Текст книги "Свобода"

16

Двое суток и 10 часов назад

Зазвонил будильник на мобильном телефоне. Удивительно было проснуться в постели, тем более в чужой.

Сэм Бергер быстро обрубил агрессивный сигнал, глубоко пораженный тем, что ночью ему каким-то чудом хватило ума поставить будильник на звонок.

Несколько секунд он просто смотрел в потолок. Постепенно вырисовывалась действительность. Он правда проснулся в кровати Отилии Гримберг.

Бергер повернулся на бок. Отилия спала. Она лежала на животе, обнаженная, даже без одеяла. И он тоже. Одеяло валялось рядом на полу.

Он потянулся к ней, осторожно поцеловал ее ключицу. Она пошевелилась, издала тихий звук и снова затихла. Ее правая рука простиралась в его сторону. С капелькой крови из сердечка с Сэмом.

Бергеру было жаль ее будить. Он выскользнул в прихожую, бросил взгляд на лестницу в надежде, что пес спит на втором этаже, вышел в гостиную, собрал свои вещи. И в прихожей встретил Гарма. На секунду Бергер представил себе, как лежит на полу с сердечным приступом, обездвиженный, а над ним стоит, оскалившись, кровожадный ротвейлер. Но пес лишь проводил его взглядом до входной двери. Даже когда дверь приоткрылась и в дом ворвалась ночная прохлада, Гарм никак не отреагировал. Либо это плохой сторожевой пес, либо хороший психолог.

Последним приветом от несравненной Отилии Гримберг стал лай Гарма – он гавкнул единственный раз, зато громко – пока Бергер шагал вверх по улице, от одного светлого пятна к другому.

Между двумя фонарями возвышался высокий как стена деревянный забор. Бергер подошел к замку, огляделся в ночной пустоте, натянул одноразовые перчатки, снял отпечатки пальцев, вынул из кармана свою старую добрую отмычку, быстро вскрыл замок, проскользнул на участок.

Хотя Надин сад был окутан мглой, сомнений в его незатейливости не возникало. Почти никаких посадок, старый стол с двумя пластиковыми стульями, напоминающими капканы. Зыбкие ветра отогнали ночное августовское облако, лунный свет залил весь сад, обнажив бедные декорации. Бергер подошел к двери с огромным навесным замком. Вставил отмычку, нащупал невидимые бороздки. Медленно открыл дверь. Вошел, закрыл ее за собой. Постоял. Попытался уловить атмосферу, запахи, ощущения.

Темнота, запах скорее клинический, мебели мало. Неопределенное устройство прихожей. Ни лестницы вверх, ни вниз, все на одном этаже. Насколько Бергер мог судить с порога, где стоял. Он включил неяркий фонарик на мобильном. Медленно начал движение.

Прошел через темную кухню с намытой до блеска посудой. Обследовал каждый закуток. Завернул за угол. Оказался в комнате, служившей, судя по всему, гостиной. Почти в полной тьме с трудом различил диван, кресла и массивное бюро.

Компьютера Бергер не нашел, мобильного телефона тоже, ничего, что указывало бы на контакты с внешним миром. Он находился в закрытом мирке Нади Карлссон. Интересно, какой была ее жизнь на самом деле.

Остановившись, он вдохнул атмосферу гостиной. Продолжил поиски – безрезультатно. В конце концов присел. Сделал выводы. Логические выводы. Чистый дом. Идеально прибранный дом. Мания чистоты на грани с обсессивно-компульсивным расстройством. Без сомнений, Надя Карлссон относилась к тем людям, кому для выживания необходим идеальный порядок.

Она профессиональная уборщица. Но, возможно, именно потребность в порядке повлияла на выбор способа заработка. Если Отилия не ошибается, а Бергер был склонен ей верить, Надя прошла через наркотики и алкоголизм. Каким-то образом ей удалось встать на праведный путь, но, чтобы справиться с внутренним хаосом, потребовалась полная внешняя упорядоченность. Именно это Бергер сейчас и лицезрел. Надин порядок. Жизнь как будто замерла. И такое состояние жизненно необходимо.

