Текст книги "Сталин после войны. 1945 -1953 годы"

Потому и не случайно, что целый ряд генералов и маршалов во главе с Жуковым мгновенно переметнулись на сторону Хрущева. А затем под его общим руководством устроили 26 июня 1953 г. государственный переворот, в ходе которого без суда и следствия был убит и Л. П. Берия. Между тем все материалы сталинского расследования трагедии 22 июня 1941 года находились у Лаврентия Павловича Берии. Одновременно он полностью расследовал дело об убийстве Сталина. Были установлены главные виновники-убийцы – бывший министр ГБ Игнатьев и его куратор от ЦК Хрущев. 25 июня 1953 года Берия письменно запросил санкцию на арест бывшего министра госбезопасности Игнатьева (а следующим-то должен был быть именно Хрущев как его куратор от ЦК!), а к середине дня 26 июня был застрелен.

Так что никакой жестокости в отношении высшего офицерского корпуса Сталин не планировал. Речь шла о том, чтобы сурово покарать виновных в трагедии 22 июня 1941 года. Ведь мало кому известно, что еще при жизни Сталин откровенно признавал, правда в узком кругу, что война выбила в стране примерно 30 миллионов человек. Вот за такие потери самого бесценного капитала, то есть людей, причем в основном-то взращенных советской властью и павших смертью храбрых при ее защите – о материальных уж и не говорю, – Сталин и хотел призвать к строжайшей ответственности часть высших офицеров.

А в том, что всего через три года, в 1956 г., на ХХ съезде КПСС по недоразумению избежавший справедливо суровой кары Хрущев спровоцировал вакханалию оголтело подлой клеветы на Сталина, в том числе и прежде всего из-за постигшей СССР трагедии 1941 г., – ничего удивительного нет. Как, впрочем, и в том, что первым из военных к этому делу подключился именно Г. К. Жуков, посмевший обвинить Иосифа Виссарионовича в том, что он якобы не дал привести войска в боевую готовность!

Однако Сталин не зря всех их называл никчемными котятами, которые ничему не хотят учиться. Так оно и случилось: прямо на ХХ съезде Хрущев, Жуков и К° оправдали Тухачевского и К°! А коли они реабилитированные «невинные жертвы сталинизма», следовательно, и их наследники, то есть Жуков, Тимошенко, Хрущев – между прочим, все намертво повязанные как с Тухачевским, так и с его подельниками прежде всего с И. Якиром и И. Уборевичем, – все сделали правильно и ни в чем не повинны. Тем более за трагедию 22 июня 1941 г.! За ту самую трагедию, которую они устроили практически в абсолютном соответствии с разработанным Тухачевским и К° «Планом поражения СССР в войне с Германией»!

Однако давно известно, что сколько веревочке ни виться, конец-то все равно найдется. И даже сквозь дремучие джунгли хрущевско-жуковской лжи в конце концов пробился свет Правды! И ее суть в том, что, всерьез опасаясь заслуженной суровой кары за нанесение Советскому Союзу беспрецедентного демографического и материального ущерба, наиболее влиятельная часть высшего офицерского корпуса СССР во главе с Жуковым вступила в тайный сговор с Хрущевым и К°, совершив в итоге государственный переворот. А начало переворота было положено подлым убийством Сталина!

Так вот и вопрос: кто же в таком случае был жесток и коварен? Надеюсь, что после прочтения всех пяти книг настоящего проекта не составит труда сделать правильный вывод.

Миф № 176. Сталин незаконно и жестоко расправился с ни в чем не повинными руководителями ленинградской парторганизации («Ленинградское дело»).

Для начала предлагаю ознакомиться с содержанием любезно предоставленной коллегой по перу, известной питерской исследовательницей Еленой Прудниковой еще не опубликованной статьи, написанной в жанре аналитической версии, по меньшей мере для того, чтобы хотя бы чуточку, но освободить собственное сознание от тяжелого давления намертво укоренившихся стереотипов. Поверьте, статья того стоит.

