Текст книги "Много шума из никогда"

Я слабо присвистнул, и копытное, будто реагируя на свист, круто повернуло в мою сторону. Я поправил свои умопомрачительные штаны и стал морально готовиться к встрече с прекрасной колхозницей. По мере приближения лошади объект приобретал все более конкретные формы – и, замечу, весьма бодрящие. «Дама» оказалась в глубине души молоденькой киской с огромными фиолетовыми глазами и толстой облонденной косой, перекинутой на грудь и пропущенной промеж высоких… да. Да. Началась оттяжка [24]24
  «Началась оттяжка» – стало хорошо на душе


[Закрыть]: что-то внутри воспрянуло духом и затанцевало. Я медленно приподнимался над землей, наблюдая, как тихо колышется это молодое тело на лошадиной спине… Колхозница была девочкой мечты. Я подумал, что сегодня вечером буду, пожалуй, свободен, и дружелюбно помахал хвостиком.

Лошадь презрительно фыркнула и притормозила. Девочка осталась сидеть молча, опустив флюоресцентные глаза долу и пассивно отжимая воду из косички. Пауза затянулась – и я взял низкий старт:

– Мстислав Бисеров, народный комиссар по борьбе с курением. Очень рад. Кажется, я вас уже где-то видел – в прошлом?..

Белая кобыла вздрогнула и мотнула хвостом, а чудо природы не удостоило меня даже мановением ресниц. Я улыбнулся шире:

– Неужели мы раньше не встречались? А помните: Париж, набережная Сены? Вы – в белом, я – в «Пежо»…

Ресницы вдруг поднялись, и меня обдало волнами синего света – так бывает вечером на Тверской, когда загорается реклама «Панасоник». Минут десять мой ангел сидел, наклонив голову набок, словно прислушиваясь к каким-то процессам внутри себя. Вскоре, однако, девочка пробудилась к жизни, сладко раздвинула розовые губки и прожурчала что-то на наречии эльфов.

Мысленно поздравив ее с таким сексуальным голосом, я переспросил. Она вновь заговорила, и на меня наплыл очередной глюк – показалось вдруг, что высказывается не девочка, а… лошадь! Животное неотрывно пялилось влажными очами – показалось, что оно и головой кивает в такт словам:

– Вижу. Тебя. Впервые.

Проведя рукой по лбу, я стряхнул с лица клочки маразма и бодро продолжал:

– Неужели впервые? Однако… у меня есть чувство, будто еще не раз увижу вас – в будущем… Кстати, тебя как зовут?

Девочка слабо тряхнула головой и движением руки забросила косичку за спину. Мои глаза запутались в тусовке золотистых волос у нее под мышкой. Лошадь опять вытаращилась на меня, и я услышал:

– Найдешь. Меня. У Стожара. А звать… Стозваною.

Эгей, возрадовался я, киска-то попалась коммунитарная! Уже в ночной клуб зовет. «У Стожара» – это где-то на набережной Гусинского.

– Стозваночка, бэйби… Ты почему голая? У вас что здесь, нудистский пляж?

Бэйби вновь замерла, прислушиваясь к мнению своего желудка. Наконец, полузакрыв глазки – на ресницах блеснула дождистая капля, – она подарила меня совершенно голливудской улыбкой и промолвила:

– Батька. Не велит.

Так. Ситуация осложняется наличием злобного предка-эротомана. Я уточнил имя шизофренического папаши. Оказывается, Стожаром звали не владельца ночного клуба. Стожар – это Стозванкин родитель, причем подчеркивалось, что в гневе он страшен. Я усмехнулся и, сообщив взгляду эмоции сорока тысяч любящих братьев, С придыханием произнес:

– Любовь, honey [25]25
  «Honey» – любимая (англ. букв.: «мед»)


[Закрыть], сильнее всего. А я… я – страшен в любви! You better try it, babe!.. [26]26
  Лучше попробуй это, крошка!.. (англ.)


[Закрыть]

Такой дешевой пошлятины не выдерживали даже мои однокурсницы на юрфаке МГУ. Любая честная девушка, услышав такое, хоть немного, да покраснеет. Это непреложный факт, готов отдать на отсечение голову нынешнего президента. Но – моя нудисточка не вписывалась в московские правила. Она была прелестным исключением.

– Я. Тебя. Не боюсь, – услышалось в ответ. Ну что ж, будь я испанский летчик, если сегодня же вечером не проверю тебя на храбрость.

– Так я приду – когда отца твоего дома не будет.

