая стрижка на светлых волосах ей очень шла и прекрасно сочеталась с коричневым платьем, сменившим привычный джинсовый костюм. Рита подняла дружелюбный проницательный взгляд.

– Добро пожаловать, Сэм, – сказала она спокойным тоном. – Похоже, вы чувствуете себя превосходно.

Бергер устроился в кресле, взглянул на коробку с носовыми платками.

– Я и правда чувствую себя превосходно.

9

Это был свет, какого не встретишь больше нигде. Почти как отдельная форма существования. Этот тусклый, и вместе с тем резкий свет возможен только в патологоанатомическом отделении.

Постояв в коридоре перед непосредственно прозектурой, комиссар Дезире Русенквист из Национального оперативного отдела смогла подавить в себе отвращение перед предстоящим зрелищем.

Она бы предпочла этого не видеть.

На короткое мгновение она мысленно перенеслась к разговору с Сэмом Бергером, своим бывшим начальником, но прежде всего – коллегой и хорошим другом. Дезире не могла припомнить, чтобы когда-нибудь в его голосе звучало столько искренней радости.

Молли Блум вернулась. Так или иначе, она вернулась. Снова есть на кого и на что рассчитывать. И речь не только о Бергере.

Все снова закрутится.

Ну все, дальше игнорировать прозекторский свет нельзя. Дезире сделала глубокий вдох, взяла себя в руки и вошла.

Широкий силуэт на фоне яркого света. Мужчина стоял спиной ко входу между двух накрытых белыми простынями железных кроватей, его защитный костюм казался вдвое толще того, что был надет на Дезире.

Когда он обернулся и улыбнулся ей, Дезире поняла, что Робин поправился килограммов на восемь, не меньше. Интересно, насколько большим можно стать, при этом оставаясь начальником Шведской национальной криминальной лаборатории.

– Комиссар Дезире Русенквист, – промолвил он. – Как приятно.

– Учитывая, что вы меня сами вызвали, мое появление не должно вас удивлять, – ответила комиссар Русенквист.

С недавних пор она снова чувствовала себя той самой Ди.

– Nevertheless[4]4
  Как бы то ни было.


[Закрыть], – галантно произнес Робин, одним движением срывая простыни с обеих коек.

Ди услышала собственный стон. За свою профессиональную жизнь она столько всего повидала, что отвыкла от зрелищ, заставляющих отпрянуть и вызывающих приступы рвоты.

– Своего рода пазл, – сказал Робин.

– Тьфу ты, Робин, – выдохнула Дезире. – Предупреждать надо.

– Вот что действительно надо, так это добудиться вас.

Пересилив себя, Ди сделала два шага вперед.

– О чем это вы? – спросила она.

– Я пытался донести до Национального оперативного отдела, что дело тут серьезное, еще когда появилось вот это, – сказал Робин, указывая на нечто, похожее на большую берцовую кость.

По крайней мере, в пазле она занимала именно это место.

Ди смотрела на контуры двух человеческих тел. Голова, тело, руки, ноги – только все в виде фрагментов, разложенных по местам. Некоторых элементов мозаики недоставало, а те, что имелись, были сильно повреждены. У Ди не осталось ни малейших сомнений, что Робин так искусно выложил перед ней два расчлененных тела утопленников.

– Будьте добры, с самого начала, – хрипло попросила она.

– Пару недель назад к одному из островков в дальних шхерах прибило вот эту берцовую кость. Женщина, вызвавшая полицию, думала, что речь идет о незаконной охоте. Она так и не поняла, что кость – человеческая, в результате чего новость об этой находке не стала достоянием широкой общественности. Ваш коллега Бенни Сведин…

– Вероятно, вы имеете в виду моего шефа Конни Ландина, – перебила его Ди.

– …как обычно, не проявил к случившемуся особого интереса, а отчет судмедэксперта настроил его на еще более пассивный лад.

– И что говорилось в отчете? – терпеливо спросила Ди.