«О чем кричит “дело врачей”?

На верхушке каланчи

День и ночь кричат врачи.

Детский стишок

Кто не слышал о знаменитом «деле врачей». Деле нелепом, непрофессионально слепленном полуграмотными эмгебистами, а при ближайшем рассмотрении и вовсе бессмысленном. И очень и очень странном. По общепринятой версии, началось оно с письма врача-кардиолога Лидии Тимашук.

Сперва была склока

Советская верхушка и вообще-то здоровьем не блистала, поскольку жизни свои эти люди жгли, не задумываясь о последствиях. Но Жданов, второй после Сталина человек в партии, был одним из самых больных. Летом 1948 года он почувствовал себя совсем плохо и поехал отдыхать на Валдай. Дальше, по общепринятой версии, у него случился сердечный приступ. Из Москвы, из Лечебно-санитарного управления Кремля, приехали врачи: профессора Егоров и Василенко и академик Виноградов. И с ними врач-кардиолог Лидия Тимашук, вместе с аппаратурой для ЭКГ. Дальше произошла вещь для медицины в общем-то абсолютно типичная: медики не согласились между собой в диагнозе. Тимашук считала, что у больного инфаркт, профессор Егоров и лечащий врач Жданова Майоров с ней не согласились, заявив, что это некое «функциональное расстройство на почве склероза и гипертонической болезни» и предложили ей переписать заключение. Исходя из каких соображений они это сделали, пока обсуждать не будем. Доктора Тимашук отправили обратно в Москву, а больному позволили вставать с постели.

На следующий день приступ у Жданова повторился. Тимашук снова вызвали из Москвы, назначили кардиограмму на 30 августа, а ей опять предложили переписать заключение. Причем, понимая, что дело нешуточное, предложили настолько настоятельно, что она, не в силах выстоять против таких светил, повиновалась. Сделать повторную кардиограмму не успели, потому что 30-го числа Жданов умер.

И никто не знал, что еще 29 августа, когда больной был жив, Тимашук написала письмо на имя начальника главного управления охраны МГБ генерала Власика, которому подчинялся Лечсанупр, где изложила эту историю. Трудно сказать, чем она руководствовалась: то ли светила медицины ей нахамили, то ли она так пыталась бороться за жизнь больного, но это есть факт.

В общем-то на самом деле это банальная медицинская склока. Не буду повторять доводы знакомого врача-патологоанатома, с которым мы обсуждали эту историю, но на самом-то деле все это обычно. А сердце Жданова было в таком состоянии, что умереть он мог в любую минуту. Да и вскрытие показало, что он на самом деле умер от инфаркта. На вскрытии присутствовал секретарь ЦК, начальник Управления по кадрам товарищ Кузнецов – потому что ему полагалось там быть, так было заведено. Но, что несколько более странно, туда же приехали председатель Госплана Вознесенский и первый секретарь Ленинградского обкома Попков. Все трое – будущие жертвы «Ленинградского дела», как считается, полностью сфальсифицированного. Но мы, чисто теоретически, примем иную точку зрения: что это дело не было фальсифицированным и эти товарищи на самом деле, как о том сказано в обвинительном заключении, если перевести его язык на современные термины, готовили государственный переворот. До сих пор «Ленинградское дело» ничем, кроме сталинской паранойи или сталинской кадровой политики, так и не объяснено. Но паранойи у Сталина не было, а кадровые вопросы он, обладая всей полнотой власти в государстве, решал более простым путем.

А мы предположим, что «братцы-ленинградцы» и на самом деле готовили государственный переворот. А также предположим, что к этому делу был причастен Жданов. Потому что по ходу «Ленинградского дела» как следователи, так и судьи получили строжайшее предупреждение: имени Жданова не касаться. Ну был у Сталина такой принцип: знаковые фигуры не трогать. (Поэтому, кстати, и маршал Жуков в 1948 году уцелел.) Зато после смерти о товарище Жданове практически забыли.