Девочка слизнула с плеча жемчужную каплю и погасила взгляд. Лошадь пришла в движение, принялась разворачиваться ко мне боком, и я услышал:

– Приходи… Он давно тебя дожидает.

Клянусь, что девочкины губы не двигались! Будь я по национальности североамериканец, если вру! Чтоб мне совиньона белого не взвидеть!

Через минуту взгляд уже не фиксировал почти ничего, кроме удаляющегося лошадиного зада и – чуть выше – стройной розовой спинки с толстой светло-русой косой, болтавшейся вдоль позвоночника. Вскоре милый образ напрочь исчез в березняке. От избытка энтузиазма я подпрыгнул в небо, приземлился на руки и слегка походил на голове. Новая жизнь начинала нравиться. Деньги есть, нудисточка есть – чего мне еще не хватает?

И тут я понял чего. Еда. Это короткое слово вонзилось в мозги, и перед глазами поплыли, колыхаясь сладко, словно девичьи груди, огромные гамбургеры и куски сливочного пудинга… Хотелось к людям, к столу. Решив, что синеглазые чудеса природы подождут до вечера, я повернул не туда, где белели березы, а заметно правее – вдоль берега. Там, за холмом в небе маячило нечто напоминавшее столб дыма. Впрочем, это и был дым.

До населенного пункта было почти недалеко. Обогнув два-три оврага и перепрыгнув через добрый десяток ручьев, родников и источников, я возник у подножия холма, на котором гордо высились жилые сооружения. Солнышко – вялое, как с большого бодуна – высунуло морду поверх тучи и осветило декорации: высотный двуслойный частокол, из-за которого не виднелось ничего, кроме упомянутых дымков. Впервые в жизни я видел такой роскошный, и притом чистый – пока без единой надписи! – забор. Чистота виднелась повсюду: старые тракторные покрышки, бутылки и рваные портянки хозяева успели-таки убрать к моему приходу. Я оценил.

Все это напоминало фазенду крупного республиканского мафиози. Так и есть: у запертых ворот наметилась фигурка охранника – омоновец сидел, уткнувшись лицом головы в согнутые колени. Удивительно, но парень был явно из хиппующих – длинные желтые волосы свешивались на плечи и на ручку огромного топора, упертого в землю. Топор был авторитетный, и я заложил вираж, чтобы подойти к парнише сбоку, не загораживая ему чудесный вид на реку. Сугубо для шутки я зажал в правой руке серебряный слиток – может быть, он пригодится? Ежели, скажем, по темечку…

Но хиппи услышал хруст веток под моими йогами и задергался. Ухватившись пальцами за рукоять колуна, он стал вертеть инструмент перед собой – очевидно, демонстрировал навыки. Прекрасно осознавая, что сердце у омоновца доброе, но рука тяжелая, я решил притормозить. Хиппи немедля приблизился и, нацелив топор в небо над моей головой, произнес какие-то звуки.

Этот вооруженный панк с длинной челкой на глазах был, в натуре, потешный мэн: казалось, что смотришь фильм про викингов. Судя по всему, он просто стебался – то есть шутил. Ну, я люблю, когда юмор, и всегда готов подыграть шутнику. Подтянув штаны до груди и встав в ушуйную позицию «блефующей обезьяны», ваш покорный холоп выставил вперед кулак с серебряной гривной и издал боевой клич хошиминских монахов. Солнце осветило меня, и я почувствовал прилив энергии «инь» к почкам.

– Хасуо! – заорал я по-японски и для убедительности добавил: – Харакири-сан! Букугекики! Моя твоя гаси много-много!

Тут же вспомнились названия каких-то городов и промышленных концернов – я употребил их заодно, сузив глаза и придав лицу самурайский вид.

Хиппующий абориген внезапно побледнел продолговатым лицом, замер и стал вслушиваться. Тут меня и просветило, будто на кнопку присел: да он же слепой! Потому и челка на глазах, и смотрит как-то вбок…

– Браток, – начал я, прекратив юмор, – где у вас тут сельсовет? Мне бы до телефона добраться.

Реакция парниши могла быть и менее неожиданной. От удивления у меня даже немного опустились внутренние органы. Уронив топор в трех сантиметрах от собственной ноги, охранник распялил руки и… побежал ко мне целоваться. В растерянности, я позволил хиппаку временно обнять себя, но тут же, прохладно похлопав его по спине, поспешил завершить эту встречу на Эльбе.

– Ну-ну… Не плачь, партизан, – сказал я сочувственно. – Свои, свои… советские… соскучился, браток… А… телефон-то где?