Пока он сидел на диване, Надя являлась его внутреннему взору в разных образах. Она смотрела на него своим взглядом, который не должен был быть таким открытым и ясным, готовым идти навстречу миру, обошедшемуся с ней не лучшим образом. Чем дольше Бергер за ней наблюдал, тем очевиднее становилось, что Надя – образец человеческой способности выживать в любых условиях. Не дать себя сломить, не скатиться в озлобленность, суметь снова подняться на ноги. Долго сидела Надя рядом с Бергером на темном диване, пытаясь навести его на нужный след. Перед ним мелькали кадры из видео, разные выражения Надиного лица, которые в конце концов слились в один умоляющий, и в то же время требовательный взгляд, пронзающий Бергера насквозь.

Этот взгляд просил о помощи. Просто, прямо, без обиняков просил Сэма Бергера помочь.

Надин ангельский голос наполнял ее тщательно прибранный дом. Ой у вишневому саду.

Наверное, он уснул. Во всяком случае, он сидел так долго, что на смену ночной тьме пришел серый рассвет. Бергер встал, снова обошел дом. Небольшой, функциональный, ничего лишнего: ни одной фотографии или книги, почти никаких безделушек. Немногочисленные безликие украшения: пара картинок с избитыми цитатами, и над всем этим Надин голос и взгляд.

Как на самом деле выглядела ее жизнь?

Работа на износ, чтобы отогнать тревогу и абстиненцию, потом домой, где остается только в изнеможении уснуть? Ведь так оно и было? Уснуть в изнеможении, но все равно просыпаться от кошмаров, оставляющих после себя бессонницу, пустоту и шрамы? Которые не удалось вылечить даже за полгода психотерапии. Потайная комната.

И ключ от нее называется Свобода.

Осталась только ванная. Бергер потянулся к крану, чтобы брызнуть себе на лицо холодной воды. Но рука наткнулась на что-то другое. В раковину полетел стакан для зубных щеток. Бергер уже собирался с раздражением поставить его на место, как тут заметил, что щетки две.

Две зубные щетки.

Бергер вышел в сад, так и не умывшись.

Как следует запер за собой дверь, выглянул в щель в заборе, улица тянулась вверх, утопая в предутреннем свете. Вдоль дороги стоял одинокий автокран. Бергер запер за собой ворота и зашагал прочь.

Ему казалось, что теперь он знает Надю немного лучше.

Он подошел к автокрану, взял с капота кепку, плотно натянул ее на лоб и запрыгнул на кран. Оказавшись перед панелью управления, он услышал, как зарычал мотор, и осторожно подвинул рычаг вперед, так что кран начал потихоньку подниматься. Бергер покрепче вцепился в перила, и экипаж унес его в небесные дали.

Ну, или, по крайней мере, к верхушке фонарного столба. Бергер отрегулировал высоту крана, достал инструменты и начал откручивать металлический кожух камеры наблюдения. Последний оставшийся осколок стекла с легким звоном упал на асфальт.

– Вы опять здесь? – послышался низкий женский голос.

Бергер выглянул из-под козырька и тут же отвернулся, заметив даму с полудохлым пуделем. Он надеялся, что с такого расстояния она его не разглядит.

– Опять? – переспросил он не своим голосом.

– В прошлый раз что-то не получилось?

– Когда это было? – поспешно поинтересовался Бергер.

– В понедельник, конечно, – ответила Аста Хаден. – Вы даже этого не знаете?

– Пришлось немного подрегулировать, – сымпровизировал Бергер.

Аста Хаден все не уходила.

– Вы понимаете, что осколок мог поранить Цербера? – спросила она возмущенным тоном.

– Цербера?

Бергер едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Что за собаки живут в этом районе?

– Приносим извинения, – проникновенно произнес он. – Хорошего вам утра и удачного дня.

Наконец Аста Хаден удалилась, таща за собой на поводке пуделя.

Бергер вернулся к работе. Он открутил до конца заметно покореженный кожух и снял верхнюю часть.