Как бы то ни было, сразу после смерти Жданова в санаторий приехали Кузнецов, Вознесенский и Попков. Может быть, отдать последний долг, не спорю. А может быть, не только на вскрытии присутствовать, но и в бумагах порыться. Предположим все это и посмотрим, что у нас получится.

Сколько было писем?

Итак, доктор Тимашук написала письмо Власику, что не удивительно: это был человек, которому по службе подчинялся Лечсанупр. Генерал передал его Сталину, а Сталин, по официальной версии, прочел и отправил в архив. А 7 сентября она написала еще одно письмо – секретарю ЦК товарищу Кузнецову. И вот тут интересно бы узнать, в каком качестве доктор Тимашук обращалась к нему. Дело в том, что Кузнецов был одновременно начальником Управления кадров ЦК и партийным куратором министерства госбезопасности. Если она рассматривала Кузнецова в первом качестве: мол, посмотрите, товарищ секретарь, какие у нас кадры! – то писем могло быть два: ему и Власику. А вот если она рассматривала его во втором качестве, то их должно было быть три. Потому что совершенно непонятно, почему при этом раскладе она пропустила промежуточное звено между ними, а именно министра госбезопасности товарища Абакумова. Кстати, появление на сцене Абакумова объясняет один совершенно непонятный факт: почему Сталин отправил в архив то письмо, которое передал ему Власик? Посчитал его ерундой? Ага, это после весны 1938 года, когда на третьем «московском» процессе рассматривалось дело врачей Плетнева и Левина, обвинявшихся в аналогичных убийствах Менжинского, Куйбышева и Горького. Сейчас!

Произойти это могло только в одном из двух случаев.

А. Абакумов попросился на прием к Сталину.

– Товарищ Сталин, я получил тревожное письмо.

– Да, вижу. Мне передали такое же. Действуйте, товарищ Абакумов, как положено.

Б. Сталин вызвал Абакумова, который письма не получал.

– Товарищ Абакумов, я тут получил интересное письмо. Возьмите и проверьте его.

Абакумов проверил самым естественным образом. Вы думаете, как – схватил врачей и потащил в кутузку? Нет, конечно. Была назначена врачебная экспертиза, после которой выяснилось, что это банальная медицинская склока. После чего дело сдали в архив и забыли о нем – на целых четыре года. Но суть в том, что товарищ Кузнецов, имевший свой экземпляр письма и знавший, что аналогичный получил Сталин, не мог быть уверен, что к этому делу не привлечено особое внимание вождя и что оно закрыто (а может быть, оно и вправду не было закрыто). И что тогда сделал товарищ Кузнецов, если предположить, что он заговорщик? Правильно. Он занервничал.

Очень странная тусовка

Для заговорщиков очень не вредно иметь своих людей по всей стране, чтобы в нужный момент выступить всем вместе. А теперь вспомним, что товарищ Кузнецов был начальником кадрового управления ЦК и в этом качестве мог назначать, кого хочет и куда хочет. И, кстати, по ходу «ленинградского дела» его обвиняли в том числе и в создании в стране своеобразной «ленинградской мафии».

Каковы естественные действия нервничающего руководителя тайной организации? Само собой, собрать народ и посоветоваться, насколько велика опасность и что делать. Если он имеет опыт конспиративной работы, он понимает, что идти на поводу у этого естественного желания ни в коем случае нельзя – именно на этом заговорщиков и ловят. Но Кузнецов не имел такого опыта.

А давайте-ка посмотрим, не происходило ли сразу после смерти Жданова какой-нибудь тусовки, где могли спокойно пообщаться люди со всей страны? А вот как раз и происходила! Причем мероприятие было настолько странное, что непонятно, что и думать о нем.