Парень рыдал и сморкался мне в плечо. Я напрягся и с трудом разобрал его слизистое сюсюканье:

– Мсти… сла-авушка-а… Вернулся… Уж не ждали…

Показалось, что он говорил не совсем по-русски: не то чех, не то сербохорват. Слова звучали непривычно, но довольно приятно и, несмотря на дикие суффиксы, вполне усваивались мозгом. Как было замечено, хиппак оказался настоящим дауном. Он упорно не хотел понимать насчет телефона. Более того, стоило мне повторить вопрос поотчетливей, как мой новый френд испуганно качнулся в сторону.

– Эк тя бросило! – посочувствовал я и медленно, по слогам произнес: – Те-ле-фона хочу. Твоя понимай? Те-ле-фона! Мстиславка кушать хочет.

Слепой вытаращился в мою сторону и, протянув руку, попробовал было ущипнуть меня за нос.

– Мстиславе! – забормотал он, бледнея, – ты ли эво? Своишь ли разум? Что за слова нелепы?

Я сплюнул: не люблю, когда тормозят. Приходилось переходить на более доступный язык.

– Гэй, хлопец, – сказал я, отчаянно краснея за свое московитское произношение. – Чуешь ли, шо я балакаю? Пидемо до хаты, до жинки, код куче, а? Горилки, а? Поспиваемо… Ой, гарно будэ!

Увы мне: парниша печалился прямо на глазах.

– Что тя брало? – тревожно вздохнул он, участливо кладя руку мне на плечо. – Или кто напал на тебя в шуме [27]27
  «В шуме» – то есть в лесу. – С.Т.


[Закрыть]? Или очаровали тебя? Туга-то нам… Горе-яре!

Теперь я уже свыкся с местным сленгом, но тогда, беседуя с парнем у ворот селища, не въехал в его слова ни на полметра. Чтобы не показаться иностранцем, пришлось преимущественно молчать. Хиппи меж тем базарил без умолку:

– Право слово, ты слова нелепы речешь. Равно нем еси, однако. Ведь мы уж плакали тебя. Стожара, батька твоего, воспросили: жив ли наш Мстиславка? Отповедал Стожар: не видать мне Мстислава: знать, за многие угодья уходил ты от села…

Услышав знакомое имя Стожара, я обрел интерес к жизни. Общий смысл слов омоновца смутно дотягивался до меня – я перевел фразу на русский и с ужасом осознал, что некий Стожар является мне – батькой! А следовательно, мы с нудисточкой – родственники!

Настроение упало и придавило тяжестью. Захотелось признаться болтливому хиппаку, что вижу его в первый и, надеюсь, последний раз. Я уже потянулся было рукой со слитком к белобрысому темечку – но парень вовремя сказал ключевое слово:

– Ну, добро… Идем, Клуха тебе жирку-то отвалит похлебать. Сегодня кормит пшеном сорочинским с рыбицею и можжевеловым медом.

Сразу возникла идея познакомиться с симпатичной Клухой – френд цепко ухватил меня выше локтя и потащил к воротам. Деревенька была мелкая, но крепкая – двухэтажные коттеджи, оформленные из толстых бревен и соединенные кое-где висячими галереями… Смахивало на декорации к детскому фильму про Иванушку-дебила. Дебилов, судя по встречным физиономиям, имелось в достатке, а вот съемочная группа что-то запаздывала. Зато бесштанные пацанята и белобрысые девчушки в сорочках существовали повсюду, копаясь в грязи, почесывая собакам животы и царапая друг другу физиономии. Пара-другая темных глазок в растворенном окне, мелькание платочка и неслышное хихиканье – словом, я ощутил себя в тридесятом царстве неограниченных возможностей. Слепой гид шагал уверенно, как хозяин тайги, размахивая топором и радостно сжимая мое плечо. В профиль хиппак был похож на эльфа – очевидно, он сознавал это и потому одевался в зеленое. Его длинная рубаха бутылочного цвета, перевязанная широким белым поясом, ничуть не претендовала на место в коллекции Живанши, но рядом с моими кальсонами выглядела даже престижно.