– Что кость с большой долей вероятности была отделена от тела при жизни потерпевшего. И даже моя углубленная экспертиза не подстегнула расследование.

– А она, в свою очередь показала, что…?

– Один единственный удар очень острым клинком.

Ди кивнула и спросила:

– Что было потом?

– Выделить ДНК оказалось сложно, и не успели мы получить окончательный ответ из лаборатории, как на днях позвонил один рыбак и рассказал о странных снастях, найденных у островка в самых дальних шхерах. Короче говоря: мы обнаружили две сети в форме клеток, содержащие части человеческих тел. В одной из них оказалась дыра, достаточно крупная для того, чтобы через нее вывалилась берцовая кость. С тех пор мы и занимаемся этим сложным пазлом. Главная заслуга Ронни Брандена в том, что ему удалось убедить рыбака молчать о находке. Ведь если бы о ней узнали СМИ, это вызвало бы определенный резонанс.

– Значит, теперь вы обратились ко мне в обход Конни Ландина? – спросила Дезире Русенквист. – И что у вас на этот раз?

Положив одетую в перчатку руку на найденную первой берцовую кость, Робин сказал:

– Это Борис Воскобойников, русский мошенник, промышлявший незаконной деятельностью в Швеции в девяностые годы. Четырнадцать лет назад он исчез из страны. С тех пор, по сведениям российских правоохранительных органов, он занимался криминалом в Петропавловске-Камчатском, это на Дальнем Востоке России.

– Ну хорошо, а чем он сейчас здесь занимался?

– А его здесь не было, – сказал Робин. – До тех пор, как он не оказался на дне Балтийского моря.

– Вероятно, непосредственно перед этим он все же тут появился, – предположила Ди. – А второй?

Робин сменил руку и сказал:

– Здесь анализ ДНК не понадобился. Отпечатки пальцев хорошо читаются, и они есть в нашей базе данных. Адриан Фокин, гражданин Швеции, родился в Советском Союзе в шестидесятые годы. Несколько раз задерживался за драки, никаких легальных доходов за последние десять лет не имел.

– Профессиональный бандит старой школы, – кивнула Ди.

Робин неопределенно взмахнул рукой.

– Значит, этот Адриан Фокин умер позже, чем Воскобосконоско? – спросила Ди.

– Его фамилия Воскобойников, – ответил Робин, наморщив лоб. – Неплохо бы вам научиться запоминать имена, Дезире.

Выдержав небольшую самодовольную паузку, Робин продолжал:

– По заключению судмедэксперта, он погиб всего несколько дней назад. Судя по всему, тот же modus operandi. А Воскобойников умер, допустим, три недели назад.

Ди попыталась сосредоточиться на телах, но это давалось ей с трудом.

– Здесь у меня вся документация, – произнес Робин, помахивая толстой папкой – наверное, это был такой способ ее успокоить.

– И какие вы сделали выводы? – спросила Ди, тяжело вздохнув.

– Я криминалист, – ответил Робин. – Полицейские выводы – это не моя сфера.

– Вы просто все это на меня вывалили, у меня не было ни времени, ни возможности вникнуть в суть дела, а вы уже некоторое время ими занимаетесь. Какие-то мысли у вас должны появиться.

Криминалист медленно кивнул, а затем произнес:

– Найдены в одном месте, в морской впадине, на самом краю архипелага, в месте, которое никто никогда не стал бы обследовать, в своего рода клетках, указывающих чуть ли не на промышленную деятельность. Разумеется, трупы связаны между собой. И понятно, что речь идет об организованной преступности. Двое выходцев из Советского Союза убиты одним и тем же способом с разницей в пару недель. Русская мафия – слишком примитивное предположение?

– Примитивен сам вывод, – сказала Ди. – Вы наверняка развили эту мысль.

Робин фыркнул:

– Убиты и утоплены с промежутком в три недели. Значит, это не одно преступление, а два идентичных, можно сказать, серия.

– А вот это… расчленение? Что вы о нем можете сказать?