В октябре 1948 года, подсчитав накопившиеся неликвиды продовольственной и прочей продукции на складах министерства торговли, Бюро Совмина разрешило провести в декабре межобластные оптовые ярмарки, чтобы все это реализовать. И вдруг вместо этого председатель Совета Министров РСФСР товарищ Родионов в начале января 1949 г. проводит огромную, по сути, всесоюзную оптовую ярмарку в Ленинграде. Причем проводит ее своей волей, без санкции Совмина СССР, лишь уведомив о том оперативный орган – Бюро Совмина. Это был тоже хитрый ход. Председатель Совета министров товарищ Сталин сказал бы: «Что? Какая всероссийская ярмарка? Давно вместе Новый Год не отмечали? Передайте товарищу Родионову…» А председателю Бюро товарищу Берии в 1948 году только и дела было кроме как думать о каких-то ярмарках. Он спросил Вознесенского, что это такое, получил ответ: то же самое, что и решили, только большое, не глядя завизировал и перешел к следующему вопросу, не переставая размышлять об атомных испытаниях.

Толку в ярмарке не было никакого. Распродать неликвиды не удалось, итогом этого мероприятия стали испорченные товары на сумму в 4 миллиарда рублей – и это в голодное послевоенное время. Еще одним итогом стало то, что Родионов с треском вылетел с занимаемой должности. Вот и вопрос: зачем было так рисковать?

Ярмарка была на редкость нелепым мероприятием со всех точек зрения, кроме одной: в Ленинград собрали народ со всего Союза, так что если кому надо было пообщаться, то они это сделали. Некоторые исследователи считают, что ярмарка была фактическим нелегальным съездом Компартии РСФСР, которую будто бы хотел организовать товарищ Кузнецов. Ну да, хотел. Но проводить съезд и не учреждать Компартию, и это при живом Сталине – тогда бы организаторы этого действа загремели бы с кресел уже не на улицу, а прямо в камеры. А вот собрать несколько десятков заговорщиков – легко!

Парад случайностей

…А вот товарищ Сталин как раз конспиратором был. Потому что именно после этой ярмарки и начались очень странные события. Каждое из них вроде бы было случайным – но не слишком ли много совпадений?

В январе 1949 года в ЦК пришло анонимное письмо – о том, что на состоявшейся 25 декабря партконференции в Ленинграде были сфальсифицированы результаты голосования. Проверка показала, что на самом деле так и было. Чтобы достичь «единогласия», Попков, второй секретарь обкома Капустин и Кузнецов заменили 23 бюллетеня «против» на бюллетени «за». Есть такое мнение, что подтасовка результатов голосования была для коммунистов-идеалистов того времени худшим преступлением. Верить в эти святые чувства мы не станем – скорее всего, жульничали везде, и все прекрасно об этом знали. Но вот реакция властей на эти деяния зависела от ситуации. Можно было дать ход делу, а можно и не давать. Ход делу дали. По совокупности всех своих подвигов вылетели с мест и Кузнецов, и Попков, и Капустин.

Но и это было еще не все. Потому что в очередных кустах оказался очередной рояль. На сей раз тучи сгустились над головой товарища Вознесенского. 1 марта 1949 года его заместитель Помазнев написал в Бюро Совмина записку, в которой предал гласности перекосы в планировании. 3 марта пришла очень своевременная жалоба от министра внутренних дел Круглова на непосильный для его ведомства план. Бюро Совмина назначило проверку деятельности Госплана – и волосы у тех из проверяющих, у кого не было лысины, встали дыбом, такие там вскрылись приписки и перекосы. В результате со своего места полетел и Вознесенский. Пока что в отпуск. Вот и вопрос: почему это вдруг, буквально за какие-то два месяца, все будущие главные фигуранты «Ленинградского дела» по разным причинам потеряли свои посты? Случайно? О зловещих сталинских планах мочения конкурентов мы умолчим, а вот то, что товарищ Абакумов уже обратил внимание на их странный визит к последнему пристанищу Жданова, провел агентурную разработку и принес товарищу Сталину «подколотый, подшитый материал» – это предположить можно. И даже очень можно…

«Шпионский след»

Но и это было еще не все. Комиссия продолжала работать и обнаружила такое, рядом с чем все предыдущие факты были не компроматом, а так, семечками. За пять лет, с 1944 по 1948 год, в этом ведомстве пропало 236 секретных документов. Причем в их числе были не только бумажки на одном листочке, а такие основательные вещи, как государственный план восстановления и развития народного хозяйства – 200 страниц текста, и т. п. Причем выяснилось, что Вознесенский об этом прекрасно знал, однако никаких мер не принял.