Мы притормозили у масштабного дома в конце стрита – весь фронтон был завешан сохнущими на солнце белоснежными рубахами, а у входной двери сидел на собственном хвосте черный волкогав размером с китайского летчика. Я самоуверенно протянул ему пустую ладонь – и, как ни странно, четвероногое радостно лизнуло мою руку, блестя глазами и размахивая хвостом…

Тут мы услышали визг. Или, точнее говоря, ВИЗГ. Он доносился изнутри дома – у дальней стены стояла с ухватом наперевес тетушка гигантской конфигурации, наделенная от природы красным мужским лицом и толстыми добрыми губами. Она смотрела прямо на меня – и верещала неожиданно высоким голосом. Лито метнулся вперед и, отдирая тетушкины пальцы от ухвата, попытался объяснить обстановку.

– Чур меня! Чур! – выкрикивала дама, энергично отпихиваясь от слепого. – Батька Белуня, оборони! Згинь, згинь ты, навь лесная, навь болотная!

Последнее относилось уже ко мне. Не люблю, когда наезжают, но с бабкой приходилось дружить: у нее было пшено, и rybitsa, и myedovukha.

– Эй, Клуха! – неуверенно начал я. – Эй, кушать давай! Прозвучало это совсем по-фашистски, и язык сам собой добавил:

– Хэй, матка! Яйки давай, курка давай! Кюшайт млеко! Бистро! Йа-йа, цум тойфель!

«Матка» смолкла и, похлопав глазами, смущенно спрятала ухват за спину.

– Ну, прямо уж курку! – обиженно заквохтала она. – Немаю курку эводня. Само рыбица есть! Пожируешь и рыбицею. Экий груб стал! Подавай ему «быстро», да с жару! Три дни ни слуху, ни чуху… Шасть на порог и уже кричит… Нагулялся, татья харья!

Клуха ворчала по-доброму: радовалась, что я вернулся живой. Ее огромные лапы метались по столу, по полкам, к печке и обратно – минута, и «братина» похлебки дымится в руках.

В квартире было душно – и мы вышли обедать на двор. Клуха проводила меня до порога и, не выдержав, поцеловала жирными губами куда-то в ухо.

– Ведь уж не жду! Не жду Мстиславку! – расхлюпалась она, вытирая кулаком мясистый нос. – Мыслю: пропал парень, згинул и не сыскать! Эводня уже и каши на тебя не варили… А Гнедко-то два дни угодою да невзгодою рыскал тебя в шуме, с коня не слезалый! То-то ему быть удоба!

Отплевываясь от голодных ос, штурмовавших наш обед, мы с хиппаком набросились на «жированье». На душе становилось спокойнее и совсем по-западному: мир вокруг наполнялся сытостью и оптимизмом. Теперь я даже готов был выслушивать сербскохорватский маразм, соскальзывавший с языка собеседника.

– Скоро уж и липку свою узришь, Метаночку, – сладко ухмылялся слепец, слизывая мед с пальцев. – Ох и стужилась по тебе! Как узнала, что ты згинул, перво-наперво в слезы:

«Мстиславка помер, а опоясть мою так и не вернул!» Зело горевала по тебе, а пуще, мыслю, по ласке твоей. Ныне-то от удобы, чай, из сорочки-то выскочит, ага! Лихо развратна парка… Едно слово: метанка.

Он расхохотался. До сознания доехало, что Метанка – это моя girlfriend [28]28
  девушка (англ.)


[Закрыть] или, по-местному, «парка». Эх, знать бы, каким богам тут молятся! Половину царства Польского отдал бы, чтоб эта Метанка была так же хороша, как кавалеристочка с фиолетовыми глазами. Впрочем… у нас со Стозваной, кажется, общий папаша – если я правильно сообразил обстановку. И звать его… Стожар?

– Послушай, друг… – Я решился наконец перебить собеседника. – Послушай, а… ты не слышал, где теперь мой разлюбезный папаша? Давно не видел старика… Что-то он, старый хрен, поделывает в новую историческую эпоху? Где обитает?

Лито поперхнулся куском зеленого яблока и прислушался. Догадавшись, что у него проблемы с переводом, я воспроизвел фразу, сдобрив ее украинскими междометиями и вологодским оканьем. Эффект оказался неожиданным – очевидно, получилась какая-то лажа [29]29
  конфуз. – С.Т.


[Закрыть]: парень надулся как пень и сурово промолвил:

– Нелепы шутки твои, Мстиславе. Добро ведаеши участь отца своего. Умер он тому двадесет лет!

– Ты чего, опух, браток? Как это умер?

– Однако и умер. При осаде града Властова згинул. Как престольцы на последний приступ пошли, тако он с топором своим и заступи на стену. Князь Всеволод указал всем холопам своим к оружию, и отец твой. Лык, промеж первых погибнул… Эх, крамола тебе, Мстиславе, отцову память осмеять!