– Разумеется, тут имеют место пытки, – сказал Робин. – В некоторых культурах их используют, чтобы разговорить людей. Сомнительный метод, учитывая, что большинство вырубается прямо на допросе.

– Получается, какая-то ветвь мафии на протяжении нескольких недель пыталась выудить нужную информацию? Всеми возможными способами?

– Можно ли назвать такой вывод профессиональным? – спросил Робин, протягивая Ди папку.

Она взяла, полистала. Кивнула Робину в знак благодарности и оставила его работать дальше.

Уже в коридоре она почувствовала, как кружится голова. Пришлось бороться с собой, чтобы не упасть. И это было не просто омерзение от увиденных расчлененных утопленников.

Все дело в ее собственных выводах. Ди с трудом скрывала нетерпение. В сочетании с телефонным разговором с Сэмом Бергером ее вывод означал, что все действительно закрутилось.

Несколько недель подряд мафия пыталась заполучить какую-то информацию.

10

Звонок оказался полной неожиданностью, и, протискиваясь между столиками старого кафе, Сэм Бергер не был уверен, что то, что он чувствует, можно назвать предвкушением. И все же, наверное, это именно предвкушение. В ее голосе не было ничего пугающего, мрачного, скорее неуверенность, сомнения, как будто она ступала по зыбучим пескам.

Она сидела в отдельном маленьком зале полупустого кафе. Перед ней дымились две чашки кофе. Заметив его, она просияла как солнце и сдвинула очки на лоб.

– Я решила, что вы предпочитаете черный, – с улыбкой сказала Рита Олен.

– Черный? – переспросил Бергер, садясь напротив.

– Кофе, – уточнила Олен, подвигая к нему одну из чашек.

Он засмеялся, кивнул и взял чашку.

Какое-то время они смотрели друг на друга, словно пытаясь прояснить ситуацию. Наконец Бергер взмахнул рукой и спросил:

– И что это такое?

Рита Олен смотрела в потолок, подбирая слова.

– Совсем недавно я овдовела, – сказала она. – Мой муж умер от инфаркта, вызванного стрессом, оставив мне состояние, за которое заплатил слишком высокую цену.

– Это что, свидание? – вырвалось у Бергера. Еще не успев поймать разочарованный взгляд Риты Олен, он уже пожалел о сказанном.

– Деньги я не трогала, не было повода, – продолжала она. – Я живу своей спокойной жизнью.

Она выдержала паузу, которую Бергер счел нужным заполнить.

– А теперь что-то изменилось?

Она вздохнула, кивнула с неопределенным видом. Помолчав, сказала:

– Вы помните, я рассказывала, что важная часть моей работы – помощь жертвам сексуального насилия?

Бергер утвердительно кивнул.

– Одну из моих пациенток зовут Надя, – продолжала Рита Олен. – Ее похитили.

Бергер нахмурился.

– Что говорит полиция? – спросил он.

– В этом-то все и дело, – сказала Олен. – Мне ни в коем случае нельзя обращаться в полицию.

– Вам? Значит, похититель обратился к вам? Но почему?

– Наверное, узнал, что у меня есть деньги, – пожала плечами Рита. – Я близко общаюсь с Надей и у меня есть деньги.

– Вы говорите «он»…

– Это Надя говорит, – сказала Олен.

Бергер молчал, рассматривая пыльные фарфоровые блюдца, по всей видимости, десятилетиями висевшие на стенах кафе.

– А почему вы обращаетесь ко мне? – спросил он наконец.

– Если честно, у меня нет других знакомых частных детективов, – улыбнулась Олен.

– Консультантов по вопросам безопасности, – поправил ее Бергер.

Теперь он явственно ощущал предвкушение.

– Я хочу нанять вас, – просто сказала Рита Олен.

Он задумчиво кивнул.

– А что будет с нашей терапией? С этической точки зрения нормально работать психотерапевтом… со своим частным детективом?

Она кивнула, так же медленно.

– Не знаю, – произнесла она. – Правда, не знаю. Но у нас жесткие временные рамки.