Чтобы правильно понять ситуацию, надо кое-что знать. В 1945 году советское правительство обратилось в МВФ с просьбой о кредите на восстановление разрушенного народного хозяйства. В ответ американское правительство потребовало информацию о состоянии советской экономики такой глубины и объема, что наши отозвали просьбу о кредите: лучше уж самим выбираться, чем снабжать потенциального противника такими сведениями. И самое естественное предположение, когда вскрылась госплановская клоака, было: американцы нашли более дешевый выход. В деле явственно запахло шпионажем.

А собственно «ленинградское дело» и началось как раз со шпионажа, но не с госплановского. Летом 1949 года МГБ по своим заграничным каналам получило информацию о том, что второй секретарь (теперь уже бывший) Ленинградского обкома Капустин является агентом английской разведки. (По любопытному совпадению, незадолго до того агент МГБ в «Интеллидженс сервис», знаменитый Ким Филби, стал директором советского отдела этой конторы.) 23 июля Капустина берут, 4 августа он начинает говорить, и очень скоро за решеткой оказываются и Кузнецов, и Попков, и Родионов, и некоторые другие партийные аппаратчики. И завертелось «Ленинградское дело»…

За что спалили Виктора Абакумова?

А теперь перенесемся на два года вперед. 2 июля 1951 года в ЦК поступило заявление от старшего следователя Рюмина, сигнализировавшего о неполадках в работе МГБ, после которого был торжественно снят с поста и вскоре арестован министр госбезопасности Абакумов. Считается, что содержание этого заявления хорошо известно. Абакумов будто бы получил от некоего врача Этингера показания, что тот «залечил» первого секретаря московского обкома Щербакова – но не принял никаких мер, ход делу не дал, а Этингера поместил в сырую камеру, где тот вскоре умер. А также не дал ход делу каких-то малолетних еврейских националистов, а еще нарушал порядок ведения следствия и т. п. В результате ЦК постановил (цитирую): «Снять Абакумова В. С. с работы министра государственной безопасности… исключить из рядов ВКП(б) и передать дело в суд».

Странная бумажка. Потому что, по нормальному человеческому разумению, если за такие вещи снимать министров, то ни один дольше недели не продержится. Кузнецов и Попков за свои художества не поплатились не только арестом, не только партийным билетом, но даже членством в ЦК.

А еще более странна формулировка постановления. Потому что у этого документа четыре автора. Поименно: Маленков, Берия, Шкирятов, Игнатьев. Последние два – ладно, это партаппаратчики. Но первый, которому довелось плотно иметь касательство к репрессиям тридцать седьмого года, и второй, проработавший в органах почти двадцать лет, – в каком бреду они пропустят мимо себя формулировку: «передать дело в суд»? Какой суд? Там должно было быть написано: передать дело в органы внутренних дел или в органы прокуратуры. В постановлениях ЦК еще и не такие формулировочки бывают, но чтобы «законник» Берия такое подписал? Можно, конечно, пуститься в психологию. Но можно пойти и по более простому пути, предположив, что документ этот фальшивый. Ничего удивительного тут нет, в хрущевские времена в архивы было вброшено астрономическое количество фальшивок – строго говоря, почти ни одним документом того времени нельзя пользоваться без экспертизы. Вот и мы предположим, что этот документ фальшивый, заменивший какой-то другой, на том же месте и под тем же номером. Какой – мы порассуждаем через абзац, а пока одно наблюдение.