Я обиделся. Вот так всегда: стоит слово сказать, и уж крамола! Да я… я за милого папашу кому хочешь горло перегрызу! Геройский, видно, был предок, хоть и холоп. «Мстислав Лыкович» – так, стало быть, меня теперь зовут… Остается невыясненным, кто такой Стожар. Осторожно подбирая слова, я спросил об этом у хиппака – и тут же пожалел. Мой вопрос вырубил его на месте: хлопая незрячими глазами, парень замер, как зависший компьютер, медленно поедаемый вирусом.

– Ч-чур меня обрани! – Он выдавил из себя диалектное ругательство. – Что тя обрало? Стожар – это божко наш, племени стожаричей… Побоись горя, Мстиславе, – шуткование твое небеспечно зело!

Ага! Ситуация проясняется: сексуальный маньяк, властелин лошадей и нудисток выдавал себя, оказывается, за местного божка. Должно быть, поджигает магний и летает на дельтаплане. Надо познакомиться с начальством поближе – авось и мне достанется теплое место в божественной номенклатуре. Слепой собеседник между тем по-прежнему пребывал в глубоком отъезде. Я решил наконец расставить все точки над "ю".

– Видишь ли, брат… Тут такой облом приключился… Короче, я ничего не помню. Память отшибло, понимаешь? Совсем как в фильме «Total Recall» – вот смотрю на твою физиономию и пытаюсь понять, как же тебя звать-то? Но – ни малейшей идеи в мозгу. Не хотел я тебе душу рвать, да придется, видно. Околдовали меня в лесу, натурально: трое суток под дождем без памяти лежал.

Слепец не по-детски расстроился. Резко вскочив с места, побежал прикладывать руку к моему воспаленному лбу:

– Часом к Стожару тебе спешить, пусть излечит твою напасть. Это Мокошь-божица тебя очаровала – зря ты не чтил ее! Она разума не лишает, а само пометствие отьясти в силах. Жирцы Стожаровы снимут заклятвие, небось! Скотину им привести – мигом обренут тебе памятство, не тужи.

Тут он примолк и спросил, чуть отшатнувшись:

– Эво как: а мое-то именье тожде избылось?

– Напрочь, браток, забыл. Как отрезало.

– Я сам – Лито, поспешник твой! Дружина изведанный – не один путь купчину с тобою брали в лесу, а то болярина заезжего…

– Ты что, близорукий, да?

– Слеп. Однако ухом чую и на шорох бью не хужде зрячих.

– Кого бьешь? Оккупантов разных там, монголов?

– Эка речь: монголов! – засмеялся Лито. – Купчишек мелких по дороге, прохожих да пролетных… Забавляемся помалу.

Наконец до меня дошло. Это ж бандиты! И Мстиславка Лыкович – у них паханом! Стало быть, я не просто холоп, а еще и диссидент… Борец за народные права, Робин Гуд. Веселая жизнь, приключенческая-Интересно" сколько на мне старых дел висит – организованная преступность, ношение оружия, разбойные нападения…

– Да не уж ли ты позабыл разбитву нашу? Како мы с Гнеданом купчину из Лучедарья брали, с медами-то?

– Стоп. Кто такой Гнедан, почему не знаю? Лито сплюнул.

– Однако ты гад опослед этого! Гнедко тя по лесу, да по шуму рыскал, он тебе друже верный, доконный, а ты – «не знаю»! Не памятство потерял, а стыдобу! Уж ли и самого князя Всеволода прозабыл?!

Последнее прозвучало ну очень уж грозно. Я заверил парня, что кого-кого, а князя Всеволода я знаю как свои пять пальцев. (В гробу я видел ваших князей – еще прислуживать заставят… Я гражданин свободной страны и знаю свои права.)

Хиппак тем временем продолжал загружать информацией о жизни начальства.

– Да-а-а, – протянул он, обсасывая яблочный огрызок, – князь-то наш Всеволод ноне совсем из ума вытек. Мало одиночит в шуме, но и невзгодами не почивает, все речи себе молвит нечуемы, в пустом углу на кланях стоючи…

– Абзац! – среагировал я, влезая в разговор. – Это он что. Богу молится – на коленях-то, в углу?

Лито изобразил на лице глобальную тупость и промямлил, что не знает.

– Ведомо, что божков наших он не чтит уже подавно. Люди лгут, будя у него свой бог, незнаемый. Нет, Стожара либо Мокоши старик не боится. Жиру им не носит… Мыслю, и самого Сварога не чтит, крамольник.