– Временные рамки?

– Три часа дня в воскресенье. Мы должны найти ее до этого момента. После этого продолжим терапию, как обычно.

– Сегодня четверг, – задумчиво протянул Бергер. – У нас не больше трех суток. Трое суток без терапии. В таком случае, нам надо заключить договор по всем правилам…

Рита Олен наклонилась и извлекла папку из незаметно лежащей на полу сумки. Вынула из папки бумагу, внимательно посмотрела на Бергера и передала ему документ.

– Сегодня утром мой адвокат составил контракт, – сказала она.

Прежде чем взглянуть на бумагу, Бергер встретился с Ритой взглядом.

– Это своего рода выписка? Я больше не болен?

– Вы никогда не были больны, Сэм. Вы просто плохо себя чувствуете.

– И вы настолько доверяете этому дурно себя чувствующему существу, что…?

– Просто прочтите контракт, – перебила его Рита Олен.

Так он и сделал. Сразу же наткнулся на сумму. Почувствовал, как у него буквально сделались большие глаза. Да что уж там скрывать, она все равно видит его насквозь. Перед ней притворяться не получается.

– Черт возьми, Рита, – произнес он.

Она накрыла его руку своей. Посмотрела ему в глаза.

– Моя работа заключается в том, чтобы оставаться понятной, нейтральной, здравомыслящей, – сказала она. – Чтобы пережить услышанное от измученных полицейских и жертв сексуального насилия, я должна оставлять работу на работе. Но на практике все иначе. Что-то застревает в голове. В теле. В сердце, если хотите. Думаю, вы как раз тот случай. А вот Надя – точно.

– Но… миллион?

– Если вам так легче, рассматривайте это как часть терапии.

– Как это возможно?

– Вы не можете жить без работы. А это настоящая работа, Сэм, уж поверьте мне, это вам не какое-нибудь скучное страховое мошенничество. И если вам не придется постоянно беспокоиться о финансах, вы почувствуете себя намного лучше. Все в рамках терапии.

– Подозреваю, в этой терапии возможны трагедии…

– Но речь, разумеется, не о вас, Сэм. Ваша задача заключается в том, чтобы избежать трагедии. То, что пережила Надя, вряд ли многие смогли бы пережить. После шести месяцев терапии мы только начали соскребать поверхностный слой. Она всего этого не заслуживает. Она заслуживает медали. От Бога.

Бергер медленно кивнул.

– Ладно, – сказал он. – Что у вас есть?

Рита Олен достала из папки файлик. Сквозь прозрачный пластик виднелся конверт.

Бергер взял файлик.

– Когда вы получили письмо? – спросил он.

– Вчера, – ответила Рита Олен.

– Судя по штемпелю, отправлено позавчера, во вторник, – заключил Бергер, внимательно осмотрев конверт. Оно пришло на ваш домашний адрес?

– При том, что я его не разглашаю, – заметила Олен. – Нигде в сети его не найти.

– Вы не могли в какой-то ситуации сообщить его Наде?

– Нет, очень маловероятно.

– Почерк знакомый?

– Тем же почерком написано само письмо. Да, я сравнила с парой рукописных текстов, оставшихся после сеансов психотерапии, это точно Надин почерк.

Бергер кивнул, одними ногтями вынул письмо из конверта.

– Сначала я взяла его в руки, а когда поняла, в чем дело, надела перчатки.

Бергер кивнул и развернул письмо, по-прежнему одними ногтями, заметил странную печать сверху – как будто маленький единорог скачет через радугу.

– My Little Ponny, – пояснила Рита Олен.