Внимательно и пристрастно изучая хрущевскую дезинформационную лавину, я заметила одну ее особенность. Хрущевцам свойственна определенная изысканность. Так, они очень любят обвинять своих врагов в том, против чего те всю жизнь боролись, и приписывать им обратное тому, что они делали в реальности. Не знаю уж, кто там у Никиты Сергеевича эти кампании дезинформации разрабатывал, но изыск такой у него был. Поэтому тот факт, что Абакумова обвинили в том, что он не начал следствие против врачей, лечивших Щербакова, является очень и очень косвенным, но еще одним аргументом того, что он провел-таки следствие по смерти Жданова.

А теперь подумаем, что в этой записке могло быть в реальности? Причем надо учесть, что Абакумов долгое время был свято уверен, что его арест – недоразумение, вот-вот во всем разберутся и его освободят. То есть он того, в чем его обвиняли, однозначно не делал. А также: что там могло быть такого, что три его покровителя – Сталин, Берия и Богдан Кобулов (а Абакумов был «человеком Кобулова») от него отступились. Это первый вопрос. И второй. Именно после ареста Абакумова министром внутренних дел вдруг стал Игнатьев, партийный функционер, никогда в жизни не имевший отношения к органам. И не только стал, но после прихода туда еще и насажал в МГБ партаппаратчиков. Ну, сняли Абакумова – что, в СССР чекисты перевелись? С какого перепугу вдруг такое назначение? По отдельности эти факты объяснить можно. А вот вместе…

Я нахожу только одно объяснение. В письме Рюмина Абакумов обвинялся в фальсифицировании «Ленинградского дела» и в применении пыток. И, по всей видимости, тому были подтверждения – например, показания некоторых подследственных. Вот тут Сталин, Берия, Маленков и Кобулов, все четверо обожженные «тридцать седьмым годом», сразу же не то что санкционировали, а потребовали расследования. А ЦК тоже выдвигал требование: по этому делу расстреляно двести высокопоставленных коммунистов, посажено две тысячи, мы не доверяем органам внутренних дел, они пристрастны, мы не доверяем прокуратуре, она слаба. А вот есть тут у нас хороший парень, товарищ Игнатьев, заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК, человек, в чекистских делах никаким образом не замешанный. Пусть он займется этой проверкой. Если он справляется с партийными органами, то справится и с МГБ. А как еще можно объяснить назначение Игнатьева? И никто не знал, что была у товарища Игнатьева одна особенность. Ни Берия, ни Кобулов, ни Абакумов пыток не признавали. А вот для Игнатьева этого запрета не существовало. И он был уверен, что как только бывшего министра начнут пытать, он тут же во всем сознается, и «Ленинградское дело» объявят фальсифицированным.

Какой в этом смысл? Очень простой. Кузнецов и остальные главные фигуранты в чем-то признались, а о чем-то молчали насмерть. Дело в том, что когда их арестовывали, смертной казни в СССР не существовало, она была введена в январе 1950 года. Так что у подследственных не было мотива говорить все в надежде сохранить жизнь. Зато был мотив говорить как можно меньше, чтобы получить не 25, а 15 лет. И они сказали не все, так что часть организации оставалась на свободе. Какая? О том речь впереди.

Но с расстрелом главных обвиняемых расследование, как можно было бы ожидать, не закончилось. Надо было срочно что-то делать. Для начала убрать Абакумова и перехватить рычаги расследования, а потом, если получится, объявить дело фальсифицированным. (То, что и было сделано практически сразу же после прихода к власти Хрущева.) Поэтому-то и нужно было вырвать у Абакумова признание вины. Но военный контрразведчик Абакумов все испортил. Его пытали до тех пор, пока врачи не сказали: все, дальше нельзя, умрет. Но он так ни в чем и не признался.

Инициатива наказуема

А что же товарищ Сталин? Сидел и радовался: «Вах, как все хорошо получается! Сейчас партийные товарищи все расследуют, во всем разберутся, и жизнь настанет такая хорошая!» Ага, сейчас!