Здесь как будто что-то взрывалось. Бергер заглянул в металлические внутренности. Извлек весь перебитый электронный носитель.

Тут уже ничего не спасти.

Но серийный номер различить можно.

Где-то вдалеке пролаял Цербер. Всего один раз, зато громко.

17

Двое суток и 7 часов назад

Альвар Элднер стоял, прижатый к стальной стене, чувствуя, как проваливается сквозь временные пласты, через эпоху викингов в самое геологическое чрево. Всего в десяти сантиметрах от него стоял мужчина намного крупнее, в белой шелковой рубашке и ярко-синем галстуке. Мужчина внимательно осматривал его. Элднер заставил себя не отвести глаза под жестким, лишенным всякого выражения взглядом.

Случалось, что в такие секунды Элднер начинал сомневаться во всем своем столь удачно выстроенном существовании. Неужели яхта в Сандхамне действительно этого стоит? Неужели вилла с выходом к морю стоит того, чтобы раз в неделю стоять пригвожденным поистине акульим взглядом? А квартира на целый этаж с балконом во Флоренции, настолько близко к кафедральному собору, что кажется, до него можно дотянуться, стоит протянуть руку? Она стоит того, чтобы раз в месяц спускаться на лифте в ад с этим первобытным существом?

Со своей стороны Витенька знал, что подобные мероприятия создают нерушимую преданность. Сильнее, чем в эпоху викингов. Он знал: необходимо внушить этим мужчинам, что они соучастники, а не свидетели, чтобы они не думали, что могут снимать сливки за просто так. Или как там выражаются эти слабаки шведы.

Двери лифта бесшумно открылись. Тишина стояла жуткая, будто гора поглотила все звуки. Элднер бросил взгляд на вооруженных до зубов мужчин, охраняющих следующую стальную дверь в пяти метрах от них.

За ней – приемная. Дальше Альвара Элднера никогда не пускали.

И слава богу.

Они остановились. Охранники притворились глухими.

– Для Адриана все сложилось не лучшим образом, – произнес Витенька. – Я гарантирую, что он ничего не знал. Теперь никого из Степанкиных телохранителей не осталось. Так что ты мне нашел на этот раз, Элднер?

– Не я, а вся команда…

– Подробности меня не интересуют, Элднер, ты же знаешь. Не надо деталей. Кто у тебя?

Элднер сделал глубокий вдох, ощутил, как в легкие проникает подвальная плесень. И заговорил:

– Если предположить, что Степанка с помощью своих телохранителей воспользовался деньгами, то об этом должна знать другая сторона. Откуда шли поставки. Кто-то, кто похоронил все расчеты, которые всплыли только недавно.

– Продолжай, – произнес Витенька, не спуская с него акульего взгляда.

– Рижский отдел, – выдавил из себя Элднер. – Наш хаб для ведения дел в Прибалтике. Тот, кто возглавлял его четырнадцать лет назад, довольно быстро испарился. В конце концов мы его нашли. Он вышел на пенсию по фальшивым документам, не где-нибудь, а на Майорке.

Витенька медленно кивнул.

– Как его зовут? – спросил он.

– Фреиманис, – ответил Элднер. – Эдмунд Фреиманис.

Витенька извлек из кармана свой маленький пульт, стальная дверь поползла вверх. Элднер заглянул в так называемый погреб, где он никогда не был и куда не хотел бы попасть. Он ничего не увидел.

– Зайдем, – с галантным жестом произнес Витенька.

Элднер зажмурился. И шагнул в погреб впереди шефа.

Не обращая внимания на голого старика, полувисящего на вмонтированных в потолок кольцах с кляпом во рту, Витенька подошел к бюро, выдвинул верхний ящик и вынул какой-то предмет внушительных размеров. Осмотрев при слабом освещении острый клинок, он сказал:

– Если бы весь всплывший антиквариат находился в государственной собственности, вся история выглядела бы совсем иначе.

Взгляд Альвара Элднера забегал между острием и подвешенным мужчиной. Элднер узнал его по фотографиям. Не было никаких сомнений в том, что Эдмунд Фреиманис ожидал более приятного времяпрепровождения на пенсии.