– А это еще что за индивид, – поинтересовался я, откликаясь на незнакомое имя.

– Кто?

– Да этот… Сварог.

Резко наподдал ветер, задвигав ветками в яблонях и разметав разных там птичек над головой. Лито вдруг скуксился и, запужавшись чего-то, закрыл руками белобрысую голову. Тоже мне рэкетир – дергается, как герла на своей первой вечеринке.

Я засек время – не прошло и четверти часа, как парень вернулся к жизни. Драматично побледнев, он задрал рожу к небу и произнес голосом солиста Гэхэна из «Депеш Мод»:

– Да отложит неточный бог законную кару свою! Не рцы, Мстиславе, тяжкого имени сего! Побоиси быти слеп, како же и я сам, ибо Сварог во гневе отлишит тебя зрения. Я сам слеп от рождества и не устрашусь молвить именье Сварожье – а ты же не дрзи!

Тут я сел на измену. Давно уже никто не катил на меня баллонов с таким гордым видом. Я решил, что мне совсем не страшно, и лениво улыбнулся.

– Эх, жаль, не знаком я с твоими богами. Так нога и чешется набить чью-то рожу. Сварожью, например. Не люблю, когда имя нерусское.

Лито только рукой махнул и сказал, что я доиграюсь. Я согласился и предложил ему сбегать за новой братиной медовухи. Залетная оса метко приземлилась на нижнюю губу, но я был крутой, я не боялся самого Сварога – и потому позволил пернатому зверю немного поползать по лицу. В голову стучались жизненные планы: а не стать ли мне богом? Говорят, это не трудно. Сварог у них тут, натурально, за главного, а в шестерках ходят Стожар с этой… с Квакшей. То есть с Мокшей. Вот и чудненько: четвертый никогда не лишний. Представить приятно: шарахается оземь молния, и в углекислом тумане с небес свергаюсь я-на парашюте и в огненных крыльях. Публика кричит «ура», женщины по команде бросают в воздух чепчики, оркестр играет гимны для народной души, и конферансье объявляет: «Его гремучество Мстибог Лыковый!» Пионерки сбегаются (ох, какие пионерочки сбегаются!) – они несут тюльпаны… щелкает дверца лимузина – и зашипела по брусчатке пуленепробиваемая резина… Лепота! Плотными колоннами движутся жрецы-ударники, отличники чародейской подготовки. Привет участникам Всеславянских сатурналий! Спасибо! Спасибо, друзья. Хорошо, я скажу пару слов… My people! [30]30
  Мой народ! (англ.)


[Закрыть] Выше бунчук подневольного труда! Скрепим железом и кровью нерушимую дружбу наций и народностей, мужчин и женщин, работниц и колхозников! Ну-ну, довольно аплодисментов… Спасибо за внимание. А теперь – дискотека!

Лито вернулся не один, а с ковшом медовухи и плошкой малины. Я похлопал его по щеке, поощряя в людях усердие, и уже распахнул ротовую полость, чтобы узнать, где тут записывают на курсы богов – но хиппующий эльф вдруг замер.

– Чуй! Гул стоит, однако! Толи некто конем гонит? – Он поднял вверх конечность и прислушался. Я уловил чириканье воробьев и отдаленные матюки крестьянина, гонявшего на дворе кур. Очевидно, хиппак прикалывался, чтоб было весело. Я сделал серьезное лицо.

– Да не… Это испанские истребители возвращаются. Сейчас бомбить начнут.

Я ошибся – раздался убойный треск, и через низенькую изгородь не очень удачно, но зато храбро перемахнул неизвестный ковбой на рыжем жеребце. Очевидно, он забыл дома свой «Вэгон Вилз» и теперь лажался по-черному: шарахнувшись от малинового куста, мерин стал вибрировать задом, намекая, что всаднику давно пора вон из седла. Ковбой ожесточенно удерживался на жеребиной спине, мелко подпрыгивая и отбивая мягкие ткани. Подобно мерину, он был рыж, грязен и долговяз.

Секунда – и лошадь, обдав запахом пота, навалилась на меня мускулистой грудью. Из-за шеи коня возникли руки, а потом и физиономия хорсмэна, который гопнически улыбался, пытаясь меня обнять. Надо сказать, в этом бизнесе он ничуть не преуспел – выпустив из рук уздечку управления лошадью, ковбой рухнул вниз и преткнулся коленкой.