Тут ведь причина не только в «Ленинградском деле». Тут интерес глубже. Если задаться вопросом: а почему Сталин после войны вдруг стал производить такие странные манипуляции с МГБ? Высоколобых разведчиков Берии отправили в контору со смешным названием ГУСИМЗ (Государственное управление советского имущества за границей), от которого за версту несет резидентурой, остальную разведку вывели в Комитет информации? А на пост министра госбезопасности поставили армейского контрразведчика? Ответ может быть только один: Сталин намеревался всерьез разобраться с итогами войны. Война для него была делом святым, и после ареста министра он должен был быть не то что предельно обеспокоен, а беспредельно: ведь получается, что если Абакумову нельзя доверять, то и эта работа становится сомнительной?

И что, спрашивается, должен был в такой ситуации сделать товарищ Сталин?

Очень вероятно, что он велел секретарю:

– Вызовите ко мне товарища Меркулова!

А Меркулов – человек очень интересный и у нас недооцененный, как и та структура, которую он возглавлял. Дело в том, что среди множества государственных органов Советского Союза у Сталина было одно – всего одно! – родное дитя. 30 марта 1919 года по его инициативе был учрежден наркомат государственного контроля, в котором он сам стал первым наркомом. Затем это ведомство претерпевало различные метаморфозы, но едва Сталин в конце 30-х годов получил, наконец, реальную власть в государстве, как этот наркомат появляется снова, и наркомом в нем становится бывший личный помощник Сталина, человек не просто доверенный, а сверхдоверенный – Лев Мехлис. А в 1950 году тяжело больного Мехлиса сменил на этом посту другой сверхдоверенный человек, но уже не Сталина, а Берии (что, впрочем, было к тому времени одно и то же) – Всеволод Меркулов. И вот это министерство не подчинялось никаким ЦК – по сути, это была личная спецслужба главы государства.

Вот почему естественнее всего было предположить, что Сталин вызвал к себе бывшего министра госбезопасности, а ныне министра госконтроля товарища Меркулова и сказал:

– Вы, конечно, знаете, что Абакумов арестован. Возьмитесь за это дело, проверьте, что там и как, и доложите.

И вот тут наши заговорщики – если они существовали, – оказались в смертельной опасности. Не только потому, что в деле появилась новая сила, против которой у них не было средств. Дело еще и в персоне. Как Молотов был правой рукой Сталина, так Меркулов был правой рукой Берии, и тронуть его было все равно, что кинуться с пистолетом на танк. Доверенный человек обоих правителей Советского Союза – старого и молодого – был неуязвим. Теперь речь шла уже не о власти, а о самой жизни оставшейся на свободе части заговорщиков.

«Дело врачей» и прочие телодвижения

Можно себе представить, какая паника охватила наших заговорщиков. Первой их мыслью, естественно, было убрать Сталина. Берия все же фигура не такой величины, с ним есть какие-то шансы договориться. Договориться же со Сталиным в такой ситуации, как нетрудно понять, практически невозможно. Трагедия ситуации была в том, что Сталин недооценил человека, стоявшего теперь во главе всего этого дела. Его и вообще недооценивали. Сам по себе он был довольно безвреден, но загнанный в угол становился смертельно опасным. В первую очередь потому, что не имел никаких тормозов и никаких запретов. Как тот персонаж американских мультиков, который, не в силах найти своего врага, приказывает уничтожить город, в котором он, предположительно, находится. За примерами далеко ходить не надо. Это человек, который захватил власть в государстве, попросту убив своего соперника; который, чтобы упрочить свое положение, одним ударом уничтожил идеологию Советского Союза и развалил мировое коммунистическое движение; который решал дипломатические проблемы с помощью танков; который едва не развязал мировую атомную войну… хватит? А то его подвиги можно перечислять бесконечно. Почему Хрущев? Да потому что он сам себя выдал. С момента его прихода к власти начались бесконечные танцы вокруг «Ленинградского дела», к которому новый глава государства относился невероятно трепетно. Мало кто знает, что огромный кусок речи на ХХ съезде должен был быть посвящен этой же теме – но тут уж его, по-видимому, собственные соратники остановили: дело недавнее, у всех на слуху, не стоит уж так раздеваться-то…

Однако у меня после исследования процессов 50-х годов создалось стойкое ощущение, что и сам процесс реабилитации был затеян ради «ленинградцев». Просто так, скажете, такая забота? Ну-ну…

Именно после прихода в МГБ Игнатьева началась подготовка к устранению Сталина. От него убрали многолетнего помощника Поскребышева, потом генерала Власика. Но мы сейчас не об этом, а о других телодвижениях товарищей заговорщиков.