– Нет, – сказал Витенька. – Вот.

Затаив дыхание, Элднер следил за угрожающим мечом. Витенька послюнявил палец, медленно провел по острейшему лезвию.

– Этот меч лучше всего сохранился со времен викингов. Найден в Норвегии десять лет назад, к счастью, правильным человеком. Он продал меч в Даркнете за приемлемую сумму. Меч датируется серединой девятого века. На нем даже янтарные вставки сохранились. Возможно, это один из мечей, оставленных переселенцами.

– Переселенцами?

– Да, в эпоху заселения Исландии.

Витенька медленно стянул с себя галстук и растянул его на бюро. Потом с легкостью занес огромный меч над головой и, закрутив, метнул его куда-то вниз. Никакого громкого звука. Удар, сдавленный крик, протяжный стон, больше ничего. Витенька нагнулся, равнодушно улыбнулся и сказал Элднеру:

– Подарок.

Затем вложил в протянутые руки Элднера какой-то предмет.

Это была ступня.

По шелковой рубашке Витеньки растекались алые пятна. Он посмотрел Элднеру в глаза ледяным взглядом.

– Временами мне кажется, что ты не понимаешь, Элднер, – сказал он. – Насколько сильно я хочу заполучить эти деньги. В следующий раз, когда я тебя позову, я хочу, чтобы ты взял с собой этот подарок. И принес мне новости получше. Это понятно?

Элднер почувствовал, как всхлипывает. Он немного постоял. Подавил рвотный рефлекс. Он держал отрубленную ногу в объятиях, как младенца, ощущая, как кровь пропитывает некогда белоснежную рубашку.

– А теперь мне предстоит кое-какая работа, – сказал Витенька. – Вон отсюда.

II

18

Двое суток и 6 часов назад

Самое ужасное – она знает, что спит. Но остановить это невозможно. Не получается ущипнуть себя за руку.

Она видит здание, хотя оно все время меняется. Всякий раз, как она заходит внутрь, дом меняется, она это точно знает, хотя вокруг темно. Приглушенные крики, зыбкие движения, как будто под покрывалом. Она ничего не видит, но где-то внутри знает. Все чувства уже здесь, у самой поверхности, еще чуть-чуть – и хлынут кипящей лавой.

Во сне она даже осознает, что в последнее время ей снилось много снов, целый ряд кошмаров за короткий период. Как будто в ней выкристаллизовалось нечто глубоко человеческое, сделав ее более восприимчивой. Все это она понимает, пока бредет по коридору здания, постоянно меняющего свой характер.

Она входит в какую-то дверь, все сжимается. Мгла немного рассеивается. Перед ней прямой коридор, повсюду приоткрытые двери, они становятся все меньше и меньше, пока не исчезают в бесконечности. Крики доносятся из дверей, все еще приглушенные, пока непонятно, это кричат от боли, наслаждения, страха, безумия или счастья. Или от всего сразу.

Но она-то, конечно, знает. Идя по коридору, бесплотная, она уже несет в себе все ответы. Это вовсе не значит, что шок будет меньше, зато текущий момент гораздо тяжелее.

Коридор кажется бесконечным, она все идет и идет, как в искаженной компьютерной игре, ее движения становятся все более цифровыми, как подергивающиеся пиксели, а вот, естественно, и свет, ярче всего остального, но он так далеко, что она даже не пытается прибавить шагу, бесполезно, свет все равно не приблизится.

И все же это происходит. Свет наконец становится ближе. Он льется из одной из дверей в самом конце коридора, и она впервые ощущает, что на самом деле уже близко. Она приближается к свету.

Крики звучат непрерывно, ничего не меняется, только дверь со светом все ближе. И она знает.

Разумеется, она знает.

Но все-таки сердце громко стучит в бесплотном теле, и по-прежнему нет руки, за которую можно себя ущипнуть, оно бьется все быстрее по мере того, как она приближается к приоткрытой двери, откуда льется мерцающий свет. Уже совсем близко.

Ближе и ближе.