Я сообразил, что это панк. Панков я люблю, но в меру. Упреждая новые попытки объять меня, необъятного, я заговорил с ним на языке символов, который, как известно, в ходу у панков.

– Здорово, ублюдок. Где ж тебя жизнь таскала, сблевыш ты морковный? Хваталки убери – не в бане. Денег не проси, а выпить тоже нету.

Парень не понял, но улыбнулся и заорал:

– Ты! Сварог тебя задери! Вратился до кучи, а?!

– Ага, – сказал я радостно, а Лито в очередной раз побледнел и замахал на панка ручками, запрещая выговаривать табуированное имя Сварога. Однако ковбой тоже был атеист и не боялся слепоты, насылаемой божком в качестве порицания.

– Мстиславка! Ха! Псицын сын! Како же ты выжил, га? – заржал он, прижимаясь ко мне влажным корпусом. – Я-то, дурня, уже лгал, будя ты помер, чур меня уешь! Что, Мокошь пошутковала тебя? Истоскала, зрю, по блатам да по крепям?

Я хотел вставить ему за собачьего сына, но в токинг [31]31
  «Токинг» – беседа, разговор (от англ. – talking)


[Закрыть] снова встрял Лито.

– Ведь, Гнедко: Мстиславка наш изменился весь, – сказал он, мрачно хлюпая носом. – Памятство утерял совсем. Отъяла Мокша…

– Как так? – разъярился Гнедан. – Вольного стожарича обидеть?! Да я… да мы ее в капусту измельчим!

Приятно, когда человек за тебя готов в капусту, но толку от этого мало. Я-то в курсе, что Мокша здесь ни при чем, а весь атас надвинулся по моей собственной глупости – из-за колокола. Пока Гнедан впечатлялся, я от нечего делать разглядывал коня. Ничего себе зубы, не прокуренные. Когда рыжий панк выговорился, беседу продолжил Лито, рассказывая обо мне:

– Именье свое позабыл, Стожарово тожде, и волена своего, князя Всеволода, худо пометствует. А речет како чудно – исто мохлют [32]32
  «Мохлют» – неславянское племя, живущее по берегам Керженца и Узолы. – С.Т.


[Закрыть]! Тебя не признал, ведь.

– Мстиславка! – взревел рыжий. – Уж, мню, Гнедана-то помнишь?!

– С трудом, браток. Рожа твоя, не скрою, чем-то родным отзывается, но не более того.

– Эка! Гнедан я! Ну, имай тебя карачун! – Он явно беспокоился. – Чуй, Славко: горко мне ведать про твою беду! Рцы, како дело было в шуме лесной?! Кто тя извражил?

– Так. Объясняю специально для рядового Гнедана. Очнулся – дождь. Вокруг деревья растут. А что было раньше – накрыто этим… мраком тайны, понял? Проще говоря, не помню. Вопросы есть?

Вопросы были, но я решил лучше вернуться в дом и осмотреть личные вещи, оставшиеся в наследство от прежнего, настоящего Мстислава. Гнедан подавленно повел свое копытное в конюшню, а мы с Лито поднялись наверх, в «gornitsa» – так они называют второй этаж.

Мой флэт [33]33
  «Флэт» – квартира (от англ. – flat)


[Закрыть] оказался довольно размерным: два непрозрачных от пыли окна, затянутые каким-то полимером, посередине стол бурого дерева и у стены обширный сексодром [34]34
  То есть кровать. – С.Т.


[Закрыть], застеленный цельной медвежьей шкурой букозоидов на полтысячи. Взгляд метнулся вокруг в поисках кресел, видеодвойки, музыкального центра, ноутбука Compaq с глобальным интерфейсом и прочих насущных мелочей обстановки – но тщетно. В наличии имелись только клетки с певучими птичками, подвешенные под потолком у окна.

– Кстати о птичках, – сказал я, мрачно присаживаясь на краешек стола, – где мой любимый ящик?

Имелся в виду телевизор, но Лито не понял. Он указал на сундук, заполненный каким-то трэшем [35]35
  «Трэш» – мусор (от англ. – trash)


[Закрыть].

– … – брезгливо поморщился я.

Известно, что бывает в таких сундуках: горы чужого белья и юзаные носовые платки. Как ни странно, ничего подобного в боксе не обнаружилось, но зато там хранились разные чумовые фенечки. Я попросил Лито вкратце обрисовать их назначение и тут же узнал, что раскрашенный кусок дерева с тремя струнами – это «goosli yarovchatie», драная рубашенция, усеянная заплатами в духе шок-кутюра – «goonya kalitskaya», a вот эво – «poteshnaya lichina» (речь шла об огромной маске медведя с ушами и гопническим оскалом немалых клыков).