Бергер кивнул, как будто что-то понял. А потом прочел письмо:

«Рита, дарагая! Я пишу это, патаму што он мне сказал Писать, и это не СВОБОДНОЕ письмо. Я бы хотела написать другое, кто он, что делает и почему, но если я Попытаюсь, он просто сомнет листок и засунет мне в Глотку. Он уже раз десять так делал. Если бы ты только знала Рита дарагая! Што тут происходит. Это как Сво бода, но в десять раз. Он просит денег штобы отпустить меня. Я никаво не знаю, у каво столько денег. Он Говорит 100 000. Блин. Рита, ты одна из всех каво я знаю Абразованная. Ты знаешь што делать. У ниво адрес thevalleyoftheshadowofdeath сабака gmail точка com. Он сичас рядом орет, што это срочно и если обратятся в полицию, он миня убьет. Ты знаиш я много магу вынести Рита, но это СЛИШКОМ. Он серьезно бальной. Мне надо выбиратся. Памаги мне, дарагая! Абнимаю, Надя»

Бергер перечитал письмо, скорчил гримасу.

– Было бы неверно судить о ней по тому, как она пишет, – поспешила заверить Рита Олен. – Слишком многие так судили. Надя работает, трудится изо всех сил. Разные клининговые компании, минимум по двенадцать часов в день. Единственное, что она может себе позволить, – жизненно необходимая психотерапия два раза в неделю. За которую я беру только половину стоимости.

Бергер кивнул в сторону письма и сказал:

– Если я правильно понял, вы собираетесь заплатить выкуп?

– Как я уже сказала, мы с Надей очень сблизились, – сказала Олен. – Да, я хочу заплатить эти сто тысяч, которые требует похититель. И зарплату вам, Сэм.

Бергер повертел письмо в руках.

– Никаких инструкций по поводу передачи денег? – спросил он.

– Нет.

– Срок, как я вижу, тоже не обозначен.

– Да, здесь не обозначен, – согласилась она.

Бергер решил дальше не развивать эту мысль. Но решение уже было принято. Тяжело вздохнув, он произнес:

– Тут почти не с чем работать.

– Вы ничего тут не видите, чисто инстинктивно? – с легкой улыбкой спросила Рита Олен.

– Сво бода – это, я полагаю, свобода, – произнес Бергер, показывая на письмо. – Здесь вообще много заглавных букв, но смысл понятен. Что такое Свобода? Речь явно идет не об абстрактном понятии.

– Мне кажется, мы приблизились к ней во время терапии, – сказала Олен. – К Свободе. Но я не знаю, что это. Надя хотела обсудить эту тему, но не знала, как к ней подойти.

– Речь идет о каком-то месте?

– Как я уже сказала, у Нади очень тяжелое прошлое. То, что она стоит на ногах, уже само по себе чудо. Она сильная, и когда пишет в письме, что многое может вынести, это можно назвать преуменьшением века. И если такая женщина, как она, считает, что нынешнее ее положение – это уже слишком, то значит, так и есть. Думаю, вы согласитесь со мной, что она потрясающий человек, достойный спасения.

Бергер кивнул.

– Мне нужно гораздо больше информации.

Олен придвинула к нему всю папку:

– Я собрала все, что знаю.

Бергер открыл папку. На него смотрела брюнетка с неожиданно открытой улыбкой.

– Но это, к сожалению, еще не все, – сказала Рита Олен, закрывая папку поверх пальцев Бергера.

Бергер смотрел на нее и ждал. Наконец Рита продолжила:

– Вчера поздно вечером я получила письмо.

– С адреса [email protected]?

– Да. Единственное письмо. Довольно прямое. Все завязано на конкретное время. В письме оно обозначается как В. Если похититель не получит деньги, в воскресенье в восемнадцать ноль-ноль дома меня ждет доставка. Он ведь знает, где я живу…

– Доставка? – переспросил Бергер.

– Это уже менее важно, – ответила Олен. – Мне просто привезут Надину голову с доставкой на дом. Главное – это В.

– В? – простонал Бергер.

Олен опустила взгляд – казалось, он проник через столик дальше вниз, в неведомую черную глубину.

– В как «время смерти», я полагаю, – ответила она. – В пятнадцать часов в воскресенье, двадцать первого сентября, Надя умрет. Через три дня. Если вы не освободите ее раньше.