Вот и пришла. Она стоит у двери, прижавшись к стене. Свет обрушивается на нее сияющим кубом. Больше ничего в коридоре нет. Совсем ничего.

Она заглядывает в комнату. Сон не оставляет ей других вариантов. Это как судьба. Она просто должна это сделать. Она делала это и раньше. Как будто от этого легче.

Комната не такая светлая, как кажется из темного как ночь коридора. Внутри пара занимается сексом прямо на тлеющих углях. Жестко, так что от их интенсивных движений кровать словно пылает.

Она отворачивается, направляет взгляд в сторону коридора. В полуметре от нее стоит мужчина, будто возникший из ниоткуда. Из темноты. Эмоции вот-вот выплеснутся наружу. Он стоит с обнаженным торсом, на мускулистых плечах все те же необычные татуировки. Это эполеты, элемент военной формы, погоны, выжженные прямо на коже. Тут-то она – уже в который раз – понимает, почему его называют Полковником.

Он делает шаг ей навстречу, хватает ее за шею, резко притягивает к себе и шепчет:

– Я знаю, тебе это нравится.

Хотя у нее нет тела, он тащит ее за волосы, затаскивает в комнату, где пара продолжает совокупляться как ни в чем не бывало. Она видит, как за окном светится красная неоновая табличка, ближе к земле, некоторые буквы хорошо видны, s, v, d, возможно, a.

Он швыряет ее на угли, и она просыпается.

Остались только приглушенные крики. Теперь они звучат громче. Кричат где-то рядом с ней.

Она проснулась в кресле в своей тайной запасной квартире на Эульсгатан в районе Сёдермальм, полностью одетая. Только блузка расстегнута. Злокачественный сон быстро развеяли требовательные крики из стоящей рядом колыбельки. Наверное, она покормила дочку и тут же уснула.

Слава богу, прежде чем заснуть, она успела переложить девочку в кроватку.

Молли Блум потянулась к колыбельке, вынула дочку, прижала ее к сердцу, заглушая его бешеные удары, коснулась щекой ее маленькой щечки. Малышка затихла. Ее дыхание щекотало кожу. Все вокруг наполнилось жизнью.

Все.

Удивительно, но появление этого маленького существа вызвало столько кошмарных снов. Учитывая, какую жизнь она вела и каким опасностям подвергалась, ничего странного в кошмарах не было, но почему они появились именно сейчас? Когда все вокруг полно жизни.

Она смотрела в глаза своей дочке и поражалась. Вообще, она не должна была иметь детей, она совсем не тот человек, кто заводит детей. Она прирожденный секретный агент и не может себе позволить слабых мест. И тут внезапно у нее такое место появилось. Причем очень слабое. Значит, она больше не может работать агентом, даже в частной сфере. Надо найти новую работу, как можно более далекую от этого мира.

В этом она пыталась убедить себя каждый день, каждый божий день после того кошмара в Андалусии, каждый день на протяжении восьми с лишним месяцев.

Восемь месяцев с фальшивым удостоверением личности, в поисках личности истинной. Своей, настоящей. Которую ей никак не удавалось найти. Кто она есть на самом деле.

Возможно, теперь она нашла себя.

После родов прошло уже шесть недель. Малышка пожелала появиться на свет на месяц раньше срока; к тому же с предполагаемой датой Молли ошиблась. Оплодотворение произошло там, в глубинке, на пару недель раньше, чем ей помнилось. Но тогда все получилось так хаотично.

Правда, в том, кто отец ребенка, сомнений быть не могло.

Они находились в одном из самых недоступных мест в Швеции, предельно далеко от цивилизации.

И от других мужчин.

Дочь родилась здоровой, неделю пролежала в кувезе, но все системы успели сформироваться – готовая жизнь, которая будет нуждаться в Молли предстоящие двадцать-двадцать пять лет.

Единственное, в чем Молли была абсолютно уверена в период долгих раздумий, – это в том, что, несмотря на все доводы разума, ребенка она сохранит. Она знала точно. А еще – что ей придется поменять работу, стать другим человеком, найти для себя идентичность, никак не связанную с работой в полиции.