Фенечки были крутые, но пусть пока полежат в боксе. Порывшись еще немного, я извлек виток бересты, запечатанный чем-то вроде засохшей жвачки. Лито беспечным тоном объяснил, что сие есть циркуляр, полученный на имя Мстислава Лыковича от шефа, князя Всеволода. Почтальон (или, по-местному, «пословный человек») привез его позавчера, то есть на второй день моего драматического отсутствия в лесу. Поскольку к тому времени все уж решили, что я отбросил коньки и в корреспонденции не нуждаюсь, начальственный документ был засунут в ящик и незаслуженно забыт.

Мне взгрустнулось: не люблю вступать в переписку с инстанциями. Мысленно отсылая одряхлевшего князя к праматерям, я взломал восковую печать и тупо уставился в узорчатые строки на бересте.

– Пособи-ка, браток, я что-то очки дома забыл, не разберу… – обратился я к Лито. – Ты молодой, у тебя и глаз-то поострей моего будет, – добавилось машинально, но слепой эльф не обиделся.

Он подошел и быстро затыкал пальцем по бересте, разбирая невнятные резы.

Мстиславке холопу князя Всеволода слово. Доспей ко мне стрелой ибо служба тебе есть. Ведай княжье слово законное. Всвлд Х.

Я решил, что сапоги мне пока не жмут и служба подождет. Я по натуре своей пацифист и войне непротивленец, потому что графа Толстого читал в детстве, и не раз. Князь небось неспроста холопов под ружье скликает. Захотелось старику поиграть в войнушку, соседям морды понастучать. Не-е-е. Я пас.

Я холоп. Холопу и место на черном дворе, на кухне. У стола. В Москве едва отмахался от срочного призыва в Боснию, и тут не дают покоя: трам-тара-рам, труба зовет! Запевай!.. Ага, счасс! Вот вам кегли!

Лито сделал непростое лицо и стал капать на мозги, что я не прав. Князь, говорит, не воевать собрался, а помирать. Ему, мол, орден надо дать за долголетие.

Я заверил его, что сейчас расплачусь. Не рви, говорю, мою холопскую душу. Ты же знаешь, как я люблю хозяина… Избавь меня, дескать, от душераздирающей обязанности присутствовать при его последних содроганиях.

Лито повел бровью и заметил, что суть проблемы залегает в глубине вопроса, а конкретнее говоря, в том, что перед отъездом на свалку старик непременно захочет высказаться. Нужно, стало быть, создать ему аудиторию. Местные называют этот предсмертный спич «законным словом» – якобы потому, что оно произносится уже за «коном», то есть за концом жизни. Крайне поучительно. Считается, что из законного слова можно почерпнуть море полезной информации насчет древних тетушкиных кладов, фамильных секретов и прочей беллетристики.

Я поинтересовался, не обойдется ли босс без моего присутствия и не хочет ли Лито самостоятельно разузнать про клады. Но тут из конюшни вернулся Гнедан, и вдвоем они кинулись мне намекать, что я у князя по жизни любимый раб и что труба зовет именно Мстиславку, а не другого кого.

Я вышел на двор, употребляя в неожиданных контекстах имя князя, а заодно и моих новых фрэндов. Ко мне подвели Гнеданового жеребца, драть его. Я сказал себе, что уже где-то видел это копытное чудовище, и тут же вспомнил, что, кажется, в гробу. Мерин злобно показал зуб, и я понял, что мы не сошлись характерами. Ехать ломало, но Гнедан уже подталкивал к седлу.

– Коли путь позабыл до князя, чуй: держи шумным драгом, – объяснял он. – Дорожи им вплоть до старого млина [36]36
  «Млин» – это мельница. – С.Т.


[Закрыть], а послед того верни надесно. Там уже втретьпогоды [37]37
  Если «погода» – это примерно час, то «третьпогоды» двадцати минут. – С.Т.


[Закрыть] достигнешь наместо.

Я потребовал компенсаций морального ущерба, и парни согласились к моему возвращению: а) нарубить дров, b) приготовить обед, с) истопить баньку, d) покрасить забор и е) поклеить обои в прихожей. Наконец, когда говорить стало уже не о чем, я сделал самоуверенное лицо, бодро подошел к лошади, взялся за луку – и тут мои конечности сами собой пришли в движение, и я очнулся в седле.