…По-видимому, в процессе поисков выхода кто-то и вспомнил о письме доктора Тимашук. Кто его знает, на что они надеялись? Может быть, переключить внимание Сталина на новую тему? Или посеять в нем недоверие к врачам? Второе вернее – Хрущев и об этом проговаривается. А может статься, и с вождем разобраться таким же способом, а потом подогнать к «делу врачей» еще и «убийц товарища Сталина». А затем заключить с Берией договор о разделе влияния между партией и государством и на этом успокоиться.

Есть серьезные основания подозревать, что со смертью Сталина дело было очень нечисто. Но мы не об этом. Мы о врачах. В любом случае, очень удобно было достать из архива письмо Тимашук…

А из чьего, кстати, архива? Ведь сталинское письмо было в архиве у Сталина. Кузнецовское? А откуда они его взяли? Из «Ленинградского дела»? Как бы то ни было, если рассматривать «дело врачей» как отвлекающий маневр, то… то все связывается! А еще часто удивляются, почему это дело вдруг получило ярко выраженный «еврейский» аспект – при том что все врачи, лечившие Жданова, были славянами. Так ведь это еще лучше! «Врачи-убийцы», да еще и евреи – сразу две болевые точки общества. А кроме того, стоит тронуть евреев, и дело тут же приобретает международное значение. Крики, шум, дым до небес! Дым… дым… дым… дымовая завеса!

Которая, впрочем, нисколько не обманула двоих очень неглупых людей, стоявших у руля Советского Союза. Недаром Берия, придя к власти, сразу же прекратил «дело врачей». Возможно, с ним были неплохие шансы договориться о том, чтобы закрыть и «Ленинградское дело», которое перестало быть актуальным, – страна стоит на пороге перемен, чего уж тут…

Но оставалось нечто, по поводу которого с ним нельзя было договориться ни при каких обстоятельствах. Мой редактор, еще будучи девочкой, слышала по радио репортаж с похорон Сталина. И ее так поразил трагизм речи Берии, горе, которым она была полна, это так отпечаталось в памяти, что она помнит эту речь и сейчас, спустя пятьдесят лет. Остальные просто не запомнились. О смерти Сталина с Берией договориться было нельзя, сам бы следствие провел и сам публично расстрелял у Кремлевской стены.

И тогда над заговорщиками снова нависла смертельная угроза. Потому что был человек, который знал все об обстоятельствах смерти вождя, и этот человек совершил нечто такое, что гарантировало ему арест и расстрел. Это был Игнатьев, министр госбезопасности, который применял пытки. И, по-видимому, за ним числилось не только это, потому что смешно думать, что Берия три с половиной месяца был у власти и не нашел времени поговорить с Абакумовым. Что там вышло с Абакумовым? Пока непонятно. Было два способа прекратить его дело: тупо расследовать все обвинения или получить признание организатора абакумовского дела, то есть Игнатьева. По всей видимости, бывший министр вышел бы на свободу через несколько дней после ареста своего преемника. Берия собирался потребовать санкцию на арест Игнатьева 26 июня 1953 года. Его убили за несколько часов до начала заседания Президиума ЦК. Надо объяснять, почему? Это же так просто. Нельзя было допустить свидания Игнатьева и Берии в комнате для допросов. Нашим гипотетическим заговорщикам проще было, конечно, убить Игнатьева. Но тот, по всей вероятности, успел принять какие-то меры. Пришлось убивать Берию. Это, конечно, дело более сложное – но жизнь дороже… И, в общем-то, по сравнению с речью на ХХ съезде КПСС это не такое уж большое преступление.