Но этот азарт.

В глубине души она знала, кто она такая и где она на своем месте. Она боролась, отчаянно сопротивлялась. Иногда она представляла себя за столом в каком-нибудь кабинете, и на нее накатывало отвращение. Долго бы она там не протянула.

Однако надо держаться подальше от наркотика под названием «работа ищейки». Есть и другие сферы. Если раздобыть денег, можно найти что-то такое, чтобы не пришлось подвергать себя и близких опасности, но в то же время чтобы не умереть от скуки. Открыть свою фирму, курсы самообороны для женщин. Спортивная подготовка, возможно, кроссфит. Современный, крутой, урбанистический стиль жизни для молодой женщины. Наверняка эта ниша не до конца занята? За последние годы среди женщин резко возросло количество любительниц острых ощущений. Чтобы развить такой бизнес, ей достаточно просто быть самой собой.

Самой собой, но с деньгами. Ей нужен стартовый капитал.

И все же.

Конечно, он имеет право увидеть свою дочь. И все же.

После полутора месяцев раздумий. Времени одиночества, только мать и дочь. На самом деле, ей хватило. Дочке, возможно, нет. Может быть, она все же имеет право на отца.

Он ее буквально раздавил. Купил этот эллинг, источник страшных снов, не посоветовавшись, ожидая, что она клюнет на эту авантюру. Так же, как считал само собой разумеющимся, что она сохранит ребенка.

Можно подумать, он ее знает.

Черт.

В ее жизни нет места мужику.

Для современной женщины мужчина – лишь вишенка на торте. А Сэм Бергер на вишенку не тянет.

И потом, есть другая вишенка. Не мужчина, нечто важнее. Настоящая вишенка на торте. У нее есть сбережения. Пенсионная страховка. Возможно, пора за ней обратиться. Но она уходит корнями далеко в прошлое.

Молли обняла дочурку, поцеловала ее мягкую щечку, подула на пушистые волосики. Тут явно прослеживались гены Бергера; сама Молли, блондинка от природы, родилась почти лысой. Молли думала о том, что же за маленький человечек лежит у нее на руках, как сложится жизнь девочки, какой у нее будет характер.

В этом малюсеньком теле слишком много полицейских генов.

Точнее, генов бывших полицейских. В прошлом. А теперь это гены «в-скором-времени-тренера-со-специализацией-на-самообороне-для-женщин». Целая палитра возможностей, например, выездные тренировки. Свободный и счастливый частный предприниматель, общительный и заражающий своим энтузиазмом. Ролевая модель. Настоящий инфлюенсер.

Нужен только стартовый капитал.

Хотя – это действительно Молли Блум?

Снова кошмар. Ее хватают за шею. Повторяющийся рывок. Тысячи волосинок никогда не забудут эту хватку. Я знаю, тебе это нравится. Понятно, что кошмар не закончился. Но он относится к прошлому. Так будет и впредь.

Не думать об этом.

Не ходить туда.

Только не к Полковнику.

Самозащита для женщин.

Имя. Она уже дала дочери имя. Сильное, независимое женское имя. Она не нуждается в одобрении, она все решила сама.

Ей не обязательно.

Имя, обозначающее силу и самостоятельность. Чистая магия имен. Ее дочь станет представительницей первого в истории человечества по-настоящему равноправного поколения.

Свободная. Сильная. Независимая.

Но не подавляющая. Без нарциссических черт.

Молли постояла, гладя дочку по мягким каштановым волосам. Неподвижная тишина в ее новом прибежище, в ее последнем бастионе. В квартире, о которой никто не знал.

В берлоге.

Тяжело вздохнув, она положила ребенка в кроватку, девочка тут же начала икать. Молли отошла в один из заваленных вещами углов. Откопала странную конструкцию из ткани, отрегулировала ее с помощью завязок, застегнула блузку, нацепила конструкцию на себя и переложила в нее девочку. Надежно закрепив малышку у себя на груди, Молли уверенными шагами вышла из дому.

Шаги ее были гораздо более уверенными, чем она сама.